Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Как бы часто ни приходилось пить растворимую бурду из пакетов или железных банок, располагая свободным временем, кофе я предпочитала варить сама, не забывая добавлять не только ваниль, гвоздику или кардамон, но и порцию своей безграничной любви к этому по истине божественному напитку и тем, кому предстоит пить его вместе со мной. Именно поэтому с первого дня моей почти самостоятельной жизни главным достоинством новой кухни стали не прекрасный холодильник, хорошая микроволновка или невероятно удобные подвесные шкафчики, а небольшая медная джезва с деревянной ручкой, привезённая отцом из северной столицы нашей огромной страны. Стоя у плиты с длинной ложкой и палочкой корицы, я тихо мурлыкала себе под нос одну из новых песен Утренней Звезды и, тщательно регулируя огонь, медленно успокаивалась. Все проблемы преходящи. Как бы трудно ни было, это не продлится долго. Всё или наладится, или станет еще хуже. А сны? — сны вовсе дело второстепенное, и переживать еще из-за них мне хотелось в последнюю очередь. Ну плетётся какая-то чепуха. Ну повторяется от раза к разу. Так что теперь — побиться головой о стену или в срочном порядке записаться на приём к психологу, психиатру и экстрасенсу разом? В отличии от предыдущих, этот сон закончился очень даже мирно. Меня просто выбросили прочь, как любопытного котёнка. Никаких падений. Никакого удушья. Просто резкое пробуждение, и солнечный луч на кончике носа. Вот и решила я, невзирая на трудности, начать утро чашкой ароматного кофе. Что бы ни произошло вчера, мы обе — и я, и Анжелина — нуждаемся в покое и уюте. Ведь в тёплой, спокойной обстановке минувшее покажется не таким значительным, и говорить об этом станет гораздо проще. Заполонив собою пространство моей небольшой кухни, дурманящий аромат поплыл в коридор, безмолвным разведчиком прокрался в единственную комнату и, верша возложенную на него миссию, привёл ко мне моргающую сонными глазами сестрицу. — Ага, — хлопнула в ладоши я, — соблазнилась-таки! Чашки на полке, блюдца там же, а в холодильнике еще осталось несколько пирожных. — Пирожных? — взъерошила рыжие кудри Анжелас, постепенно просыпаясь. — Может, для начала, доброго утра пожелаешь? — С кофе оно всегда доброе, — широко улыбнулась я, снимая джезву с огня. Тёмный густоватый напиток полился в чашку. Следом туда же отправились взбитые сливки и, в довершение, щепоть тёртого шоколада. Еще несколько секунд рыжая рассеянно тёрла опухшее со сна лицо, а затем исчезла в недрах рефрижератора для того, чтобы извлечь на свет божий остатки былой роскоши — два бисквита с безе и фруктами. Зазвенели тарелки, а еще через минуту Анжи блаженно жмурилась, едва касаясь губами кипельно-белой пены. Расчет оказался верным. Выходит, человека могут выбить из колеи не только неприятные неожиданности. А еще, из нарочито бодрого, моё настроение начало превращаться в действительно хорошее. Ведь мы с сестрицей пьём кофе с пирожными, за окном светит солнце, рассыпая лучи по огромной Москве, а везде цветёт и благоухает лето. И всё еще наладится. Всё еще будет хорошо. Разве я не права? Резкий стрекот дверного звонка ворвался в идиллию бесцеремонным вредителем, и волшебство дало трещину — Анж напряглась, неохотно выныривая из искусственно созданного рая. Тонкие музыкальные пальцы с силой сжали чайную ложечку, глаза сощурились, и рыжая бросила настороженный взгляд в окно. Точно так же, как я несколькими часами раньше. Но сейчас во всю бурлил день, трое ребятишек беззаботно носилось вокруг клумбы, размахивая руками, и лишь тяжелый складной нож (я знала) всё еще прятался в петуньях. Вот только там он безвреден. По крайней мере, пока. И, быть может, вечером я смогу его забрать. Забрать и спрятать так, чтобы не нашел ни один человек. Предать забвению в тёмных водах беспокойной реки. Пока же ищу ключи, чтобы впустить неожиданного гостя. Что ж, хоть на последнюю чашку кофе он успел. Его счастье. — Ну как вы тут? — Неловко застыв в дверях кухни, Игорь окидывал взглядом ночной пеньюар Анжелины — кружева да сеточки на шелковых лямочках. — Вижу, не плохо?.. — Неплохо видишь, говоришь? — Поднявшись, Анжелина упёрла руки в боки, отчего почти прозрачная желтая ткань натянулась, выгодно обтягивая выдающиеся достоинства. — Посмотришь еще немного, и видеть перестанешь — это я тебе обещаю. Ты зачем его сюда затащила? — А это уже ко мне. И чашкой так недобро покачивает, брови хмурит. — Да не смотрю я уже, успокойся, — примиряюще поднял ладони гитарист, аккуратно огибая рыжую, чтобы её место занять. И добавил уже тише, себе под нос: — но ты ничего… Когда наспех причесанная и переодетая рыжая нарисовалась в кухне, я снова колдовала у плиты, медленно размешивая палочкой корицы вторую за это утро порцию кофе. На сей раз шапку сливок украсили орехи, и закатывал глаза Игорь, вознося меня в сан великого кулинара нашего тысячелетия, а так же богини отдельно взятого напитка. Было, чего уж душой кривить, приятно. Я лишь улыбалась. Что уж поделать. Кофе — моя слабость, и варить его я умею даже лучше, чем писать корявые песни. Но озвучивать это не стану, иначе начнутся дебаты. А зачем оно нам? — Прости, дорогой, пирожные съели сами, — плюхнулась на свободный стул сестрица, критически рассматривая новую порцию «горячего счастья». — Зато есть хлебушек. Будешь? — С колбаской, — широко улыбнулась я. Игорь закатил глаза — и утопился в чашке, так и не произнеся ни слова. Повисло молчание. Медленно, очень медленно сквозь налёт наигранных диалогов проступало то истинное, для чего все мы собрались за этим столом. Но каждый боялся заговорить первым, стать чёрным вестником и окончательно уничтожить последние крупицы хрупкого спокойствия. И разве не удивительно, что первой смелости сумела набраться Анжи? — Вы ведь хотите задать тысячу и один вопрос, — произнесла тихо, и положила на блюдце кусочек песочного печенья лишь для того, чтобы приняться медленно крошить его ложкой. — А я на них и ответить не смогу. Наверное. — Вздохнула, отбрасывая с лица кудрявую рыжую прядь. — Криста, ты помнишь, в каком состоянии ушла вчера? Я кивнула. Холодок пробежал по позвоночнику. Вот он, момент истины. И кажется, будто в кухне стало темнее. Будто солнце исчезло за облаками, будто жаркое лето сменилось осенью. — Я ждала. Здесь. На кухне, — продолжила сестра, косясь на застывшего в своём углу Игоря. — Грызла печенье, — заговорила дальше, видимо решив: раз он здесь, значит, имеет право знать всё, каким бы оно ни было. — А потом услышала твой голос. Форточка была открыта. Ты стояла в тени. Звала меня. Просила спуститься — и я спустилась. — Она была в нескольких кварталах отсюда, — подался вперёд гитарист, в ответ из спокойного тон Анжелины стал раздраженным. — Значит я, по твоему, курила? Или пила? А может меня просто глючит, Игорь? — Спустилась. И что дальше? — подняла ладони я, жестом предлагая вернуться к, непосредственно, рассказу. Вместо ответа рыжая поднесла ребро ладони к горлу. Провела медленно, щуря голубые глаза. — Он появился из темноты. И нож приставил. В подворотню затащил. К стене прижал. Сказал: отец, — снова взгляд, брошенный на мужскую фигуру. — Отец, — голос дрожит, и Анжи повторяется, — прислал его. Проверить что-то. И ради этого он сейчас порежет мою милую шейку. — Тебе кто-то помог? Вырубил его, да? — снова подал голос Игорь, и сестра покачала головой. Мне же хотелось сказать совсем иное, но я ждала. Куда-то исчезла моя привычная нетерпеливость. Может от того, что в Игоре её хватало на нас двоих? — Я не знаю, как так дальше вышло. Кристина, — погрузившись в себя, Анжелас подсознательно выбрала единственного человека, к которому обращалась, — я не знаю! — Тише… тише. — Подняв ладонь, я успокаивающе накрыла тонкое запястье. Слишком многое выпало на долю сестры, и, невзирая на показные лёгкость и безрассудство, она была нежным, хрупким цветком. И однажды ветер, имя которому — жизнь, сломает его. Или сделает стальным. Но пока я буду поддерживать Анжелину. Настолько, насколько смогу. Точно так же, как после попытки её похищения, когда мы могли часами сидеть в моей палате, отвлекая друг друга от тяжких дум. Точно так же, как после катастрофы, когда рыжая замкнулась в себе. И так будет всегда. Ведь не даром мы, пусть и названные, но всё же — сёстры. — Если резко, неожиданно порезать палец, — наконец справилась с эмоциями Анжелина, — сам миг проникновения ножа окажется незаметным. Другое дело, если медленно водить чем-то острым по коже — еще не рана, но уже больно, хотя, конечно, у страха глаза велики, и половина этой боли надумана. Так и со мной. Он издевался, водил ножом, а я плакала. А он передавал приветы от Джонатана. Называл меня Диккенс. То, что было потом — как во сне. Будто кто-то замедлил всё вокруг. И откуда-то взялись силы. Я всей душой хотела, чтобы нож оказался в моих руках, а этот человек — на моём месте. И что-то будто выстрелило. Из груди, лба, кончиков пальцев!.. потом помню тёмную фигуру на асфальте, а оружие, как и хотелось, у меня. — И встрепенулась, вскакивая с места. — Кристина, где он? И нож… нож где? — Здесь, — широко улыбнулся Игорь, извлекая что-то из кармана джинсов. — По крайней мере нож. — Ты?.. ты поднял его? — подалась вперёд я, рассматривая явно дорогой клинок — такие не носят без специальных документов. — Когда? Зачем? — Когда домой возвращался. — Он пожал плечами, рассматривая оружие вместе со мной. А нож был именно оружием. Тяжелый, добротный, обоюдоострый, он грозно поблёскивал, и солнечные зайчики обходили его стороной. — А подобрал, чтобы случайно ребятня утром не отыскала. Спички — детям не игрушка, а ножи — так и подавно. — Но и носить его с собой опрометчиво, — снова вступила в диалог Анжелина. — Поэтому кто-то из нас утопит его в реке, — озвучила утренние мысли я и, не встретив возражений, толкнула оружие к гитаристу. — Кто подобрал, тот и избавляется. Он тяжело вздохнул. — А с человеком-то что? Когда я уходил, он еще лежал, где оставили. И тут повисла тишина. Я молчала, рассматривая остывший кофе. То, что видела, казалось важным, но не слишком ли много необъяснимых странностей для одного разговора? Не слишком ли много событий для одной ночи? — Он исчез, — сказала, не поднимая глаз. — В смысле, вы уснули — он был, а проснулись — его уже не было? — с какой-то затаённой надеждой спросил гитарист, и я рассеяла эту надежду прахом. — Нет, Игорь. Я сидела на кухне. Вот там, где ты. Наблюдала — уснуть не могла. Казалось: закрою глаза, и случится что-то страшное. Но не случилось. Он просто встал, позвонил куда-то — и расплылся, как чернила на листе. Замерцал, подёрнулся рябью и… — …исчез, — прошептала одними губами Анжелина, и крохотная отчаянная слезинка скатилась по гладкой щеке. — Кристина, мне страшно. — Тихо, на выдохе. — Джонатан уже забрал отца — я не хочу еще чьей-то смерти! Ведь его так и не задержали! — Мы с тобой, Анжелас, — мягко улыбнулась я, из последних сил сдерживая рвущиеся наружу эмоции. Сейчас разговор воспринимался легко, с холодной расчетливостью. Хотелось действовать, что-то выяснять, но никак не биться в панической истерике. Меня (я знала) накроет позже, когда тьма ночи и одиночество обнимут вместе с тёплым пледом, а из всех углов маленькой квартиры начнут вылезать воображаемые монстры с леденящим кровь взглядом. — И всегда кто-то из нас будет с тобой. Нужно следить, чтобы ты не оставалась одна, — поднялся Игорь. Пустая чашка отправилась в мойку. И ложечка вслед. — Но вы расскажете мне, кто такой Джонатан, и почему Анжелина — Диккенс. — Джонатан Диккенс — мой отец, — подала свою посуду Анжелина. — У которого не всё в порядке с головой. — Да уж. — Зашумела вода — это наш джентльмен занял руки, избавив меня от необходимости мыть посуду. Я не протестовала. — Значит, у нас сразу несколько вещей из разряда «необъяснимо, но факт», — принялась размышлять вслух, прикусывая кончик длинной пряди. — Первое — почему ты, Анжелас, решила, что тебя зову я? Второе — как случилось то, что случилось, и третье… — Не нужно, Криста. — Это закончивший дело Игорь повернулся к нам. — Давай сейчас будем думать лишь о том, что понятно. — А еще скроем это происшествие от правоохранительных органов и Джен с мамой. — Анжелас стояла у окна, сверля взглядом пурпурные петуньи. Я кивнула. Если они и поверят, вопросов будет больше, чем ответов, и счастья никому из нас это не прибавит. А значит, Игорь прав. Сейчас мы должны хранить Анжелину. И справляться самостоятельно. По крайней мере до тех пор, пока это будет казаться возможным. Сейчас же… — …О, бог ты мой, ребята, надеюсь кто-то из вас помнит, что в четыре мы должны быть в студии «Старта»? Всплеснув руками, Анжелас закружила по кухне в тщетных поисках часов, и лишь на четвёртом заходе додумалась поднять голову. — Чёрт, Кристина, — эмоционально выдала на английском и, бросив взгляд на расслабленно стоящего Игоря, снова переключилась на верный Русский: — половина третьего! — М-да, — протянула я, когда рыжий вихрь скрылся за дверью. Гитарист всё еще изображал изваяние, не меняя ни позы, ни выражения лица. — Что «м-да»? — произнёс наконец по-кошачьи. Улыбнулся. — Прорвёмся, Кристина. Через всё прорвёмся. — Оно ведь не нужно тебе, Игорь. Неделя — и мы расстанемся навсегда, оставив после себя желтую прессу и хороший клип. — И ты даже не будешь звонить, маленькая ледышка? — приблизившись, он мягко коснулся моего подбородка длинными пальцами. — Коль уж втянулся в ваши проблемы, бежать с корабля не буду. Да и, к тому же, не факт, что расстанемся. Я тут решил… — и звонко прижал ладонью губы. — Ох, чуть не проболтался. — А глаза улыбаются. И смотрят нежно, обнадёживающе, с искрой игривой интриги на самом дне. — Времени и впрямь не так уж много. Тебе стоит тоже привести себя в порядок. А я пойду. Дорогу-то до студии знаешь?..