Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Меня разбудила музыка. Нежное арпеджио мягко коснулось ушей, навивая мысли о едва знакомом мотиве, первой низкой нотой в мелодию влился гудящий бас, а в следующий миг я подскочила, сбитая с постели гремящим взрывом тяжёлого, атмосферного рока. И дёрнул же чёрт на звонок поставить. Вот чтоб какую-нибудь колыбельную выбрала. Так нет же… — Алло, — прозвучало обиженно и сердито. В трубке царило молчание и, встряхнув невинный аппарат, я повторила: — алло. Говорите! — А ведь мне точно снилось что-то хорошее. Вот только досмотреть сегодня удастся вряд ли. — Кристина, здравствуй, — произнёс наконец голос Луи. Я закатила глаза. Сам по себе последний разговор с ливийцами связался со смертью Игоря. Но ведь Анвар не виноват в том, что от звуков его голоса меня бросает в нервную дрожь? — Что-то случилось? — отбросив с лица спутанные беспокойным сном пряди, не глядя нашарила удобные домашние тапочки. — Или ты так просто звонишь, поговорить? — Поговорить, — откликнулась трубка эхом. — Быть может я зайду к тебе? Сегодня. На кофе. — Кофе? — зашумела вода, и, пытаясь проснуться, я принялась массировать лицо холодными влажными пальцами. — У меня… — представила раскрытый ежедневник, силясь вспомнить, что запланировано на этот день, и едва не завизжала от радости. — Я не могу, Луи, прости. Встреча группы — у нас новый участник, да и ещё дела… есть. — Верю. — Голос собеседника будто потух, а затем с новым воодушевлением поднялся на несколько тонов. — Хочешь, до студии провожу? Вздохнула. — Честно, Луи? — Честно. — И пауза ожидания. — Не хочу. Клавиша сброса податливо качнулась под пальцем, а через миг я бросила серебристый телефон на подлокотник кресла. К чему давать надежду человеку? Да, он потерял всех, кто был ему дорог. Но обязана ли я теперь держаться рядом, если у меня самой никакого желания нет? Ведь и я уйду однажды. Лучше так. Сейчас. Пусть примет утраты, переживёт и забудет. В конце концов Луи — мужчина. По крайней мере, мне хочется верить в это. «Улетела с Норой. Линии будущего просмотрела. Всё будет нормально. Твой кофе под щитом на плите, пирожное — в холодильнике». Вытащив записку из-под магнитика с огромным бананом, улыбнулась — Анжи снова умчалась вершить добро, а мне, видимо, светит участь домохозяйки. А что делать? Свободное время есть, силы тоже. Тряпку в зубы, ведро в руки, и воюем с вражеской пылью. Чем не занятие на первую половину дня? Трудовой десант решено было открыть торжественной утилизацией скопившихся за последние дни отходов. Коробки, фантики, абрикосовые косточки и всякая кожура… Я бодро помахивала увесистой весьма ношей, топая к коричнево-красной группе мусорных баков, выстроившихся в ожидании за углом. Все любимые песни родного мне коллектива были давно перепеты и надоели, так что насвистывала я незабвенный деревенский фольклор, никак не ожидая сколько бы то ни было важной встречи. А он караулил на лавочке у подъезда. Мрачный, всклокоченный, будто огромный ворон, и карканьем-кашлем меня встречал. Едва завидев и заслышав едва, встрепенулся, крыльями-руками взмахнул: — Кристина! Моя прекрасная незнакомка… — И тихо замер. — Здравствуй, Луи, — нехотя улыбнулась я. Говорила ведь и просила ведь — не послушал. — Ты всё же на кофе или решил меня проводить? — Ни то и ни то. — Он поднялся. Почти по-прежнему, почти по-дружески, но я вздрогнула. Ассоциативной цепочкой связался с ним нож и сивушный смрад. Огненная вода — враг мне. Она отнимает, она калечит и убивает. — Что же тогда, Луи? — Ты после всего, случившегося с нами в Ливии, не звонила. Сама не звонила. А я думал: у нас есть надежда. Пламя вспыхнуло памятью. Я вздохнула. — Боже, Луи, прости… — И присела на лавочку, где ранее он сидел. — Знаешь, ты верно пришёл. Нам действительно поговорить стоит. — Запнувшись, мыском принялась выводить неясные руны никогда не существовавшего алфавита. — То, что ты сделал для нас… это неоценимо. То, что произошло — трагедия, которую пережить практически невозможно. И я понимаю… — Понимаешь? — Вспылил. — Да что понимаешь ты?! — Пытаюсь, да. И не могу. Луи, я не могу, — голос невольно повысила вслед за ним, — быть тебе здесь поддержкой. Кто бы меняя наставил и направлял. Ты меня без году неделю знаешь. Это не так уж важно. — Не важно? Не важно?! — прокаркал. Господи, какое странно далёкое ощущение дежавю. — Ты просто хочешь оставить меня с бедой потому, что это для тебя — тягость. — Да, Луи, — задохнулось. — Это ужасно, но всё же «да». Я в бедах по горло — пойми меня, умоляю! — не нужно оно ни тебе ни мне. Работай, учись. Время залечит раны, время всё по местам расставит и станет… А потом меня вздёрнули, больно за предплечье схватив, и к стене прижали. — Ты — моя рана, — шептал Луи. — И ты кровоточишь, ты болишь, ты сводишь меня с ума. Я не успокоюсь, не успокоюсь без тебя. Прошу… Прошу: уедем… Я вздрогнула: — Пожалуйста, отпусти. А он всё шептал: «уедем», — пока не разжались пальцы. Не помня себя от стыда, вины и ставшего нормой страха я метнулась к спасению — домофону. По лестнице пробежала, едва дыша, а в квартире, с порога, вцепилась в тряпку. Будто в единственно верный щит. Тереть, тереть до скрипа, до идеальности зеркала, посуду тереть, и полки, да хоть и стены. Только бы не думать, не думать о Гадамесе, только бы не думать, не думать об Анваре, его семье… Мне стыдно тысячу раз. И тысячу раз мне больно. Ему, конечно, больней сто крат, но что изменить могу? У меня агентства, иные, группа и Джонатан. Принять Луи, позволить ходить за мной — снова подвергнуть риску. А я не хочу больше, я не могу так. Отгородиться только бы, отстраниться… Но не забыть. Если продолжу думать, за смерти от рук Смирновой попробую взвалить на себя вину. А мне со своим совладать бы. Мне бы со своим справиться… И тёрла до блеска, до стерильности с маниакальным упорством тёрла. А потом, в идеально чистой квартире стоя, автоматически забирала волосы в низкий хвост. И одежду, и туфли искала автоматически. «позабыть о Луи Анваре», — шептала мантрой. И, подходя к зеркалу, ладонью отражение гладила, утешая. Луи прекрасный и сильный. Справится и один. Справится, как бы ни было. Эту страницу пора закрыть. И ключи взять, и снова выйти в назойливый летний зной. И снова насвистывать. И, господи, улыбаться. *** В студии «Morning Star» царило оживление. С минуты на минуту в нашу обитель должны были пожаловать заграничные гости, а мы, несчастные, узнали об этом лишь сейчас, и теперь впопыхах пытались привести творческий хаос в более-менее упорядоченное состояние. — Вообще, этот сюрприз вам подбросила Анита Девидсон, — вещала упёршая руки в боки Самойлова, возвышаясь королевой спокойствия в окружающем её бардаке. — Коллектив, который пожалует сюда, сравнительно молод. Старше вас всего на год, что играет немаловажную роль. За первые месяцы своего существования «Неотразимые» сумели завоевать внимание немалой аудитории. — «Неотразимые»? — запутавшись в шнурах, Диана выронила ворох зажатых подмышкой листов и присела собирать их, абсолютно случайно зацепив стоящий не на своём месте хет*. Дребезжащий звон разнёсся по студии, и Света повысила голос: — Да. Именно по-русски. Шарм их в этом. Англоязычных песен у группы чуть, зато русских — практически весь репертуар. В то время, как вы — коллектив наоборот, так сказать. Недельку поработаете вместе, глядишь, хороший проект выйдет. Так? Вопрос остался риторическим. Сквозь приоткрытое окно донёсся короткий автомобильный гудок, и, махнув нам рукой, Самойлова двинулась встречать долгожданных гостей. Ощущая себя первоклашками у директорского кабинета, мы заняли места, чинно сложив белы рученьки, и всем составом, не сговариваясь, принялись сверлить дверь взглядами полных ожидания глаз. Послышался цокот двух пар тоненьких каблучков, приглушённый голос Самойловой, тяжёлые мужские шаги, и первой в залитое ярким солнцем помещение шагнула коротко стриженная фигуристая брюнетка в летних сапожках до колен, украшенных шипами джинсовых шортах и пёстрой рубашке с рядом нескромно расстегнутых на груди кнопок. Сделала несколько шагов, пропуская идущих следом, и обвела студию внимательным, даже, казалось, слегка настороженным взглядом. Я поймала его случайно. Ощутив это, брюнетка сощурилась, и я непроизвольно моргнула несколько раз. Боже, что за глаза?! Небесно-синие, словно капли аквамарина и огромные, как будто нарисованные неведомым умельцем на чистом холсте. А вокруг зрачка узкой змейкой лазурный ободок обвился. И, что это? Неужто и впрямь он светится, мерцает, пульсирует дыханию в такт? — Hey, guys! * — подняла ладонь в приветственном жесте, и тут же добавила по-русски да так, что акцент я практически не уловила: — привет, ребята! — Welcome! Make yourself at home, * — гостеприимно улыбнулась я, обводя рукой помещение. Одну его часть мы освободили загодя, и, в тесноте, да не в обиде, там расположились заранее привезённые инструменты «Неотразимых». — Я — Кристина. — Последовав примеру гости, проявила знание языков я, — мой коллектив: Анжелина, Антон, Амалия и Диана. — Слыша свои имена, ребята поднимали ладони. Одна лишь царица ударных воинственно запустила в полёт деревянную палочку и, прокрутив в пальцах, перехватила другой рукой. — Рада знакомству. Кэт, — улыбнулась гостья, и на миг лазурный ободок расширился, занимая почти всю радужку. — Этот оболтус в Адидасе — наш ударник, Алекс. — С картинным поклоном вышеназванный плюхнулся на круглый вращающийся стул, сдёрнул яркую кепку, и длинные растрёпанные вихры тотчас упали на лоб, лишая меня всякой надежды поймать заинтересовавший взор. — Бас-гитарист Карл прячется в углу, — продолжала Кэт тем временем, — а Джейкоб повис на телефоне. Придёт — сам представится. Не против? Пока ждали, всмотрелась в лицо Карла. Из-под широких тёмных бровей на меня с застенчивой наивностью воззрились два бледно-голубых глаза. Тёмно-синие ободки в них почти слились со зрачком, но всё же я видела их — мерцающие, волнительные, живущие собственной, не поддающейся объяснениям жизнью. А потом дверь распахнулась, и на одно лишь мгновение я забыла, как дышать. Высокий, стройный парень с тёмными вихрами и видневшимся за спиной чехлом застыл в проёме, не решаясь сделать шаг. Взгляд выразительных глаз цвета летнего неба, казалось, вынул мою душу, и теперь она плясала в лазурных глубинах занявших половину радужки лент. — Кэт, Светлана, «Morning Star», я должен извиниться. И представиться, пожалуй. Джейк. Для друзей — просто Джейк. Голос. Как же знакомо он прозвучал, влился в уши урчанием тёплого кота, и внезапно выплеснулся ведром ледяной воды вместе с тёмной волной, неудержимым потоком хлынувшей из омута страшной памяти. Поздний вечер, переулок, кровь Игоря на руках… «Вам нужно уходить, девушка», — тихие слова по-английски. Могу ли я ошибиться? Или всё же нет? — Рада знакомству, — улыбнулась как можно шире. Показалось, или во взгляде Джейка то же узнавание, что в моём? Но не сейчас. Вопросы смогу задать позже. Разве что… — Как давно вы в городе, Кэт? Хорошо ли устроились? — Неделю почти. — Удобно разместившись за синтезатором, брюнетка поправляла микрофон. — Света с жильём подсобила. А вот экскурсию не провела. Жаль. — Так мы проведём, — тотчас предложила Диана, за что была вознаграждена одобрительными кивками. — Только после официальной части, — безапелляционно вмешалась Самойлова. — Сравниваем силы, делимся материалом, заключаем контракт, а дальше… Но закончить директор так и не смогла. С оглушительным звоном широкое окно разлетелось вдребезги, осыпая мой коллектив десятками мелких осколков, и алой молнией в помещение вторглась полностью обнажённая Смирнова. Словно во сне я видела, как одним щелчком пальцев Анжелина сотворила купол незримого щита, спасая нас от неминуемых увечий, как побледнела Диана, зачем-то хватаясь обеими руками за складной пюпитр, и как, пытаясь подняться, на стуле отчаянно дёргался прикованный чужой волей Антон. А Смирнова, казалось, исполняла дикий, исполненный первобытного ужаса танец. И в голос рыдала маленькая девочка, прижатая к стройному женскому телу нечеловечески сильной рукой. Восемь ударов сердца длилась сумасшедшая пляска, а потом рыжей хищницей Анжи бросилась на незваную гостью. Бросилась и, хрипя, врезалась в угол забитого всякой всячиной шкафа. Попыталась вновь, но лишь забилась выброшенной из воды рыбкой. Дальше всё мерцало, то становясь видимым, то исчезая с глаз. Дьявольский хохот оборвался на внезапно высокой ноте, тотчас перейдя в низкий, утробный рык и, удобнее перехватив маленькую заложницу, Смирнова метнулась к нам. Споткнулась, наткнувшись на незримую стену, обернулась зверем, почуявшим новую кровь, и попятилась. Скрестив руки на груди, прямо перед ней возвышался нарочито расслабленный Джейк. — Ребёнка оставь. — Приказ, не терпящий возражений, но ответом — испуганный детский визг. Содрогаясь, девочка корчится, мучительно пытаясь сделать вздох, а я вижу лишь глаза. Огромные, яркие глаза, полные смертельного ужаса, и они навсегда становятся частью неистребимой памяти. Так выглядит Праздник Души. Так выглядит сила в руках безумцев. Господи, неужели моя рыжая Анжелас может точно такой же стать? — Тварь! — возглас Кэт, рывок из-за зависшего в воздухе инструмента. Неясный свет заливает помещение, и от невыносимой боли моя голова раскалывается на куски. Так вот зачем эти ободки. В них, завораживающе волшебных, живёт смертоносное пламя, чтобы внезапно выплеснуться, превращая всё вокруг в ад. — Не надо, Кэт! Убьёшь всех здесь! Успокойся! — простирает ладони Алекс, но рык Джейка вынуждает его замолчать. — Карл, уведи её. Быстро. Ал, с ними! — Что происходит? — дрожащий голос Светки отвлекает меня на миг, но, кажется, его не замечает никто. Кроме алой молнии с безумным взглядом. Второе окно разлетается не менее феерично, словно ожив, в уши врезается испуганный детский крик, и только я вижу одинокий босоножек на тонкой шпильке, брошенную на пол девочку и яркую кровь, тонкой струйкой сочащуюся из рассечённого виска Анжи. Слишком много всего. Слишком быстро. Осознать бы, обдумать бы, расставить бы по местам, но, внезапно очнувшись, самый важный вопрос хриплым, исполненным ужаса фальцетом выдыхает Антон: — Света! Света, вернись!!! Куда ты? И, сама не зная почему, я проваливаюсь в горячее, склизкое ничто.