Под сенью Лихолесья
21 февраля 2016 г. в 18:18
Мистер Бильбо Бэггинс не любил леса. Он предпочитал безлесную холмистую местность родного Хоббитона. Также он был не чужд равнинам, полянам, садам и, на худой конец, рощам. Порой ему нравилось степенно бродить между дубов, сосен и тополей ширских перелесков, размышляя о различных, безусловно, важных вещах.
Нелюбовь Бильбо к лесистой местности объяснялась просто: помимо того, что хоббиты не являлись поклонниками длительных пеших походов и всяческих неудобств, неотъемлемых при путешествии лесом, мистер Бэггинс знал только один, весьма скверный лес, который и предубедил его против остальных. Вековечный лес, расположенный к востоку от Шира, заслуженно имел дурную славу среди полуросликов.
Брендибаки, которые жили в непосредственной близости от леса, любили рассказывать, напустив на себя таинственный вид, что деревья Вековечного леса были живыми. Якобы те качались без ветра, шептались в ночи, передвигались и даже заводили путников в чащу, да так, что тех больше не видели. Не все верили чудаковатым Брендибакам, но лес, действительно, казался жутким, и редкому хоббиту хватало смелости зайти дальше опушки.
Под сенью Лихолесья мистер Бильбо Бэггинс решил, что он, определённо, не любит леса. Мрачный Вековечный лес казался слегка заброшенным яблочным садом в сравнении с ужасным Лихолесьем. Едва переступив порог леса, Бильбо почувствовал удушающе затхлый дух, царящий между деревьев, лишайников, плющей и мхов.
Узкая извилистая дорожка увлекала отряд вперёд, где не существовало других звуков, кроме гула шагов гномов и хоббита. Сам лес молчал. Бильбо казалось, что он присматривался к ним многочисленными зоркими глазами, скрытыми буйством почерневших растений. Настороженно и внимательно следил за незваными визитёрами, решая, принять или отторгнуть, пропустить или остановить, миловать или казнить.
Немного погодя, когда отряд углубился в чащу, лес ожил. Словно разом излечившись от глухоты, Бильбо услышал шелест, хруст, скрип, чавканье, топот, возню и даже хрюканье. Определить источник странных звуков не удалось: зелёная мгла позволяла увидеть лишь белок, проворно карабкающихся по веткам, густо обтянутым паутиной.
Хоббит отчаянно хотел вернуться назад. Развернуться и бежать, быстро, без оглядки. Все его инстинкты вопили о том, что им, дюжине самонадеянных глупцов, здесь не рады. Но Бильбо не разворачивался и не бежал. Он продолжал идти, делая вид, что не слышит жутких звуков, не видит мелькающих теней, не похожих на белок, не чувствует жаркого одуряющего воздуха, от которого кружилась голова. Продолжал идти среди гномов, также делающих вид, что не слышат, не видят и не чувствуют.
Бильбо не мог бросить друзей, подвести их, потерять доверие Торина, добытое с таким трудом. При мысли о Дубощите Бильбо испытывал чувство стыда за свое глупое малодушие. Хватило одного взгляда, брошенного на решительно настроенного гнома, неуклонно продвигающегося вперёд во главе отряда, чтобы все сомнения растаяли. Мистер Бэггинс вверял свою судьбу этому надёжному во всех отношениях гному.
Если днём сквозь густую листву пробивался блеклый полусвет, то вечер плавно окрашивал всё в более тёмные, грязно-зелёные тона, отчего отряд, из-за плохой видимости, шёл на расстоянии вытянутой руки. По мере наступления ночи свет и вовсе пропал. Всё пространство приобрело графитно-чёрный цвет, продвигаться вперёд стало невозможно.
Сделали остановку на ночь. Едва разведённый костёр пришлось немедленно потушить: он манил гигантских омерзительных бабочек, летучих мышей и других тварей, чьи глаза сверкали в сполохах искр. Наскоро поужинали и легли спать, выставив дозорных.
Под сенью деревьев стояла удушающая жара без единого дуновения ветра, но отряд разместился тесно. В целях безопасности.
Бильбо не спалось. Он лежал меж Торином и Кили, а потому находился под надёжной защитой, но заснуть не мог. Хоббичье зрение позволяло отчётливее дозорных гномов видеть красные, жёлтые, зелёные глаза, мелькающие по обе стороны от тропы, что не добавляло спокойствия. Он не мог беззаботно спать, зная, что кто-то рассматривает их, ждёт, когда они потеряют бдительность.
Решив, что так и не сможет расслабиться и мирно храпеть по примеру других, Бильбо задумал присоединиться к Фили и Двалину, которые вызвались охранять сон своих товарищей. Едва мистер Бэггинс вознамерился вставать, как к нему придвинулся тихо посапывающий Кили, перевернулся на бок, потянулся и забросил свою руку поперёк живота удивлённого хоббита. Пока хоббит удивлялся, младший принц одним плавным движением притянул Бильбо к себе и сладко засопел тому в ухо.
С трудом выпроставшись из объятий сонного Кили, Бильбо отодвинулся от него как можно дальше, пока не упёрся спиной в спину крепко спящего Торина. О том, что он сделал ошибку, Бильбо понял по тихому мстительному смешку со стороны черноволосого лучника, но было уже поздно. Дубощит что-то проворчал на гномьем языке, повернулся к хоббиту лицом и подгрёб того под себя, камнем навалившись сверху.
Гном предсказуемо оказался чрезвычайно тяжёлым и тёплым. Будучи крепко придавленным Торином к земле, Бильбо стало душно, ему не хватало воздуха для полноценного вдоха. Длинные чёрные волосы, словно живые, клубились по лицу бедного хоббита, попадая в рот и глаза, а громкое сопение проникало в уши. Мистер Бэггинс находился в положении, мягко говоря, не завидном.
Догадавшись, что от коварного Кили помощи можно не ждать, Бильбо стал извиваться и крутится, пытаясь выбраться из-под неподъёмного гнома. Довольно скоро мистер Бэггинс понял, что вылезть самому не получится: чем сильнее он дёргался, тем сильнее Торин прижимал его к себе, что-то невнятно бормоча. Остался только один выход.
— Торин, проснись. Торин, прошу, проснись. Торин. То-о-орин. Тори-и-ин, — шептал Бильбо так тихо, чтобы его никто, кроме Дубощита, не услышал. Достопочтенному ширскому хоббиту не улыбалось оказаться застигнутым в столь компрометирующей ситуации. Потратив последние силы, мистер Бэггинс изловчился перевернуться, теперь он находился лицом к лицу со спящим гномом. — Торин! То-о-ори-и-ин, То-о-ори-и-ин, — на одной ноте запел Бильбо в ухо гнома, тормоша его руками.
К счастью, Дубощит не спал беспробудным сном, а потому вяло размежил веки и осоловело уставился на скрытое мраком запыхавшееся небольшое тело, лежавшее под ним.
— Бильбо? Мистер Бэггинс… позвольте спросить, что вы делаете в столь странном положении?
— Слезь с меня, Торин, — радостно выдохнул Бильбо, довольный, что достучался до гнома. — Случайно получилось, я… во сне слишком близко к тебе подвинулся, а ты меня сгрёб в охапку и лёг сверху. Это у тебя я должен поинтересоваться, что я делал в «столь странном положении», — не без ехидства добавил Бильбо, с удовольствием вдыхая воздух полной грудью.
Ночью мистер Бэггинс так и не заснул, исполнив свой замысел присоединиться к Фили и Двалину. Торин тоже не остался досыпать, но от Бильбо значительно отсел, что оказалось последнему на руку. Хоббит всё ещё чувствовал стыд, опаляющий его лицо при воспоминании о горячем тяжёлом теле гнома, вдавившем его в землю.
Шли дни, отряд продолжал продвигаться вглубь леса, неукоснительно следуя по извилистой и узкой эльфийской тропе. Лес не менялся, словно ему и не было конца, лишь редкий свет, пробивающийся сквозь густую крону деревьев, становился всё более блеклым и скудным.
С каждым днём запас воды и продовольствия сокращался. Первое являлось невосполнимым ввиду отсутствия источников, а второе можно было при желании пополнить белками, которые неизменно мелькали среди веток. Другая съедобная фауна и флора путникам не встречалась.
Лихолесские белки отличались от обычных белок в равной мере, как и само Лихолесье отличалось от обычного леса. Их шерсть была чёрной, а не тёмно-бурой, тело более крупным, а глаза имели красноватый отлив. Гномы, которые запросто употребляли в пищу волчатину, не изъявляли желания пробовать на вкус диковинных зверьков и лишь крайняя нужда и сильный голод заставили их рискнуть.
Торину и Кили с трудом удалось подстрелить дюжину необычайно шустрых грызунов, а Бомбур, пыхтя и бурча, с не меньшим трудом пополам с недовольством, приготовил их мясо.
На вкус обжаренные тушки оказались мерзкими, впрочем, их запах также оставлял желать лучшего. Скривив гримасу отвращения, Бильбо, превозмогая тошноту, вяло жевал наихудшую пищу в своей жизни, которая по вкусу напоминала одновременно сырую землю, гнилые овощи и стряпню Лобелии Саквиль-Бэггинс. Мистер Бэггинс зарёкся есть белок даже под страхом голодной смерти.
Ужин не понравился всем членам отряда, потому гномы принялись с энтузиазмом на все лады проклинать «протухших грызунов», «длинноухих предателей» и «проклятый эльфийский лесной бордель», после чего уснули, отчасти довольные обилием крепких слов, посыпавшихся в адрес недругов. Уснули, совершенно не подозревая, что мясо лихолесских белок отличалось не только плохим запахом и вкусом, но и другими, не менее неприятными свойствами.
Проснулся Бильбо от криков. Среди нарастающего гула голосов, сливающегося в ужасную какофонию, отчётливо слышались отдельные фразы. Отчаянное «Кили», беспокойное «Фили», яростные выкрики на гномьем языке, призывное «К оружию», исполненное бравады «Не пойман — не вор» и тихое «Прости».
Мгновенно вскочив на ноги, мистер Бэггинс застыл от ужаса. Перед ним мелькали быстрые неразборчивые тени, но его вниманием завладела дюжина залитых кровью трупов.
На устланной алыми листьями земле покоился Ори, странным образом вывернув ногу и запрокинув голову, возле которой образовалась бурая лужа. Голова Двалина лежала в паре футах от его тела. Неестественно бледное лицо Кили, смотрящего вверх широко распахнутыми остекленевшими глазами, покрывали брызги карминного цвета. Коленопреклонённый Дори, склонившийся над разрубленным на части Нори, был прибит к дереву боевой мотыгой. Глоин лежал лицом вниз, в его длинных рыжих волосах запутался небольшой метательный топор. Во лбу Фили зияла громадная красно-чёрная рана, окрасившая его светлые волосы в пунцовый. Из гигантского живота Бомбура, возвышавшегося над всем остальным телом, высился меч. Балин лежал на боку, проткнутый длинной острой палкой. Над телом Бофура, что покоился на спине, возвышалось алое острие меча, что прошло сквозь всё его тело. Горло Бифура проткнул его же кинжал. Повешенный Оин, с тошнотворным, заунывным скрипом раскачивался на крепкой ветке дерева.
Дюжина трупов. Все мертвы. Кроме одного.
Предводитель гномов, весь иссечённый порезами и залитый кровью, был пригвождён к земле стрелой, проткнувшей грудь. Неподвижное тело гнома казалось безжизненным, но хоббит видел, как с трудом смыкались и размыкались губы, шепчущие его, Бильбо, имя.
Мистер Бэггинс, мир которого сжался до размеров небольшого клочка земли, где последние мгновения своей жизни доживал Дубощит, рванул с места с неимоверной скоростью.
— Торин! Я сейчас… сейчас… не умирай! Не умирай! — отчаянно выкрикнул Бильбо, видя, что гном неестественно замер. Ноги хоббита, словно сотканные из воздуха, не подчинялись ему, он не мог ни на дюйм приблизиться к умирающему другу. Бильбо бежал, но расстояние не уменьшалось.
Внезапно хоббит натолкнулся на невидимую преграду. Неведомая сила отбросила его, опрокинув на спину. Он ударился затылком обо что-то твёрдое и свет перед ним померк.
Очнувшись через некоторое время, мистер Бэггинс испытал странное чувство. Он вновь слышал отчаянное «Кили», беспокойное «Фили», яростные выкрики на гномьем языке и другие возгласы, сливающиеся в неразборчивый шум. Голоса были ему знакомы, они принадлежали гномам его отряда.
«У меня есть шанс всё исправить! Добраться до Торина, пока он не… не умер» — молниеносно промелькнула мысль в голове Бильбо.
Боль в затылке заставила его болезненно поморщиться и закрыть глаза, а когда он их распахнул несколькими мгновениями позже, застыл на месте, но на этот раз не от ужаса, а от удивления.
Тусклый дневной свет Лихолесья освещал безумную картину. Ори метался по дорожке вперёд и назад, воинственно выкрикивая «К оружию». Двалин кружил на небольшом пятачке земли, яростно размахивая парными топорами, чудом не задев тревожно снующего рядом Кили, беспокойно зовущего Фили. Дори, по примеру Двалина, не менее яростно махал направо и налево мечем. Нори, по одному ему ведомому маршруту, ловко петлял между гномами, посмеиваясь неестественно задорным смехом и крича невидимым преследователям ранее услышанное «Не пойман — не вор». Окаменевший Глоин стоял в стороне от других гномов, расширившимися от ужаса глазами смотря перед собой. Фили, как и Кили, звал своего брата. Бомбур орудовал гигантской поварёшкой, сметая ветки и листья на деревьях. Балин стоял на коленях и, подобно Глоину, видел нечто страшное, отчего его щеки бороздили потоки слез. Бофур растерянно бродил по тропе, ища кого-то ли что-то. Бифур сражался с кем-то невидимым, ему принадлежали крики на гномьем языке. Оин, вцепившись скрюченными пальцами в свои седые волосы, что-то едва слышно бурчал.
Дюжина гномов. Все живы. И Торин тоже.
Дубощит вёл себя не страннее других, учитывая ситуацию. Он медленно брёл дорожкой, удивительным образом не наталкиваясь на других гномов, держа руки перед собой, словно нёс нечто тяжёлое, но хрупкое. Торин неустанно повторял одно слово: «Прости». Его печальный голос был пронизан безграничным сожалением и бесконечным горем.
Все они находились в плену своих снов. Кошмары, которые виделись гномам, нужно полагать, были не менее страшны, чем тот, который ужаснул Бильбо.
Мистер Бэггинс решил, что непременно следует их разбудить: помимо того, что Двалин, Дори, Бомбур и Бифур могли навредить себе и окружающим, все гномы рано или поздно нарушат главный совет Гэндальфа: «Не сходите с тропы». К тому же заставлять их переживать подобные сны противоречило мягкосердечной натуре хоббита.
Первым делом мистер Бэггинс направился к Торину. Гном вёл себя безобидно, потому Бильбо не опасался за свою жизнь, тормоша его со всей силой, намертво ухватившись за отвороты его меховой накидки.
— Торин, проснись! Ты мне нужен, Торин! Проснись, прошу! — Ответом хоббиту послужил рассеянный взгляд с сонной поволокой и короткое, исполненное боли и чувства вины: «Прости».
— Торин! Если ты сейчас не проснёшься, случиться страшное! Гномы попадут в беду, Торин! Умоляю, проснись! — отчаянно завопил Бильбо, неистово молотя кулаками по груди апатичного гнома.
— Прости… Бильбо, — горечь в голосе сменилась изумлением, а лицо приобрело тревожное выражение, — ты… Вы живы, мистер Бэггинс? — странным, одновременно исполненным облегчения и сомнения, тоном спросил Дубощит, с силой стиснув предплечья хоббита, словно пытаясь удостовериться, не бесплотный ли дух стоит перед ним.
Убедившись в реальности происходящего, Торин сбросил сонное оцепенение и, оценив ситуацию с помощью Бильбо, без раздумий направился к Оину, а следом за ним и донельзя взволнованный мистер Бэггинс.
Старый лекарь стоял в стороне от других у самой кромки лесной чащи, бормоча что-то на гномьем языке. Его голос был исполнен неподдельной скорби, а в наполненных слезами глазах плескалось отчаянье и мрачная решительность.
Не особо церемонясь, Торин несколько раз внушительно встряхнул старика, что дало свои результаты: Оин постепенно возвратился к действительности. Едва старый гном пришёл в сознание, как он немедля начал что-то втолковывать Дубощиту на гномьем языке, активно жестикулируя и делая страшные гримасы.
Торин нетерпеливо прервал Оин и ответил на том же языке. Поражённо оглядевшись, лекарь вдруг резко подскочил и со всей прытью, которую позволял его почтенный возраст, ринулся к куче вещей, которые гномы сложили вместе перед сном. Ловко пробравшись, и никого не задев, Оин упал на колени перед своим дорожным мешком и принялся что-то искать.
Когда травник нашёл искомое, которым оказалась связка резко и дурно пахнувших засушенных растений, он разделил пучки стеблей на три части, вооружив ими Торина и Бильбо. Смрадные травы оказывали волшебное воздействие на гномов: стоило поднести связку к лицу спящего и тот приходил в себя в течение пары мгновений, громко и часто чихая.
Когда все члены отряда были разбужены и спасители, а особенно Бильбо, получили свою долю искренних словесных благодарностей, решили продолжать путь.
Тот день оказался наиболее мрачным из всех, которые выпали на долю отряда. Все шли молча, ревностно оберегая свои сновидения, которые прочно засели в голове, уж это Бильбо знал точно. Продвижение походило на траурное шествие, где каждый пытался похоронить свои мрачные воспоминания, впрочем, безуспешно.
После этого случая Бильбо пришёл к двум выводам. Во-первых, он, как и другие члены отряда, на все лады проклинал лихолесских белок — никто не сомневался в тот, что именно мясо съеденных накануне зверьков вызвало кошмарные видения — и повторно зарёкся употреблять их в пищу. Во-вторых, мистер Бэггинс понял, что ему крайне нравились уважение, благодарность и дружеское расположение, что испытывал к нему Торин. Необъяснимый прилив теплоты и радости затоплял всё существо Бильбо, стоило Дубощиту улыбнуться, кивнуть, обратиться или просто остановить на нём взгляд. Мистер Бэггинс не находил этому другого объяснения, кроме как того, что их дружба возросла, чем и удовлетворился.
На следующий день на пути отряда возникло новое препятствие: поток чёрной воды, мост через который прогнил и завалился. Переправа на другую сторону по скользким и ненадёжным лианам совершенно не понравилась Бильбо, которого пустили вперёд как наиболее лёгкого. Мутная гладь дурманила, кружила голову, отчего хоббит едва не упал в заколдованный чёрный поток.
С переправой справились не все: Бомбур неосторожно рухнул в тихую колдовскую заводь, мгновенно погрузившись в крепкий беспробудный сон. Решили, что четыре гнома по очереди будут нести его, отдав свои ноши другим, которые оказались не тяжёлыми: мешки с едой значительно опустели.
Когда группа гномов подняла Бомбура, отряд двинулся вперёд. Бильбо вновь овладел страх. Он не мог объяснить причин, но чувствовал, что продвигаясь вглубь леса, их всё глубже затягивала трясина. Интуиция подсказывала ему: они в ловушке.
Мистер Бэггинс открыто не демонстрировал свои страхи, не желая показаться «изнеженным полуросликом», но и подавить в себе панику не мог. Ничего не помогало, даже пример отважного Торина потерял действенность, ведь на лице обычно непоколебимого и решительного гнома он с ужасом находил признаки насторожённости и опасения.
Узкая тропа петляла, отчего порой отряд едва не сходил с неё, теряя истинный путь. Пару дней они передвигались медленно, с трудом выискивая нужную стезю. Когда дорога стала менее извилистой, продвижение не ускорилось. Все были измождены голодом, жаждой, нехваткой чистого свежего воздуха и света.
Бильбо чувствовал себя отвратительно. Он устал идти, у него не хватало на это сил, ведь живот требовал еды, язык — воды, ноги — покоя, мозг — сна, а лёгкие — воздуха. Но он ел мало, пил ещё меньше, отдыхал недостаточно, спал ещё меньше и дышал затхлостью.
Помимо неудовлетворённых физических потребностей, Бильбо чувствовал — он знал — нечто другое выжимало все его силы и силы гномов. Нечто из леса, нечто опасное и нечто знакомое. На задворках его сознания блуждала некая мысль, отгадка, но его вялые, обессиленные попытки не способны были её поймать.
На второй день пути после преодоления моста случилось то, что заставило Бильбо признать обоснованность своих страхов.
Мистер Бэггинс уже некоторое время испытывал головокружение, слабость и озноб. Он передвигался медленно, впрочем, не медленнее остальных. До его слуха доносился непрерывный тихий гул, прерываемый быстрыми ритмичными ударами, ему казалось, что он слышит течение своей крови и шум сердца. Он чувствовал неприятный резкий запах.
Передвигаясь, словно во сне, Бильбо смотрел исключительно под ноги, безразлично разглядывая сухой красный лиственный ковёр. Внезапно он услышал голоса. Не просто голоса, а родные, любимые голоса.
— Бильбо, сынок, иди к нам. Мы отведём тебя домой, дорогой. Ты вернёшься домой, сынок. Мы будем вместе, — тихие ласковые голоса с лёгкими призывными нотками принадлежали эфемерной паре хоббитов, стоящих у самой кромки тропы.
Хоббит был Бунго Бэггинсом, а хобитянка, держащая его под руку, — Белладонной Тук. Бильбо призывали давно почившие мать и отец.
— Сынок, иди ко мне. Я хочу обнять тебя. Я соскучилась. Я люблю тебя, — нежно шептала Белладонна, радостная улыбка растягивала её губы, которые выделялись на ярко светящемся лице. Хоббитов окружал манящий, завораживающий свет.
Бильбо не мог противиться, при виде матери и отца его сознание наполнилось невообразимым блаженством. Он видел только их, простирающих руки, зовущих. Он забыл всё и всех, только они существовали для него. И он пошёл к ним.
— Мама, я тоже люблю тебя. Папа, я соскучился. Я иду, — лепетал он, протягивая руки к самым дорогим в мире существам.
Внезапно кто-то обхватил его сзади, не давая идти. Сильная хватка железным обручем сдавливала всё тело, не давая возможности сделать и шаг. До его слуха доносились смутные крики. Выкрикивали его имя, но ему не было до этого дела. Он хотел лишь добраться до родителей.
— Пусти! Я хочу к ним! Они там. Мама, не уходи, я сейчас! Папа, постой! — кричал он, яростно брыкаясь. Бильбо тянул руки, пытался коснуться хоббитов, но не мог, его оттаскивали назад. По его щёкам лились слезы, он не понимал, почему не может обрести родителей, зачем ему мешают. — Я хочу туда! Отпустите меня!
К его лицу прижали нечто зловонное, отчего сознание помрачилось, и он провалился в небытие.
Очнувшись, мистер Бэггинс чувствовал себя ужасно: ему было жарко и одновременно по телу проходили волны дрожи. Странная, всепоглощающая слабость мешала не только встать, но и пошевелится.
— …видел. Ясно как день: галлюцинации. Непонятна причина, вот в чем вопрос, — внезапно затарахтел старческий голос над самым ухом.
— Когда он придёт в себя? — добавился молодой голос, прозвучавший громче предыдущего, отчего чувствительный к звукам хоббит поморщился.
— Видать, уже. Эй, малец, ты слышишь меня? Как самочувствие? — пробухтел Оин, прислонив слуховую трубку к лицу хоббита.
— Мне плохо, — слабо прошелестел Бильбо, — ничего не помню… Мама! — вдруг вскричал он, проворно подскакивая.
От резкой смены положения и слабости у хоббита закружилась голова, потемнело в глазах, а ноги подогнулись, не способные держать его вес. Устояв на месте усилием воли и поддерживаемый заботливыми руками, потянувшимися к нему, едва он встал, Бильбо медленно открыл глаза и внимательно осмотрелся.
— Их нет. Где они? Где мои родители? — севший, абсолютно чужой голос озвучивал вопросы, роящиеся в голове хоббита.
Бильбо лихорадочно вертел головой, пристально разглядывая каждый клочок земли и каждый лист на многочисленных деревьях.
— Мистер Бэггинс, — необычайно мягким, непривычно ласковым тоном, словно с ребёнком или больным, начал Торин, поддерживающий Бильбо за плечи, — мы в Лихолесье, здесь нет ваших родных. Они в Шире, вы обязательно их увидите, когда вернётесь домой.
— Их нет в Шире, они давно умерли. Я их видел. Там, — махнул он рукой вперёд. — Хотя… может там? — повернулся он в другую сторону.
— Тем более вы не могли их видеть.
— Ты не понимаешь, Торин. Я видел! Они там! — с жаром вскричал хоббит, намереваясь обыскать всё вокруг. Он был остановлен хмурым гномом, который не хотел выпускать его плечи из своего захвата.
— Мистер Бэггинс, — без прежней мягкости, с отрезвляющим спокойствием и мрачностью молвил Дубощит, — вам показалось. Этот лес проклят, здесь разное случается, и вы не единственный, кто испытывает на себе его пагубное влияние. Поймите вы, наконец, что это лишь игра вашего разума и не более, мираж. — Встряхнув напоследок, Торин отпустил Бильбо.
— Мне кажется, что всему виной этот ужасный запах, вы слышите? У меня от него голова кругом, — вклинился Кили, разрывая неловкое молчание, повисшее после отповеди Дубощита.
— Неужто эльфы поиздыхали в своих пещерах? — усмехнулся Двалин.
— Услышали храп Бомбура и забоялись до смерти, — со смешком добавил Бофур.
— Балбесы, не чувствуете разве запах? Кили правильно заметил. Тяжёлый, дурманящий. От него и стало плохо полурослику. Да и нам не больно хорошо, — проворчал Оин.
— Дурманящий, — рассеянно прошептал Бильбо. — Белена! Это запах белены. Он повсюду, нужно скорее её пройти.
Довольно скоро, по мере продвижения отряда, запах развеялся. Бильбо перестало знобить, и чувствовал он себя значительно лучше, но дурман белены так просто не пропал.
Над отрядом довлели остаточные явления отравления. Для хоббита они со временем теряли свою силу, а у гномов интенсивность возрастала. Отряд превратился в группу блуждающих, слабых, уставших созданий, бредущих в неизвестном направлении.
Они потеряли счёт времени, сошли с тропы и ходили по кругу, заблудившись. До слуха доносились голоса, звуки песни и смеха, но они не придавали этому значения, не различая реального и призрачного в своём полусонном отупении.
Закончилась еда, голод постепенно давал о себе знать неприятным сосущим чувством и слабостью, помноженной на усталость и действие яда. Изнурённый хоббит уже не мог продолжать путь, но пошёл дождь, его редкие капли пробивались сквозь густую крону и капали на лицо, придавая сил.
К великому облегчению гномов, которые изнемогали от ноши в виде Бомбура, последний проснулся. Он заявил, что ничего не помнит после Бэг-Энда и неимоверно голоден. С первым ему помогли, рассказав всё в деталях, а с продовольствием дела обстояли безнадёжно.
Пройдя ещё немного, гномы решили обозреть местность с высоты дерева, чтобы узнать, куда идти и долго ли осталось. Ответственное задание поручили Бильбо. Но хоббит не увидел края леса, лишь безграничный зелёный океан листьев.
Дальнейшие события разворачивали с поразительной скоростью. Пока Бильбо находился на верхушке дерева, высматривая край леса, на отряд гномов напали огромные пауки. К счастью, хоббиту чудом удалось одолеть часть их, используя свой кинжал, который он нарёк «Жалом», и кольцо Голлума. Мистер Бэггинс также освободил гномов, что находились в подвешенных к веткам коконах.
Завязалась битва меж разъярёнными голодными пауками и не менее разъярёнными и голодными, но ослабленными, гномами. Хоть последние сражались храбро и умело, но численное превосходство было на стороне первых. Исход мог оказаться печальным, но вмешались эльфы.
Отменно вооружённые лесные жители одолели большую часть огромных мерзких тварей, остальные в страхе разбежались. Но эльфы пришли на помощь не по доброте душевной. Они обыскали гномов, изъяли оружие, связали, завязали им глаза и повели вглубь леса. Обессиленные сражением и голодом гномы, на которых сильно подействовал паучий яд, обладающий цепенеющими свойствами, не смогли дать отпор, а потому безвольно последовали за своими конвоирами.
Благо, что Бильбо вовремя надел кольцо. Будучи невидимым для острого взора эльфов и передвигаясь тихо даже для их чуткого слуха, мистер Бэггинс осторожно последовал сзади процессии, являясь единственной надеждой дюжины гномов.