Do you speak elfish?

Больше всего Зейн хотел собственноручно кого-нибудь казнить — испепелить дотла одним движением руки или медленно сжигать, начиная с конечностей. Можно было бы казнить Найла, но он приготовил для него подарок получше, намного лучше, чем обычное заточение в темнице или просто увечья, которые рано или поздно зарубцевались бы или вовсе сошли. Зачем выбирать между тяжелыми физическими страданиями и изнуряющими душевными, если можно совместить их, выбрав самое оптимальное и самое удобное наказание для этого маленького гнусного предателя? Незачем, абсолютно незачем. Найл ответит за свой подлый, мерзкий проступок, когда королевская стража вдоволь насладится его молодым и достаточно крепким телом, возможно, по нескольку раз за эту ночь, если всё сложится удачно. Но это самая простая часть наказания. Сразу после того, как стражники хорошенько с ним развлекутся, Найл переедет в гарем, уже как обычный наложник, без статуса и каких-то особых полномочий. Конечно, он умрет от стыда, когда за его спиной начнут шептаться и показывать в него пальцами, смеяться и криво ухмыляться. Постепенно и в глаза станут говорить, что он просто-напросто подстилка для стражи. Эльфу, конечно, придется туго без своих магических фокусов, но даже это можно вынести с относительно поднятой головой, а вот когда король Гарри узнает, что его маленький шпион удовлетворил потребности многочисленной стражи короля дроу, возможно, не один раз, Хоран, конечно, дойдет до нужного состояния униженности и страдания. И именно в этот момент Найл почувствует хотя бы сотую часть боли короля дроу. Зейн пытался припомнить, когда ему в последний раз было так больно, но на ум, к его удивлению, совсем ничего не шло. Нет, потеря родителей — это другого рода боль, очень сильная, но разительно отличающаяся от того, что совершил эльф, равно как и горечь за свой униженный и недооцененный народ. Хоран же просто растоптал его. Заставил его поверить в то, что их первая и последняя ночь имела хоть какое-то значение, что это лживое лицо на самом деле смотрело на него с любовью и нежностью. Этот эльф заставил Зейна думать, что он смог одолеть проклятого Стайлса, вечно путающегося под ногами, вечно опережающего его, вечно... вечно пребывающего в состоянии флегматичного спокойствия и отвечающего на все его выпады холодной насмешкой. Он даже тайное письмо для Хорана отправил через сына, в котором просто передал несколько сухих указаний. Так четко, кратко и так... продуманно. Конечно, у него всё схвачено. Этому эльфу много тысяч лет, а он, по сравнению с ним, просто сопливый, зеленый юнец — не такой юнец, как Найл, конечно, но всё же очень молодой. Зейн не силен в политических интригах, знает лишь, как завоевывать новые земли и расширять границы, в отличие от Стайлса, который мирно сидит на троне несколько тысячелетий, не вынимая меч из ножен. Король Гарри знает, как одурманивать и пускать в глаза пыль, чтобы достигать своих низких целей — возможно, именно так он убрал большинство своих противников. Намного безопаснее уничтожить врага чужими руками, не встречаясь с ним в открытой схватке, где Зейн запросто отрубил бы ему голову. Поэтому лесной и подослал такого прелестного зеленого юнца. Зейн даже хмыкнул — конечно, именно Гарри подослал Найла. Теперь в этом можно было не сомневаться. Этот хитрец, конечно, понимал, что король дроу не бросится на что попало, поэтому выдернул из своей кровати собственную игрушку, привязанную к нему, так что, в его верности лесной мог бы не сомневаться, сколь бы много времени не прошло. Он выбрал лучшее, что у него было — маленького эльфа, который умеет быть очаровательным, который может быть обходительным с принцессами, вежливым и добрым, показывая им чудеса с помощью магии и даже обучая чему-то. Конечно, это был рискованный шаг, но своей цели Стайлс добился — Зейну ранен. Он испытывает такую мучительную боль, что хочется броситься грудью на острые скалы, хочется вытащить свои внутренности и бросить волкам на съедение. Хитрый, расчетливый ублюдок. Он не поскупился отослать своего же эльфа, чтобы досадить врагу таким отвратительным способом. Король Гарри настолько безжалостен и настолько же холоден. И, даже осознавая это, Хоран продолжает любить именно его, быть преданным именно ему и думать именно о нём, всячески покрывая и защищая, до последнего продолжая играть этот дешевый спектакль. Что же в лесном короле такого хорошего? Почему он кажется эльфу таким прекрасным, несмотря на все его очевидные недостатки? Зейн вошел в свой кабинет, плотно затворив за собой входную дверь, и рухнул в глубокое бархатное кресло. А ведь Найл мог бы полюбить его. Маленький эльф бы оценил по достоинству ту связь, которую Зейн пытался построить — Малик сам видел, однажды в оранжерее в глазах эльфа вспыхнуло что-то искреннее, что-то похожее на искру — если бы не тайная переписка с лесным королем, загубившая всё дело. Может, Найл понял бы, кто любит его на самом деле, если бы только у него не было возможности посылать записки в Лесное царство... но у него и не должно было быть возможности! Зейн специально назначил нового мажордома, чтобы во дворце был полный порядок. Пребывая в полнейшем бешенстве, Зейн вызвал личного слугу и велел ему немедленно привести Джелену, чем бы она там ни занималась. Сейчас Зейна в последнюю очередь интересовал праздник в честь принцессы гномов, пусть у них и был договор. Напуганный дроу поспешил исполнить приказание короля незамедлительно, пока разъяренный Малик не опалил ему руки и ноги. Он никогда не видел, чтобы король был настолько обозленным, хотя вспышки гнева у Зейна не являлись редкостью. Впрочем, это было вполне свойственно дроу, также как лесным было свойственно быть дотошными занудами, а гномам — по-своему жадными. Джелена будто не спешила. Она вошла в кабинет короля медленно, будто её вызвали по особому случаю, приподнимая подол серебристо-белого платья, когда переступала через порог. Её лицо оставалось безмятежным и спокойным, несмотря на то, что молодой слуга, вызвавший её, был очень напуган и трясся от волнения всем телом, будто лист на ветру. Когда человеческая девушка взглянула в глаза короля дроу, выражение её лица не изменилось — она не вздрогнула от испуга, никак не показала волнения, словно его и не было — и это вывело Зейна окончательно. – Скажи, зачем я назначил тебя королевским мажордомом? – спросил он разъяренно. От его крика маленькие дроу могли бы заплакать и разбежаться. Но Джелена не была маленькой дроу. Она вообще не была дроу, если говорить прямо. Девушка сделала вид, что задумалась. – Очевидно, чтобы я следила за порядком во дворце, владыка, – будто бы догадалась она, и в её голосе довольно легко было различить что-то елейное. Малик был очень близок к тому, чтобы начать дышать огнем. Злость на маленького лживого эльфа теперь вытекала в злость на человеческую девушку, которая своей безответственностью или снисходительным отношением к своим обязанностям помогла эльфу отправлять лесному королю свои послания и, тем самым, разрушила призрачные надежды Зейна на то, что маленький лесной эльф мог бы и в самом деле полюбить его. А теперь Джелена ещё и стоит с надменным лицом, будто ничего не произошло, и как всегда всем своим видом показывает, насколько она умнее и осведомленнее, хотя крупно провинилась в этот раз. Зейн щелкнул зубами. Стоящее наказание можно и для неё придумать, как только он разберется с этим несносным эльфом. Разобраться надо будет и с прислугой, слишком привязанной к этому предателю, с двумя стражниками-амфибиями, которые вздумали водить дружбу с лесным, даже с Тайлером, который решил наладить с ним отношения, чтобы всем было неповадно впредь дурить самого короля — отличная мысль, тем более, что Джелена точно тесно общалась с Найлом, хотя бы в тот раз, когда он застал их у неё в комнате. – Может, ты объяснишь мне, во имя Великой, почему во дворце, в таком случае, нет этого самого порядка? – гневно спросил Малик. – Или мне стоять тут весь день, пока ты соизволишь отвечать, как надо?! Он чуть не схватил её за горло, но Джелена будто почувствовала это, и незаметным движением переместилась подальше, осмотрительно выдерживая дистанцию. Слишком долго она числислась фавориткой, чтобы не знать, как опасно иметь с Зейном дело, когда он в таком сильном гневе. И, конечно, человеческая девушка знала, что, даже если король находится в хорошем расположении духа, его настроение легко может измениться: от какой именно фразы или поступка — не угадаешь, поэтому, на всякий случай, Джелена всегда была начеку. Как-то за обедам в покоях Тайлера они говорили об этом. Окли, лениво ковыряясь в тарелке, рассказывал, что на самом деле всегда легко переживает подобные моменты, если вовремя подключает обаяние или выдает приличную дозу лести, но Джелена не особенно ему верила. Зейн не стал бы королем, если бы каждый льстец мог обмануть его. Да и сама она никак не могла заниматься такими вещами. Уж таким было её воспитание — она должна была стать королевой, и её не учили быть наложницей. – У Вас такое красное лицо, мой король, – Джелена даже головой покачала. – Вы уверены, что стоит так кричать? – уточнила она осторожно. – Я могу позвать лекаря, если Вы вдруг плохо себя чувствуете. – Я задал вопрос! – рявкнул Малик настолько громко, что в кабинете появилось подобие эха, а огонь в камине и вовсе потух, после яркой вспышки. Другой на её месте бы подскочил. Или изменился в лице. Или хотя бы не стал отвечать, так сильно смакуя слова на языке, как если бы они были хорошей медовухой. – Пожалуй, нет, мой король, – Джелена снова покачала головой. – Думаю, что это был риторический вопрос. А на них не нужно отвечать, – объяснила она. – Могу предположить, это связано с тем, что ответ на такой вопрос не может быть возможен... Она не успела закончить, потому что язык пламени едва не опалил ей лицо. – Мой наложник ведет тайную переписку с лесным королем, ты считаешь, что это нормально? – проревел король дроу ей в лицо. Он кричал так близко, что от его дыхания у нее разлетались волосы. – Разве в твои обязанности не входит всячески препятствовать королевской измене? – продолжил Зейн злобно. – Как ты могла допустить такое? Я думал, ты ответственно отнесешься к своей должности! Его голос чуть не сел, и Зейну пришлось откашляться. Он отчитывал Джелену так громко, что почти услышал себя со стороны, и это был не самый приятный тембр голоса, напротив, Зейн услышал что-то жуткое. Ему был знаком страх на лице этой человеческой девушки. Малик видел его в некоторых ситуациях, например, в день прибытия, когда она всячески старалась сделать вид, что её не пугает туманное будущее, а сейчас в глазах Джелены было что-то другое. Значило ли это, что Зейн совершил ошибку, когда назначил человеческую принцессу на эту высокую должность, которая развязала её руки во многих вещах? – Вы абсолютно правы, владыка, – медленно проговорила Джелена, прерывая его размышления. – Я на самом деле ответственно отношусь к своей должности. И я действительно должна следить за обитателями двора и препятствовать королевской измене, все как Вы и сказали, – покорно заметила она. – За исключением одного пункта — королевской измены не было. Зейн снова начал терять терпение. – Видите ли, мой король, всё дело в том, что, едва заступив на службу в качестве мажордома, я тут же отправилась в птичник и, с помощью незамысловатого заклинания, сделала так, чтобы все почтовые соколы сначала приносили письма мне, а уже потом предполагаемому получателю, – непринужденно поведала Джелена, будто не замечая, как дергается бровь короля. – Я снимаю с письма копию и, если в нем нет ничего такого, что могло бы навредить короне, позволяю почтовой птице доставить его, куда следует. Разумеется, и с ответами происходит тоже самое, за исключением, конечно, Вашей личной почты и почты принцессы Донии, – проговорила она, будто просто для разъяснения. – То письмо, о котором Вы говорите, не содержало в себе ничего запрещенного нашим королевством и предназначалось не лесному королю, а его старшему сыну. И, если Вы хотите ознакомиться с копией этого письма, мой король, она по-прежнему у меня, – нарочито медленно добавила Джелена. – Мне нужна эта копия, она нужна мне сейчас же, – еле сдерживаясь, проговорил Зейн. У него заплетался язык. Покорно кивнув, Джелена вызвала свою служанку. Копия письма должна была оказаться в его покоях в считанные мгновения. Внутри короля всё перевернулось — по телу пробежал стремительный шквал, порыв сильного ветра всколыхнул всё внутри него. Зейну смертельно необходимо было узнать, что Найл писал королю Гарри за его спиной или его сыну — чтобы этот самодовольный принц в свою очередь передал послание Стайлсу — способ был не так важен. Важно было узнать эту тайну, добраться до самой сути, знать, что на самом деле задумал этот выскочка и его пронырливый подопечный, а также то, как этот маленький эльф, шепчущий сладкие слова нынешней ночью, на самом деле относится ко всему. Едва служанка-дроу вошла в кабинет, Зейн выхватил письмо из её рук и уткнулся в него взглядом. Разобраться с Джеленой, которая наверняка одарила его очередным пристальным взглядом, можно будет и позже. Глаза жадно запрыгали по строчкам, перескакивая через одну, не успевая сосредоточиться — что там внутри? Что же эльф пишет своему королю? «Дорогой Луи», «восхитительный вкус», «оно не растет», «оставить без внимания», «выслать сюда», «хочу научить», «цукаты», «так любишь», «по душе», «немного фиалок», «изо рта их не выпускает», «не затруднит», «всё хорошо», «поздравить Вас», «что так», «буду очень благодарен», «Джастину», «доставать цветы», «приятно знать», «любимый ученик». Зейн выдохнул — ни слова о Гарри. Ни одного. Малик ещё раз пробежался глазами по письму, пытаясь отыскать какой-то тайный шифр, скрытый смысл или другие секретные детали, но нет — это было просто письмо, самое обычное, какие эльфы отправляют друг другу, чтобы поддерживать связь, узнавать последние новости или чем-то делиться. И его маленький эльф не написал о Гарри ни слова в своем письме. Не передавал ему никаких тайных посланий, не признавался в вечной любви и не говорил о том, что ужасный король дроу пленил его, а теперь жестоко издевается, заставляя терпеть свои прикосновения. Это просто письмо с просьбой, даже больше записка. Она не личного характера. Она не о том, какой Зейн Малик несносный мерзавец. И не о том, как Хоран сильно любит лесного. Она о дурацких пастилках. О сладостях. Малик чуть не расцеловал письмо, но вовремя сдержал себя и просто сжал его в руках, поднимая глаза на королевского мажородома. Служанка Джелены, на его счастье, уже покинула кабинет и не увидела всей той бури эмоций, пробежавшей по его лицу, пока он читал письмо. – Если это всё, мой король, то мне следует заняться своими обязанностями. Я пойду дальше заниматься подготовкой к празднику, – сказала Джелена, почтительно склонив голову. Её волосы укоризненно качнулись вперед, соскальзывая с плеч. – Если, конечно, у Вас больше нет ко мне поручений. Зейну не понравился этот голос. Он напрягал его куда больше, чем предыдущий, который был полон снисхождения и даже подобия насмешки — недопустимые интонации при общении с августейшествами, особенно, с самим королем. Но, даже задыхаясь от злости, Зейн в конце-концов слишком уважал эту девушку, чтобы сразу казнить, вместо того, чтобы сначала выслушать то, что она пытается сказать. К тому же, Джелена была престолонаследной принцессой и могла позволить себе некоторые вольности даже на чужбине, и Зейн старался держать это в голове, чтобы не совершить недопустимого. Однако сейчас эти нотки совершенно испарились, полностью обескуражив короля, несколько мгновений назад собиравшегося наказать её за дерзость. Затаенное торжество шло Джелене намного больше — это хотя бы могло обозначать, что сама человеческая принцесса знает, что делает. В те моменты, когда человеческая девушка буквально становилась копией Нэда, Зейн начинал испытывать вину. Чувство было крайне неприятным. Тайлер как-то объяснил ему, почему Зейн все-таки оставил этого дроу при дворе: «Тебе нужно видеть последствия своих ошибок, чтобы впредь их не совершать». Что ж, такие ошибки король дроу больше не совершал, но совершал другие, не менее страшные, и ему становилось жутко, когда Малик видел их последствия или тени их последствия в других — как сейчас. – Ты что-то хочешь сказать? – спросил Зейн, пытаясь сосредоточиться на словах человеческой девушки. – По дворцу ходят разные слухи, владыка, – просто ответила она. – У тебя нет права так со мной разговаривать, – резко сказал Зейн. – Поэтому отвечай по существу. В другой ситуации Джелена тоже могла бы стать его невестой. Они почти пришли к этому соглашению, но Дония со свойственными ей опытом и мудростью сказала, что союз с принцессой дроу укрепил бы его положение намного лучше, несмотря на то, что земли, принадлежавшие принцессе Джелене, были много лучше, чем у принцессы Перри. Однако, Зейн всё равно смог извлечь из них выгоду, а человеческая принцесса в итоге оказалась во дворце, правда, уже в другой роли. Как залог мира с племенем людей. – Говорят, Ваш фаворит, который, кстати, не отправлял лесному королю сомнительных писем, – Джелена очень красочно выделила голосом последнее предложение. – Нагрубил принцессе Перри, мой король. Зейн почувствовал, что снова начинает раздражаться. Почему Джелене понадобилось влезать в этот спор, когда он только успокоился? Почему ей нужно ворошить эту неприятную тему, если всё уже решено — Найл нагрубил Перри, у него была причина. У них уже был конфликт на этой почве, и Хоран выплеснул свое негодование на невесту Малика, хотя она была не при чем. Зейн уже готов был простить ему этот проступок, лишь бы только не вспоминать об этом случае и не решать, кто из них был прав. Потому что всем сердцем хотелось верить именно маленькому эльфу, но умом Зейн понимал — невеста лгать ему бы не стала. Они оба думали о благополучии расы дроу, их отношения были построены на взаимной пользе и, конечно, уважении. Перри любила его подданных также сильно, как Зейн любил её подданных. Это была прочная связь. Связь настоящих дроу, которые тысячалетиями боролись против невзгод этого мира. – Ты намекаешь, что это не правда, и моя невеста лжет? – нахмурился Зейн. – Я всего лишь хочу сказать, что принцесса Перри могла не так понять, владыка. Возможно, маленький эльф своеобразно выразил восторг, а принцесса Перри, которая могла плохо себя чувствовать, расценила его сбивчивую и очень оживленную речь, как оскорбление, потому что немного не осознавала происходящее, – мягко проговорила Джелена. – Кому, как не Вам, знать, что у эльфа небольшие проблемы с проявлением эмоций. Зейн закусил губу. В словах ДжиДжи был здравый смысл. Найл и в самом деле странно проявлял эмоции, особенно сильные, и их можно было расценить по-разному, в зависимости от настроения и обстоятельств. Возможно, маленький эльф как всегда застыл, начал что-то лепетать, а у Перри слишком болела голова, чтобы расслышать хоть словечко из его странного монолога. Тогда Найл попытался объясниться уже громче, и ледяная принцесса, наверное, решила, что он кричит на нее. К тому же его эльфийский диалект... Найл, конечно, говорил на самом обычном эльфийском, как и все эльфы, живущие в этой части света, и, тем не менее, юный лесной эльф немного сглатывал слова, особенно, когда очень-очень торопился что-то рассказать. Это могло стать причиной недоразумения. У Зейна отлегло от души. Значит, Найл и правда ни в чем не виноват, и ему можно верить во всём, начиная с несомненно искренних чувств, заканчивая иногда неуклюжим, но очаровательным поведением. О, как Зейну хотелось, чтобы это было правдой, и это оказалось правдой на самом деле, как и всё связанное с этим невероятным, восхитительным маленьким эльфом. Которого он смертельно обидел. – Пожалуй, я немного погорячился. О, знал бы Найл, как ему было стыдно за свои слова, за свои поступки, за то, как он жестоко схватил эльфа за нежное горло, а ведь Зейн должен был только целовать его теплую, пленительную шею. Малик должен был видеть в глазах юного эльфа только любовь, не испуг, вызванный его угрозами. – Я не в праве Вас осуждать, мой король, – отстранено заметила Джелена и в который раз опустила голову. Малик понимал — это не почтение, потому что человеческая девушка поклонилась, подхватила юбки, снова переступая через порог, и вышла, не дожидаясь, пока король дроу позволит покинуть кабинет. Её каблуки ещё долго цокали по коридору, пока не стихли вдали. Но Зейн всё равно продолжал слышать призрачные звуки её шагов. Конечно, если бы король сказал: «останься», она бы покорно осталась. Конечно, если бы король сказал: «мне нужно поговорить об этом», ей бы пришлось с ним поговорить, но Зейн не хотел говорить с ней. Он хотел увидеть Найла, обнять его так крепко, как только возможно, потому что все его слова, которые Зейн небрежно посчитал ложью, оказались самой настоящей правдой. И всё то, что произошло между ними, тоже было правдой. Самой настоящей. Зейна контрастно ударило счастьем. Нет, всё-таки этот маленький прекрасный эльф — подарок богини. Истинный и самый драгоценный, как он только мог усомниться в нем? Зейн клял себя за глупость, за упрямство и вспыльчивость, пока бежал по коридору в покои Найла, словно маленький дроу на ярмарку, приезжающую раз в год. Он хорошо помнил этот детский восторг перед в общем-то довольно скудной ярмаркой, но когда ты дроу-кочевник, поводов для радости не так уж и много, и любое мало-мальское разнообразие кажется настоящим чудом. Особенно, если есть возможность попробовать что-то вкусное и посмотреть на какое-нибудь волшебство проезжающего мимо мага. Как замечательно, что он не успел отдать этот глупый приказ. Как славно, что он только подумал об этом, но сначала решил разобраться с мажордомом. Иначе случилось бы непоправимое, и Зейн никогда бы себе этого не простил. Хорошо, что он просто погорячился и решил выплеснуть свой гнев раньше, чем захотел исполнить свою угрозу. В противном случае, всё было бы потеряно навсегда. Найл не пошевелился, когда двери снова открылись, будто ему было всё равно, что сейчас произойдет. Он беззащитно лежал на полу, плакал, вздрагивая всем телом. Плакал сильно, навзрыд, пронзительно поскуливая, как совсем маленький эльф, оказавшийся один среди чужаков — но ведь так и было на самом деле. «Семьсот пятьдесят», – вспомнил Зейн с горечью. Совсем ещё малыш, очень слабый и беззащитный. Эльфы в его возрасте ещё находятся под опекой родителей, а он один, на чужбине. Он потянулся к нему так преданно, а Зейн обрушил на него шквал своего негодования и недоверия. Очередная порция вины захлестнула Зейна мгновенно — вот, что он натворил своими собственными руками, умеющими лишь держать меч да извергать пламя. Вот, что он сделал со своим сокровищем — Зейн ведь не умеет хранить. Только завоевывать и... уничтожать. Вот Малик взял и растоптал свой подарок, втер ногами в землю. Возможно, этот надменный Стайлс был прав, когда говорил, что такие, как он, в жизни не смогут посадить ни единого семечка, в жизни не смогут защитить что-то настолько хрупкое. Такие, как он, могут только рвать цветы и плоды, не привнося ничего взамен. – О, прости меня, прости, Найл, – прошептал Зейн, поднимая слабо сопротивляющегося Найла на руки и опуская на кровать. Он был таким легким, словно в руках Малика внезапно оказалось нежное птичье перышко, но Зейн чувствовал невыносимую тяжесть — эта вина легла на его плечи неподъемным валуном. – Прости меня, прости, я такой глупец. Найл простонал что-то невнятное, не прекращая плакать, и безуспешно попытался спрятаться влажным, хлюпающим носом в подушках. Некоторые из них попадали на пол. Было похоже, что юный эльф едва может пошевелиться и уже давно хочет успокоиться, но у него никак не выходит прийти в себя. Прерывистое дыхание делало губы влажными, лицо горело от слез, и ушки были горячими, как раскаленные камни в пустошах, а ещё их сильно заложило — наверное, от слез. В груди Найла слабо забилась надежда: Зейн пришел, Зейн что-то говорит ему, он прикасается, взял его на руки. Может, он передумает. Может быть, он всё поймет. Зейн склонился к нему. Он чувствовал боль маленького эльфа, чувствовал, как сильно Найл переживает его гнусное предательство, как глубоко его задели слова Малика и как он напуган. Как будто Зейн приручил маленького олененка, а потом стал стращать его огнем. Как будто он позволил крошечной пташке сесть на свою руку, а потом сделал вид, будто хочет сдавить её в кулаке. – Прости, – Зейн стал покрывать поцелуями заплаканное личико Найла. Оно всё горело, будто его и в самом деле опалили. – Прости, мой любимый, мой прекрасный, мой ласковый, нежный цветок, – сбивчиво зашептал он ему на ухо. Найл чувствовал только дыхание короля и захотел коснуться его груди, чтобы услышать вибрации его голоса. Юному эльфу было смертельно необходимо услышать только: «я никому тебя не отдам», и тогда бы он смог успокоиться. Тогда ему стало бы намного легче дышать. Эльф слабо толкнул его в грудь и как-то странно завалился на бок, продолжая плакать. Было похоже, ему совсем неприятны прикосновения Малика. Было похоже, что терпеть Зейна рядом с собой не представляется ему возможным. Король дроу был близок к тому, чтобы задушить себя своими же руками. «Если не простит меня, выжгу на своем лице два десятка шрамов, – подумал Малик, опуская голову. – Всё тело себе подпалю, клянусь Великой». – Я поступил ужасно, Найл, – сокрушенно произнес Зейн. Уши Найла уловили его слова, как однородный, роящийся звук в отдалении, но маленький эльф зацепился за это, пытаясь разобрать хоть одно слово. – Я усомнился в тебе и допустил мысль о том, чтобы позволить кому-то коснуться тебя. Я предал тебя, самого дорого для меня эльфа, самого любимого, самого желанного. Мне очень жаль, что я так поступил с тобой, мой ласковый, мой прекрасный цветок, – Малик чуть не задохнулся. – Прости меня, Найл, любимый мой. Прости. Найл ничего не ответил. – Знаю, ты разочарован, – Зейн приподнял руку маленького эльфа и нежно поцеловал костяшки его дрожащих пальцев. Прикосновение заставило Найла открыть глаза. – Прости, что подвел тебя, Найл. Я знаю, точно знаю, что ты не виноват, – заверил его Малик, вглядываясь в чуткий, тревожный взгляд. Слова Зейна стали постепенно вырисовываться, собираясь у Найла в голове определенными кусочками, а маленький эльф изо всех сил пытался собрать их воедино. – Вы с Перри не поняли друг друга, и ты не писал лесному за моей спиной. Прости меня, Найл, – повторил Зейн. – Любимый. – Я... не... не... не хочу... к страж-ж-жникам, – выдавил из себя Найл, давясь слезами. Слова звучали громче в его голове, но Зейн чутко вслушивался в его сбивчивый, рваный шепот, будто Найл ласкал его словами. – Я-я... ни в чем... не ви-инов-ва-ат. – Я знаю, знаю, мой хороший, – Зейн уткнулся лицом в его шею. Какая теплая. Какая нежная, как и весь Хоран. О, великая, милосердная богиня, дай ещё несколько мгновений, чтобы насладиться этим. – Прости меня, Найл. Как мне искупить свою вину? – Найл ничего не ответил, слабо отпираясь. Теперь он полусидел на подушках, отвернув заплаканное, красное лицо, и продолжал вздрагивать, видимо, внутренне пытаясь успокоиться. Он мог различить каждое слово, и теперь слышал голос короля непривычно громко. – Я сделаю всё, чтобы ты простил меня. Я подарю тебе всё, что пожелаешь. Новую одежду, мебель, украшения... Хочешь, новых слуг? Много больше, – Зейн подумал, как жалко же он звучит, когда предлагает все эти подарки, к которым маленький эльф раньше не проявлял никакого интереса, но всё равно уцепился за еще одну ниточку. – Хочешь оранжерею — все оранжереи? Найл чуть не задохнулся от обиды. «Он, правда, думает, что мне нужно это? Он на самом деле думает, что я могу желать чего-то подобного?» – подумал он, разрываясь от боли. Нет, не этого хотел маленький эльф, когда Зейн покинул его комнату. Он желал, чтобы Зейн вернулся, обласкал его, чтобы он поцеловал его, не в губы, а куда-нибудь в лоб или кончик носа, как заботливый медведь. Чтобы он сказал: «Я рядом и никогда тебя не брошу», но Зейн вёл себя так, будто считал его таким же, как другие наложники — жадным до подарков. Пустым в душе, желающим только сытой и комфортной жизни. Как будто между ними нет любви. Как будто Найл бы не простил его за грубые слова, только потому что он — Зейн. – Давай я позову твоих друзей-амфибий, Калума и Страшного Люка? – спросил Зейн с отчаяньем. Найл пробормотал что-то похожее на «нет». Его сильно трясло, как будто он дрожал от холода. – Что угодно, Найл, – умоляющим голосом произнес Малик, не замечая, что уши юного эльфа краснеют сильнее и сильнее. – Всё, что хочешь, твоё, – повторил король дроу. – Весь дворец, если хочешь, отдам тебе, – горячо заявил он. – У меня... у меня нет ничего, кроме этих пустошей, но, если тебе угодно, можешь забрать себе их все, – проговорил он уже тише. Малик чувствовал, что на самом деле готов их отдать. Не только пустоши — всё на свете, любой каприз, лишь бы Найл повернул к нему свое личико и взглянул на него также участливо и нежно, как раньше. Он хотел положить к его ногам всё, что было, и всё, что могло бы быть, лишь бы Найл сказал: «Зейни». Еле слышно, но так тепло, будто его имя шло от самого его сердца. Хоран яростно впился ногтями в мякоть собственных ладоней. Нет. Неужели Зейн, правда, считает, что он мог бы обобрать его до нитки? – Думаешь... думаешь... думаешь мож-жешь сделать так... больно, а пот-том просто откупиться, – еле-еле проговорил Найл, до боли сжимая кулаки. – Думаешь... мне нуж-жны твои подарки? – Если хочешь, я останусь в твоих покоях, – воскликнул Зейн. У Найла неистово заколотилось сердце. – Буду ночевать у тебя каждую ночь. Или... давай перенесем твои вещи, и ты разделишь со мной королевскую спальню? – с надеждой предложил он. – Ты — король моего сердца, Найл, – жарким шепотом признался огненный дроу. – Она твоя по праву, Найл. Найл вытер слезы рукавом и шмыгнул носом. У него всё ещё было покрасневшее лицо, и он стыдился этого очень сильно. Он двигался, будто находился во сне, завороженный и очень медленный, бесконечно утомленный своими слезами. От слез у него болело горло и горели щеки, как если бы к ним приложили раскаленные монеты. Юный эльф чувствовал себя польщенным и ужаленным одновременно. Задетым и восхваленным. Одна часть его разума яростно желала попасть в королевскую спальню, тогда как другая не могла даже четко сформулировать несколько предложений. – Не думаю, что мне хочется в королевскую спальню, – наконец, ответил Найл, почти не заикаясь, хотя зубы продолжали стучать друг об друга. Он всхлипнул в последний раз и сильно шмыгнул носом. – Я не хочу делить ложе с дроу, который в любой момент может выкинуть меня, даже не потрудившись выслушать. – Этого больше не повторится, клянусь тебе, – заверил Зейн. Найл упрямо стиснул зубы. – Я мог бы вынудить тебя быть покорным, Найл, – теряя терпение, проговорил Малик. Его кровь снова начала закипать, во многом от того, что такой желанный, такой любимый эльф снова ускользал от него, как песок сквозь пальцы. – Но я прошу тебя. – Вынуди, – резко сказал Найл, повернувшись к королю дроу, и дернул себя за рубашку, так что две верхние пуговицы расстегнулись, оголяя грудь, которую ещё недавно Зейн покрывал поцелуями. – Давай. Возьми меня силой, если тебе нужно это. Зейн схватил его за руки. Ему пришлось напомнить себе, что он уже достаточно натворил своим нетерпением и яростным нравом. Малик и так заставил маленького эльфа отвернуть от него своё прекрасное лицо. Заставил нежный голос стать грубым и вызывающим. Заставил ясный взгляд помутнеть от слез. Заставил прикосновения, несущие ласку, причинять боль. Заставил кровать стать полем боя. – Мне не нужно, – Зейн опустил голову. – Я склоняю голову перед тобой. Ты мой король, мой владыка, – нежно проговорил он. Юному эльфу показалось, сердце колотится почти в самом горле. – Это я твой поданный, и ты можешь мне приказывать. И, если тебе противны мои прикосновения, позволь хотя бы остаться в твоих покоях и смотреть на тебя, – отчаянно попросил Малик. – Не могу и не хочу отводить от тебя глаз. Но если... – Зейн осекся, внезапно чувствуя, что воздуха становится меньше от нахлынувших чувств. – Если я опротивел тебе слишком сильно, я могу уйти, Найл, – тихо заметил Малик. – Я сделаю всё, как ты скажешь. Найл поджал губы. Они встретились глазами. Зейн чуть не впился в его плотно сжатые губы: он уже видел, как разводит его руки, переплетает их пальцы, напористо проникает языком между стиснутыми губами, пока Найл не начинает отвечать ему, потому что за яростно горящим взглядом все еще мелькает что-то трепетное. Пусть он и не заслужил, но в порыве страсти, первые несколько мгновений, Найл мог бы подарить ему несколько капель былой любви. Прежнее решение казалось Зейну чем-то невероятным. Как он мог только подумать о том, чтобы позволить кому-то коснуться его эльфа? От одной мысли, что кто-то другой мог бы упиваться голосом Найла, наслаждаться его телом или, не допусти Великая, надругаться над ним, Зейн чувствовал, что начинает загораться. Пламя медленно подступало к его коже, ярость заполоняла все сознание, все его мысли. Нет, нет, невозможно — чем допустить такое, лучше бы спалить его до пепла, лишь бы никому не достался больше. – Отпусти мои руки, – проговорил Найл, наконец. Зейн покорно отпустил его руки. Слова Хорана отозвались в сердце тупой болью, но Найл сразу же кинул ему спасительную соломинку. – Обними меня, – сказал он. Голос Найла показался Зейну немного отстраненным, но Малик чувствовал, что его уже поощрили. Ему уже великодушно дали шанс, а ведь только об этом он мечтал — чтобы Найл дал ему возможность снова показать себя, проявить, завоевать его любовь заново, с новой силой. Малик осторожно обхватил его за талию. Эльф казался ему хрупким, словно нежный цветок лотоса. Он видел лотос всего один раз, на границе земель амфибий, но запомнил на всю жизнь. Зейн тогда уставился на цветок во все глаза — такой пышный и при этом изящный, с ярко желтым солнышком посередине. Этот прекрасный цветок напомнил ему нежный, розовый язык пламени, танцующий на волнах. Король дроу наклонился к цветку и попытался коснуться полупрозрачного лепестка с еле заметными жилками, но стоило Зейну приблизить палец и дотронуться — совсем мягко и невесомо — как лепесток упал в воду, пуская круги, и поплыл по волнам крошечной лодочкой. Малик отпрянул назад: из воды на него смотрели раскосые глаза. Их было несколько десятков — среди них Калум. Тогда он служил королю амфибий, охраняя границы Водного королевства. Только потом, несколько столетий спустя, Худ присоединился к нему, и с ним был его друг — пресноводная амфибия по имени Люк. Имя, конечно, не самое подходящее для амфибии, но служил этот стражник верно, вместе с Калумом исполняя все приказы точно и в срок. И они сдружились с Найлом у него во дворце. Значит, всё было не зряю – Сильнее, – потребовал Найл, и Зейну пришлось обнять его крепче. Дыхание Найла стало тяжелее. – Ещё, – Зейн схватил его так крепко, что руки почти свело. – Скажи, что любишь меня. Зейн почувствовал, как дыхание застыло в груди. – Я люблю тебя, – сказал Зейн. Ему хотелось коснуться губами нежного плеча, прячущегося под рубашкой, но он сдержался, крепче сжимая руки, хотя в тайне хотел разжать их, чтобы снова услышать от эльфа это сладостное: «еще». – Скажи ещё раз, – проговорил Найл, как показалось Зейну, безэмоционально. Но они тесно прижимались друг другу, и Малик чувствовал биение трепетного эльфийского сердца — всё его волнение, всё его желание, и Найл мог чувствовать тоже самое. Но ему нужны были слова. Ведь Зейн ранил именно словами и только ими он мог залечить эту рану. – Я люблю тебя, – повторил Зейн медленно, вкладывая в каждое слово всё тепло, что у него было. Они дышали так близко друг другу, что Зейну с каждой секундой было труднее сдерживать себя от поцелуя. Особенно, когда Найл выдыхал особенно сильно, и губ Зейна касалось что-то сладкое, почти цветочное, как нектар. Пауза показалась Зейну слишком тяжелой. – Скажи, что ты мой, – велел Хоран более твердым голосом. Ему было тяжело сохранять спокойствие, когда всё внутри рвалось к Зейну. Он никогда не чувствовал себя настолько слабым и настолько сильным одновременно — и всё это один дроу, Зейн. Он мог и ломать, и чинить, мог и ласкать, и делать больно. Найл пытался понять, почему ему нравится это, но, наверное, это были просто шалости Великой, которой нравилось иногда путать судьбы и создавать слишком прочные связи. И всё же Найл был благодарен за это, ведь любовь, даже настолько болезненная, делала его бесконечно счастливым. Настолько бесконечным, что, по сравнению с этим счастьем, звездное небо казалось мизерно мелким. – Я твой, – шепнул Малик. – Скажи, что любишь меня больше, чем Перри, – Найл отстранился и серьезно взглянул Зейну в глаза. – Я люблю тебя больше, чем Перри, намного больше, – заверил его Малик. – Больше всех на свете. Он не лгал. И никогда бы не солгал ему, даже если бы Найл сам попросил. О какой Перри могла идти речь, когда Малик мог думать только об этом маленьком лесном эльфе, его аквамариновых глазах, его нежно-трогательном голосе и своем имени, произнесенном этим голосом, а ещё о волосах, густых, как пшечничное поле, о мягких касаниях нежных рук, о босых ногах, невесомо ступающих по полу, о смехе, мелодично звучащем в воздухе? Нет, ни одной Перри никогда не затмить звезду на его небосклоне, ни одной Перри никогда не заставить его испытывать все те чувства, которые Найл мог пробудить в нем одним только: «люблю». Нет, всё на свете теряет свое значение, когда этот эльф смотрит на него, когда эльф говорит с ним, когда он позволяет касаться. – Скажи, что веришь мне, – Зейну показалось, это прозвучало, как мольба. Малик чуть не завопил: «Верю! Верю! Конечно, верю!», но вовремя вспомнил о птице, и мягко улыбнулся, завороженно разглядывая любимое лицо. Нет, он не мог себе позволить его напугать. Не сейчас, когда глаза Найла смотрят на него так пристально и пронизывающе. – Верю, – кивнул он. – Конечно, я верю тебе. Найл продолжал внимательно смотреть на короля. – Скажи что-нибудь грязное. – Мне нравится представлять твои губы на моем члене. Найл сильно залился краской, хотя румянец только-только сошел с его щек. Это казалось удивительным, ведь они уже были близки этой ночью, и Найл сам его попросил, но ведь маленький эльф всегда изумлял его, и это было прекрасное чувство. Зейну даже было не с чем его сравнить. Да и не хотелось сравнивать. – Скажи... скажи, что любишь меня ещё раз, – попросил Найл, опустив глаза на миг. – Пожалуйста, – зачем-то добавил он. – Я люблю тебя, Найл, – сказал Зейн. – Всем сердцем. Малику казалось, это признание не потеряет значение, даже если он произнесет его тысячу раз, даже если он прокричит его ещё несколько сотен раз, а потом прошепчет или пропоет, напишет или покажет как-то ещё. Потому что это Найл, и всё связанное с ним — волшебное и уникальное. – Скажи, что хочешь услышать тоже самое, – сердце Найла едва не пропустило удар, и Зейн понял — это самое важное. То, к чему Найл так осторожно вел его с самого начала. – Я хочу услышать тоже самое, – прошептал король дроу. – Я люблю тебя, Зейни, – Найл уперся лбом в его плечо и, наконец, слабо выдохнул. – Я тебя просто люблю, понимаешь?