Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Я знаю, что такое безумство толпы — десятки раз видела взлетающие вверх руки, читала восторг в устремлённых ко мне взглядах и, сама не желая того принимать, наслаждалась толикой кратковременной власти. Мой голос срывался на крик, сливаясь с пронзительной партией гитары, и неистовый человеческий океан волновался в сумасшествии горячей эйфории. Мой голос становился центром вселенной, единственным солнцем, путеводной звездой, и сама я сверкала, протягивая себя на беззащитно раскрытых ладонях. То были минуты моего триумфа, осознания собственной значимости и таланта. То было моё время. А сейчас толпа была другой, и, в бессилии сжимая заледеневшие пальцы, я наблюдала истинную мощь неконтролируемого ужаса. Сперва они сходили с ума поодиночке — женщины, мужчины, подростки и ребята лет шести мчались к воде с исполненным восторженной радости криком, подпрыгивали, будто пытаясь поймать что-то, видимое лишь им, и внезапно пускались в пляс, осыпая себя фонтанами радужных брызг. Пытаясь поймать детей, матери беспомощно разводили руки и застывали вдруг, чтобы спустя один лишь вздох со стеклянными глазами броситься играть в незримый мяч. О Джен я забыла лишь на мгновение. Забыла и прокляла себя сотни раз, пытаясь вырвать запястье из крепкой хватки мужских пальцев. — Джейк! Джейк, да пусти же, чёрт бы тебя побрал! Недоумение в глазах цвета летнего неба, и ладонь податливо разжимается, позволяя мне метнуться туда, где ещё секунду назад виднелась яркая макушка Джен. Босые ноги утопали в горячем песке. Смотря лишь вперёд, я несколько раз споткнулась о брошенные в беспорядке вещи и, потеряв равновесие, упала, больно подвернув ногу. Вокруг творился хаос, и имя той, что его устроила, не требовалось произносить вслух. Как скоро алая молния проявится здесь? Придёт ли одна? На миг показалось: взгляд выхватил из толпы очертания знакомого силуэта. — Джен, — слетело с губ, но чьи-то чёрные плавки бесцеремонно заслонили обзор. Кто-то сжал плечи, дёрнул к воде, вынуждая подняться на ноги, и получил в солнечное сплетение. Голова разрывалась от потустороннего гула. Он был повсюду, нагоняя безумный страх. Из последних сил борясь с желанием бежать, спасать собственную шкуру, я расталкивала одурманенных людей, выкрикивая одно, казалось, потерявшее смысл в какофонии звуков имя: «Джен! Джен!» Почему же внушение не распространяется на меня? Почему одна лишь я мыслю здраво, не поддаваясь общему сумасшествию? Но времени искать ответы не было. Толчок в бок, новое падение, и я буквально врезаюсь лицом в яркую сумку. Наши вещи? Неужели, кружа по территории пляжа, я абсолютно случайно вернулась к исходной позиции? Но ведь забрать своё лишним не будет? Одежду и полотенца сгребала не глядя вместе с песком и чьими-то зелёными тапками. Разве было время разбирать? В воде плясали люди. Брызгались, дрались, отнимая друг у друга пустоту, горланили песни и исчезали в глубинах, чтобы больше не появиться. Господи, ведь сейчас они не думают о безопасности! Сколькие тонут молча, не подозревая даже, что происходит с ними? А там подростки, женщины, дети… «Ты не сможешь помочь каждому», — здравая, обжигающе холодная мысль. Как бы ни было страшно, как бы ни было больно, свои — в первую очередь. Так бывает всегда, и изменить что-либо не в моих силах. А потом я наконец её узнала. Ринулась, пробиваясь сквозь толпу, и изо всех сил встряхнула за плечи счастливо улыбающуюся Джен. — Посмотри на меня! Посмотри на меня! — Замах, удар — ладонь оставляет на лице заметный след. Ещё и ещё. Ответом — стеклянный взгляд, и сестра пытается вырваться, отбиваясь шипящей кошкой. — Ты что творишь? Ты что творишь?! Эй! Но я молча тащу её прочь. Спасибо тебе, Полторацкий, за то, что шутя научил заламывать руки. Спасибо тебе, пап, за то, что в детстве я не хуже мальчишек дралась. Справилась бы иначе? Нет. Да и сейчас сил мне едва хватает. — Успокойся же ты, идиотка! — выкрикиваю, теряя терпение, и останавливаюсь в тот миг, когда в уши врывается задорный, не один раз слышанный смех. Разбрасывая песок и чужие вещи, с неба обрушивается алая молния и хохочет, хохочет, безумно хохочет, сбивая с ног не имеющих воли к сопротивлению людей. — Бог ты мой! — выдыхает Джен, выводя меня из оцепенения, и я с облегчением вижу, как в большие карие глаза возвращается живой блеск. А Смирнова неожиданно врезается в землю, и потусторонний гул бьётся в каждой клеточке моего тела. Четыре фигуры слаженно окружают алую чертовку. Все мы — единственные, кто твёрдо стоит на ногах. Что с людьми? Спят ли они? Живы? Что-то творится там, у самой воды. То исчезая, то появляясь вновь, иные кружат неописуемым танцем сражения сил, а я не могу отвести взгляда. Рядом дрожит потерявшая привычный образ Джен — сейчас у меня нет сил объяснять ей что-либо. Да и как, если сама всего до конца осознать не сумела? Вырвавшись из круга вдруг, алая молния окружает себя живым щитом. Покачиваясь, люди сцепляют руки, а к моим ногам с невидимой высоты падает облачённое в строгий костюм тело. — Светка? Ты? В ответ — слабый, жалобный стон, и директор поднимается, пошатываясь на босых ногах. — Скажите, а что, собственно, было? Но я не ответила. Что-то изменилось там, у самой кромки песчаного пляжа. Окутанный алыми волосами силуэт бесследно исчез, и не Смирнову держали в шесть рук, прижимая лицом к нагретому песку. Распятая по рукам и ногам, истерически билась Кэт, а мне казалось, боковым зрением я вижу невыносимо яркое сияние цвета прекрасной лазури. В нём — неизбежная смерть. Без вопросов и промедления я должна уйти. Уйти, забирая с собою тех, кто неуверенно переступает с ноги на ногу рядом. Иначе… Но об этом лучше не думать. Место безмятежного отдыха, ставшее полем необъяснимого боя, исчезает за синим заслоном железных ворот. Надеюсь, ты сможешь пролить свет на происходящее, Александр. — Чертовщина какая-то… — растерянно, по складам выдохнул Полторацкий и внезапно с размаху шарахнул ладонью по столу: — Да не может такого быть, Саня, не может! Сколько мы с тобой в одном сортире плаваем? Сколько? И чтоб ты, да хоть раз… — Ты хотел сказать, работаем в правоохранительных органах? — поправил Александр меланхолично и, поднявшись с места, принялся медленно опускать белые полосы жалюзи. — Если так, то да, не один год сотрудничаем, но мне не было резонов тебя посвящать. — Посвящать… да иди ты лесом, Саня, — махнул рукой Серёга, всем своим видом демонстрируя не то крайнюю степень возмущения, не то вселенскую обиду. — Ты с агентством своим и семейкой — ладно, а что мне с пляжем делать? Как это назвать?! Как?! Массовый сердечный приступ? Полторы сотни отдыхающих вошли — и не вышли. Что с ними делать прикажешь? — Официально передай дело мне, а сам бери Самойлову и иди отсюда. Шок лучше переживать вдвоём. В постели. — И непристойно подмигнул развалившейся в просторном кресле Светке. Я, к слову, сидела рядом с ней, поочерёдно бросая в рот ломтики засахаренных фруктов и тёмные сладкие черешни. За окнами давным-давно кружился бархатный вечер, но Москва не спала. Горожан взбудоражили неожиданные вести — в полдень на одном из пляжей по неведомым причинам погибло больше ста человек. Место происшествия до сих пор исследовали медики и водолазы, а мы собрались в ярко освещённом кабинете, прекрасно зная имена виновных, но не желая во всеуслышание о том кричать. Тихо поднявшись с насиженного места, я отёрла салфеткой руки и, приоткрыв украшенную золотой табличкой дверь, выскользнула в коридор. Там, подпирая плечом стену, замерла Нора. — Группа… как? — проронила я вместо приветствия. Она опустила взгляд. — Кто как. Марина нервничает, уйти хочет. Ребята твои вроде ничего. А вот Джен… да, что говорить. Её всё ещё Анжи обрабатывает. Минутка-другая, и сама всё услышишь. Так оно и получилось. — Ну это вообще нечестно! — глас пёстрой вышел из ещё одного кабинета раньше обладательницы, и лишь спустя три слова названная сестрица показалась вслед за ним. — Я хочу барьер, — припечатала она безапелляционно и ткнула пальцем в сонно позёвывающую Нору. — Ты знаешь, как его достать? — Боги, нет! — простонала растрёпанная Анжелина, но госпожа-павлин уже расхаживала взад-вперёд, строя предположения. — Можно взяться за оголённый провод, с крыши прыгнуть или… Сестрица, вот! Что, если меня трактор переедет?! — Больная! Господи, ты больная! — то ли восхитилась, то ли изумилась Нора и, не желая принимать участия в дальнейшем разговоре, исчезла. — Что-что. Суицид, — буркнула Анжи раздражённо. — Дурью не майся, Джен. Кому, скажи, это нужно? — Мне, — широко улыбнулась та и вдруг обиженно поджала губы. — Легко тебе говорить — летаешь, невидимой становишься. А я? Я что? Неужели мне не положено? — Дженифер, успокойся. — Это из своего кабинета показался Александр. — Есть люди, которым не дано. — И, хмыкнув что-то невразумительное, закрыл дверь. Вот только мы с Анжелас прекрасно знали: если Джен что-то себе надумала, отговорить её не выйдет ни за что. Но всё же рано утром пассажирский авиалайнер поднялся в воздух, унося леди Льюис в родные края, и на чело Анжелины упали тёмные тучи. Излучая мягкий жёлтый свет, маленькая микроволновка добросовестно разогревала наши бутерброды, а за столом сидела Анжи и, опустив взгляд к собственной тарелке, планомерно дробила покрытый золотистой корочкой сырный пирог. — Зря отпустили, — пробормотала она наконец. Бросила вилку, поднимаясь. — Глупостей ведь наделает, Криста. Я точно знаю. — Думаешь, Джен способна жизнью рискнуть? — схватила свой бутерброд я, и тотчас бросила назад, обжёгшись. — Уверена. — Тогда почему всё ещё здесь? — вопросительно выгнула бровь я. — Ты как минимум должна заказывать билет на ближайший рейс. — А как максимум? — никаких эмоций. Кажется, сестра не рассматривает вариант серьёзно. — На крыльях способностей лететь, конечно. — Ещё одна попытка, и я всё же перетащила бутерброд в свои угодья. — Хотела бы, но… — Подняв вилку, Анжи без аппетита склевала ломтик пирога. — Как я могу оставить тебя одну? Ты ведь просто слабенький человек. — Которым прожила восемнадцать лет, как и ты, — возразила я здраво. — Тогда в твоей жизни не было Смирновой. Резонно, но всё же возражаю, ощущая, как комочек волнения вытесняет остальные чувства: — А ещё не было Норы, Эдгара и Александра. Они сумеют защитить меня, Анжи. А ты лети. Главное: спасти Джен от неё самой. Так ведь? Собеседница промолчала. Кивнула с благодарностью, и в больших голубых глазах я прочитала искреннее, доброжелательное: «Так». А через полчаса осталась одна. В квартире стало непривычно пусто и тихо. Оказывается, я успела от этого отвыкнуть. Включив телевизор, устало рухнула на диван. — Что это — неведомая болезнь, массовое отравление или теракт нового уровня? — вещала с экрана одетая в красное платье девушка. — Ещё не выяснены обстоятельства гибели полутора сотен человек, что отдыхали вчера на лучшем городском пляже, а Москву сотрясает новая весть — смерть тридцати покупателей, двух охранников и одного кассира в супермаркете «Добрый Друг». Кто за этим стоит — неизвестно, но мы призываем всех вас к спокойствию и осторожности. Вполне вероятно… Но дальше я не слушала. Щёлкнула пультом не глядя и, подперев подбородок кулаками, призадумалась. Александр говорил мне: всех этих людей убила не Смирнова, говорил, что расскажет всё позже. Но когда? Пролистав контакты, выбрала нужный. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Что же, ожидаемо. Вот только что делать мне? Ведь это для Анжелас я храбрилась, пытаясь показать: ничто мне не страшно, а теперь озираюсь по сторонам, ожидая подвоха даже от красующегося на кухне букета. Может, всё-таки позвонить Луи? Не успела. Будто желая развеять пригревшуюся под моим боком апатию, в руке мелко завибрировал телефон. — Вообще обалдела? — донеслось из мембраны гневное, стоило поднять трубку, и я возликовала. — Балдёж — послеродовое состояние коровы, — прогнусавила в аппарат, и закричала, оглушая подругу на том конце: — Привет, Катька! Сколько лет, сколько зим! Нет, я вовсе не алкоголик. Просто есть в мире такие люди, выпить с которыми стыдно, а отказать — страшно. Вот и приходится выбирать меньшее из зол. «Почему стыдно?» — спросите вы. Да потому, что чем сие кончится — неизвестно. Но и страшно, ибо вместе с Катериной мы и на трезвую голову таких дел наворотить можем — без бутылки не разберёшься. К тому же, как можно сказать «нет» сладкому шоколадному ликёру, конфеткам с вафельной крошкой и клубничному торту с нежным безе? Конечно же, были разговоры о своём, девичьем, были воспоминания и беззаботный смех, ведь по-другому сложиться не может, если в замкнутом пространстве встретилась пара старых закадычных подружек. Домой возвращалась затемно — счастливая, хмельная и, казалось, непростительно забывшая об омуте мира иных, затягивавшим под толстый, смертельно опасный лёд чужой грани. Может из-за этого не среагировала сразу, когда путь преградила облаченная в кожаный корсет девушка с волосами цвета алых роз? — Кого вы притащили? — процедила Смирнова сквозь ровные ряды жемчужных зубок, и внезапно я ощутила, что не могу пошевелить даже пальцем. — Мы… не… — произнесла с трудом. — Вы — да, — передразнила иная. — Семейка солнечных. Откуда они? — Щелчок пальцев, и путы давящей силы сжимают грудь. — Я спрашиваю: что ты знаешь? Губы дрожат. В душе — подпитываемая огненной водой ярость. — Ничего! — в миловидное личико. И втягиваю воздух с хрипом. — Да сколько можно? Судьба, что ли? — из-за спины насмешливый голос Джейка, и уже в другом тоне, с угрозой: — Пошла вон, иная. Я сказал, пошла вон! Не знаю почему, но на какой-то миг я ощутила себя нашкодившим котёнком. Ссутулила плечи, опуская взгляд, и стояла, мысленно радуясь лишь тому, что тело вновь мне подвластно. Джейк молчал. — Всё хорошо? — спросил наконец, когда тишина неприлично затянулась. Кивок. — Да. Спасибо. Добрая улыбка, и тёплые пальцы на сгибе локтя. — Проводить? Смахнув с глаз непокорные пряди, всмотрелась в лицо иного с сомнением. — Не знаю, Джейк. Может, лучше сама? Обидный смешок. — А вдруг тебя снова придётся спасать? Наверное, виноват был алкоголь, а может, и запоздало появившийся в солнечном сплетении ужас от встречи с Алиной, но, отступая, я выпалила на одном выдохе: — От тебя? — и, круто развернувшись на каблуках, двинулась прочь. — Обидно, — донеслось в спину. — Но, позволь, провожу всё-таки. Вдруг окажется, что на тебя не только женщины охоту ведут. — Да, — бросила через плечо, остановившись. — Не только. Есть ещё один экземпляр. Уж слишком часто мы с ним в огромной Москве сталкиваемся. — Оу! Да никак я, — развеселился чему-то Джейкоб. — На такую девушку и поохотиться не грех. Но, серьёзно, какой мне резон? — Почём мне знать? Опрометчиво будет просто гулять под ручку с тем, кто оказался в числе немногих выживших на том пляже. — Опрометчиво? Может. — Подняв ладонь, Джейк поправил воротник джинсовой куртки. — Значит, думаешь: всех их убил я? — Не ты. Но, может… — запутавшись, опустила глаза. — Может кто-то из твоей… группы?.. — Семьи, — поправил он сухо. — Группы, семьи — какая разница? — вспылила я и лишь потом осознала суть произнесённых слов. А Джейкоб тем временем продолжал, и ободки цвета чистой лазури мягко пульсировали, слегка светясь. — Хочешь знать — слушай. Всё равно ведь от покровителя вашего выяснишь. А, может, и нет. Так вот. Все те люди — жертвы моей сестры. Кэт убила их. Вот точно такими же глазами уничтожила. А могла бы сжечь — да я не дал. Это ужасное зрелище — веришь? — на мгновение потусторонний гул захватил меня целиком, взор застлала чёрная пелена, и резким толчком тело врезалось в мягкую гору подушек. Скрестив ноги, Джейк сидел напротив в моей собственной квартире, продолжая говорить в том же тоне, словно ничего странного не случилось. — Об иных тебе рассказывали, но никто не говорил, что бывает, если иной отказывается от пищи или собирается умереть. Тело человеческое — невообразимая вещь. Износившись в одном состоянии, оно способно перейти в другое. Нужно лишь подтолкнуть, влить частичку новой силы. Вероятнее всего, она приживётся, и в свет придёт кто-то сильнейший. К примеру такой, как я, как моя сестра и братья, как тот, кто однажды меня спас. — Зажмурившись, казалось, он силился что-то вспомнить, и продолжил, лишь сделав глубокий вдох. — Мне четыре было. Плохо помню то время. Мама рассказывала. Не раз. Говорила: малыш Джейк болел сильно, в лихорадке бился, а потом просто исчез. На целых полгода, чтобы вернуться другим, сильным ребёнком со страшными двухцветными глазами и длинным-длинным письмом. Ночь гуляла по Москве в мягких домашних тапках, а человек напротив улыбался и говорил так, словно мы давно были старыми друзьями, способными доверить друг другу всё. — Я до сих пор благодарен тому, кто подарил мне вторую жизнь. Жаль, имени не знаю, да и лицо помню смутно. Кажется, то был мужчина. Или нет? В письме он рассказывал о моих новых способностях. Говорил, что питаться я буду солнечным светом, а в пасмурную погоду спасусь ультрафиолетовыми лучами. Говорил: убить меня просто и беречь потому нужно. Разрешал пить сок, когда захочу, и чай по праздникам. А ещё просил не злиться по пустякам, из себя не выходить наказывал. Я, мол, могу так всех, кто мне дорог, уничтожить. — Как называть таких, как ты? — спросила я тихо, ощутив, что Джейк больше говорить не станет. — Иные? — Дети солнца. — И лёгкая полуулыбка с оттенком печали. — Через два года пьяный автомобилист сбил Кэт. Уверен: благодетель у нас один. Вот только она вернулась быстрее. Всегда дерзкой заводилой была, и это не в лучшую сторону вылилось. Если я мог держать в узде свой гнев, то сестре это не удавалось. Она убивала, а я заметал следы, уничтожал улики, успокаивал и старался быть рядом. До тех пор, пока жертвами не стали братья. — Судорожно сжав подлокотники кресла, рассказчик подался вперёд, а я невольно отпрянула, наблюдая, как танцуют воспоминания на грани лазури и неба. — Мы спасали их тайком от родителей. Достаточно взрослыми были, чтобы понять: Кэтрин не простят. Так оно, собственно, и вышло. Четыре года понадобилось на то, чтобы все мы смогли принять: семья не станет прежней. Теперь нам остаётся лишь держаться друг за друга, усмирять Кэт и Алекса, питаться солнцем… — …И жить музыкой? — Да, наверное. — Поднявшись с места, он рассеянно провёл рукой по волосам. — Что ж. Теперь ты дома, знаешь правду и, быть может, успеешь выспаться до полудня. Завтра репетиция новым, посвящённым составом. Нужно бы подкопить сил.