Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Гром грянул через два дня. Ввалился в мой номер мрачный, усталый, злой, добела сжимающий в ладони свой мокрый зонт и, показательно хлопнув невинной дверью, тотчас опёрся спиной о её косяк. — Больше гулять без меня не будете, — произнёс вместо приветствия. Со сложенного синего конуса вниз стекали прозрачные дождевые капли, будто неожиданный гость перенёс непогоду с улицы в уют моей временной обители. — А я гуляю? — Улыбнулась как-то механически, признавшись честно себе самой: растерялась. И очень сильно. В самом деле, человек преодолел сотни километров только ради скандала? И что ему говорить? Предложить мирные переговоры за чашкой кофе? — Доброе утро, Джек. — Ты получаешь популярность, отдаваясь направо и налево, — как-то нарочито бесстрастно продолжил он. Длинные пальцы смахнули с глаз прядь мокрых волос, но она тотчас вернулась туда опять. Молодец какая — прикрывает от меня взор, исполненный ревности и обиды. — Эй, что за бред, приятель? Окстись? — Механически выпалила по-русски. Извинившись, перевела, добавила торопливо: — господи, будь разумным! Давай ты отдохнёшь и мы всё обсудим, как взрослые, адекватные люди. Или вот прямо сейчас спокойно поговорим? — Поговорим… — Он с ноги на ногу переступил, зонт ещё крепче зачем-то стиснул. — Поговорим… Ладно. Давай поговорим о том патлатом уроде, которым вы собираетесь меня заменить. Что же это получается, Криста, я дал тебе старт, вывел тебя на сцену, позволил стать частью моего коллектива только для того, чтобы ты меня из него выдавила? Выдавила, вытеснила… Чем не мил? Чем не хорош? — Твоё неучастие в этом проекте — не моя вина, — медленно, с расстановкой, старательно делая вид, что мне всё равно. Хороший лидер должен переживать всё стоически. Хороший лидер должен находить компромиссные решения. Хорошему лидеру не пристало повышать голос. — Веди этот диалог с руководством, прошу тебя. С теми, кто находится надо мной. И не кричи здесь, не устраивай сцен. На что ты обижен? Кто тебя бросил? Радуйся, чёрт бы тебя побрал, отпуску. Что, где от тебя убудет? — Пока я маюсь от одиночества на туманном Альбионе вы, ты!.. Ты… — Что «мы? Что «я»? — Самообладание подводило. — Мы здесь по-твоему отдыхаем? Да я бы с радостью поменялась с тобой местами, да не могу. Закрепив зонт на запястье, Джек сложил руки на груди. Тяжелый взгляд упёрся в мою переносицу, будто собеседник истово пытался выудить спрятавшиеся за ней мысли. — Ты не могла, не имела права позволить расколоть коллектив. Если создала единую группу, держи её целостной. Так отчего же не добивалась справедливости? — Да вот, представь себе, не подумала, что кого-то это заденет, но я верила, что в моём коллективе нормальные, разумные, адекватные люди, которые всё понимают и не ведут себя, как девицы в расцвет пубертатного периода! — Да мне плевать, как это выглядит, Кристина! — неожиданно подавшись вперёд, собеседник ударил ладонью в стену у моего лица. — Я хочу быть частью коллектива, который не бросает меня, как тряпку. Я хочу, чтобы меня уважали! Иначе мне придётся признать правоту Глэдис и поискать себе лучшее место. А потом я совершила самую большую глупость, на какую только была способна. Быть может, сказалась усталость минувших дней или то, что я никогда раньше не сталкивалась с подобным, что, разумеется, не способно в какой-либо мере действия мои оправдать, а быть может, в наивности своей, я полагала, что, каким бы исход диалога ни был, старина Джек подумает (хорошенько подумает) и вернётся? — Ищи, — заявила, — Джек, и всем (уверяю) станет на много легче. Мы тебя не держим, ты за нас не держишься — убирайся. Mille pardons, mon cher — как лидер не угодила. А он ведь ушёл. Вправду ушёл, развернувшись на каблуках, оставив за собой мокрый след и опустевший дверной проём. Джек ушёл по-английски без намерения возвращаться. Как узнала в последствие, ушёл не только из группы — в целом из самой музыки. Разочаровался настолько. Был настолько в душе задет. А я получила взбучку. — Ты в своём уме, Кристина? — вопрошала Амалия, нервно стягивая светлые волосы в конский хвост. — Группа только-только от потери Барби оправилась. — Вот и уход гитариста переживёт, — отрезала я, стараясь казаться уверенной в том, что произносят губы. — Мне его нужно было на поводок посадить? — Ну не знаю. Общаться нежнее, что ли, — вздохнула коллега. Из огненно бушующего взгляд её стал усталым. — Этот проект со «Стартом» — последний шанс вернуться в рейтинги после нашего стремительного падения. — Кажется, из нас это понимали не все, — развела руками Анжелас. — И Криста действительно не виновата. Джек сам взвесил и принял решение. Он мужчина. Не нам ему указывать. — Однако, — только и смогла подытожить барабанщица. — Он мужчина, а мы остались сугубо женским коллективом. Притом без единой гитары. Даже баса приличного нет. И что делать? — У Самойловой попросить? — в шутку предложила я, пытаясь разрядить атмосферу. — Так она тебе и дала. Кто ж участниками раскидывается? — ответила Амалия в очень серьёзном тоне. Лишь Анжелина сидела молча да сверлила противоположную стену туманным взором. — Кто знает, — произнесла наконец одними губами. — Кто знает. Вечером я сидела на освещённой слабым светом оранжевых фонарей террасе, одну за другой перечёркивая написанные на бумаге кривые строчки. Та сила, что держала подбородок гордо вздёрнутым, утекла сквозь пальцы, оставив слабо копошащиеся в душе сомнения. Вдруг я действительно виновата в случившемся? Сначала Глэдис, а следом — Джек. Почему люди уходят из моего коллектива? Получается, дело в лидере? Этот проект. Ли наверняка устроила его проверкой на крепость. Но для чего? Чтобы выделить слабое звено или испытать целостность? — Кристина? Всё хорошо? — раздалось из темноты за спиной, а через мгновение за столик рядом опустился Игорь, принеся с собой запах терпкого мужского одеколона и два стаканчика прохладного сока. — Лучше некуда, — отмахнулась я, но, подумав, благодарно улыбнулась, беря у него стакан. Вот он, знакомьтесь — Игорь — самый молодой участник коллектива Самойловой — талантливый гитарист без образования, яблоко раздора и моя головная боль. Человек неплохой, по сути — не как его судить. Просто не туда, не там попавшийся и попавший, выбранный в съёмках клипа на роль любовника. «Пылкая страсть, красивая пара», — сказали все. «Боже, кошмар! Постельные сцены!» — кричали мы, но, вопреки своей воле, стали центром «Morning Start» — новорожденного проекта. А дальше подтянулись папарацци — и о искусственно созданном романе защебетала «жёлтая» пресса. О нас говорили и нас любили. А мы ожидали возвращения каждый к себе домой. Нам не хотелось «любить на камеру». Нам не хотелось лгать. — Думаешь о вашем участнике? — заговорил Игорь, доселе тихо наблюдавший, как я покачиваю стаканчик из стороны в сторону, ловя блики света красным его содержимым. — Бывшем участнике, — исправился. — Уж прости. — Если в общем, да, — ответила тихо. Медленно скатившись по внешней стенке, капля сока упала в ладонь круглой алой горошинкой. Алой, как будто кровь. — Я у Светы на испытательном сроке, — подал мне салфетку собеседник. — Тот, кто был до меня, ушёл со скандалом. Дим говорил, в криминал ввязался. — К чему это? — выгнула бровь я. Красная точка скрылась в складках воздушной белой бумаги. — К тому, что люди приходят и уходят, а душа группы — её лидер. Пока ты будешь верить в лучшее, «Morning Star» не погаснет. Гитарист найдётся. Вот увидишь. А сейчас поднимайся, допивай сок, и идём по номерам. Завтра трудный день — это раз, и на улице холодает — два. Ты же не хочешь простыть? Молча кивнув, я одним движением скомкала оставшиеся рукописи. Тихий и спокойный Игорь, которого я, по факту, знала лишь партнёром по съёмкам, сумел вселить в сердце слабую искру уверенности и надежды. Всё ещё у нас наладится. Главное — в это верить. Главное — этого хотеть. Ведь так? *** Я птица. Лёгкое пёрышко, подхваченное игривым ветром. Забавляясь, он несёт меня сквозь пушистую вату белых облаков, а внизу мелькает лоскутное одеяло сменяющихся пейзажей. Раскинув руки, я ощущаю, как развевается за спиной пышная грива распущенных волос, как раздувается колоколом шёлк синей ночной рубашки. Ветер понемногу стихает. Земля приближается, и вот я могу видеть старинный город, серебристую ленту реки, площади, дома, мосты и мостики, высокие деревья… Они почти касаются моего свободно парящего в небе тела. Ещё немного, и ладони коснутся крыш, солнцем нагретых за день... Через миг горло сжимает страх. Точно такой же страх, какой ребёнком я испытывала на качелях, взлетая всё выше и выше, выше и выше. Тогда я изо всех сил цеплялась за железные трубы, верёвки или цепи, боясь упасть. Но здесь моей опорой был лишь ветер. И своим огромным прозрачным крылом он нёс меня вперёд, к окраинам, где во всей своей красе радовали глаз обихоженные кем-то оливковые рощи. Стена появилась внезапно. Выросла будто из ниоткуда и теперь мчалась навстречу стремительно, неотвратимо. Смотря на неё широко распахнутыми глазами, я могла сосчитать все трещинки в серых камнях, увидеть каждую шероховатость, но вместо этого отчаянно выбрасывала руки вперёд, всем телом ожидая удара. Рывок, вздох… трусливо закрываю глаза, чтобы через мгновение распахнуть… Мир снова опрокинулся куда-то вниз вместе со стеной, рощами, городом вдалеке. Прямо подо мной — величественный замок. Башенки, башни, пристройки и надстройки, сплетения аллей в небольшом саду, пара корпусов поодаль… Кажется, когда-то я видела эту картину. Припомнить бы, где. Во сне, наяву ли? В этой ли, в прошлой жизни? Босые ступни мягко опускаются на покатый железный карниз. «Пыльный какой», — отмечаю про себя, делая тихий шаг в створку гостеприимно распахнутого окна, и тотчас ощущаю безумный страх. Дежавю во сне. Разве бывает так? Бывает ли, не бывает, но, опираясь рукой о стену, я смотрю на замершего в кресле мужчину с бледной кожей иссушенного старика и невероятно ясными голубыми глазами, в которых так хочется захлебнуться. А он сидит и молча сверлит взглядом собственные руки. Не понять, то ли дремлет, то ли думает о чём-то своём, сторонним наблюдателям недоступном. За моей спиной всё ещё шепчет о чём-то ветер, будто ожидая свою верную всадницу. В комнате тихо. Второй, незнакомый мне человек стоит чуть поодаль, над столом склонившись. — Я составил письмо в школу стража, — Говорит, прекратив наконец писать. — Если уж его величество не даёт тебе отставку, попробуем изменить место работы. — Это бесполезно, отец, — вернувшись в реальность, человек в кресле развёл руками. — Если Джанни сказал, его решение неизменно. — Его решение незаконно. — Он — закон. Это тебе ничего не говорит? Бросив исписанный лист, мужчина твёрдым шагом приблизился к креслу, загородив мне обзор широкой спиной. — Закон, — произнёс не предполагающим возражений тоном, — это то, что заверено советом семей. Закон — это летопись нашей истории, но никак не сиюминутные пожелания развращённого королевского. — Это мятеж, папа, — тихий ответ из кресла. —Если будет нужно, я подниму его. И возглавлю.