Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Тишина ворвалась в уши последним выстрелом, и в ней особенно ясно прозвучал дрожащий, хриплый вздох Анжелины. Будто пытаясь защитить, сестра оттеснила меня за спину, шепча что-то неразборчивое бледными губами. А мужчина одну за одной делал долгие затяжки и, выпуская облачка синеватого дыма, любовался вечерним небом. Мне не нужно говорить ничего. Я знаю, кто он. И от этого очень страшно. — Неразлучны, как всегда. — Прозвучало наконец. Мягкий тенор Джонатана был вкрадчив. — Кристина Малахова. — Приблизившись, он выпустил дым в моё лицо, и я непроизвольно закашлялась. — Почему-то ты всегда оказываешься там, где быть не нужно — знаешь? Забавно. С твоим-то потенциалом умереть по глупой случайности. Красивое лицо, шикарные волосы. Кого-то ты мне напоминаешь. Только бы вспомнить, кого… Наблюдая, как неторопливо Диккенс прохаживается передо мной, я не сразу ощутила: пальцы Анжелины из моих выскользнули. Цокот каблучков. — Джонатан! — Стоя за спиной отца в длинном платье цвета полуденного солнца, Анжелина сама казалась им. И пылала яростью. — Тебе нужна я? — забирай. Хватит этого цирка. Ты сказал: моя жизнь изменится — она изменилась. И что дальше? Мгновение Диккенс не шевелился. Клубы дыма сливались с седыми прядями в волосах цвета меди, лицо исказилось то ли печалью, то ли растерянностью, то ли безумной злобой — не разберёшь. — Ты, как и я. Такой же стала — всё не зря, — зачарованно произнёс, и медленно к дочери обернулся. — Твои новые способности. Они так прекрасны. Я научу тебя всему, что знаю. Я покажу тебе другой мир и исправлю ошибки. Все ошибки — не сомневайся. Прошлое окупится стократ — верь мне. — Значит выстрел — ради этого? — Анжи звенит золотой струной, будто готовясь лопнуть. — Да. — Джонатан ей навстречу шаг делает — гравий под ногами сухо шуршит. — Ты должна была побывать на грани жизни и смерти. Возвращаясь оттуда, многие получают способности. Ты стала Иной*, милая. Прошлое можно отпустить, оставить позади, стать силой моего агентства… — А Линда… Она? — Бессознательно скрестив руки на груди, Анжелас отступила, держа дистанцию. — О нет. Она слабая. Она ничтожный человек. Забудь о ней. Вернись в семью, Анжелина. Я так мечтал о прекрасной, сильной дочери с твоими чистыми голубыми глазами. Мне столько хочется тебе рассказать… — А если я не хочу, Джонатан? — И, яркая, сделала ещё один тихий шаг. Ох… Что же ты делаешь, Анжи?.. Стоя за спиной врага, бывшего безликим ещё несколько часов назад, я судорожно отыскивала взглядом путь к отступлению. Ведь он должен быть. Должен. Сюда нас загнали выстрелы. Значит, отец Анжелины — не один? Что же за праздник безумия вокруг? Что за ужас? Джонатан, Надир, Игорь… Может, они связаны? Может?.. — Захочешь. Обязательно захочешь, милая. Эта сила сделает тебя счастливой. Знаешь, я ведь стал иным не так давно. Драка на зоне, как-то бывает порой. Финка в почке. С тех пор у меня одна почка — веришь. Я променял её на способности. И я всесилен. Я — бог. Я могу играть с людьми. Делать, что хочу! — Говоря, Джонатан руки вперёд протягивал. Просящее, а, может быть, угрожающе? — Сумасшедший бог, — шептала сестра в ответ. А я медленно отступала в тень облупившейся статуи льва. Исчезнуть из виду, но не потерять сестру. «Только не выдай меня, Анжи. Только не выдай… — Камень предательски хрустнул под каблуком. — Господи-боже, нет!..» — Ты держишься за привязанности прошлого, Анжелина, — заговорил Джонатан, оборачиваясь на звук. «Услышал, увидел, чёрт бы его побрал!» — Это единственное, что мешает нашему воссоединению. Всё, что требуется — уничтожить их раз и навсегда. Сначала стереть с лица земли, а затем и из твоей памяти. А потом я ощутила боль. В левом боку кололо невыносимо. «Господи-боже! Что происходит? Что?!» Казалось, гигантский магнит кто-то к груди прижал — и теперь он притягивает сердце, замедляя бешенный ритм. «Тук-тук. Тук-тук. Тук. Тук…» В ушах — шум. Во рту — горечь. Ноги не держат. Земля, почему ты так ненадёжна?.. А холодные глаза приближаются, вытесняя собою мир… — Папа, нет! — На периферии. «Анжи, куда ты вмешиваешься, глупая?! Убегай…» Но сила магнита ослабла. Руки Джонатана плетьми повисли. Неужели он действительно по-своему любит Анжи? Неужели визгливый, испуганный, полный панического ужаса оклик способен его отвлечь? Был способен. Иначе я бы никогда не покинула прекрасный город Гадамес. Иначе бы сердце остановилось. Но жизнь пока оставалась мне. И Анжелас оказалась со мною рядом — Сумбурным порывом тонкая рука обхватила плечи. Миг невесомости, головокружение, тошнота… Тело в пустоте, ощущение падения без опоры… И удар. Путаюсь в платье, перекатываясь набок. Тонкая ткань перчатки разорвалась, и острый камешек прочертил на коже тонкую алую полосу. Рядом бледной куклой Анжелина раскинулась, а дальше, за нею — пламя. Языки огня вздымаются к небесам. Поздний вечер дышит диким жаром. Волшебным светлячком у лица вспыхивает искра, а за ней ещё одна и ещё, несколько касаются синего шёлка, оставляя на нём следы… Больше нет тупика, статуи льва и врага рядом. Зато огонь танцует в опасной близости, и, чувствуя его, кончики волос свиваются в упругие кольца. — Анжелас, вставай. Поднимайся. Слышишь? — Но сказать оказалось гораздо проще, чем это сделать. Земля ходила ходуном. Хотелось пить, а ещё свернуться калачиком, прикрывая голову руками, и закрыть глаза. Не устою на ногах. На шпильках не устою. Значит, должна ползти. И не думать о том, как попала сюда. К… К…. Это дом семьи Анвар пылает жарким пламенем. Это оттуда доносится женский счастливый, безумный смех. — Праздник души! Праздник души! И другой голос. Детский. Криком испуганным обрывается. Амэль?.. Пальцы находят тонкое запястье сестры. Рука холоднее льда. Встряхиваю с силой: — давай, Анжелина, ну же!.. Медленно ползти, сантиметр за сантиметром. Треск дорогого платья, гул огня, шуршание гравия… Мне бы сил справиться. Немного бы только сил. Тошнота отступает, и головокружение вслед за ней. Будто я прокатилась на экстремальном аттракционе, и теперь вестибулярный аппарат возвращается в норму. Мой аттракцион сейчас — выживание. Плевать, как мы попали сюда. Главное, можем двигаться. И дышать. Мы можем дышать!.. Пока что. Это ледяное «пока что» сжимает горло безумной паникой. Где же твоя хладнокровность, Малахова? Не уж-то поизносилась? С трудом поднимаюсь на колени и, хватаясь за стену противоположного дома, привожу тело в шаткую вертикаль. Подаю руку сестре — она отчаянно терзает шнуровку на груди. Корсет душит. Как и меня. Вот только не снять. Он — часть нижнего белья — чёрт бы побрал Надира со всеми его причудами! — Жарковато, да? — Я уже слышала этот голос. «Праздник души!» — выкрикивал он недавно. А теперь его обладательница стоит в нескольких шагах. Хрупкая, невысокая, облачённая в маленькое чёрное платье из лайковой кожи. Такие носят расфуфыренные девицы в ночных клубах. В таких красуются элитные бабочки ночи. Такое ловит блики пламени, подчёркивая соблазнительные формы. И пышная грива ярких алых волос вздымается порывами ветра. Одна прядь — длинная, идеально-прямая прикрывает тёмный кулон. Другой девушка поигрывает, лениво оглядывая помятых, усталых нас. Значит вот, какая ты, красноволосая ведьма. Вот, как улыбаешься, как уверенно стоишь на высоких каблуках. Я не знаю, что говорить и делать, да и Анжелас молчит, ведь это она вытащила нас из тупика. И устала. Смертельно устала. Мутный взгляд голубых глаз рассеян. Кажется, сестра слабо осознаёт, что сейчас происходит здесь. А я вижу всё слишком чётко, чувствую — остро. И отчаянно шарю руками вокруг себя. Мы ведь не можем быть одни. Если это не сон, на зарево пожара скоро сбегутся люди, примчатся машины… Гости удалились недавно. И Луи с Оскаром, Дамир. Они должны быть поблизости. Если только (вспомнились выстрелы) живы. — Мне не нравится твой взгляд, — протянула аловолосая капризно, и что-то твёрдое, словно незримая ладонь, сжало подбородок, вынуждая поднять голову. — Я — богиня. Я — совершенство. — Тупо щурюсь, оглядывая слишком яркие губы, чрезмерно длинные ресницы, точёный носик. А ведьма бесится. — Повторяй! — шипит сквозь зубы. — Я — богиня. Я — совершенство, — бормочу автоматически, не отдавая себе отчёта в том. — Не ты! — достойный лучшего слушателя визг. — Ну тише, Алина. — Чистый русский откуда-то справа. А голос ненавистный, ленивый, вкрадчивый. — Разошлась, разгулялась. Что хочешь сказать — праздник души? А время ли? — Джонатан Диккенс медленно прогуливается по тротуару. Будто лектор перед замершей аудиторией. — Троих сегодня угробила. — С укором. Без жалости. — Кончать пора. И убираться. Девчонку — огню. Дитя — мне. Останки не опознают. Так? И снова огромный, тяжёлый пресс накрывает грудь. И давит, давит невыносимой массой. И тянет, тянет, тянет тонкие нити — жизнь. — Сердечко стучит: тук-тук. Тук-тук, И кто-то летит на звук, на звук. А куколку — в пламя — гори, гори. Пылает как жарко смотри, смотри. Говорит ли Алина, поёт ли? Или мне это чудится? Я мешаю лишь своим присутствием. Гипотетически могу навредить. Оказалась не в то время не в том месте. Теперь меня убьют и сожгут. Не узнать, не опознать, не похоронить. Анжелину увезут куда-то, от глаз скроют. А может потом умрут и Джен, и Линда. Пиршество безумия. Если оно исходит от их силы? Если и рыжая станет монстром однажды? И будет бормотать колыбельную, раскачиваясь сомнамбулой над бессознательным телом. «Сердечко стучит: тук-тук, тук-тук, и сети плетёт паук, паук. И кто-то пылает — смотри, смотри. И жарко, и ясно гори! Гори!» Я в невесомости. Парю, покачиваясь лодочкой на волнах. Кто-то осторожно держит мою руку, сжимает слегка. Так, словно хочет сказать: я здесь, я рядом. Пальцы надавливают сильнее, сильнее… я чувствую шорох, звук шагов — и вращаюсь. Будто бельё в стиральной машине. Лёжа на спине. По кругу. Центрифуга — невыносимая пытка. Отчаянно пытаюсь остановиться, но двигаюсь ещё быстрее, и быстрее… ещё. Ещё!.. Кромешную тьму разрезают всполохи. Огни, как софиты на сцене — красный, зелёный, голубой… Смазываются, смешиваются — ослепительно-белый, нестерпимо-жёлтый, солнечно-золотой… Вспышка… И рваный вздох! — Лежи… лежи. Ты потеряла много сил. Не поднимай голову. — Голос мягкий, приятный. Как у детского врача. И слова такие… словно я в больнице. Может всё минувшее — обыкновенный бред? Веки смогла поднять с трудом. Тяжёлые и липкие, они не желали размыкаться. Но старания мои в туне не канули. Белый потолок выложен плиткой по краю. В центре — ярко горящая люстра с десятками хрустальных сосулек, висящих вниз. В детстве любила сбивать такие палкой. А потом получала от отца. Знатно получала. И от мамы тоже. Но здесь все на месте. Считаю: «одна, две, три…» Лежу на чём-то шершавом, узком. Наверное это — офисный диван из тех, плюшевое покрытие которых испещрено тонкими выпуклыми полосками. Но подушка под головой мягкая, упругая, лавандой пахнет. Аромат не очень сочетается с кофе и мужским парфюмом. Но разве же это важно? Мужчина сидел в кресле. Высокий, статный, с сильными руками и аккуратной причёской, он казался то ли большим начальником, то ли успешным карьеристом, но смотрел странно. То ли с заботой, то ли с безумием — не понять. — Где я? — горло першит. Наверное от того, что наглоталась дыма. — Анжелина где? — Спит. — Ответ короткий, сухой. И эмоций почти в нём нет. — Как спит? — На боку, на спине — не знаю. — поднявшись с места, мужчина щёлкнул рычагом электрочайника. — Ей нужно восстановить силы к утру. А потом вы обе вернётесь в Гадамес. Наверное, вода была уже горячей, ибо забормотала очень быстро. Почти через миг. Обе вернёмся в Гадамес. Это — хорошо? Если вспомнить пожар — не очень. Кто те трое, кого угробила ведьма с алыми волосами? Амэль, Анна-Луиза, Надир? Или я ошибаюсь? — Не читаю твоих мыслей, но вопросы вижу по лицу. — Привыкшая думать и общаться на двух языках, будто на родном, я лишь сейчас поняла: со мной говорят по-русски. — Сначала представлюсь. Меня зовут Александр. Фамилия тебе ничего не скажет. Смысл её называть? Сейчас я сделаю тебе чашку кофе, принесу блины с джемом и фруктовый десерт. А потом мы поговорим о многом. Ты ответишь на мои вопросы, я — на твои. И всё будет равноценно.