Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Утро легло на город ленивым котом, щурящим голубые глаза проглядывающего сквозь шерсть белых облаков неба. Утро обнимало небоскрёбы, шептало что-то океану, рисуя первыми лучами на лазурных волнах; терялось среди улиц, площадей, домов, машин и парков. Утро медленно, тихо пробиралось в окно комнаты ожидания при частной клинике и мурлыкало о чём-то, ласкаясь к стёклам жасминовым дыханием первых своих минут. Я так и не поехала в дом Льюисов. Да что там, даже номер в ближайшей гостинице брать не стала. Какая разница, где спать? Тем более, что пока все мои мысли крутятся вокруг одного лишь места — больницы, где борется со смертью бесшабашная сестрёнка Джен. Оказалось, спать в согнутом состоянии — не самое полезное удовольствие. Об этом единогласно заявили шея и поясница, а еще ноги, руки и даже раскалывающаяся с самого утра голова. Звонок в «Новую Жизнь» сегодня казался сном. Был ли странный доктор Максвыл, человек с глазами цвета растопленного мёда, или всё это — бред, игра воспалённого воображения? Верный телефон сообщал: Стивен был, а значит сейчас мне нужно отыскать этого шарлатана и поговорить здраво, а не так, как мы общались вчера. Самочувствие отчего-то было паршивым, будто прошлый день я провела не в треволнениях, а в компании нежно любимой Катерины, дегустируя какую-нибудь особенно забористую наливку. Хотелось кофе и в душ, но я отправилась искать многоуважаемого врача. Он ведь, надеяться смею, ещё не смылся? Не смылся. Со Стивеном Максвылом мы столкнулись у двери палаты Джен. Он казался усталым. Яркие вчера глаза поблёкли, под ними залегли тени, будто Стивен не спал несколько ночей. Прислонившись к стене, доктор медленно растирал большим пальцем переносицу, но завидев меня встрепенулся, улыбнулся даже как-то ласково, с теплотой. — Доброе утро, Кристина, — зазвучал приятный, располагающий голос. Вчерашнее наваждение возвратилось ко мне опять — мир закачался, становясь нагромождением светлых пятен, и снова стал целостным лишь в тот миг, когда медик шагнул навстречу, отводя взгляд. — Оценили ли вы состояние Дженифер? — проигнорировала приветствие я. Стивен Максвыл кивнул в ответ. — Пройдёмте за мной, — улыбнулся медово-карим плутовским глазом, и приглашающим жестом распахнул предо мною дверь. Вы верите в чудеса? Нет? Вот и я не верила. Ровно до того дня, когда, переступив порог светлой палаты, чудо не увидала воочию — Джен никак не походила на умирающую. Скорее на мирно, спокойно спящего, вполне себе здорового человека. Никаких аппаратов, никаких бинтов, ничего, что напоминало бы о недавнем критическом состоянии. — Она будет спать по меньшей мере часов пятнадцать. Но потом всё будет хорошо, Кристина — не сомневайтесь. И вообще, не сомневайтесь ни в чём. Вы везучая. Действительно везучая. Очень. — Как такое возможно? — пролепетала тихонько, одними губами, совсем растерянно, но ответа не дождалась — Стивен Максвыл исчез, не спросив ничего взамен, не объяснив и даже не попрощавшись. Просто растворился в воздухе, оставшись воспоминанием и загадкой, которую я смогла понять только лишь многим позже. *** — Нет. Мы так и не выяснили личность пострадавшей. — Подняв руку, женщина за столом отработанным годами жестом поправила аккуратные очки в оправе цвета тёмного серебра. — Ранение серьёзное. В сознание пациентка пока не приходила. — Мне позволят её увидеть?  Снова коснувшись рукой оправы, собеседница призадумалась. Я буквально видела, как медленно вращаются механизмы её сознания в усталых каре-зелёных глазах. — Можете, — произнесла наконец и, подняв трубку, набрала короткий номер. — В порядке исключения, Эндрю. Проведите её. Только на пять минут. Быстро идя по коридору вслед за коренастым молчаливым медработником в кипенно-белом, я всем естеством ощущала, как бешено стучит в груди смятенное сердце. Казалось, еще удар, и рёбра в дребезги разлетятся. Казалось, еще шаг, и с рассудком прощусь, сознание потеряю от неопределённого ожидания, от предчувствия, ужаса и надежды. Именно эта неопределённость вынудила мчаться в Лондон. Именно эта неопределённость не позволила дождаться того момента, когда Джен наконец очнётся, и сейчас она же не позволяла думать об отдыхе. Я хотела видеть её, девушку с огнестрельным ранением и рыжими волосами, девушку, глаза которой, я знала, могли смеяться глубокой голубизной, девушку, что умела улыбаться заразительнее, чем все мои знакомые и друзья. Если я не ошиблась, если я права… Если, если… Если это действительно Анжелина, возможно хоть на пару вопросов найдётся ответ. И еще… в таком случае я буду точно знать, чьё тело отправилось в Лос-Анджелес ужасающим грузом 200. Было страшно разочароваться. Настолько страшно, что каждый шаг казался соизмеримым вечности. А мерить секунды в вечностях — это безумно трудно. Каждая алчной бездной цепляет ноги, путается, идти и дышать мешает… А ведь боюсь не я. Нет, не я — это, конечно же, однозначно. Просто крохотный огарок надежды где-то в душе дрожит, смерти страшась, пытаясь её отсрочить. На пороге невольно глаза закрыла. Что я увижу сейчас, вблизи? И что почувствую, если разочаруюсь? Это ведь самый вероятный из вариантов — моя ошибка, ибо кто сейчас верит в сказки и случайные совпадения. Либо же неслучайные, но это же невозможно. Нет, невозможно! Не… Не поняла, не заметила, как разомкнула веки. И как стояла, падала или куда-то шла просто не помню тоже. Я была и не я в одночасье — во всех временных отрезках: Прошлое — «Что ты играешь, Анжи?» Рыжие волосы, родинка, бледность кожи — всё это — в настоящем. «Как объясниться, чем оправдать ошибку?» — Будущее, вопросы. И отчего-то больно. Боже, настолько больно, что дышать не выходит и двигаться, и даже моргать, пожалуй, что, Боже, невероятно. Это ведь надежда настолько жестоко мучит? Она, крылья распахивая, взмывая, невольно на части рвёт? Горе вторгалось невыносимо, жутко. Что же со мной сейчас? Разве от облегчения так страдают? Разве счастьем захлёбываются, как утопленник горьковато-солёной морской водой? Заговорить сумела только лишь через час, насильно влив в себя горячий ристретто. Будто микстуру — целебную, крайне мерзкую, с запахом почему-то жжённым. — Смею предположить, что вы ошибаетесь снова. Понимаете ведь, надеюсь, что такое совпадение в теории вероятности равняется почти что нулю? — вопрошала с мягкой, сочувственной интонацией женщина-врач, барабаня кончиками пальцев по книге, раскрытой перед ней практически в самом своём конце. — Бывают ведь двойники, потерянные близнецы, дальние родственники? — Договорив, в напряжении сжала губы. Вода в выданном стакане давно закончилась, но я всё ещё держала его в руках, чувствуя, как тепло моего тела охватывает бездушный сосуд. — Ладно. Я не хочу спорить с вами. И отнимать у вас надежду я не хочу тоже. — Поднявшись, женщина-врач приблизилась к полкам с карточками и, вынув одну из них, вернулась к столу. — Состояние пациентки стабилизировалось. Ничего с точностью обещать не могу, но нам в любом случае ожидать улучшения. Когда девушка придёт в себя, думаю, ей удастся прояснить ситуацию. Скажу только сразу: постарайтесь не строить слишком реалистичных иллюзий. И жизнь моя превратилась в долгую череду однообразных дней, полных тягучего, неопределённого ожидания. Весна шумела, бурлила, природа пробуждалась от сна, а я изнывала в коконе серой ваты — душащем, плотном и ледяном. Но, разве тому, кто укутан ватой, бывает холодно? Работать не выходило. Без клавишницы всё пошло наперекосяк. Группа чахла и тосковала, поиски Барби зашли в тупик и лишь неутомимая Ли скакала козой, побуждая нас к действиям. Не выходило. Мечась между Лос-Анджелесом и Лондоном, я проводила в воздухе гораздо больше времени, чем на земле. Стоит, однако, отметить, что метания эти окупались сторицей — после визита доктора Максвыл Джен встала на ноги в какие-то фантастически-рекордные сроки — ни переломов, ни растяжений, ни шрамов на изувеченном, умиравшем недавно теле. Вместе со всем подевалась куда-то память. «Дженифер повезло — взрывной волной её отбросило на достаточно безопасное расстояние», — говорили все, с кем мне довелось общаться. И какое-то неясное чувство вынуждало меня молчать — странный доктор Максвыл почти приснился, ангелом с небес явился почти и моё молчание — единственная не озвученная, не запрошенная плата ему взамен. Что ж, коле угодно так, тайна эта со мною сгинет. Главное, чтобы Джен жила. Вот, что безумно важно. Линде же было невероятно трудно. Лишённая руки, мужа, дочери и разучившаяся ходить, она не желала знать ничего и видеть никого не хотела. Одни лишь транквилизаторы заставляли её держаться, но выходом это не было. Других никто, увы, пока что не находил. И каждый день я упорно обрывала провода и обивала пороги. Пару раз девушка с огнестрельным ранением приходила в себя, но, мечась в бреду, не узнавала никого и вскоре снова в омуте забытья терялась. Казалось, кроме физических травм её истязает что-то невидимое, что-то, поселившееся внутри — плевел безумия, непреодолимого ужаса, паранойи. Две недели двум годам равноценны стали. Хотелось хоть каких-либо изменений. Хотелось, чтобы всё быстрее встало на свои места. Может поэтому полуночному звонку из клиники я обрадовалась, как лучшему другу?