Любить и ненавидеть

      С детства мистер Бэггинс любил всевозможные легенды, мифы и приключенческие рассказы. Бильбо зачитывался историями о несметных сокровищах гномов, о драконах, что сжигали целые города, о славных сражениях меж доблестными эльфами и гнусными орками. Со временем он удостоверился, что гномы поистине владели грандиозными богатствами, драконы действительно испепеляли огромные территории, орки по-настоящему подлые, а эльфы воистину благородны.       На пятьдесят втором году жизни мистера Бэггинса ждало разочарование: не все эльфы одинаково мудры и великодушны, что своим примером доказали лихолесские представители данной расы.       Лучники, захватив в плен отряд гномов, отвели их во дворец короля лесных эльфов Лихолесья, а Бильбо, скрытый чарами невидимости, ловко прошмыгнул в пещеру вслед за гномами и их конвоирами. Тем не менее, он совершенно не ловко оступился и громко проехался ногой по гладкой поверхности каменного пола, чем привлёк к себе внимание чрезвычайно бдительного стража. Пока мистер Бэггинс убеждал ретивого караульного, что шум тому причудился, застыв бездыханной и неподвижной глиняной статуей, эльфы увели гномов в один из бесчисленных коридоров.       Когда возле парадных ворот не осталось никого, кроме одинокого эльфа и не менее одинокого хоббита, последний потерянно осмотрелся. Его взору открывались лишь множество туннелей, освещённых светом настенных факелов.       Бильбо не знал, куда идти. Не знал, где гномы. Не знал, что ему делать в резиденции лесного короля.       Он чувствовал себя маленьким хоббитёнком, которого легкомысленные родители забыли на ярмарочной площади. Ярмарка закончилась, а он остался стоять в центре опустевшей улицы, сдерживая подступающее к горлу рыдание.       Но он в пещере, а не на ярмарке. Взрослый, а не ребёнок. Да и родители давно умерли, они не прибегут, перемежая поцелуи слезами, объятия — извинениями. Необходимо действовать самостоятельно.       «Нужно куда-то идти, а не стоять на месте», — решил Бильбо и отправился «куда-то», а точнее в крайний правый коридор. Так началось неожиданное путешествие мистера Бэггинса дворцом лихолесского короля.       Последующие дни превратились для хоббита в вереницу бесплодных скитаний. Под действием кольца — его он не снимал, боясь выдать свое присутствие, — его мир обернулся калейдоскопом черно-белых теней. И сам он порой казался себе лишь никчёмным сгустком белёсой материи.       Бильбо прятался от эльфов в страхе быть обнаруженным, словно горе-вор, что не успел улизнуть из дома до прихода хозяев. Редко засыпал, испытывая на себе изнуряющие липкие сети беспокойного сна, что не приносил должного отдохновения. Украдкой воровал еду со столов и кладовых, жадно набрасываясь на неё. Бродил ночами, когда риск наткнуться на кого-нибудь значительно уменьшался. Исследовал паутину одинаковых коридоров в поисках гномов, которых он не мог бросить.       Бильбо был зол. На бессердечных эльфов, на их жестокосердного короля, на безрассудных гномов, но больше всего на себя. За то, что вынужден влачить столь омерзительное существование. За то, что не может найти друзей. За то, что подписал договор о найме Взломщика.       Когда эльфы отправлялись на охоту — делали они это довольно часто — Бильбо иногда удавалось прошмыгнуть через заколдованные парадные ворота — получалось это довольно редко. В такие дни, растерянно оглядывая буйство леса, настроение хоббита окрашивалось в ещё более мрачные тона. Ведь вслед за мыслью о том, что он не знал, как найти выход из Лихолесья, приходило понимание того, что он не ведал даже, где находятся гномы. Тогда объектом злости становился король эльфов — главный тюремщик его друзей.       За время своего пребывания под сводами пещеры у мистера Бэггинса сложилось двоякое мнение о лихолесском владыке. С одной стороны, Бильбо восхищался величественным эльфом, восседающим на резном троне в большом зале с колоннами, а с другой — порицал его за пленение своих друзей. С одной стороны, любовался дивной красоты короной из ягод и листьев, что венчала светловолосую голову августейшего правителя, а с другой — злился, ведь действия того непосредственно влияли на новый, неприглядный, унизительный способ жизни хоббита. С одной стороны, поражался размаху и частоте устраиваемых пиршеств, где столы изобиловали великолепными яствами и выдержанными винами, где звучала изящная музыка, аккомпанируя мелодичному пению, а с другой — поражался омерзительному контрасту между увеселениями эльфов и гнетущими днями заточения, что коротали гномы в сумрачных темницах.       День за днём настроение Бильбо менялось, и далеко не в лучшую сторону. Сначала его переполняло радостное возбуждение: от новизны места, от красоты парадных помещений, от мысли о скорых похвалах и благодарностях спасённых гномов, в особенности гордого Торина. Возбуждение сменилось злостью на всех и вся, а также на себе по причине тщетности поисков. Злость же вытиснилась апатией.       Усталость, далеко не физического характера, чёрной едкой смолой расползалась в душе Бильбо, окутывая разум пеленой безнадёжности. Мистер Бэггинс разуверился в себе: не верил, что найдёт гномов, не верил, что выберется из пещеры, не верил, что вернётся когда-либо в Бэг-Энд, не верил, что не умрёт в тёмном углу от голода или недостатка сна, или страха. Впрочем, всепоглощающее безразличие притупило даже страх.       В один из дней, которым мистер Бэггинс потерял счёт — в действительности прошла лишь дюжина дней — он ненароком стал свидетелем происшествия, которое мощным ударом выбило из него всю апатию.       Бильбо, повинуясь устоявшейся привычке, брёл пустынным служебным коридором, по бокам которого располагались наглухо запертые двери различных кладовых комнат, где днём суетливо сновали эльфы-прислужники.       «Бесполезно. Совершенно бесполезно. Я никогда их не найду. Лучше забиться в дыру потемнее и умереть. Медленно и мучительно. От голода. Или быстро и мучительно, ударив себя в живот кинжалом. Забавно, последним, кого ужалит Жало, буду я», — предавался мистер Бэггинс страшным мыслям, ставшими для него обыденными, пока его не отвлёк звук быстрых шагов.       По направлению к Бильбо уверенно двигался эльф из свиты личных стражей короля Трандуила. Полы длинного тёмного плаща развевались за его спиной от быстрой ходьбы, а сам он стремительно приближался, вперив напряжённый взгляд туда, где стоял хоббит.       Мистер Бэггинс не испугался, он даже слегка обрадовался, ведь существовала вероятность, что эльф пришёл убить его, тем самым покончив с мучениями горемычного Взломщика. Однако инстинкт самосохранения возобладал, вынуждая хоббита прижаться к двери позади себя.       Обычно закрытая дверь легко поддалась напору тела, отчего Бильбо ввалился в кладовую, заполненную, судя по аппетитным запахам, едой. Деревянная спасительница, не издав ни малейшего скрипа, вернулась на свое место, напрочь лишив комнату света. Впрочем, благодаря кольцу мистер Бэггинс мог ориентироваться даже в абсолютном мраке.       Едва Бильбо успел отползти от дверного проёма и подняться на ноги, как дверь вновь беззвучно широко распахнулась, впуская эльфа, несущего перед собой зажжённый коридорный факел. Хоббит, позабывший в момент опасности про свои недавние мысли о спасительной смерти, испуганно вжался спиной в стеллаж, наполненный корзинами с фруктами.       К радостному удивлению мистера Бэггинса, страж вёл себя так, словно не знал о присутствии полурослика в паре ярдов от себя. Закрепив в настенном кольце факел, он обвёл цепким взглядом небольшое помещение, — его внимание не задержалось на хоббите дольше положенного — довольно усмехнувшись при виде большого фасовочного стола. Во всём облике эльфа чувствовались нетерпение и взвинченность.       Спустя пару минут, когда сердцебиение Бильбо пришло в норму, дверь открылась в третий раз. В кладовую неспешно вошёл эльф-прислужник, неся тяжёлую корзину, доверху заполненную крупными яблоками. Заметив стража, он почтительно склонил голову, после чего направился к стеллажам.       Эльф поставил корзину на полку и принялся медленно, невозмутимо перекладывать яблоки в другие корзины, лишь слегка дрожащие пальцы выдавали истинное его внутренне состояние. Рука прислужника потянулась к тому месту, где стоял хоббит, но, к счастью, голос стража его остановил.       — Aaye, Eldaril. — За время пребывания в резиденции лихолесского короля Бильбо выучил пару слов на эльфийском языке, потому распознал приветствие и имя прислужника. Эльдарил.       — ‘Quel undome, heru en amin, — ответил Эльдарил, повернувшись и вновь преклонив голову. — Amin naa tualle.       — Amin nae saian luume’. Vanimle sila tiri. Cormamin lindua ele lle, lirimaer, — с горячностью проговорил эльф. Смысл его слов мистер Бэггинс не понял, речь была быстрой, да и не знал хоббит эльфийского в достаточной мере, но щеки Эльдарила красноречиво покрылись лёгким румянцем, а глаза увлечённо рассматривали пол. — Tula. — Смущённый прислужник неторопливо двинулся к эльфу.       — Amin naa tualle, heruamin. — Едва Эльдарил успел договорить, как страж схватился за ворот его длиннополой светлой котты, притягивая того к себе.       В тот момент в голове изумлённого мистера Бэггинса мгновенно прояснилась вся ситуация. Эльф-прислужник, стоящий ниже рангом, провинился перед эльфом-стражем, более того, перед эльфом из свиты личных стражей короля Трандуила. Мягкосердечный Бильбо, не знающий степень вины Эльдарила, искренне ему сочувствовал. «Тут и без знания эльфийского всё понятно», — не без доли самодовольства подумал хоббит.       Мистер Бэггинс ошибся, ведь знай он эльфийский язык — его дальнейшее ошеломление стало бы значительно меньшим.       — Arbeleg, mani naa lle umien? — успел лишь молвить Эльдарил, из чего Бильбо заключил, что второго эльфа звали Арбелегом, прежде чем того заткнули жадным поцелуем.       Пока невольный наблюдатель в лице хоббита поражённо застыл с забавно открытым ртом, словно ему сказали, что Лобелия Саквиль-Бэггинс — законная хозяйка Бэг-Энда, эльфы переместились к фасовочному столу. Арбелег подсадил Эльдарила на чистую деревянную поверхность, задрав его верхнюю рубаху выше колен, оголяя стройные длинные ноги, которые ловко обхватили стража за бедра, из чего следовало, что их хозяин полностью одобрял происходящее.       — Lirimaer, — восхищённо вымолвил Арбелег, покрывая лицо и шею своего любовника голодными чувственными поцелуями, на что последний отзывался громкими протяжными стонами.       Вжавшись всем телом в стеллаж, мистер Бэггинс, добронравный ширский хоббит, лихорадочно пытался убедить себя, что совершил нелепую ошибку, перепутав эльфа с эльфийкой. «Вот дурень, эльфийка это! Светлые волосы вон какие, до пояса достают. И не рубаха верхняя, а платье. И...» — мысленный монолог Бильбо растаял, словно лёд в печи, когда Арбелег принялся поглаживать возбуждённый член «эльфийки», скрытый до этого «платьем».       Эльдарил, откинувшись назад, лёг на стол, притягивая Арбелега к своей шее, и пока тот самозабвенно вылизывал тонкую чувствительную кожу, сорвал застёжки парадного кафтана стража. Ловкая рука поддела нижний край льняной камизы, соприкасаясь с кожей груди и неторопливо поглаживая её.       Прикрыв рот рукой, мистер Бэггинс, скромный ширский хоббит, безуспешно пытался гордо отвести взгляд от развратного действа или, на худой конец, малодушно зажмуриться. Следует отдать должное полурослику, ведь у него вполне успешно получалось молчать, сдерживая подступающие к горлу возгласы удивления и, безусловно, негодования. «Да как они могут?! Они ведь мужчины, это же неправильно! Противоестественно! Я даже подумать не мог, что эльфы... Возмутительно! Как они могут?!» — эльфы, будто читая мысли Бильбо, незамедлительно показали, как они «могут».       Пока одна рука Эльдарила гладила живот и грудь Арбелега, вторая накрыла его член, скрытый мягкой тканью узких штанов. Страж громко простонал, после чего неохотно высвободился из плотного кольца рук и ног своего любовника, чем вызвал недовольное мычание. Окинув комнату пытливым взором, он остановил свой взгляд на полке, заставленной длинными изящными бутылками с затемнённым стеклом. Довольно хмыкнув, он прихватил одну, вытянул пробку и повернулся к Эльдарилу.       — Amin desiel, garon nîn, — с бесстыдной улыбкой томно прошептал распластанный по столу эльф, широко раздвигая ноги.       Не зная, как унять безумный сердечный ритм, мистер Бэггинс, добропорядочный ширский хоббит, с паникой ощущал разливающееся по всему телу тепло и со страхом — жар ниже живота. «Я... Мне не может это нравится! И возбуждать не... не может. Мне нравятся женщины. Хоббитянки! Я контролирую свое тело и...» — прервал Бильбо сам себя, когда с ужасом обнаружил красноречивое свидетельство того, что тело больше не поддавалось его контролю, а также имело свое мнение относительно того, что может нравиться и что может возбуждать.       Тем временем Арбелег нетерпеливо спустил штаны до колен, щедро вылил на свой крупный член изрядную долю жидкости — олии, по всей видимости, — из взятой бутылки и, притянув к себе Эльдарила, одним быстрым движением вошёл в него.       Мистер Бильбо Бэггинс, положа руки на сердце, мог с уверенностью заявить: происходящие на его глазах стало самым развратным, что он видел в своей жизни, а предательская реакция собственного организма — самым постыдным, что он совершал в своей жизни.       От каждого резкого толчка Арбелега по телу Бильбо проходила лёгкая волнующая дрожь. От каждого сладкого стона Эльдарила хоббита опаляло жарким сладострастным дуновением. Мистер Бэггинс хотел оказаться где-либо в другом месте, подальше от двух совокупляющихся эльфов, но в тоже время он хотел чего-то иного, такого, о чем сам себе боялся признаться.       Когда спина Эльдарила судорожно выгнулась, а с его губ сорвался громкий вскрик блаженства, смешавшийся с тихим стоном Арбелега, ноги Бильбо, не способные более держать тело, подогнулись.       — Cormamin niuve tenna’ ta elea lle au’, — прошептал страж, целуя своего любовника в шею.       — Amin naa tualle, — с изрядной долей озорства хихикнул Эльдарил, притягивая Арбелега для полноценного поцелуя.       Пока эльфы оправляли одежду, Бильбо осторожно переместился к двери, желая покинуть осквернённую кладовую как можно быстрее. Когда страж вышел, широко открыв дверь, никем незамеченный полурослик проскочил следом.       После того происшествия настроение мистера Бэггинса поменялось вновь. Губительную апатию сместила спасительная озабоченность. Каждую свободную минуту в голове хоббита незваными наглыми гостями возникали яркие воспоминания о двух эльфах. Меж воспоминаниями назойливо жужжащими осами вклинивались ярые мысленные прения.       «Где такое видано, чтобы двое мужчин такое вытворяли?! А я? Тоже хорош! Чуть до греха меня не довели, распутники. Нужно думать о гномах, о Торине... и о других гномах, безусловно. Опошлили меня совершенно, эльфы проклятущие».       Очень скоро Бильбо озарила превосходная мысль — следить за стражами. Он полагал, что рано или поздно — предпочтительно рано — они приведут его к гномам. Через пару дней безуспешных попыток, один из эльфов, что состоял в свите личных стражей короля Трандуила — к счастью, не Арбелег, — сам того не ведая, вывел мистера Бэггинса к темнице, в которой томился Торин.       Дождавшись, когда эльф уйдёт, Бильбо, преисполненный чувства выполненного долга и безграничного довольства, от которого хотелось прыгать на месте и хлопать в ладоши, заливаясь беззаботным смехом, известил гнома о своём присутствии.       — Торин, ты меня слышишь? — тихо прошептал хоббит, прислонившись к замочной скважине.       — Бильбо, это ты? — Отчаянная надежда пополам с радостным изумлением стали лучшей наградой для измученного и отчаявшегося полурослика, а «Бильбо» — не «Мистер Бэггинс», не «мистер Взломщик» и даже не «мистер Вор», а простое, но такое приятное «Бильбо» — с лихвой компенсировало все прошлые злоключения.       Окрылённый успехом, хоббит, разом позабыв обо всём на свете, всю ночь проговорил с Торином. Оказалось, что гнома в первый же день заточения разлучили с остальными членами отряда, соответственно, он не мог помочь с их поисками, но, естественно, очень просил Бильбо приложить все возможные усилия в этом благородном деле.       С той ночи мистер Бэггинс воодушевился, он с пущим энтузиазмом взялся за розыск своих друзей. Ночью обходил бесчисленные коридоры и наведывался к Торину, а днём крепко спал и ел ловко украденную пищу.       В скором времени Бильбо нашёл и остальных членов отряда, что находились в одиночных темницах, расположенных рядом. Теперь главная задача хоббита поменялась: следовало покинуть дворец лесного короля вместе со своими друзьями.       Мистер Бэггинс много думал над планом побега. Думал и Торин, и Балин, и остальные гномы, пытаясь помочь полурослику, но возможностей у них было мало, потому вся надежда возлагалась именно на Бильбо.       Почти неделю хоббит не мог придумать ничего путного, пока его вдруг не озарила отличная идея, когда он узнал, кто поставляет бочки с разнообразной снедью в пещеру, а главное: куда скидывают бочки уже без снеди.       Дождавшись ночи, на которую эльфы запланировали большой банкет, и удостоверившись, что королевского мажордома и начальника стражи сморило сном от обильного возлияния нового вина, мистер Бэггинс, украв — на время одолжив — ключи, освободил сначала Торина, а после и остальных членов отряда. Затем Бильбо помог гномам залезть в пустые бочки и запаковал их соломой. Остальную работу выполнили эльфы, сбросив «пустые» бочки в воду ручейка, что тёк под самым нижним ярусом дворца.       О том, что спасать кого-либо — дело крайне неблагодарное, Бильбо подумал, барахтаясь в холодной воде, прежде чем успел ухватиться за пустую бочку. Когда уши залила вода, стало не до размышлений.       Пока флотилия плыла по узкому тёмному туннелю, насквозь мокрый мистер Бэггинс, растративший остатки былого лоска, уклонялся от теснящихся бочек. По мере того, как бочки одна за другой проскакивали под каменным сводом и плыли дальше, Бильбо пытался оседлать свой своеобразный плот. После непродолжительной борьбы его старания увенчались успехом.       Ветер, обдувающий дрожащее от холода мокрое тело хоббита, был теплее воды, но по-осеннему прохладным. К пущему разочарованию Бильбо, солнце, слегка греющее его распластанное по бочке тело, вскоре зашло, сменившись звёздами, что отражались в тихой речной глади.       Течение погнало флотилию к северу, а там она немного погодя пристали к берегу, где поджидающие её люди согнали бочки вместе, посчитали их, связали верёвками и ушли.       За ночь Бильбо, выглядящий последним оборванцем в своей мокрой, потрёпанной одежде, успел украсть — «Вор я или нет?» — немного хлеба, пирога и кожаную флягу с вином, наскоро подкрепиться и подремать на сухих листьях.       Проснулся мистер Бэггинс ранним утром. Ноги задубели, замёрзшее тело сотрясала мелкая дрожь, беспокоил появившийся насморк и частое чиханье. Добравшись до берега, Бильбо против своего желания вновь погрузился в холодную воду, примкнув к тесному скопищу бочек.       Всё утро, день и часть вечера флотилия не направлялась по течению самостоятельно, ею управляли пара эльфов-плотников, достигнув в итоге большого озера, на части которого располагался город людей. Оставив бочки в воде, эльфы, весело переговариваясь, ушли.       Бильбо время зря не терял: едва плотники скрылись из виду, он перерезал верёвку на ближайшей бочке, подтолкнул её к берегу и снял крышку. Взору уставшего, потрёпанного полурослика представился не менее уставший и потрёпанный гном. Его Величество Торин Дубощит, украшенный пучками соломы, совершенно не величественно простонал, встал на ноги и, изрядно шатаясь, дошёл до суши, плашмя повалившись на берег.       — Торин, мне нужна твоя помощь, — строго проговорил донельзя раздражённый Бильбо, после чего громко чихнул, разом растеряв часть своего грозного вида. Однако было что-то в облике полурослика, что заставило обессиленного Торина помочь ему, превозмогая отчаянное желание распластаться на горизонтальной поверхности. А может он просто пожалел дрожащего, болезненно выглядящего хоббита.       Торин и Бильбо, оба едва стоящие на ногах, во мраке ночи искали нужные бочки, постукивая и присматриваясь. Когда удавалось найти очередного гнома, тот добирался до суши и, с бормотанием вперемешку со стонами, валился на берег, будучи слишком изнурённым для благодарностей. К счастью, менее всех уставшие Кили и Фили, добровольно вызвались помогать «любимому дядюшке и драгоценному Бильбо». «Драгоценный Бильбо» впервые искренне порадовался исключительной энергии принцев.       С остальными ситуация обстояла намного хуже. Двалин и Балин оказались не способны и шагу ступить самостоятельно, а Бифур и Бофур отказывались, развалившись на берегу. Бомбур спал — Бильбо надеялся, что тот спал, а не потерял сознание или вновь впал в магический беспробудный сон. Дори, Нори, Ори, Оин и Глоин выглядели еле живыми.       — Бильбо, я благодарю тебя от имени всего подгорного народа. Ты лучший Взломщик, которого только можно пожелать. Ты настоящий верный друг, Бильбо. Я сожалею, что сомневался в тебе, и прошу меня простить, я оказался неправ. — Мистер Бэггинс и сам не понял, как оказался крепко прижат к груди гнома, чьи руки с силой сжали его плечи.       — Я давно тебя простил, — куда-то в меховую накидку прошептал хоббит, блаженно прикрыв глаза. Ему была приятна благодарность Торина, а объятья — ещё приятнее, хотелось стоять так долго-долго.       — Не хотелось вас прерывать, но нужно посмотреть, что в городе, возможно, горожане окажут нам содействие, — осторожно сказал Фили, пихая в бок посмеивающегося брата.       Решили, что в Озёрный город пойдут Торин с племянниками и Бильбо, остальные даже при желании не могли сдвинутся с места, а некоторые не хотели. Вход в город преградила стража.       — Кто вы и что вам нужно? — грозно спросили вооружённые люди, неприязненно разглядывая чужаков.       — Торин, сын Трайна, внук Трора, Король-под-Горой, — величественно молвил предводитель отряда, и эта фраза решила всё. — Хочу видеть Правителя города.       Тихо перешёптываясь и бросая странные взгляды на пришельцев, шесть стражей, возглавляемые капитаном, безропотно провели гномов и хоббита на городскую ярмарочную площадь. Очевидно, в ту ночь горожане что-то праздновали, так как у здания ратуши пылал огромный огонь, а вокруг него возле длинных столов сновали люди, громко и радостно гомоня. Но шум обернулся внезапной тишиной, стоило Торину и его спутникам выйти в центр площади.       — Я Торин, сын Трайна, внук Трора, — представился гном, предугадывая немой вопрос, которым задавались все присутствующие. — Король-под-Горой.       В толпе пронёсся изумлённый гул, все глаза обратились к Дубощиту, жадно разглядывая царственного гнома. Бильбо чувствовал себя неловко, ведь из-за своего нахождения вблизи от Торина, часть любопытных и нескромных взглядов коснулась и его. Принцы, казалось, остались довольны повышенному вниманию.       — О чём вы говорите? Какой такой Король-под-Горой? — вступился донельзя удивлённый Правитель, спрыгнув с кресла.       — Король Эребора. — Люди одобрительно загудели, с трепетом рассматривая августейшего пришельца.       — Насколько мне известно, король у Эребора один. И он предпочитает единоличное правление, — хмыкнул захмелевший Правитель.       — Смауг — не Король-под-Горой, он подлый узурпатор. Я — истинный потомок рода Дурина. Эребор — мой дом, дом гномов, что пришли со мной. Мы вернём свою родину.       — Даже если вы действительно наследник королевства, это совершенно не решает проблемы. Как я и сказал, Смауг предпочитает единоличное правление. Я буду сильно удивлён, если четыре гнома одолеют «подлого узурпатора».       Лицо Торина светилось возмущением — какой-то самодовольный пьянчуга смеет сомневаться в нем. Лицо Бильбо тоже светилось возмущение — какой-то самодовольный пьянчуга смеет называть его гномом.       — Нас четырнадцать, — ледяным тоном поправил его Дубощит, на что Правитель сделал неопределённый жест рукой, мол «Не велика разница». — Мы свергнем Смауга с вашей помощью, люди Озёрного города. Я надеюсь на ваши верные сердца и трезвый ум. Когда я верну Эребор, богатство и изобилие потекут в Эсгарот рекой. Я обещаю вам: в случае успеха мы разделим с вами все богатства Горы! У вас будет столько золота, что вы сможете отстроить Эсгарот заново десять раз!       Небольшая, но вдохновляющая речь Торина вызвала в толпе радостный переполох, люди не сдерживали себя, громко делясь своими мыслями с соседями, отчего на площади воцарился небывалый шум. Правитель хотел ответить, пытаясь призвать людей к благоразумию и напомнить им о рисках, но его слабые потуги умерли в зародыше, ведь не мог он противиться народным массам, которым наобещали несметные сокровища.       Скрепя сердце, но с широкой улыбкой, Правитель Озёрного города усадил Торина на свое место, по левую руку от него расположились принцы, а по правую — Бильбо, донельзя удивлённый тем, что его вообще посадили за стол, да ещё и на почётное место. Распорядились привести других гномов, их также разместили за столами.       Празднество возобновилось. Заиграли арфы и скрипки, а люди принялись петь легенды, в которых предрекалось возвращение Короля-под-Горой, «золотые реки», «корабли, полные шелка и самоцветов» и другие преимущества от сотрудничества с подгорным народом.       Все вокруг веселились, пели, плясали, ели, один лишь мистер Бэггинс не принимал участия во всеобщих гуляньях, а всему виной проклятущие насморк и кашель. Ещё першило в горле, голову сдавливал болезненный обруч, слезились глаза. Бильбо изо всех сил старался сидеть ровно, как его учила покойная матушка, но получалось из рук вон плохо. В какой-то момент уставшее тело полурослика начал сотрясать непрекращающийся сухой кашель, от которого у Бильбо потемнело в глазах и сжало горло, перекрывая доступ воздуху.       — Бильбо, всё в порядке? — заботливо спросил Торин, наклонившись к креслу хоббита.       — Конечно, всё замечательно, — просипел мистер Бэггинс, вымучено улыбаясь. Через пару минут он потерял сознание.