Do you speak elfish?

Зейн искренне пытался понять, в чем смысл лежания на полу и разглядывания потолка. Нет, ковер был мягким, и ему в принципе было удобно и комфортно, но общее понимание ускользало от короля дроу, словно песок сквозь пальцы. Он делал это, не только потому что Найл попросил довериться и лечь так, чтобы их головы находились близко, почти соприкасаясь макушками, а ноги «смотрели» в противоположные стороны. Ему на самом деле хотелось узнать, почему это важно и как это поможет им лучше понять друг друга. Если цель вообще была в этом. Поначалу Зейн чувствовал себя весьма странно. Ковер на самом деле был уютно-мягким, но твердая поверхность пола всё равно ощущалась очень четко, даже через пушистый ворс, в котором обычно утопали пальцы ног. Впрочем, Зейн часто бывал в походах, где спал на твердой земле, положив под голову камень. Да и его кровать в прежние времена тоже не могла похвастаться мягкостью, не говоря уже о том, что, будучи эльфенком, ему приходилось мириться с теснотой — мама всю ночь крепко обнимала и его, и сестру, а огненная магия струилась по её телу, полностью истощая дроу к утру, чтобы они не замерзли в скалах. Малик попытался сфокусировать взгляд на потолке, но он почему-то расплывался. Наверное, Зейн слишком устал за последнее время, раз не мог даже разглядеть замысловатый узор, выполненный лучшими мастерами дроу. Против его воли тело начало отдыхать, хотя Зейн старался сосредоточиться. Он давно не лежал просто так, в молчании, никуда не спеша. Ему надо было думать о празднике, о надвигающемся голоде, о договоре с амфибиями, о добровольно присоединившимся к нему племенам, о болеющей принцессе Перри, о том, что он сильно провинился перед Найлом, и у него не было времени на развлечения. Вообще-то Найл и должен был стать развлечением, если бы внезапно не стал самой главной проблемой. Найл отличался. Отличался настолько, что Зейн не мог позволить себе взять его силой, обидеть, завладев его телом без разрешения, и, что намного хуже, без любви. Ему хотелось отдачи, желания в небесно-голубых глазах, своего имени на этих сладких губах. Ему хотелось разных глупостей — танцевать с ним без придворных музыкантов, драться подушками, раскрашивать лица, бегать по дворцовым коридорам... То, чего он, как король, не мог себе позволить. Не далее, как вчера, Найл позволил ему попробовать засахаренный дягиль, приготовленный поварами-дроу из того самого растения, что прислал сын короля в огромной корзине. Больше, чем это странное, новое лакомство, Зейна увлек Найл, положивший пастилку в рот и увлеченно рассасывающий сладость. Наверное, он представлял себя в лесу, около водоемов, среди высокой травы, в ветвях великих деревьев... Найл не рассказал ему, о чем думал, пока жевал пастилки, но Зейн был уверен, что мысленно эльф был точно не в пустошах. И не с ним. Возможно, лесной больше и не владел сердцем маленького эльфа, и у Зейна получилось дотронуться до его души, но Найл всё ещё немного обижался на него или опасался, что Малик, повинуясь своему скверному характеру, легко сменит милость на гнев. Зейн чувствовал это, даже когда Найл сам прикоснулся к нему и поцеловал в щеку. Даже когда он вроде как позволил ему присесть на край своей кровати и вдруг поцеловал так, как не целовал раньше. Зейн вообще не был уверен, что его когда-нибудь так целовали. Зейн снова покосился на Найла краем глаза, пытаясь понять, о чем он может думать в такую минуту. И нужно ли думать вообще, когда просто лежишь на ковре? Зейну даже показалось, будто он нервничает, хотя за его широкими плечами были и война, и несколько походов. Вся его жизнь состояла из ответственности, и Зейн искренне пытался понять, почему лежание на полу так сильно беспокоит его, несмотря на явную абсурдность. Как будто по результатам этого «мероприятия» Найл мог вынести какой-то неутешительный вердикт по поводу его персоны. «Наверное, лесной бы не стал тратить время на пустые мысли, попроси его Найл полежать вместе с ним на полу, – рассудил Зейн про себя. – И он бы не стал устраивать сцены ревности. Если бы Найл был моим подданным и попал к нему в гарем, лесной бы и бровью не повел, увидев подарки от меня, – Зейн и думать забыл, что у лесного в жизни не было гарема, равно как и то, что подарок прислал его сын, а не он сам. К тому же по просьбе Найла. – Он более опытный, цветок не устоял бы перед ним. Лесной самоуверенный и знает, насколько хорош, поэтому так считают и его поданные, и другие народы. Ему ведь около сорока тысяч лет. Может, даже больше, – с завистью подумал Малик, ощущая себя мелкой букашкой. – Он старше меня раза два, а Найла и во все сорок. Конечно, Найл не может так быстро забыть такого, как он». Это было так странно. Зейн никогда не терял уверенности в себе. И на поле боя, как воин и полководец, и как правитель объеденных народов он был неподражаем, и о его доблести, чести и славе ходили легенды, хотя он был достаточно молод. И на этом его победы не заканчивались — Малик знал, что в гареме не нужно никого принуждать — наложники и наложницы мечтают разделить с ним ложе. И он отличный любовник, ласковый и требовательный одновременно, поэтому каждая ночь с ним становится незабываемой, и каждый считает за большую удачу оказаться в числе фаворитов. Но только не Найл. Нет, он даже голову не склонил во время первой встречи, а разглядывал его, как нечто диковинное, хотя должно было быть наоборот. И как Зейн был удивлен, когда по возвращению не обнаружил маленького эльфа в своих покоях — вместо этого он разгуливал по дворцу, учил его сестру магии, красил волка... И даже в его спальне, вместо того, чтобы поддаться, хотя бы ради отвлечения внимания, Найл вступил с ним в спор и выманил-таки клятву, развязывающую руки принцам из Лесного царства, а после, не боясь его оттолкнуть, наелся жаркого. А потом всё закружилось, и вот Зейн на полу, чувствует себя провинившимся щенком, хотя на самом деле он волк из пустошей, в чьей пасти исчезло немало врагов, чьи когти порвали на кусочки множество соперников. А Найл приручил его. Или почти приручил. Зейн ведь всё равно, ревнуя, покусывал руку, которой маленький эльф трепал его за ушком. Оставалось только надеяться, что он прихватывал его зубами не слишком сильно, чтобы взаправду ранить. – Хорошо, – наконец, проговорил Найл, прерывая размышления Зейна на самом интересном месте. Король дроу повернул голову и увидел, что Хоран так и остался лежать, но при этом всё-таки задержал взгляд на нем. – Хватит. Я... я простил тебя, – произнес эльф, как показалось Зейну, через силу. – Мне всё ещё больно, но я простил тебя. Про себя Зейн даже выдохнул с облегчением. Он бы всё равно не поверил, если бы Найл сказал, что ему больше не больно, и он обо всём забыл. Но искренность... она значила, что у них с маленьким эльфом ещё есть шанс. Потому что король дроу хотел, чтобы их отношения строились на честности. Подумать только! Когда Зейна вообще волновало, есть у него связь с наложником или нет? Он никогда не видел никакого «они». Был только «он». И он должен был заботиться о народе — обо всех народах, что присягнули ему на верность, когда Малик собрал их под своей эгидой. Но в данный момент Зейн соврал бы, если бы сказал, что не рассматривал вариант совместного будущего, не омраченного заботами и невзгодами. У него был бы новый дворец в каком-нибудь живописном месте, среди зелени, под голубым небесным сводом, как глаза маленького эльфа. Вокруг цвели бы живые изгороди, поднимались бы ввысь деревья с огромными кронами, по ним вилась бы крепкая, прочная лоза, цветочные луга простирались бы, куда ни кинь взгляд, а меж ними вилась бы река, разливающаяся каждый год, чтобы удобрить землю, и среди всего этого великолепия Зейн ясно видел Найла. Внутри цветочного сада, разбитого перед дворцом, в тени деревьев, окружающих деревню, у прозрачной змеи-реки, в бескрайнем поле, верхом на лошади вместе с ним. До этого момента Зейн, даже в своем воображении, всегда правил единолично, мысленно ездил на лошади в одиночестве, любуясь своими владениями, и это не всегда было что-то зеленое — ему подошли бы любые земли, даже не изобилующие лесами. И его не особенно заботило, чем занимаются остальные, пока он правит. Кроме семьи. После того, что для него сделала Дония, семья была для Зейна всем. Он бы ни позволил им страдать ни при каких обстоятельствах, даже если бы нужно было отдать жизнь. А гарем всегда будто подразумевался, вместе со всеми фаворитами, каждый раз разными, но никогда не рисовался в голове яркой картинкой. Впрочем, Найл будто и не принадлежал гарему, несмотря на то, что относился именно к нему. Мысленно этот юный эльф словно был выше всего, пребывая в какой-то удивительной гармонии с собой. И, выходило так, что по этой причине он оказывался выше не только мысленно. Его будто на самом деле не заботило происходящее в гареме, подарки и собственный номер среди фаворитов короля дроу. Зейн помнил, как это было важно для Тайлера, Нэда и Джелены. Да и для предыдущих фаворитов тоже, которых Малик со временем разжаловал. Они словно измеряли свою значимость друг перед другом подарками, размером покоев, количеством прислуги, числом ночей, проведенных с королем. И лишь Найл с тихим ужасом смотрел на драгоценности и еле слышно шептал: «Забери это отсюда, пожалуйста». Пожалуй, если бы маленький эльф знал, что и посещение библиотеки — большая роскошь, сразу бы отказался от её благ. К счастью, у Джейка и Мэгги хватило ума помалкивать. Они были смышлеными и довольно расторопными дроу. Правда, для службы кому-то другому совершенно не подходили. Зейн точно не мог понять, почему их персоны настолько противоречивы, при всей лояльности короне. Возможно, потому что, будучи братом и сестрой, они были слишком неделимы, что порой мешало делу, при всем их рвении. Может, всё дело в том, что им было не важно, кому служить: уж если присягнули на верность, то хоть эльф, хоть амфибия — не имеет значения. Многие слуги во дворце считали за личное оскорбление служение кому-то, кроме великой и могучей расы огненных дроу (впрочем, за неимением оных, годились и ледяные). Другие бы относились к Найлу с подчеркнутым равнодушием, про себя ловя каждый его промах и донося на него каждый вечер, а эльфу не хватало семейного тепла. Пусть он и заподозрил в начале, что Зейн просто решил избавиться от него, потому и приставил слуг. – Тебе хватило этого? – спросил Зейн осторожно. Найл давно не был на солнце, и с его лица сошли те крошечные, еле заметные веснушки, придававшие ему лихой вид. От него веяло терпением и спокойствием, непонятным, но приятным. – Я ведь тогда имел в виду, что теперь так будет всегда. Ты — король моего сердца, – повторил Малик, замечая в голосе что-то похожее на благоговение. – Я хочу исполнять все твои желания. Найл ловко принял сидячее положение, на мгновение даже полностью оторвавшись от пола — лесные эльфы всегда отличались особенной, впечатляющей резвостью, и Хоран не был исключением, даже несмотря на некоторую неуклюжесть, за которую его часто порицал учитель. Конечно, он немного растерял форму, не прыгая с ветки на ветку каждый день, но кое-что его тело все-таки помнило и охотно отзывалось, когда Найл вспоминал старые трюки. Теперь Найл сидел, положив руки на колени, и Зейну пришлось сесть рядом, чтобы иметь возможность смотреть в глаза эльфа. Он был также быстр на подъем — сказывались упорные тренировки и многочисленные схватки. Зейн продолжал усиленно тренироваться почти каждое утро, готовясь к будущим походам, если Найл слишком сильно не отвлекал его. Но все-таки темные эльфы всегда были немного тяжелее, отличаясь даже телосложением. Впрочем, это было не исторически, ведь они все-таки принадлежали к одной расе. Сказывался образ жизни: лесные делали акцент на ловкость, дроу — на силу. Лесные были непревзойденными мастерами дальнего боя, дроу — ближнего. – Я не могу так, Зейн, – проговорил Хоран негромко. От него веяло спокойствием, как будто недавний эмоциональный всплеск, вызванный их ссорой, помог Найлу выпустить напряжение, накопленное с момента их встречи. – Ты — мой король, я никогда не смогу приказывать взаправду. Только пока это не в тягость тебе, – скромно добавил эльф. «И короне», – добавил он про себя. – Тогда, как мне унять твою боль? – Зейн протянул руку, чтобы приподнять его чуть бледное лицо за подбородок, и посмотрел в ясные голубые глаза, в глубине которых таилась чарующая даль ночного неба. То ли от его взгляда, теплеющего талыми льдинками, то ли от прикосновения к шелковистой коже, напоминающей свежий листок мяты, шаловливые мурашки побежали по всему телу Малика, разгоняя по венам задор. – Как мне вернуть то, что я сломал? Найл опустил взгляд на его руку, чуть-чуть склонил голову, чтобы коснуться губами раскрытой ладони. Целовать руку в раскрытую ладонь! Как такое только выдумать можно? Августейшествам всегда целуют кольца (хотя у Зейна они не были в особой чести — мешали в бою и в обиходе) или, на худой конец, тыльную сторону руки в знак почета, но такое... такое всегда дразнило дроу не хуже, чем соблазнительные танцы под плавную, завлекающую музыку. А Найл, наверное, выглядел бы неописуемо красиво, если бы станцевал для него что-нибудь, наряженный в национальную одежду огненных дроу. И голос... у него был чудесный, волшебный голос для пения. Калум, достаточно много путешествующий по миру до начала службы в его дворце, помнится, говорил, что в Лесном царстве юного ученика волшебника не редко просили что-нибудь спеть, иногда даже перед особыми гостями во время разных торжеств. Зейн очень хотел послушать что-нибудь в его исполнении, даже если песня будет совсем коротенькой. Нет, на самом деле не просто хотел, а страстно желал. Должно быть, для маленького эльфа это было нечто особенное и сокровенное, и Зейну было принципиально важно, чтобы инициатива шла именно от него. Зейн не желал признаваться в этом даже себе и даже под страхом смерти — он не хотел быть вторым, после Лесного. Куда там смерть, когда дело касается этого маленького соблазнителя, который почему-то на дух не переносил обувь? Он хотел, чтобы Найл сам отчаянно желал сблизиться с ним, чтобы эльф хотел делить с ним все, что имело для него хотя бы мало-мальское значение. И, конечно, чтобы он желал принадлежать именно ему в полной мере. Зейн в тайне мечтал услышать, как Найл однажды пренебрежительно фыркнет: «Лесной много хуже тебя. Он такой никчемный. Может только сидеть на троне, а меча в жизни не держал. А ты великолепен во всем». Но это были лишь мечты. Зейн ещё будучи совсем маленьким дроу много читал на занятиях истории про то, как доблестно и храбро лесной король сражался во время войны, когда самого Малика не было даже в планах. Однажды, на поле боя, у него сломался меч, и он, схватив с земли обычный камень, бесстрашно ринулся на врага, который несся на него с палицей. Одним только булыжником он смог уничтожить больше врагов, чем король гномов Красного вулкана, направившийся на его земли с походом. Лесной король был храбр, неутомим и, что некстати подмечал летописец, красив. Однако на поле боя его было не отличить от обычного воина — у лесного был самый простой конь, крепкие доспехи без всяких украшений и меч с довольно простым эфесом Тогда, открыв рот, Зейн пообещал себе, что обязательно превзойдет этого храброго героя, который в его представлении был жутко старым. В тот момент маленький дроу ещё не знал, что Гарри Стайлс — главный враг его народа. И что именно из-за таких, как он, дроу-кочевники скитаются по безжизненным землям, умирая от голода и различных неприятных болезней. Но Найл, конечно, ничего об этом не знал. Ему всего семьсот пятьдесят. Войны прошли до него, а учитель, как понял Зейн, дальновидно оградил маленького эльфа от подобных знаний и дал лишь приблизительные сведения, чтобы Найл уж совсем дурачком себя не показал, если придется вести светскую беседу. Зейн понимал, почему это важно. Родители Найла оставили его совсем крошечным эльфом — они были странниками, ищущими Высшую Силу, которую также именовали Великим Нечто. Среди дроу тоже были такие, и это была Тяжелая, но Великая ноша, к которой относились с уважением и большим почтением, ведь по легенде богиня пропала, и кто-то должен был её искать. Но Найлу пришлось много хуже. Он думал, что у него хотя бы есть старший брат, с которым много легче будет переживать невзгоды и ждать родителей, но он, чуть только стукнуло совершеннолетие, также взвалил на свои плечи эту ответственность, а крошка Найл остался совсем один, пока Джастин не подобрал его. Конечно, после такого его учитель решил на время оградить эльфенка от большинства жизненных потрясений. И это было разумно, учитывая, что война относилась к нему лишь косвенно. – Я... где-то в глубине души знал, что ты с горяча, – признался Найл, поправляя за ухо небольшую прядку волос, выбившуюся из общего беспорядка. Зейн опустил руку и теперь просто смотрел на эльфа, чье лицо было непривычно бледным, особенно для того, кто уже относительно долго жил в пустошах. Ещё бы! Опасаясь оранжевой пыли, Найл почти не выходил наружу. Да и не положено было наложникам покидать пределы дворца, для их же блага. Впрочем, на Найла этот запрет не распространялся — эльф любил оранжерею. И жилище богини посещал охотно, даже несмотря на то, что стеснялся её наготы. Богиня, которую мастера-дроу высекли из камня, была такой неспроста. Не многие дроу так могли, но Зейн потратил много времени на тренировки. Сконцентрировавшись, он мог войти прямо в огонь, не опасаясь ожогов, мог воспылать целиком и полностью, но одежда всегда вспыхивала вместе с ним, поэтому следовало быть обнаженным. Это тоже имело значение. На поле боя не важно, ранен ты, потерял оружие или сжег всю одежду, выбрасывая языки пламени в противника — будь готов сражаться голыми руками, в любом виде, с любыми увечьями. У снежных дроу тоже была подобная практика. При понижении температур одежда покрывалась корочкой льда, а то и полностью промерзала, мешая двигаться и воевать соответственно, поэтому самые лучшие и искусные мастера ледяной магии тоже избавлялись от неё, чтобы полностью чувствовать себя в своей стихии, выбрасывать ледяные глыбы любой частью тела. Зейн никогда не спрашивал, но как-то видел, как Перри разом пустила ледяной панцирь по всему своему телу. Он не побежал от головы или пальцев ледяной коркой, он появился сразу, затвердевающим снежным покровом, потому что искусный мастер должен уметь управлять магией не только с помощью рук. А Перри была искусным мастером, потому что её тоже воспитали для войны. Если твои руки сломаны, борись ногами. Если твои ноги скованы цепью, оторваны, обуглены... борись головой, спиной, всем телом — так говорили у них в народе. Поэтому дроу считались лучшими войнами. Не важно, кочевники или нет. Возможно, и амфибии практиковали нечто подобное — Калум редко рассказывал о своем народе. Хоть и присягнул на верность, а секретов расы не выдавал. Впрочем, если бы он сразу выдал ему все тайны, Малик бы не взял Худа на службу. Это был своего рода гарант — по окончанию службы Калум сохранит секреты и его народа. Если, конечно, не захочет продлить контракт. Зейн не вдавался в детали. Похоже у них, с амфибией Люком, возникли проблемы с руководством. Малик отмахнулся от своих мыслей и снова посмотрел на Найла, который некоторое время собирался с мыслями. – Мне было обидно, до слез, но... я знаю, ты хотел сделать мне больно, потому что я сделал больно тебе, – Хоран чуточку склонил голову, прикусывая нижнюю губу. Не пытаясь соблазнить, не пытаясь вызвать у Зейна какие-то беспокойные желания, чтобы управлять им. Нет, это было трогательно и нежно, но Малик невольно почувствовал себя завороженным, как если бы Найл специально акцентировал внимание на своих губах. Он знал их вкус, знал, какие они на ощупь, и ему хотелось склониться к ним и сорвать с них поцелуй. Для этого нужно было сдвинуть голову на немного, и он поцеловал бы, если бы почувствовал, что Найл позволяет. Ему не хотелось давить на него, не хотелось размывать границы. Найл сказал, что простил, но это не значило, что ему по-прежнему приятно дотрагиваться. Может, они придут к этому снова, может, уже можно, но Зейн предпочел бы знать наверняка, чтобы больше никогда не обижать этого эльфа. Он и так достаточно ранил его своим недоверием, а Джелена, конечно, была права: Найл и Перри просто не поняли друг друга — разные народы, разные диалекты, разное всё: от начала и до конца. А уж с корзиной вообще глупо вышло — мало ли, что этот чванливый принц мог написать Найлу? Это не должно было компрометировать маленького эльфа в его глазах. – Всё это время ты боялся, что я тебя обманываю: я сам виноват в этом — мне надо было раньше сказать тебе, что я люблю тебя, – Найл неловко вытер внезапно выступившие слезы рукавом. – Тогда бы ты во мне не сомневался, тогда бы ты понял, что я не смог бы тебя предать, даже если бы захотел. И мне нужно было спросить разрешение, прежде чем отправить это глупое письмо, – Зейн помотал головой, порываясь сказать, что никакое разрешение не нужно, что письмо не глупое, но Найл приложил палец к его губам. – Ничего бы этого не случилось, Зейн. Мой король, – нежно прошептал Хоран. Только он мог произносить «мой король» подобным образом. Никто на свете никогда не произносил эту фразу так естественно и правильно. – Моя любовь. Но я не очень умен, точнее, совсем глуп и всё вышло вот так, – У эльфа жалобно дрогнули уши — он винил во всем только себя, несмотря на то, что именно Зейн вспылил, накричал на него, заподозрил в измене. – Ты ничего не сломал. Я люблю тебя даже сильнее. Сильнее. Как волшебно звучало это слово. Даже лучше, чем «люблю». Оно значило, что Найл уже любил его. Давно. А теперь любит ещё больше. Несравнимо больше, потому что Зейн не мог себе представить, как необъятно любят такие невероятные существа, как Найл Хоран. – Я повел себя, как болван, – сокрушенно признал Зейн, обхватывая его руку и целуя дрожащие пальцы. Он чувствовал, что пристает, но не мог остановить себя. Он бы зашел дальше, расцеловал бы руку до локтя, плеча, поцеловал бы шею, покрыл бы поцелуями все тело Найла. – Как ты можешь меня любить? – спросил Малик. Ему стоило больших усилий остановить волну поцелуев и прекратить мучить пальцы маленького эльфа. – Ты прекрасный цветок. Найл грустно улыбнулся, сохраняя в глазах терпеливую печаль, как если бы не думал, что он может быть прекрасным цветком. Или даже просто цветком, обыкновенной лекарственной ромашкой, скромно теряющей лепестки на ветру. Впрочем, в его представлении не было не прекрасных цветов, поэтому, что бы Зейн ни вкладывал в это слово, Найл не чувствовал, будто соответствует. Он никогда не смог бы назвать себя алмазом в его короне. Максимум, сорняком в саду. Зейн уже давно заметил, с каким смущением Найл принимает комплименты, как осуждающе смотрит на подарки, подозревая попытку откупиться, и как млеет даже от мало-мальского внимания, как если бы для него это было в редкость. Ведь сущий эльфенок ещё — эльфята всегда стараются привлечь к себе внимание, всегда хвастливо думают, что заслуживают похвалу за все, что они делают, даже если это какие-то глупости, обожают подарки — в первые годы жизни их часто балуют. А Найла взрослым эльфом язык не поднимается назвать — двести пятьдесят лет до совершеннолетия. Конечно, не так уж и много, по меркам эльфийской жизни, но всё же ощутимая цифра. О, богиня, что же он за эльф-то такой, если ни лесной, ни он сам устоять перед Найлом не могут, хотя он толком еще не созрел? Зейн никогда раньше не замечал за собой влечения к эльфам младше тысячи лет. Да и неопытность особо никогда не привлекала такого дроу, как он. Зейн даже не мог сказать, что Найл выглядит старше своих лет. Не мог сказать, что у него взрослый взгляд. Нет, Найл сохранял за собой непосредственность и воодушевленность, что бы он ни делал, и, казалось, каждый день был для него открытием, а сам он всё ждал каких-то чудес. – Я не могу не любить, – покачал головой Найл. – У меня всё пылает внутри. Вот прямо сейчас, прямо в это мгновение, – добавил он со странным волнующим придыханием. Воздух, срывающийся с его губ был настолько теплым, что королю дроу даже почудилось, Найл воспламеняется, как самый настоящий дроу. Это было бы чудом. Если бы Найл только мог принадлежать его племени или позабыть о прошлом... но тогда он не был бы собой. Не был бы таким удивительным, добрым и чистым сердцем. Что-то бы неуловимо поменялось, изменяя естество юного эльфа. Нет, Зейн бы не перестал его любить. Но на самом деле желать изменить Найл — не честно по отношению к маленькому эльфу. Он и так потерял всё, что имел, постепенно, по нарастающей. Сначала родителей, в которых нуждался, будучи ещё совсем крошечным эльфенком, потом брата, который заботился о нем и дарил всё тепло, что у него было, пока была такая возможность, затем учителя, заменившего родителей и брата, короля и принцев, которые на время стали для него настоящей семьей. Конечно, сейчас он боялся лишиться ещё и Зейна. Привязанности приносили ему только боль. – Зейни, я люблю тебя, очень люблю. Я не писал ему письмо, – эльф подался вперед и с отчаяньем вцепился в его рубашку. И Зейну стало почти больно от того, как честно и преданно смотрели на него голубые глаза эльфа, обрамленные ресницами невероятного оттенка. – И я не оскорблял принцессу Перри. – Я тебе верю, маленький, – сказал Зейн, осторожно целуя эльфа в нос. – Никому не верю так, как тебе, – добавил он уже тише. – Всё будет так, как ты скажешь. Найл опустил глаза. Он чем-то терзался. Как будто пытался спешно принять решение, но оно давалось ему с видимым трудом. Наверное, Найл не знал, что на лице его бушевала настоящая буря, отражая сомнения и даже страх. Наконец, он чуть-чуть приподнял взгляд, не решительно взмахнув ресницами — голубые глаза болезненно напомнили Зейну луговые цветы, увиденные во время похода — и, кажется, смирился с мыслями, причинявшими ему такое сильное беспокойство. – Если... если что-то на празднике пойдет не так, ты простишь меня? – осторожно спросил юный эльф. Его уши странно вздрогнули, а по лицу прошла тень, которую Зейн не замечал раньше. Пожалуй, в этом выражении лица могло быть что-то взрослое, почти опытное, но что Найл мог иметь в виду? Конечно, он ученик волшебника и не обучен тому, чему обучают фаворитов, но так ли это важно? Джастин готовил своего ученика к великому будущему, и Зейн в глубине души не готов был лишать Найла возможности реализовывать свой магический потенциал. Волшебники ценились на вес золота, и уж коли у Найла был талант... богиня прокляла бы его, если бы Зейн помешал его развитию. Кажется, пока Найл вполне справлялся сам, разучивая что-то по толстенной книге и совершенствуя уже имеющиеся навыки, но, возможно, в будущем Зейну очень повезет, и он встретит приличного волшебника, который сможет стать новым наставником для маленького эльфа. А уж вежливо поздороваться и поклониться вышестоящим особам лесной эльф точно сможет, более на этом празднике и не надо. Джелена своевременно позаботилась о развлечениях и закусках, никто не будет сильно пялиться на нового фаворита да и докучать Тайлеру, который также появится на празднике, тоже не станут. Хотя последний сам соберет вокруг себя толпу и станет рассказывать небылицы, наслаждаясь повышенным вниманием. С Хораном такого не будет — по нему видно, что он не трепливый. Не считая той нелепой истории. Но доверие... здесь ведь решается вопрос доверия. А Зейн верил, что Найл не сможет очернить его имя. – Конечно, прощу, – заверил Зейн. – Обещаю тебе. Король дроу был твердо уверен, что готов ко всему, что может произойти во время предстоящего торжества. Даже если Найл придет босиком, застегнув жилет на две пуговицы, как дворовой эльф. Или отберет у музыканта флейту и начнет играть. Потому что Найл, как русалки, совершенно не отвечает за то, что происходит произвольно. Что-то, что свойственно его природе. Как полное единение с природой, как дрожание чуть кругловатых ушей. – Хорошо, – Найл склонил голову на бок и улыбнулся вдруг так лукаво, что у Зейна не осталось сомнений — в свое время маленький эльф был способен на разные проказы. – Но помни, что ты обещал. Это прозвучало почти строго. Так с Зейном в свое время говорил наставник, когда он отпрашивался побегать по горам, исследуя местность, хотя ему нужно было читать исторические тексты. Даже будучи маленьким дроу, он никогда не клянчил. Малик всегда с честью давал слово будущего короля, и для него было большим позором, если по тем или иным причинам, он вдруг не мог его сдержать. – Да, мой король, – Зейн быстро поцеловал Найла в подбородок. Наградой ему послужил еле слышный смех, нежный, почти незаметный, как внезапный плеск воды. Малик с облегчением выдохнул. – О, богиня, я снова вижу твою улыбку. Ты сделал меня самым счастливым дроу на свете. – Мне за это полагается что-нибудь? – спросил Найл, нетерпеливо ерзая. Теперь у него на щеках расцвел задорный румянец, напоминающий алые маки — Зейн искренне любил красные цветы. – Мне всё время придется вымаливать у тебя ласку? – потупившись, уточнил Хоран. – Я думал, это правило распространялось только на первый раз. Зейн никогда не улыбался настолько безмятежно. Его завлекало в водоворот всё больше и больше, а Найл даже не замечал этого. Да и сам Зейн, похоже, уже не соображал ничего — весь мир, все, что у него только было, он собирался опустить к ногам этого маленького эльфа за одну только улыбку. – Нет, – Зейн осторожно уложил Найла на спину. – Больше просить не придется. И всё пошло на лад. Зейн готов был благословить лежание на ковре, подарившее ему возможность окончательно помириться с любимым эльфом, а Найл... Найл, кажется, просто был счастлив. Он бегал по дворцу в свое удовольствие, играя в салочки, целыми днями читал, любовался цветами в оранжерее... даже с Тайлером стал видеться изредка. Окли, конечно, делал вид, что совсем не рад его видеть, но, к удивлению Хорана, обзавелся очаровательным чайным сервизом на две персоны, который всегда появлялся на столе, стоило Найлу заглянуть в покои с солнечно-желтыми стенами. Несколько раз выбегая наружу, Найл видел незамысловатую птичку в тени скалы, но, когда Хоран пытался её приманить свистом или крошками, она скрывалась из виду. Маленький эльф не хотел ей докучать — просто побаивался, что пташка может страдать от жары, жажды или голода. Впрочем, жучков в пустошах было предостаточно, а в птичнике всегда были наполнены кормушки и поилки. Погрязнув в рутине будней, наполненных безмятежностью и Зейном, Найл напрочь забыл про то, что некогда пообещал Джелене помощь. Поэтому, когда в его покои негромко, но уверенно постучалась служанка, наряженная в скоромное красное платье с милейшими белыми рюшами, Хоран, развалившийся в кресле в непонятной позе, от удивления выронил книгу. – Юный господин, Вас зовет к себе госпожа Джелена, принцесса людей из Пустыни Тающих Оазисов, – прошелестела она, делая книксен. На глаза ей упала челочка. Если бы новый мажордом это увидела, скорее всего, отчитала бы служанку и велела закалывать волосы. Найл даже не сразу сообразил, кто такая «госпожа Джелена из Пустыни Тающих оазисов», зато мельком подумал, что обычного кивка было бы вполне достаточно. Ловко перемахнув через подлокотник, Найл приземлился сразу на обе ноги. Джейк и Мэгги собирали для него травы в оранжерее, но он не собирался отлучаться надолго, поэтому свита была ему не нужна. От жары бедняжка Люк мучился мигренями, и Найл решил сварить для него настойку. Хоран, конечно, доверял лекарю дроу, но также он знал, что лекарь думает, будто бы Люк — амфибия третьего поколения, поэтому назначенное лечение могло ему не подходить. Благо, в оранжерее было всё необходимое, чтобы Хоран мог потихоньку варить снадобья. Джелена ждала его в своих покоях и, легким кивком отпустив служанку, довольно радушно поприветствовала маленького эльфа, смущенно стоящего у порога. Человеческая девушка даже оторвалась от писем, хотя ей срочно нужно было уладить некоторые вопросы по поставке продуктов к торжеству. Сегодня на ней был костюм серебристого оттенка, не сковывающий движения, и высокие сапоги, которые больше подходили для верховой езды. Найл без зависти отметил, что человеческой девушке идет красивая одежда. До его прихода человеческая девушка была полностью увлечена делами. Гости приезжали через несколько дней, и хлопоты увеличивались, а Джелена никому не позволяла помочь. Помощничики только под руку лезли, заметила она, когда Зейн вызывал её к себе, чтобы уточнить, как продвигаются дела. Ему не хотелось ударить в грязь лицом перед Шахидом. Да и гостей позвали не мало. «Всё, что нужно, – холодно заметила Джелена. – Так это чтобы мои приказы исполнялись точно и в срок. А помощники мне никогда не были нужны». Она была уязвлена подобным предложением. Зейну оставалось только плечами пожать и посоветовать не говорить с ним больше в таком тоне. По пути в псарню, Джелена по секрету рассказала маленькому эльфу основной перечень новых десертных блюд — ей даже пришлось нанять специального дроу, чтобы он снимал пробы приготовленной для праздника еды. Но, как Найл ни канючил, человеческая девушка не ответила, какой во время праздника будет главный торт. Судя по её таинственному лицу, принцессу гномов ждало нечто особенное. Найл в тайне надеялся на большое количество крема и фруктов. – Рада видеть тебя в хорошем расположении духа и в добром здравии, – заметила Джелена, благосклонно взглянув на эльфа сверху вниз. Она всё равно была бы выше, даже если бы, как Найл, скинула сапоги, и маленький эльф немного смущался, несмотря на то, что привык быть ниже всех, не считая славного принца Луи. На ловкости и силе принца это, к слову, никак не сказывалось. Принц Луи, чья гордость была уязвлена, старался изо всех сил доказать, что рост — это ещё не главное. Особенно, когда выяснилось, что младший брат успешно его перерос, не прилагая никаких усилий. Напрасно лесной король советовал старшему сыну гордиться своим ростом — его мать была не намного выше, но при этом прекрасно держалась в седле и отлично обращалась с оружием — принц и слышать ничего об этом не хотел. Королева была совершенством, а Лиам, как ему казалось, и так опережал его почти во всем, чтобы уступать ему в физическом развитии. К сожалению, Найл, хоть и по-своему стеснялся низкого роста, всё равно был слишком ленив, чтобы каждый день тренироваться с принцем Луи в стрельбе из лука, прыжках в высоту, беге на выносливость и рукопашном бою. Впрочем, Джастин как-то сказал, что успешное обучение магии компенсирует всё с лихвой, но Найл думал — у него ещё достаточно времени, чтобы получить все необходимые знания. Подобных ошибок Найл больше не собирался совершать. – Спасибо тебе, – радостно улыбнулся маленький эльф, благодарно покосившись на нового мажордома. – Тайлер сказал, ты объяснила королю ситуацию. Тайлер не просто «сказал». Он буквально вломился к в покои Найла да ещё и без стука, как-то удивительно точно подгадав время, когда Зейн покинул его спальню, и, размахивая руками от нетерпения, чуть ли не прокричал маленькому эльфу всё, что ему удалось выведать. Он сплетничал с таким восторгом, что едва не подпрыгивал на месте, и порядком уставший Найл изо всех сил старался не зевать, чтобы человек не обиделся. С него станется потом устроить какую-нибудь пакость в обмен на такую неблагодарность. – Нет, – ответила Джелена, задумчиво поправляя волосы. – Я ничего никому не объясняла. Тайлер, по всей видимости, располагает ложными сведениями, – добавила она непринужденным голосом. Найл смущенно улыбнулся, соглашаясь играть по её правилам. Джелена, как и Тайлер, уже предупреждала его насчет бедной, больной (на голову, как всегда добавлял про себя Окли) принцессы Перри, и Найл был сам виноват, раз не послушал вовремя советы тех, кто жил во дворце намного дольше, чем он. Впрочем, в такой радостный день думать о ледяной принцессе не хотелось, и Найл предвкушал встречу с волками, опасаясь про себя, что слишком придется им по вкусу. Он всё задавался вопросом, почему они сразу не отправились на псарню, чтобы по-быстрее покончить с этим делом. Оказывается, Джелена дальновидно ждала, пока маленькие волки немного подрастут, прежде чем волчицы начнут отпускать их от себя. Ошейников на них не было: человеческая девушка мельком объяснила, что волки — свободные животные. Проще убить их, чем сделать полностью ручными. Впрочем, маленькие волчата отреагировали на Найла крайне положительно. Отделившись от своих спокойных и даже несколько равнодушных мам, они, на ходу обнюхивая друг друга и края вольера, подбежали к Хорану, чтобы вылизать ему руки. Джелена, на которую одна из волчиц агрессивно оскалила зубы, удивленно покосилась на Найла, который свободно разгуливал за перегородкой, не опасаясь острых зубов и когтей. – Джастин объяснял, что животные любят волшебников, – сказал Найл скромно. У него немного покраснели скулы. – Ну, нам вроде как запрещено делать им больно. А я вроде немного волшебник, поэтому ко мне вроде неплохо относятся... – Вроде-вроде-вроде, – насмешливо кивнула Джелена, с укоризной взглянув на волчицу, которая подошла к перегородке и уставилась на неё с нескрываемым подозрением. – Вот только корм для них заказываю я. Волчица и Найл пропустили её слова мимо ушей, а юный волшебник буквально зарылся в маленьких волчат с головой. Те отреагировали на это с непередаваемым восторгом и тут же вылизали ему лицо, руки и шею — всё, до чего только могли дотянуться — а ещё покусали за уши. Даже две взрослые волчицы поднялись со своих мест и дружелюбно его обнюхали, но это продолжалось не долго. Хотя они не воспринимали Хорана, как угрозу или обед, им всё равно не было до него особого дела. Найл вынырнул из щенячьего озера и уставился на Джелену с непередаваемой радостью. Он скучал по животным, и ему на самом деле не хватало подобных игр, шерсти, мускусного запаха... В лесу у юного эльфа не было недостатка в общении со зверями. Особенно его любили белки и зайцы, но иногда удавалось пообщаться с животными по-крупнее, даже с птицами и земноводными. Правда, Джастин всегда очень сердился, если Найл, заигравшись, падал в чью-то нору и вылезал наружу весь перепачканный смолой и соломой. Не говоря уже о тех случаях, когда Хоран оказывался в реке. – Не бойтесь, будет совсем не больно, – сказал Найл, деловито растирая руки. – Я недавно выучил отличное заклинание для длительной перемены цвета, – объяснил он скучающей девушке, которая про себя размышляла, во сколько им обойдется смена кормушек. Они казались ей маленькими. – Охватывает до десятка особей, не причиняет животным дискомфорт, держится почти две луны, если, конечно, вовремя не наложить контр-заклятье. – Великанская грамота, – фыркнула Джелена. Хоран мягко улыбнулся, пощелкивая пальцами правой руки по левой ладони, бормоча про себя заклинание, после чего сцепил руки в замок и плавно разъединил их, делая такое движение, будто раскатывает невидимое тесто. Это был один из первых уроков Джастина, но Найл уделил время на его изучение не так давно. Обычно маленький эльф использовал капли. Это было более затратно, учитель всегда говорил ему об этом, но Найл не слушал, ленясь учить заклинания и движения рук. А потом у него закончился набор ингредиентов для снадобий, подаренный принцессой Валией, поэтому пришлось больше времени уделять заклинаниям. Нет, конечно, мастерство требовалось и для приготовления настоек и капель, но Хоран руководствовался именно ленью — ему проще было варить снадобья, пользуясь рецептом из книги, вместо того, чтобы учить заклинание и движение рук. Заклинание сработало даже лучше, чем он думал. Не только волчата окрасились во все цвета радуги, но и взрослые волчицы, стоящие поодаль, недоуменно уставились друг на друга, пытаясь понять, что произошло. Одна, особенно изящная, с лоснящейся голубой шерстью, подозрительно уставилась на Джелену внимательными желтоватыми глазами и оскалила зубастую пасть. – Ну же, Хлоя, не нервничай, – улыбнулась Джелена, впрочем, не рискуя заходить за оградку, чтобы успокоить её лично. – Это не надолго. Волчица щелкнула зубами и вернулась в угол, где печально улеглась, положив морду на лапы. Хоран не мог сказать наверняка, но у него было странное чувство, будто волчица презирает Джелену, его, других волков и даже саму себя. Потрепав цветастых волчат по загривкам, Найл ловко перемахнул через ограду. Волкам заборчик преградой не был, а вот заклинание, наложенное на него, вполне справлялось с задачей. Подобного рода заклятья не были очень сложными и входили в перечень обязательных бытовых, предназначенных для упрощения жизни. Их мог наложить, кто угодно, старше пятиста лет. – Странная она. Не подошла поздороваться, – сказал Найл, отряхивая руки. Джелена не стала говорить Найлу, что вся его одежда была в разноцветной шерсти, а самом он порядком потрепался, пока катался по полу с волками. Было похоже, что маленького эльфа это не сильно волновало. – Это Хлоя. Она принадлежала королеве-матери, – объяснила человеческая девушка, и до Найла некоторое время не доходило, кто это. – Кроме неё никому не давалась. Даже Зейна и Донию терпит сквозь зубы. Младших принцесс вообще не воспринимает, – качнув головой, добавила Джелена. – Она довольно старая, скоро её не станет. – Жаль, – сказал Найл, быстро взглянув на волчицу, которая продолжала лежать в своем углу, уронив тяжелую голову на лапы, и, кажется, даже презирала себя за новое обличье. – Очень жаль. Уж если вольный зверь так тоскует, чего уж говорить про Зейна, для которого королева была матерью.