Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Пробуждение было мгновенным и обжигающе ледяным, будто кто-то невидимый безжалостно вылил на голову ведро колодезной воды. Помню, когда была совсем крохой, отец взял меня в один из не очень дальних рейсов. Тогда мы останавливались возле небольшого храма и, пусть не были глубоко верующими людьми, пили из целительного источника. Тот вечер оставил после себя сладкий вкус холодной влаги, от которой я не могла оторваться, и долго еще вспоминала благостные лица святых, запечатлённые в иконах чьей-то умелой рукой. В тот миг, когда акварель небесной палитры медленно расплывается, приобретая тускло-серый цвет, тьма кажется особенно сильной. Кофейной гущей плещется она в углах, будто желая скрыть таинственные пути, по которым ночью попадают в наш мир яркие образы сновидений. Вот в какой час оборвался мой последний визит в мир, где постепенно разворачивалась неясная почти драма. Сидя на сбившейся простыни, я аккуратно проводила уголком пододеяльника по влажному лбу и щекам. Длинные пряди распущенных волос прилипли к шее, и их захотелось собрать в косу, будто локоны могли превратиться в ядовитых змей, что безжалостно задушат, подарив жестокую агонию напоследок. Противоречивые чувства разрывали сердце напополам. Хотелось закрыть глаза, чтобы узнать, что же случилось дальше. Вторая же половина моего естества рвалась на свежий воздух, в реальность. Впрочем, она тоже ничего хорошего не обещала. Последним, что запомнилось из сна, был золотистый кулон, яркий маячок, исчезающий в мягкой тьме чёрного одеяния. Будто что-то со звоном лопнуло, разрываясь натянутой до предела нитью, а кто-то с силой ударил по ушам. Будто я была тонкой стрелой на тетиве, и внезапно потеряла опору, понеслась, полетела без цели и ориентиров, чтобы вонзиться в мечущееся в однокомнатной квартире тело. Будто меня выбросили, лишив путеводной нити. И дверь захлопнули, навесив амбарный замок. Вернусь ли снова к измождённому страшной болезнью человеку, или слишком реальные сновидения останутся очередным видением, что сотрётся годами, размоется временем и забудется, потерявшись в калейдоскопе других картин? Босые ноги звонко прошлёпали по полу. Приветственной трелью запели чашки. Электрочайник заурчал недовольным разбуженным котом. «Доброе утро, милый». Три ложки сахара, чёрный чай, палочка корицы. Привычные действия возвращают в колею. Родная обстановка расставляет всё по местам. Золотистый эклер — на тарелку. Звёздочка, кубик, кособокое сердечко — шоколадные конфеты в ряд. Я говорила, что люблю сладкое? Над чашкой поднимается белёсое облачко пара. Обнимаю её ладонями и с трудом удерживаю пальцы. Жар пробегает по телу волнами, и я купаюсь в нём, глядя в окно. Кому-то — холодный душ. Мне — ароматный глоток сладкого напитка. Конечно, кофе подошел бы лучше, вот только в висках бьётся пульс, разрываясь артиллерийскими снарядами, грозя проломить хрупкие кости или вырваться сквозь тоннели широко распахнутых глаз. Голова раскалывается на части. Будто я и не спала вовсе. Может, вернуться в постель еще на час? Город дремлет, наслаждаясь последними минутами отдыха. Так чем хуже я? Но подушка еще хранит тёплые, живые образы чужого мира — хлопья серого праха, алые брызги на дорогом ковре… лёд в голубых глазах. Раздраженно тряхнув волосами, сделала глоток. Чай оказался слишком горячим — огонь пробежал к животу, оставляя неприятное жжение в горле, и лишь затем разлился умиротворяющим ощущением уютного тепла. Что принесёт мне этот день? Как извернётся? Или, быть может, он станет тем единственно-нужным, спокойным днём, которого мне так недостаёт? Сегодня я под расписку заберу Анжелас из больницы. Можно посидеть дома с блюдом фруктовых пирожных, отправиться в кино или театр. Можно хотя бы попытаться сделать вид, что у нас всё хорошо. Но я плохая актриса. Да и сестрица, пожалуй, тоже. Яркое утреннее солнце ворвалось в распахнутые окна сотнями слепящих лучей. Рассыпаясь снопами зрелой пшеницы, они множились, отражаясь в деревянных панелях, хохотали, сталкиваясь с проходящими мимо людьми, и замирали вдруг, чтобы брызнуть во все стороны десятками золотых монет безграничного счастья. И каждый неосознанно тянулся к оброненному небесами богатству, чтобы унести с собой частичку радости, запечатлев нечто прекрасное в памяти, до предела забитой чередой серых, угрюмо-однотонных дней. Я видела, как разгорался этот рассвет, как невинное нежно-розовое солнце трусливо прикрывалось дымкой густого тумана. И в этом молочном мареве терялись мои страхи, тогда как те, что кружили рядом, один за другим захлёбывались в чашке душистого сладкого чая. Густой, пряный аромат корицы путался в волосах, создавая ощущение уюта и тепла, что хотелось поймать в ладонь и пронести по улицам, рассыпая во все стороны широкими жестами щедрых рук. Знаете, мне кажется: те люди, что просыпаются вместе с солнцем, намного счастливее остальных. — Моя прекрасная незнакомка! — прозвучало вдруг сзади, и, обернувшись, я одарила подошедшего Луи широкой улыбкой. — А можно просто Кристина. Помнишь? — Помню. — Он кивнул, и вдруг извлёк из-за спины зелёного петушка на деревянной палочке. — И ждал тебя. А это купил у милой девочки в двух кварталах отсюда. Конечно, не кофе, но показалось: ты обрадуешься. Я молчала. Целая горсть солнечных зайчиков облепила сладость со всех сторон, да так и замерла, оправляя карамель в золото, будто она — драгоценный камень, сокровище всех времён. — Цвет моих глаз или тонкий намёк на курицу? — протянула наконец руку я. Пальцы ощутили тепло чужой ладони. — А сама как думаешь? — рассмеялся Анвар, но в чёрных радужках места улыбке не нашлось. — Не думаю. Надеюсь. — Зашуршала прозрачная плёнка — я распаковывала петушка. — А можно и я поведаю одну из своих надежд? — Обойдя меня по дуге, Луи присел на край подоконника и, наткнувшись на тёмную преграду его широкой спины, солнце разочарованно ретировалось, собирая замешкавшиеся лучи беззвучным призывом. — Что ж, давай, — кивнула я. — Итак… — Луи тянул паузу, то ли подбирая слова, то ли просто пытаясь сохранить интригу. — Я надеюсь, что в моей жизни настанет день, который ты согласишься провести со мной. — И, не дожидаясь возражений, поднял ладони. — Можешь взять сестру, подруг или любимого хомячка. И соглашаться можешь тоже не сегодня. Просто, — он поднялся, и на золотистое дерево опустился белый листок с аккуратно написанным номером, — если решишься, позвони мне. Я буду ждать. Шаги черноглазого ливийца давно стихли за поворотом, а я всё стояла, вращая в пальцах сладкого петушка. С уходом Луи солнце снова ворвалось в окно, и теперь путалось в моих волосах, но тёплая эйфория, что пылала в груди несколько минут назад, истаяла, оставив вместо себя тихий отголосок дурного предчувствия. Самодельную визитку сунула в карман джинсов не глядя. Каким бы таинственным, галантным и прекрасным ты ни был, я вряд ли позвоню тебе, Луи, и дело даже не в том, что ты чем-то мне неприятен. Быть может это — женская интуиция, что подводит так редко? — Шах и мат, — прощебетал нежный девичий голосок одновременно с тем, как я тихо переступила порог уютной светлой палаты. — Эх… не умеете вы, американцы, в шахматы играть. — Мы, американцы, — деловито собирала фигурки левой рукой Анжелина, — просто не успеваем сидеть у доски так долго. Жизнь активная, сестрицы сумасшедшие… — И широко улыбнулась, завидев скромно пристроившуюся в уголочке меня. — А вот и одна из них! Знакомься, Дана, Кристина собственной персоной! — Кристина? — Фарфоровая куколка на постели улыбнулась, и бледные щеки залил слабый румянец. — Я помню тебя. Не очень хорошо, правда, но всё же. Проходи. Я Диана. Для друзей — Дана или Дин. Кому как нравится. — Рада знакомству, Дин, — улыбнулась я, и обратилась уже к рыжей, аккуратно складывая тонкое больничное одеяло: — ну что, нахалка, домой? С тихим журчанием выплёскиваясь из склонённого набок кувшина, прохладная вода сверкала в солнечных лучах и, одну за одной заполняя расположенные друг над другом чаши, бежала вниз, к овальному бассейну, на краю которого пристроились две девичьи фигурки с вафельными рожками в изящных руках. Конечно же, не сдержавшись, я потащила Анжелину в кофейню, где мы обзавелись не только мороженым, но и двумя бутылочками прохладного напитка с крупной надписью «Mojito» и приятным лимонно-мятным ароматом. Сейчас же мы облюбовали небольшой фонтан и, болтая на нейтральные темы, постепенно подбирались к тому, что было и вправду важным. — Фамилия Дианы — Левина. — Анжелас водила пальцем по золотистым квадратикам на своей вафле. — Я попала почти в точку. Да? — Милая девушка, — кивнула я, щурясь на проглядывающее сквозь зелёную листву солнце. — Она не только милая, но еще и полезная. Потому, что профессиональная бас-гитаристка. — Слова Анжелины на мгновение повисли в воздухе, а затем сестра с торжеством в глазах поймала мой взгляд. — И это еще не всё, — произнесла медленно, растягивая слова. — Знаешь, почему Дана оказалась в больнице? Ладно. Не отвечай. Вопрос риторический. В марте она ушла от сестры и мамы ради одного смазливого парнишки. А неделю назад он её бросил. Вильнул хвостом и удалился. — А Диана? — выгнула бровь я, проводя языком по сладкой поверхности пломбира. — Шагнула с пятого этажа. — Голос сестры был тих и печален. — Отделалась множественными переломами и ушибом, кажется, почки. Ну и полным моральным опустошением, конечно. Цель в жизни потеряла, надежду на хорошее, желание что-то менять, перестала верить в себя и людей… и, в общем, теперь в нашей группе есть бас-гитаристка. Ты, надеюсь, не против? С минуту я молчала, разрываясь между желанием расцеловать рыжую и затискать до полусмерти. — Чёрт побери, — выдавила наконец на Английском, — Анжелас, ты совершила чудо! — За него можно выпить? — прозвучало сквозь плеск фонтана, и мы широко улыбнулись салютующему тёмной бутылкой Игорю: — Выпить? - Сегодня, пожалуй, да.