Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Я никогда не любила восточные сериалы. Не смотрела и «мыльные» мелодрамы, предпочитая им остросюжетные детективы, увлекательную фантастику или просто хорошие боевики. И кто знал, что в один прекрасный день судьба мило пошутит, засунув нас с сестрой ни куда-нибудь, а в самый эпицентр настоящей семейной саги, основанной на вполне себе реальных событиях. Сагой этой оказалась история семей Анвар и Вальян, двух братьев и двух сестёр-двойняшек, одним махом решивших перевернуть свою жизнь. В годы далёкой хмельной юности наивная, верящая в сказки Анна-Луиза на крыльях счастья понеслась вслед за прекрасным принцем. Но попала далеко не в сказку. Кем оказался Надир Анвар вы, наверное, уже успели понять, и сделали это гораздо раньше простодушной француженки. В тот день, когда бедой запахло впервые, маленький мальчик Луи топал босыми пятками по дорогому паркету. Конечно, Анна-Луиза поведала лишь часть истории (ту часть, в которую самой ей хотелось верить). Остальное же рассказала Анжелас, мой незаменимый лазутчик, проводящий в чужих головах больше времени, чем в своей собственной. Традиционно, вторую часть семьи мы смогли увидеть лишь вечером, снова пройдя крутой спуск на каблуках и представ взорам двух пар маленьких чёрных глазок. Вопреки опасениям, Дамир Анвар не оказался клоном старшего брата. Казалось, мужчина ведёт совсем другой образ жизни — подтянутое тело, модная стрижка, европейская одежда тёмных тонов — всё говорило об этом. Смотреть на него было приятнее, да и смешанного с омерзением страха новый персонаж не вызывал, равно как и приязни. А вот в женщинах я запуталась. Маленькие, длинноволосые и усталые, обе они облачились в одинаковые платья так, словно отдавали дань давней детской традиции, подчиняясь которой родители стремятся одеть горячо любимых близнецов абсолютно идентично, оставив крохотным различием, к примеру, резинки на голове. Как их мужья не путают? Или это они держатся каждая за своего мужчину, чтобы не потеряться? И снова трапеза — пряный рис, фрукты в сахаре, крепкий зелёный чай… Снова острые глазки-буравчики, сверлящие меня с ненавистью. Снова печальная Райхана в тёмном углу. Одна лишь радость — улыбчивый парень с художественным беспорядком в золотисто-каштановых волосах. Оскар, сын Марии-Луизы, от отца унаследовал лишь рост да смуглую кожу, и, не обращая внимания на недовольное шипение хозяина дома, на протяжении всего ужина учил маленькую Амэль лепить кошачьи мордочки из кусочков белого хлеба. Завтра — первый день свадьбы, гуляния в доме невесты, церемония росписи, традиционные восточные обряды. Но, невзирая на статус гостьи, я не чувствую себя желанной частью чужого праздника. Хочется взять сестру и уйти куда-то в пустыню, слушать, как горячий ветер снова и снова пересчитывает несметные богатства золотых барханов, смотреть в огромное звёздное небо, любоваться руинами покинутых греческих городов… Вот только я отдаю дань вежливости, улыбаясь людям вокруг, и всеми силами пытаюсь не впускать в свою душу проблемы чужой, по сути, семьи. — Пройдёмте в сад. Я покажу вас розам, — картинно откланялся Оскар, когда старшая часть семьи разбрелась по своим комнатам. — Пройдёмте, — улыбнулась уголком губ я. — Только можно розы — нам? — А можно переодеться сначала, — буркнула Анжелас, отчаянно копаясь в трёхслойной юбке, и тем сломала поэтический ритм едва начавшейся беседы. — А можно и просто раздеться, — хмыкнул, приближаясь, Луи. — Разницы не ощутишь — это я тебе обещаю. Но совету мы не последовали, предпочтя прекрасной в своей первозданности наготе практичные джинсы с футболками и босоножки на низком ходу. О последнем, как раз, не пожалели ни на миг, потому как садом дело не ограничилось. Ночной Гадамес покорял воображение. Тихо ступая по усыпанной песком и гравием земле, я чувствовала себя ни то восточной принцессой, ни то прекрасной путаной, заплутавшей в сплетениях узких улочек, где тёмно-синее полотно неба пряталось за линиями образованных меж крышами домов переходов. Здесь хотелось потеряться и, выйдя к окраине, наблюдать триумфальное появление златотканого солнца. Общими усилиями Луи и Оскар провели отменную экскурсию, погрузив нас не только в историю города, но и всей страны. Маленькой, жаркой, удивительно для каждой из нас далёкой. Так бы я и мечтала долгое время, хлопая глазами, сна в которых не было ни на миг, кабы не неожиданно холодные пальцы, сжавшие руку чуть выше локтя. — Еще несколько лет назад вы бы не встретили ни одной женщины, идущей по улицам в одиночестве, — рассказывал Оскар тоном ведущего лекцию педагога, а Анжелина удерживала меня на месте, вынуждая отстать. — Нас нашли, — прошипела в самое ухо. — Нашли! — повторила с нажимом, громче. Голос дрогнул. Оскар оглянулся через плечо. — Что там, девочки? — Ничего. Просто… — я отчаянно замахала рукой, отгоняя парней дальше. — Камень в обувь попал. — И понизила тон, делая вид, что поправляю застёжку: — Кто, Анжи? Кто? Приложив палец к моим губам, она голубые глаза сощурила. Бросила взгляд за спину, вздрогнула слегка, и лишь потом выдохнула, практически не размыкая губ. — Джонатан Диккенс. И эти два слова разом разрушили волшебство. Всё вокруг — дома, пальмы, наши проводники — показалось неприветливым, таящим в себе угрозу. Угрозу вполне реальную, несущую безумие и смерть. Как, как он сумел найти нас?! Этот вопрос я задала сестре, когда нас, сославшихся на мою растёртую в кровь ногу, препроводили в комнату, пожелав наилучших сновидений. — А как я вижу будущее, читаю мысли? — Сжав пальцами виски, Анжелина метнулась к стене и застыла растерянно. Будто не ожидала встретить её на пути. Чувственные пальцы коснулись гладкой поверхности. Словно проход искали. — Если ты не заметила, эта игра не поддаётся логике и здравому смыслу. Мы взяли отсрочку, но ничего не изменили. Нас нашли, догнали. Ловушка надёжная. Уехать нельзя. Остаться страшно. — Анжи. Анжи, постой. — Шаг, и я с силой встряхиваю сестру за плечи. — Ты его видела? Своими глазами видела? Несколько мгновений она молчала. Лишь ресницы да губы подрагивали мелко. Дыханью в такт. — Не взглядом, Кристина, — шепнула наконец. — Сердцем. Разумом — понимай, как хочешь. Принимай, как вздумаешь, но нас отыскали, нашли. Нам бы опять бежать, да некуда. А кто-то умрёт — знаешь? — завтра. Умрёт обязательно. Опасно здесь. Стены — камень, паркет сухой, гулкий; столы, панели — пламени. И люди. И мы. Наверное, мы. Став отстранённой маской, Лицо Анжелины пугало, отталкивая, и притягивало одновременно с тем. Как и построение речи — незнакомое, чужое. Как и голос. — Пламени? Нас? — Не нас. Не знаю. — Ослабев, она безвольно оперлась о стену. — Но кто-то будет гореть. Ярко так. Алым. — Алым? Что-то щёлкнуло резко, встав на место. Образы закружились, выстраиваясь целостной картиной. Проблеск, постоянный проблеск яркого, злобного, опасного цвета. Кровавого цвета — женщина, о которой мне говорили не раз. Может она — пламя, или как-то наоборот? Может она связана с Джонатаном? Может он её шлёт, снова и снова шлёт последним подарком любимой дочери? Едва различимый кивок сестры — ответом. Медленно распахнувшись, голубые глаза расширились, и я закружилась, ныряя в ясные глубины. Странно-размытый образ мелькнул в голове. В лицо повеяло обжигающе горячим. Запах горького дыма и можжевелового дерева. А потом голос сестры разбил видение, осыпав огненными искрами под ноги боли, начавшей безудержно быстрый танец в такт пульсации в висках. — Завтра трудный день. И что-то точно разрешится. Завтра всё для нас закончится. — Говоря тихо, Анжелас цеплялась за стену, бредя к разобранной постели. — Нужно поспать. Я очень устала. Но уснуть так и не вышло. Сжимая голову, я ворочалась на постели. Будто матрас набили гвоздями, и каждый норовил проткнуть, поцарапать, ранить, оставить алый след на нежной коже. Алый… Алый?.. Алый. В темноте опущенных век он плясал искрами яростного огня, чужеродными образами, полученными из вне. Что будет завтра? Что. Будет. Завтра? Утром привезли цветы. Красные, белые, ярко-желтые, они увили центральную комнату пёстрыми гирляндами, создавая атмосферу праздника и внося в душный ливийский день ненавязчивый свежий аромат. Всеми силами пытаясь скрыть нехватку сна, что обозначилась предательскими мешками и краснотой глаз, с первыми лучами солнца я метнулась к зеркалу. Вот только положение это вряд ли спасло. По крайней мере самой себе я казалась вышедшим из долгого запоя алкоголиком, а никак не иначе. Зато в сравнении с ночью похорошела Анжи. Недолгий отдых пошел сестре на пользу, и холодная, отстранённая маска растаяла, вернув рыжую к привычному для меня виду. Луи примчался очень рано. Приготовления к торжеству вынудили каждого пересмотреть свой режим, и ранняя побудка стала одним из обязательных условий. Надир любил хорошие праздники, цветы и красивых женщин. — Согласно нашим традициям, на свадьбу подруги невесты надевают национальные костюмы. Но вы гостьи из-за границы, — пояснял Луи, удобно разместившись в просторном кресле цвета слоновой кости. — На вас это не распространяется, так что я взял на себя смелость сделать каждой из вас небольшой подарок. Сейчас по чашке кофе, а затем, — сощурившись, он склонил голову на бок. — Увидите сами. Надеюсь, курьер не опоздает с доставкой. Не опоздал. По крайней мере две снежно-белые коробки с яркими лентами оказались в комнате почти одновременно с тем, как мы переступили её порог. Ожидаемо, содержимым их были вечерние туалеты, шикарные платья из нежной ткани. Золотисто-жёлтое — Анжелине, и тёмно-синее с серебряным шитьём для меня. Не знаю, как Луи угадал размер, но каждый элемент подошёл идеально. Крутясь перед высоким зеркалом, я снова и снова пыталась узнать высокую, статную женщину с тонкой талией, перетянутой скрытым тканью верхнего платья корсетом; соблазнительным изгибом нежной шеи и кружевными рукавами, оканчивающимися аккуратной перчаткой с маленьким серебристым кольцом. Быть может, такой странно далёкой и гордой меня делал непривычный крой под старину, может аккуратно завитые локоны, но растрёпанная девица исчезла, на несколько часов превратившись в уверенную в себе Женщину. Именно так, Женщину, с большой буквы. А вот сестру наряд не взрослил ничуть. Маленькая и яркая, она металась по комнате, то и дело перетягивая шнуровку на груди и, старательно расправляя шёлк длинной юбки, комкала его вновь, падая на постель или в большое кресло. А ведь собираемся мы на чужой праздник. Кому-то — радость через край, а кто-то плачет тихонько, укладывая тёмные косы. Счастье и горе идут об руку, и сменяют друг друга партнёрами в неторопливом танце. Не в ритме музыки, но вольно они кружатся импровизацией вечной круговерти событий. Сегодня ты смеёшься, и душа парит, а завтра срываешься в бездну беспросветного отчаянья. Вчера жив был, свеж был, весел, а через неделю, месяц… миг?.. Тихий стук в дверь. Пора выходить. Снова каблуки и лестница, к которым я, кажется, привыкаю. Оскар улыбается, галантно подавая руку Анжелине. Искра от взгляда к взгляду. Не уж-то кто-то кому-то симпатичен? Делаю шаг назад, кивая черноглазому Луи. — Не дай мне упасть, — шепчу одними губами. Он улыбается сухо, грустно слегка. — Я бы мог взять тебя на руки, и носить так вечно. И это было бы счастьем — веришь? Пожав плечами, я отвернулась. — Не нужно, Луи. Этот груз тяжёл и холоден. — Но я ведь горячий восточный парень. Огня во мне на двоих хватит. Цокот моих шпилек сплетается с тихим шёпотом собеседника. Проносясь по комнате, вздох становится ответом. Я никогда не любила, и порой мне кажется: любить не научусь. Быть может, это — травма детства, может крайняя степень недоверия, но сердце не сжимается маленькой птичкой, бабочки не пляшут в животе. Парни — друзья, товарищи, коллеги. На них можно положиться, их можно поддержать, понять и принять понимание в ответ. Но я не могу их любить. И свадьба кажется чем-то из ряда вон выходящим. Разве история Райханы — не ещё одно тому подтверждение? Счастья в ней нет. И доброй воли нет тоже. А стоит ли кольцо на пальце стольких слёз? Не стану описывать церемонию. Запоминать её не хотелось, равно как и хоть сколько-нибудь вникать в происходящее. Невеста была нежным, прекрасным цветком, и крупные росинки горячих слёз градом катились по смуглым щекам. Жених из разряда «поперёк себя шире» держался уверенно. Казалось, его ни чуть не трогает состояние наречённой. Хотя, почему казалось-то? Золотисто-коричневый день тянулся медовой карамелью, медленно подходя к логическому завершению. Сидя за длинным столом, гости поглощали яства, сопровождая перемены блюд удовлетворёнными взглядами. Хозяева щедро разливали сок и чай, то и дело поднимаясь с мест, незнакомые люди говорили на непонятном языке, а Луи забывал переводить, отчего я чувствовала себя не в своей тарелке. Зато Анжелина выяснила для себя одну немаловажную деталь. — Знаешь, как проходит процесс мышления человека? — шепнула в моё ухо, ковыряя ложечкой нежный бисквит. — Думаю, знаю. Ты ведь знаешь, как я думаю, да? Покинув массивный стул, не менее внушительный мужчина в смокинге принялся толкать спич, и на несколько минут мы обратились в слух, прерывая не только беседу, но и трапезу. — Думать-то ты думаешь, — хмыкнула сестра чуть позже, — но вряд ли представляешь процесс со стороны. А выглядит это примерно, как смесь картин и речи. Ассоциативные цепочки. Так вот, картинки я вижу, воспоминания вижу, но мысли понять не могу, ибо гости Английский знают плохо. Мне же их язык неизвестен. Понимаешь? — То есть, — подняла прозрачный стакан тёмно-красного сока я, — чтение мыслей — как общение, по сути: хочешь уметь, учи язык? — Как-то так. — Опустив длинные ресницы, сестра бросила косой взгляд на фигуру Надира, а затем подняла руку, бережно поправляя спрятанные в золотистую сетку волосы. — Но Русский же я откуда-то знаю? — А может… — теперь веки смежила я, пытаясь представить новые способности сестры логической наукой, простым школьным предметом, что изучается постепенно, выходя за грани понимания иногда. — Может он не пришёл к тебе из вне, как мы думали изначально? Вдруг знания ты взяла у меня? — Скопировала файлом с флешки? — Задумавшись, Анжелас принялась покусывать нижнюю губу, кивнула легонько. — Знаешь, наверное ты права. И… — …Райхана! — Ворвался в приятную атмосферу дикий рёв разъярённого быка. Это счастливый жених покинул место во главе стола, и теперь стоял, сжимая пудовые кулаки, и яростно вращая выпуклыми, будто у окуня, глазами. — Жамал, друг мой, — проскрипел Надир, медленно отодвигая от себя опустевшее блюдо. — Отчего столь великий гнев? — Быть может девочка вышла по своим делам? — Тихий голос Анны-Луизы бережно погладил уши, навевая мысли о спокойствии и мире, но счастливый жених продолжал бурлить медным самоваром: — Где моя жена?! Где эта малолетняя шлюха?! Тихий ропот пробежал вокруг стола. «Что он говорит? Что он говорит?» — повторяли люди, и Луи переводил не только нам, но и каждому из них. «Невеста исчезла. Невеста исчезла?» — роптали через несколько мгновений. «Куда? Куда? Куда?..» А Анжелас сидела и улыбалась, бессознательно теребя ткань длинной юбки. Глядя в голубые глаза, полные торжества и тайного знания я понимала: невесту не найдут. И не ошиблась. — Вон! Все вон! — ревел Надир Анвар спустя полчаса, когда малышка Амэль обежала все комнаты в поисках пропавшей сестры. Повинуясь, гости спешно покидали дом, оттесняя нас с Анжелиной к деревянным панелям. Близняшки Вальян пытались говорить что-то каждому, извиняясь видимо, но редко получали ответ. Каждому хотелось скорее убраться с переломившегося пополам торжества. Что-то пошло не так. Невеста сбежала — видано ли такое? И как можно. Ведь она — женщина. — Ты порешь горячку. — Скользнув к мужу тихой грациозной тенью, Анна-Луиза бережно коснулась стиснутых добела пальцев — и упала навзничь, получив могучий удар. — Злобная тварь! Ты знала! Ты всё знала! С испуганным криком прочь метнулась Амэль. «Где Луи? Где Оскар?» — билось в моих мыслях. — Вышли с гостями, как и Дамир, — ответила на невысказанные вопросы Анжелина, и звук нового удара повлёк поднявшуюся было Анну-Луизу на дорогой паркет. Только сейчас я осознала: в комнате нас всего четверо, вот только вряд ли взбешённый до крайности Надир замечает кого-то, кроме скорчившейся на полу супруги. И мы должны убраться, уйти прочь, отыскать Луи. В этом — помощь. Ведь что могут девушки в красивых платьях против обезумевшего мужчины? Делая шаг в душный Ливийский вечер, я навсегда запомнила отчаянный взгляд расширенных от ужаса глаз лежащей на полу Анны-Луизы, которую видела в последний раз. А потом раздался выстрел. Ещё один и ещё. Что-то неимоверно горячее скользнуло мимо, задев дыханием жадной смерти. «В меня стреляли? — Нет. Не так. — Стреляли — в меня?» Всё смешалось в бесконечную какофонию образов и звуков. Хлопки вылетающих из невидимого дула пуль, чьи-то крики, врывающийся в лёгкие горячий воздух… Думала ли я об оставшейся в доме Анне-Луизе в тот момент, когда отчаянно петляла по улицам, стальным капканом сжимая дрожащую ладонь Анжелины? — конечно же, нет. И разве можно винить меня в том? Каждый ответит по-своему, и по-своему будет прав, но в тот миг животное отчаянье вместе с диким страхом смерти заполонило всё моё естество и гнало, гнало вперёд. В тупик, где, неторопливо раскуривая длинную сигару, застыл облачённый в строгий костюм мужчина.