Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Густой, пряный запах запечённого с овощами мяса тонкими струйками поднимался от расставленных по краю резной столешницы тарелок и, смешиваясь с хвойным ароматом можжевелового дерева, создавал атмосферу уютного домашнего ужина. Стилизованные под старину светильники излучали мягкий жёлтый свет, и медово-коричневые панели, казалось, впитывали его, чтобы стать золотыми. Семья Анвар ожидала в молчании. Так, словно наше появление было как минимум вторым пришествием. Хотя, вера ведь здесь иная, так что, быть может, моё сравнение неуместно. Я очень боялась упасть. Настолько, что до боли сжимала запястье Луи, аккуратно переставляя скованные концертными туфлями ноги. По всем правилам этого дома, во время любого торжественного мероприятия женщина должна была представлять собою эталон утончённой красоты, умело сочетая элегантность с роскошью, сексуальность со скромностью и никогда не переступать границы дозволенного, откуда бы ни прибыла и кем бы ни являлась. Один лишь раз полюбовавшись национальными костюмами прекрасной Ливии, я заявила твёрдое «нет», и принялась искать альтернативы. Ими стали вечерние платья. Закрытые платья с длинными, узкими рукавами и рядом крючков на спине. Тонкая сетка прикрывала аккуратный V-образный вырез, собираясь мягкими складочками полупрозрачной ткани. Тихо шуршащая юбка вниз, к полу. Шпильки гулко ударяются о дорогой паркет. Медленно спускаясь по лестнице, окидываю хозяев дома внимательным взглядом. Полноватый мужчина в строгого кроя рубашке — наверное, Надир Анвар. Высокий лоб, глубоко посаженные глаза, объёмная у висков причёска и блестящая залысина на макушке. А брови широкие нахмурены, будто не доволен или вообще не смотрит на нас. У другого конца стола Амэль пристроилась — золотисто-каштановые косы в аккуратную корзинку уложены. Зато одежда почти не изменилась — всё те же шаровары да кофта с широкими рукавами. Готовясь к ужину, девочка лишь надела длинное золотое ожерелье из массивных круглых монет, и теперь крутила их в пальцах, заворожено наблюдая, как недавно оправившаяся от травм Анжелина балансирует на краю ступеньки, изображая ни то взбесившегося страуса, ни то танцора на ходулях. О, сколько дикой, безудержной любви ко всему живому читается в голубых глазах сестрицы. Так бы, кажется, мир и расцеловала после того, как половину населения собственноручно передушит. Но сбыться жестоким планам не суждено. Уж слишком непривычны для рыжей подобного вида платья. Один неверный шаг, и феерическое появление закончится стремительным спуском. Кубарем. Прямо к ногам изнурённой женщины со впалыми щеками. — Гости в доме — радость для нас. — Голос главы семьи показался скрипом плохо смазанных петель. До тошноты неприятный звук. И столь же неожиданный, как ощущение ровной поверхности под ногами. Не уж-то земля? Господи, наконец-то! — Рад представить, папа, Анжелина Льюис, — медленно обошёл меня по кругу Луи и, сжав запястье сестрицы, повлёк вперёд так, словно та была шикарным приобретением, которым не терпелось похвастать. — Дочь Джорджа Льюиса, — проскрежетал Надир. Я поёжилась. — Помню таких. Хорошим твой отец человеком был, компанию вашу с нуля поднял, тебя вырастил. А баба бизнес вести не может. У неё работа другая. И обязанности другие перед мужчинами. — Дженнифер… — начала было Анжелас и по тому, как зазвенел её голос я ощутила, в какое бешенство сестру привела умышленно пренебрежительная грубость. — Дженнифер Льюис прекрасный… — И Кристина Малахова, — почти прокричал Луи. Одно имя слилось с другим. Взгляды — ко мне. Острые льдинки в голубых глазах, нотка заинтересованности в глубоко посаженных чёрных напротив. Не дожидаясь чужой помощи, делаю несколько шагов к столу, всем естеством чувствуя, какие яростные молнии мечет стоящая рядом Анжи. Тишина накрывает столовую, а аромат можжевельника становится слишком резким, пытаясь задушить. Напрасно. Ой, как напрасно ты, Надир Анвар, начал знакомство именно так. Но пока мы — гостьи в твоём доме, и, ища убежища здесь, примем правила игры. — Счастье для меня ближе узнать такого достойного человека, как вы, — улыбаюсь через силу, и получаю снисходительный кивок в ответ. Притянутая за уши лесть принята. Конфликт исчерпан. Пока что. И не должен разгореться вновь. Вот об этом стоит думать как можно громче. Вдруг Анжелас услышит?.. Несмотря на строгий запрет к употреблению свинины и алкоголя, накрытый к ужину стол радовал разнообразием хорошо приготовленных блюд. Был здесь и «Кус-Кус» — пряный рис с мясом и овощами; и салат из морепродуктов, соседствующий с яркой тарелкой тонко нарезанного сыра. Казалось: хозяева пытаются показать всё великолепие восточной кухни. Ну или просто любят хорошо поесть, что тоже не исключается. — Значит, Анжелина Льюис и Кристина Малахова, — проскрипел Надир, когда, опустев, светлые керамические тарелки сменились маленькими чайными блюдцами, а большие общие блюда — заманчивыми вазочками с пёстрым изобилием сладостей. — Красавицы-туристки, звёзды шоу-бизнеса, а по сути размалёванные куртизанки в пышных тряпках. — Миг, вздох справа, хруст осыпающихся на гладкую поверхность крошек. Анжелас злится. Снова злится. А у рыжей взрывной характер. Но, не зная этого, Надир продолжает, мелкими глотками поцеживая крепчайший зелёный чай из полупрозрачной рюмочки: — так позвольте спросить: что мой сын в вас нашёл? В одной из вас. — Кристина, — начал было Луи, но старший Анвар качнул ладонью, недовольно поджимая тонкие губы. — Я спрашиваю гостей, но не тебя, так что изволь молчать. Безмолвной тенью выскользнув из-за стола, хрупкая женщина с усталым лицом и собранными в аккуратный пучок золотисто-каштановыми волосами встала за спиной Надира. Зашептала что-то быстро, бросая косые взгляды то на нас, то на членов своей семьи. — Простите грубость моего мужа, — произнесла наконец. Едва заметная картавость выдала уроженку Канады или Франции, а дрожь в голосе — волнение. Или, может быть, страх? — Работа отнимает слишком много сил. Уверена, завтра всё встанет на круги своя. Надир так взволнован. — Женщина просто забыла, где её место, — буркнул Надир, пересыпая на своё блюдце горсть красных, зелёных и оранжевых цукатов. Наверное, он сказал бы что-то ещё, но, нащупав брешь в стремительно нарастающем напряжении, Луи перехватил беседу. — О том, что именно привело столь прекрасные цветы в нашу пустыню, я расскажу позже. А сейчас так хочется представить всех и, конечно же, поделиться маленькой семейной радостью. — На пару мгновений он замолчал, видимо формулируя, и лишь спустя восемь ударов сердца продолжил, окидывая присутствующих напряжённым взглядом. — Анна-Луиза Вальян. Анвар, конечно, в настоящее время. Добрейшей души человек и моя горячо любимая мама. Значит, Анна-Луиза Вальян. Мысленно я перекатила имя на языке, успев выстроить достойную романа историю о женщине, перебравшейся на восток из-за невообразимых обстоятельств. Сама же она сделала лишь два шага, вернувшись на удобный стул с высокой спинкой, и широко улыбнулась нам. — Рада знакомству, милые. И, да, вижу, вам интересно. Моя родина — Франция. Оттуда и имена детей, и знание языка. А уж о том, как поселилась здесь, быть может, расскажу в приватной обстановке. Ведь вы задержитесь у нас? — А мы не отпустим, — прощебетал нежный колокольчик детского голоса. — Амэль, — протяжный скрип Надира опустился тяжёлой пощечиной, и девочка съёжилась, зачем-то хватаясь за крупную золотую монету на шее. Наверное, такой жест вселял ей уверенность. А может и нет.  — Не отпустим, милая. — Снова Луи спасает положение, улыбаясь, кажется, из последних сил. Ласково треплет девочку по красиво уложенным волосам, и в этом жесте я впервые не вижу ни капли притворства. — У меня две сестры. Младшая — Амэль и старшая, Райхана. Хотя, как не крути, самый старший я. Не знаю, как не заметила её раньше. Быть может, просто скользила глазами мимо, не сосредотачиваясь на образе, или, отвлекаясь, не успевала запечатлеть в памяти. Но лишь сейчас, ловя чёрный взгляд, по-настоящему рассмотрела последнюю из сидящих в одном кругу. Сначала Райхана не показалась красивой. Смуглая кожа, тугая чёрная коса обёрнута вокруг головы, широкие серьги спускаются к плечам, чтобы слиться с массивным ожерельем. Тело скрыто тканью. И глаза печальные, безразличные, с отчаянной безысходностью в тёмной глубине. Так смотрит бездомный с обочины. Так смотрят дети в приютах. По-взрослому, без искорок наивной веры в чудо. Этот взгляд навивает тоску. Дикую тоску. И выть хочется, смотреть не хочется. Хочется забыть. А Райхана молча покусывала уголок губы и, держа в руке свою порцию чая, не замечала никого. От этого делалось страшно. Поза Райханы не изменилась даже в тот миг, когда Анна-Луиза принялась рассказывать о той самой радости, которой все так ждали. Через три дня в этом доме произойдёт прекрасное событие — её старшая дочь выйдет замуж за воистину чудесного человека. Вот только почему-то невеста счастья матери не разделяла. Вынести Ливийскую жару в наглухо закрытом платье оказалось практически невозможно, но всё же я пережила эту пытку, испытав ни с чем несравнимое удовольствие в тот миг, когда блестящая ткань опала к ногам бесформенной алой кучей. Туфли — в угол, в косметичку шпильки из волос, кольца, длинные серьги. И стряхнуть, смыть, содрать с себя чувство невыносимого омерзения, оставшееся после сытного ужина с семьёй Анвар. — А хочешь, скажу, что на самом деле происходит с сестрой Луи? Сидя на краю постели, Анжелина меланхолично наблюдала, как я срываю с себя всё, что можно и нельзя, спешно собираясь в душ. Сама она избавляться от платья не спешила и, прибывая в странно сонном состоянии, постоянно порывалась опустить рыжую голову на подушку, медленно закрывая голубые глаза. — Давай. — Приблизившись, я опустилась рядом. — Но, Анжелас, с тобой всё хорошо? — Хорошо, да. — Слова сестра выдавила через силу, стряхивая липкие путы дрёмы. — Я читала твои мысли там, в столовой. А потом, когда начали есть, услышала всех. Одновременно. Рой в голове. У каждого мысли такие разные, громкие, хаотичные. Они будто кричали, перебивая друг друга. А Райхана душой плачет. Жалобно так, по-детски. — Тихо шурша, ткань цвета кофе с молоком соскользнула с хрупких плеч сестры — это я помогла расстегнуть тугие крючки, за что получила благодарную улыбку. — Надир — страшный человек. И к женщинам относится гораздо хуже, чем показывает. Даже дочерей не щадит. Старшую отдаёт за какого-то партнёра по бизнесу. Ей — восемнадцать. А жениху пятьдесят пять. — Тяжёлое молчание повисло в комнате и, наблюдая, как Анжелина медленно распускает датскую косу, я могла слышать шуршание мелких песчинок в декоративных часах. — Можно, я первая в душ? Ответив кивком, я подала сестре большое полотенце и, расслышав хлопок закрывшейся двери, рухнула на пружинящий под спиной матрас. Выходит, применение новых способностей выматывает рыжую гораздо сильнее физической работы. А что будет, если Анжелас не научится сдерживать силы? Может ли чрезмерное их применение привести, например, к летальному исходу? Это — вопрос первый. Дальше. С каждым днём спектр возможностей Анжелины возрастает. Есть ли у этого предел? Пока в наборе телепатия, ясновиденье, феноменальная память и русский язык, забывать о котором не стоит. Что будет дальше? Может, сестру учат обстоятельства? Но тогда значит ли это, что к новым открытиям сестру следует подтолкнуть, не пуская всё на самотёк? Тихий ночной ветер проскользнул в распахнутое окно, погладил лоб мягкими, тёплыми пальцами. Так, словно желал отвлечь от жужжащих в голове домыслов. Вместо этого я усилием воли переключилась к другому. Точнее, другим. Семья Анвар, люди, давшие нам убежище и вызывающие гамму неприятных чувств. Чего ждать от них? Может ли Надир навредить гостьям, или всё же остановится лишь на дочерях? Так же не стоит упускать из виду проблему наследственности. Яблочко от яблоньки не далеко катится, а значит я должна присмотреться к Луи. — Бу-бу-бу. Бу-бу-бу!.. ты можешь ерундой сознание не засорять? — Успев задремать, я пропустила возвращение Анжелины, и теперь она возвышалась в изножье кровати бодрая, посвежевшая, с тёмными от воды волосами, и в больших голубых глазах прыгали смешливые бесенята. — Брысь с моих угодий. Всё завтра. — К примеру приезд родного брата Надира. — Тяжело поднявшись, я подпёрла гудящую голову рукой. — Как думаешь, сколько счастья нам принесёт клон? С минуту сестра молчала. — Явно меньше, чем Джонатан Диккенс, — печально вздохнула наконец и, вежливо втолкнув меня в купальню, захлопнула дверь.