Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Пластиковый стаканчик с купленным в автомате кофе жёг пальцы, но я продолжала крепко сжимать его в руке, делая крошечные глотки. Адское пойло, не имеющее ничего общего с божественным напитком, нежно любимым мною. Зато взбодриться помогает. Как тут в душевные терзания погрузиться, если изо всех сил лицо пытаешься не кривить? «Девушка с огнестрельным ранением наконец очнулась». Слова, которых ждала так долго, сейчас подействовали, как ведро холодной воды, неожиданно выплеснутое на голову. Былые сомнения в мыслях закопошились, вынуждая ускорять шаг и останавливаться рывками, прикладывая ладонь к неестественно горячему лбу. «Что, если рыжая назовёт другое имя, расскажет абсолютно чужую историю, окажется частью чьей-то жизни? Что если тело… мёртвое тело на самом деле — моя сестра, а та, на кого я возлагаю надежды?.. Нет. Такого не бывает. В своей жизни я встретила всего двух абсолютно похожих девушек. Девушек, исчезнувших в один день. Так кого из них мы похороним у океана? Или всё-таки есть ещё кто-то третий?» Ожидаемо, кроме меня, в клинике уже оказались правоохранительные органы. И, конечно же, именно их пропустили первыми. Пострадавшая была подавлена и напугана. Калачиком скрутившись в углу постели, она не шла на контакт ни с кем, как мантру повторяя: «Не знаю», «не помню» и «Не скажу». Целый час мне пришлось бодаться с разными негативно настроенными личностями, доказывая: я не собираюсь пугать пациентку, мой визит не причинит ей вреда и так далее, и тому подобное. Старания не пропали втуне, так что, взъерошенная и дрожащая, как лист на ветру, я застыла перед белой дверью, изо всех сил сжимая в ладони тёмно-серую шершавую ручку. Несколько шагов — и решится всё, если, конечно, пациентка в своём уме и при здравой памяти. Если же нет… Об этом не смею думать. Колебаться бессмысленно. Собирайся с духом, Малахова. Рано или поздно это придётся сделать. Так куда же ещё тянуть? В палате пахло спиртом и чем-то странно гнетущим, давящим, что всегда витает в больницах и клиниках. Так пахнет усталость, так пахнут переживания и чувство загнанного в клетку зверька. Таким зверьком была рыжая. Обняв подушку, она сжалась в дальнем углу постели. Голубые глаза недоверчиво щурились, будто из-за двери могло появиться порождение самых страшных её кошмаров. — Не помню. Не знаю. Я ничего не знаю, — лепетала, вжимаясь в стену. — Уходите. Уходите! — И, выглянув из-за подушки — своего единственного щита, — прошептала одними губами: — Господи-боже, Криста? — Я действительно плохо помню, что было там. — Подняв ладонь, Анжи потёрла лоб, будто бы пытаясь перемешать сбившиеся мысли, восстановив строгий порядок. — Мы в самолёт сели. Вместе. Все. Потом я отошла. Мне… Мне нужно было. Кто-то зажал рот. Мне завязали глаза. Странное чувство. Не знаю, как, но я очутилась на земле. А потом… — протянув руку, Анжелина с силой сжала моё запястье. — Кристина, скажи, что я ничего не помню. Скажи, что никого не видела. И забери меня отсюда. Ради всего святого, Кристина, забери! *** Это оказалось трудно. Сложнее, чем я думала, и совсем не так, как в крутых фильмах, где герои обладают невероятным даром убеждения, сказочной дедукцией и целым набором запредельных достоинств, включающих полезные знакомства, незаурядный ум и массу других талантов. Я была обычной девушкой из подмосковного села, понимающей, но не умеющей объяснить. Анжелина же стала маленькой напуганной девочкой. Врачи признали частичную амнезию, хотя, я не сомневалась: помнила Анжи всё. Вопросов осталось больше, чем ответов. Как Анжелина переместилась из летящего самолёта в Лондон раньше авиакатастрофы? Кто стрелял в неё? И за что? Как Барбару Пейдж смогли поменять местами с Анжелас Льюис? И связаны ли все несчастья семьи Льюис в одну сложную схему или же всё это — просто страшные совпадения, прихоть судьбы-старухи? Лишь в тот день, когда Линда наконец приняла пережитое ужасной, но всё же данностью, я осмелилась рассказать ей всё. Взрослая, повидавшая многое женщина, она казалась той, с кем можно разделить это бремя, кому не страшно довериться и доверить. Говорила и чувствовала: не ошибаюсь. А Линда прикрыла лицо ладонью и мелко вздрогнула. — Девочек в приюте было двое, — шепнула наконец тихо. — Милые такие близняшки. Я их обеих забрать хотела, но это тогда невозможным было. Господи, как же мне было жаль… Когда Джордж узнал историю девочек, я уже слишком к Анжелас привязалась, чтобы передумать. Годы тогда были не самые простые. Много людей разных было. Каждый зарабатывал, как мог. Вот и… — поднявшись из кресла, Линда медленно прошла к окну, распахнула створку. Двигалась женщина всё ещё неуверенно, но старалась изо всех сил. — Родители девочек ввязались в серьёзные афёры по сбыту живого товара. Мать погибла в перестрелке. Отца посадили. Уж не знаю, на сколько лет. Сейчас Анжелине семнадцать. Тогда было два. Если я права в своих опасениях… — Значит Анжелина — ваша приёмная дочь, — качнула головой в знак понимания и вздохнула. — Неужели стоять за этим может её родной отец? — Более того, Кристина, более того. Косвенно именно мы виновны в том, что жизнь Джонатана сломалась. Он никогда нам этого не простит. *** Я не знаю, сколько ещё раз Линде пришлось повторить одну и ту же историю. Снова и снова она показывала документы и делилась всем, что могла предъявить для того, чтобы хоть как-то помочь следствию. Барби похоронили у океана. — Интересное свойство судьбы, — тихо произнесла Линда, глядя, как медленно ворочаются лазурные волны. — В огромном мире ты нашла затерявшихся сестёр. А ведь это практически невозможно. — Ненадолго, Линда, — эхом отозвалась я. Тёплый ветер бросил в лицо несколько горьких капель. — Анжелина ведь жива, — почти успокоение на грани надежды. — Это пока, Линда, — вздохнула тихо, с мрачной решимостью и печалью. — А что будет завтра? Что случится через три дня? *** Но прошла неделя, а жизнь текла с той размеренностью, какая вообще могла быть теперь у нас. Каждый пытался жить заново. Джен вернулась к работе, Линда посильно помогала ей в этом, правоохранительные органы тщетно разыскивали Джонатана Диккенса — и только Анжелина бродила потерянной тенью, будто не зная, что делать дальше. Будто забывшись — мертва она или нет? — Это всё похоже на страшный сон, — однажды она не выдержала молчания. — Порой я так отчаянно хочу проснуться. — Значит, мы смотрим один кошмар на двоих, — горько усмехнулась в ответ. — Или кто-то из нас сходит с ума. Как думаешь, я похожа на больную? — Уже нет, — честно призналась я. — Вот несколько месяцев назад… — Несколько месяцев назад всё было иначе, — отрезала собеседница. — Я не знала, кто мои настоящие родители, не знала, что у меня есть сестра. А ещё я в один день потеряла и встретила отца. — Отец тот, кто вырастил. Ты главное об этом не забывай. — И протянув ладонь, накрыла руку Анжелины своей. Та вздрогнула, думая о своём. — Знаю, — ответила наконец. — Но мне как-то не легче от этого. Вот совсем. — Ты ведь помнишь всё? — наобум спросила. За всё время мы впервые говорили вот так, не рваными, ничего не значащими словами. Впервые сестра казалась не настолько потерянной и далёкой. — Но хочу забыть, — прозвучало бесцветное. — Он сказал, если я выживу, ничто для меня не будет прежним. Он сказал, что мы поговорим гораздо позже. А потом просто выстрелил. Это было больно, Кристина, очень больно. — Просто не будем, Анжи. Я не должна была. Знаешь, прости, пожалуй. — Вздрогнула, замолчала. В высоком небе одиноко кружилась чайка — и мы любовались ею в печальной, колющей тишине. — Барби было гораздо больнее, — вдруг вскинула голову Анжелина. — Ты же знала её. Хоть немного знала? — Кивок стал ответом, и Анжелас попросила, опуская плечи: — Тогда расскажи, какой была моя сестра. *** Если хочешь кричать, то кричи в голубое небо, Разбивай его, низкое, вдребезги на рассвете, Чтобы хрип уносил в неизвестность восточный ветер, Чтобы сны оживали и верилось в быль и небыль. Если хочешь кричать, уходи по тропинке в поле, Чтобы, как ни смотри, лишь одна ты от края к краю, Чтоб монетами солнце на коже твоей сгорало, Чтобы мир умирал, задыхаясь, крича с тобою. Чтобы плакала ночь, и в зародышах гибли звёзды, Чтобы космос обрушился вниз, бесконечно-синий. Ты однажды с колен и его, и себя поднимешь. Виноградной наградой покой тебе будет воздан Виноградно-оградный, белёный, с покатой крышей, Просветлённо-оконный, с узорами от мороза, Неподвластный неистово-серым, угрюмым грозам И расцвеченный каплями сладко-бордовых вишен. Ты его загадаешь — и спрячешь до срока — в память. По тропинке — назад, накричавшись, напившись воли. Из осколков дороги и замки умеешь строить, Чтобы прошлое в будущем где-то суметь исправить.