Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Вопреки ожиданиям, перелёт не запомнился чем-то невыносимо долгим. Миг головокружения, и вот я уже стою на залитой солнцем поляне, слегка покачиваясь, а большая сильная рука ненавязчиво обнимает талию. — Где мы, Джейк? — Я захотел стать драконом и украсть тебя, принцесса. Веришь? — Ответа не ждал. Сморщил нос, отступил на шаг, и снова стал серьёзным. — Решил не нести тебя в Лондон. До завтра. Звёзды особенно прекрасны в августе и, чем дальше от города, тем лучше. А это место я давно присмотрел, ещё в детстве. Представляешь, здесь не изменилось совсем ничто. — Это не по плану. — Руки на груди сложила невольно. Напряглась. Острый коготок застарелого страха заскрёбся где-то в груди, срывая с губ недоверчивое: — Какие звёзды? Ты должен был оставить меня в Лондонской квартире и… — …И что бы ты там делала? Тряслась в углу? Шарахалась от каждой тени? Ну же, оглянись, задумайся! Хотел бы я убить тебя, полагаешь, не разжал бы руки? А что стоило сделать это раньше? Я ведь могу просто пожелать. Неужели похоже, что человек, исправно таскавший тебе завтраки, плёл паутину только для того, чтобы затащить госпожу Малахову в тёмный лес? — фыркнув, протянул ладонь, и с выражением расшалившегося ребёнка принялся щёлкать пальцами перед моим носом: — Очнись! Александр и его люди далеко. Вздохни полной грудью, расслабься! Ты… — Звёзды так звёзды, — пожалуй, слишком резко перебила я и, сбросив на траву маленький красный рюкзак, опустилась рядом. — А сейчас-то что? Посидим, жизнь пообсуждаем? — Травы. — Травы? — Пообсуждаем. — Скрестивший ноги солнечный заяц уже полусидел рядом, пристально глядя в мои глаза. — Разбираешься? Я — да. Мой отец — неплохой фармацевт и ботаник. Что Джейк говорил дальше я не слышала. Странная гамма эмоций билась внутри. Ещё пять минут назад я шагала в ледяной туман неизвестности, бросала сестру, доверяясь практически незнакомому человеку, и прощалась с родными людьми, а сейчас сижу на залитой солнцем поляне, слушая о звёздах и флоре, обладающей рядом каких-то невообразимых свойств. Джейк однозначно попытался сбить меня с толку — нарушил планы, резко сменил обстановку и темы бесед. Но для чего? Действительно хочет отвлечь, порадовать, или скрывает что-то, чего я не знаю пока? Тычок в бок вернул к реальности. Теперь Джейк просто валялся на земле, глядя в небо, и лишь локтем мой покой тревожил. — Размышлять тебе вредно, — пояснил, заметив вопрос в моих глазах. — Сегодня будешь спать, есть, бабочек ловить, а потом и подумаем. Когда-нибудь. Позже. Маленький костерок лениво шевелил тонкими оранжевыми пальцами, словно игривый котёнок, что, лёжа на спине, пытается поймать собственный хвост. Сидя подле на корточках, Джейк поочерёдно прокручивал длинные веточки с румяными колбасками, истекающими ароматным соком. Тонкая лента белёсого дыма неслась куда-то в небеса, а я облизывалась в предвкушении грядущего пира, задумчиво вгрызаясь в ярко-красный бок большого спелого помидора. Вечер пришёл красиво, разлился кармином и ласковой тёплой рукой накрыл макушки загадочно-тёмных елей. Вечер казался уютным, по-домашнему тихим, нежно-трепетным и чуть-чуть усталым, как счастливая мать, чей день прошёл в заботах и делах, милых любящему женскому сердцу. Ленивая дрёма шептала что-то неразборчиво, но стоило прислушаться, и тотчас тащила коварно в глубины блаженного сна. Не поддаваясь, я следила, как двигаются красивые смуглые руки, но Джейк не оборачивался, стоически выдерживая мой пристальный взгляд. — Ужин готов, мадам, — прозвучало вдруг слишком громко, отчего я осознала, что почти утонула в тёмных пучинах сна. — Пахнет волшебно, — зевнула, смахивая волосы с лица и осторожно приняла дышащую жаром миску. — Это амброзия? — Можно назвать и так, — широко улыбнулся Джейк. Пламя притихло чуть, но оставалось единственным источником неверного красноватого света. Луна пряталась за облаком, лишь иногда искоса поглядывая на отданный её власти мир. — В Лондон утром отправимся. — Рассеянный, он сорвал тонкую травинку, и принялся накручивать её на каждый палец поочерёдно. — Страшно мне тебя одну оставлять. Мало ли. — Закрыв глаза, призадумался. — Не сочти это странным, подозрительным или непристойным. Просто то, что я скажу, прими обыкновенным дружеским предложением. Мне в голову пришла мысль познакомить тебя с моими родителями. Нет, не протестуй. Это не то, что ты думаешь. Мой дом — моя крепость, там я сумею защитить тебя. Там всё… — запнувшись, вздохнул судорожно, глубоко. — Там всё хорошо будет. Вместо ответа я закашлялась. Став неожиданно жёстким, сочное куриное мясо комом ухнуло по пищеводу вниз, оставив яркий след режущей боли. — Не надо, Джейк. Спасибо, но… я нигде не почувствую себя в безопасности. Тем более в чужой семье. В чужом доме… — А что скажет Анжелас, если ты погибнешь только лишь от того, что я тебя бросил? — Он поднялся рывком и, очутившись напротив, сжал моё запястье. — Ничего не скажет. Ты не телохранитель и не близкий друг мне. Ты — коллега, не более. Ты… — запнулась, сделала глубокий вдох… Щурясь со странной, недоброй болью, в моё лицо смотрели ясные двуцветные глаза, и лазурь ободков едва заметно мерцала, окутывая тело потусторонней вибрацией чужой силы. — Что ты делаешь, Джейк? Что… ты? — Так нужно, — мягко улыбнулся он, и бережно моё запястье подушечкой большого пальца погладил. — Завтра мы отправимся в Лондон. Да? Кивок, ночь тёплой ладонью щеки касается. — Отправимся. В Лондон… — выдыхаю медленно, по складам. Сознание будто тонкие лапки щекочут, паутинку плетут, волю плавят. — Тебе страшно, — вкрадчиво шепчет Джейк, а мои губы эхом слова повторяют, чтобы в память их раскалённым железом вплавить, изваянием в камне запечатлеть. — Мне страшно, Джейк. Я… я… — Задыхаюсь. Слабой, робкой волной из глубин сознания вырывается единственно верный протест — и лазурью захлёбывается тотчас. — Я хочу, чтобы ты… Ты… — Рядом был, — подсказывает он тихо. — Рядом, — откликаюсь повержено. — Со мной. — И сознание ускользает, и мысли струятся куда-то в сторону, рекой хрустальной унося мою память вдаль. — Ты спи, — шепчет Джейк — я ощущаю, как тело от земли отрывается. — Спи, — повторяет снова. И третий раз, цветом таинственной лазури: — Спи, милая. До утра. Меня разбудило солнце. Золотисто-игривое, оно лизало щёки тёплым шершавым языком, мягкой шерстью к руке ластилось и мурлыкало тихонько, то ли внимания ища, то ли восхищения. Ни в чём из этого отказано ему не было. Неуклюже выбираясь из маленькой палатки, я простирала ладони к небу и улыбалась, щуря глаза. Хорошо как — радостно, светло на душе и чувство такое, будто жизнь отныне иначе сложится, а все невзгоды позади остались, стёрлись, истлели, вспыхнув маленьким оранжево-красным костром. Растопленным мёдом эйфория пространство меж ключиц заполнила, и я выгнулась кошкой, подставляя лицо неугомонным всевидящим лучам. Пусть вчера ещё испуганной, загнанной, почти безумной была, пусть разучилась доверять и верить, сейчас я словно живой водой омылась, воспарила в небеса, и, как в детстве, распахнула огромные крылья радуги. Хотя была ли в те годы такая лёгкость, такой всеобъемлющий восторг? Это стёрлось из памяти. Остались лишь события — череда цветная, сонм дней, ворох опавших листьев. Погрузи руки в них, и печаль придёт, ностальгия накатит… Но не паранойя, не ужас, не бесконтрольная паника. С этим так просто жить… — Доброе утро! — Мягкий голос Джейка неожиданно гармонично вплёлся в канву моих размышлений, и оказавшийся совсем рядом солнечный заяц получил полный тепла взгляд. — Привет. — Подняв руки, поправила спутавшиеся за ночь волосы, пальцем погрозила шутливо. — Давно вы подглядываете за мною, сэр? — С тех самых пор, как ощутил ваше пробуждение, леди. — И внезапно извлёк из-за спины маленький аккуратный букетик. Жёлтый, пурпурный и зелёный смешались в нём изящными головками полевых цветов. Как уместно это было сейчас, как правильно. И возмущаться не захотелось, и спорить. Только ладонь протянуть, чуть коснуться тёплых пальцев и сжать своими шершавые стебельки. — Красиво. — Опустив голову, сощурилась. — Спасибо, Джейк. Теперь в Лондон, да? — В Лондон, — кивнул, чуть приподнимая правую бровь. — Но прежде ты поешь. Знаешь, в своих кулинарных способностях я не очень уверен, но всё же постарался. Правда, — почесал нос, отворачиваясь, исчез за палаткой, — пришлось слетать в город, пока ты спала. Кашей ведь одной сыт не будешь… Джейк летал за грибами, мороженым, яйцами, краснобоким яблоком, стаканчиком кофе и ворохом цветных конфет, фантики которых сверкали в солнечных лучах россыпью драгоценных каменьев. Вдыхая дурманящий аромат, что поднимался белёсым паром от широкой глиняной миски и, сплетаясь с запахом свежего напитка, уносился ветру вслед, я не смогла не задать вертящийся на языке вопрос: — Кофе ведь из автомата, Джейк? — Да. — Глядя куда-то вверх, собеседник загадочно улыбнулся. — Хочешь узнать, почему он всё ещё свежий, горячий и даже пенка не осела ничуть? — Это я знаю. Щит. Интересно другое: почему ты просто не смог сделать его здесь? К чему брать готовое у людей, если можно творить своими силами? — А ты будешь плести корзину из лозы, если в соседнем магазине можно купить крепкий целлофановый пакет? Пойми: сколько бы энергии мы в себе не носили, её использование требует усилий и колоссального интеллектуального напряжения. Логичнее выбирать тот путь, что проще. В данном случае им оказался полёт в ближайшую кофейню Лондона. Себя ведь беречь нужно. — А потом он вдруг поднял ладонь и, сделав неопределённый жест, резко перевёл тему. — Ты помнишь вчерашний вечер? — Вечер? — опустив взгляд, я пыталась поймать вилкой ускользающий кусочек гриба. Что-то странное в голове творилось. Я могла с точностью пересказать почти всё — завтрак с мамой, прощание с Анжи, неожиданный пикник, оранжевые пальцы маленького костра… а дальше?.. — утро, солнце, счастье через край… когда я пришла в палатку? Как мы её поставили? И снова коготки страха. Но не того, что вынуждал обнимать себя за плечи, прячась от каждой тени, не сумасшедшей паранойи. — Что было, Джейк? — Было… — неожиданный румянец проступил на его щеках, сделав взрослого, уверенного в себе человека смущённым пацаном, совершившим мелкую шалость. — Я… заглянул в твои мысли. Нет. Молчи. Знаю: миской запустишь, знаю: обиды выскажешь, но… там было безумие — чёрное, страшное — я такого безумия никогда раньше не видел. Оно копилось в тебе, медленно разъедало личность… страшно так. Я стёр его из твоей памяти. События помнить будешь, людей, эмоции, лица, но то, что было, ушло. Не знаю, надолго ли, но ты свободна пока. — И, подмигнув, бодро отполз за палатку. — Я в домике! А вы, леди Малахова, согласились познакомиться с моей семьёй. — Семьёй… — пальцы разжались, роняя столовый прибор на голубую плёнку, и я в растерянности коснулась губами густой кофейной пены. Как сложно верить людям, что могут одним лишь своим желанием перекроить твой разум. Только на слово можно. Но всё одно с трудом. — Почему без предупреждения, Джейк? Отчего не рассказал мне сначала? Стоя со сложенными на груди руками, он одним лишь взглядом повелел палатке сложиться скромно, прикрыл листвой остатки костра и, отвлёкшись, показалось, ответил правду. — Испугался, что не поверишь, откажешься — и уйдёшь с этим. И не смей говорить, что мужчины бояться не могут. Я ведь страшился не за себя. Яркий фантик тихо зашуршал в пальцах. Вслед ему ещё один, и ещё… — Наверное, мне следует сказать «спасибо»… — Наверное… — эхом откликнулся Джейк, щелчком пальцев отправляя в небытие не нужную более миску. — Но нам пора. Путь не близкий. «А хочу ли я в его дом»? — робко прозвучало из подсознания вдруг, но яркая вспышка невыносимой лазури вскружила голову. Память… Вернуть бы память. Что было в тот вечер на самом деле? Что?! Ислингтон встретил будничной суетой, Лондонским смогом и десятками людей, спешащих в туманную неизвестность. И никто, совсем никто не придал значения неприметной паре, неожиданно появившейся из-за угла. Люди проходили мимо, скользили друг по другу безразличными взглядами, а я смотрела на них, широко распахнув глаза. Можете ли поверить вы, что появилась я не из подворотни, не из Holloway была людским потоком выброшена. Можете ли поверить, что бескрылой птицей опустилась с далёких небес? Нет? Вот и я не могу и сжимаю ладонь Джейка, ощущая, как мелко подрагивают обнажённые лёгким сарафаном колени. — О чём задумалась? — Оказывается, Джейк на меня внимательно, изучающе смотрит. Не так, как те, что задевают взглядами случайно, уносясь прочь. — О небе, о людях, о нереальности всего, что творится с нами, — ответила правдой, зябко поёжилась. — Прохладно здесь. Идти далеко? — Мне казалось: ты происходящее успела принять, — чуть сжал мою ладонь Джейкоб. — А идти недолго. Я подумал: ты пожелаешь соблюсти приличия. Сейчас заглянём в кондитерскую лавку — выберешь что-то — мама рада будет. Она сладкоежка у меня. Впрочем, сама увидишь скоро. К тому же, тебе нужно отойти от перелёта. Зябко? Куртку мою набрось. Она тёплая. Согреешься быстро. Такой меня и презентовали маме — бледной, растрепанной, облачённой в большой джинсовый пиджак, почти целиком прикрывший подол ситцевого сарафана, но уверенно сжимающей в руках коробку с клубничным тортом, украшенным причудливым узором взбитых сливок. Стоящая на пороге женщина сама казалась тортиком — маленьким, пухленьким, завёрнутым в красивую серебристую фольгу. Гуляющий по лестничной клетке сквознячок аккуратно ерошил её светлые кудряшки, выбившиеся из домашнего пучка, и внимательно смотрели добрые серо-голубые глаза, оглядывая меня не критично, но с тёплым радушием, что окутало сердце мягким пушистым пледом. — Джеки, сынок. — Ей пришлось встать на цыпочки, цепляясь маленькими ручками за ворот тёмной рубашки сына, чтобы дотянутся до покрытой едва заметной щетиной щеки, и Джейк придержал её за талию, улыбаясь. — Я тоже рад, мам. — И, привлекая внимание, легонько стиснул мою ладонь. — Вы ведь сами познакомитесь, дамы?.. — А как же. — Взяв под локоть, меня уже влекли вглубь трёхкомнатной квартиры. — Проходи, не стесняйся, девочка. Я — Мэган. Для друзей Мэги, но ты, конечно же, скажешь, что слишком молода для таких привилегий. Настаивать не буду. Зови, как сама захочешь. Ты — Кристина, знаю — этот неугомонный романтик успел рассказать. Оу! Клубника? Сливки? Чья идея? Если твоя, Джеки, наказывать буду. Знаешь ведь, что худеет мама. Ху-де-ет. Но как устоять перед таким соблазном? И загремела посудой, скрывшись в кухне. — Она всегда такая… позитивная? Опустившись в низкое кресло, я сбросила наконец чужую куртку. — Говорливая скорее, — улыбнулся Джейк, принимая аккуратно сложенную вещь. — Это ты ещё отца не слышала. Он… Хотя, что это я? Вот обедать домой заскочит — и познакомитесь. Ма-ам?! Когда отец будет? — Сейчас, через час. — Хрипловатый голос Мэган слился с шумом воды и тихим звоном. — Как с любовницей своей натешится…. — Любовницей? — пролепетала я тихонько. Джейк, отвернувшись, фыркнул в ладонь. — Она ему и жена, и сестра и мать родная. — Поправляя пучок, в комнату вернулся тортик, сощурился, я ощутила гул, и с тихой песней тонкого стекла на маленьком светлом столике очутились две белые чашки. Вздох — и блюдца к товаркам присоединились, призывая попробовать кусочек клубнично-сливочной выпечки. — Да не удивляйся, дорогая, — светло улыбнулась Мэган, опускаясь на диван напротив, — это мы всё шутки шутим, о работе его говорим. Но то, что с нею он с утра до ночи — единственно верная правда. Знаешь, как оно у истинно дело своё любящих бывает? Кивнув, я сделала небольшой глоток. Напиток оказался пряным, раскрыл сладковатые ноты корицы, уютный имбирь и кардамон, оттенок которого ненавязчиво вплёлся в мягкий вкус тонизирующего чая. Эту композицию хотелось смаковать медленно, лениво, каждой ноткой наслаждаться, и пальцами жар чашки вбирать. Второй глоток отозвался в висках слабым шумом. На мгновение всего — и исчез, сметённый нежной клубничной сладостью. — Я дома, Мэги, — прозвучало от входной двери. — И я, — пробасил Джейк на неожиданно низкой ноте. Ответом ему стал стук и возмущённое шуршание пакета, упавшего на светлый линолеум. — Чур тебя, — выругался невидимый пока человек. — Отца до сердечного приступа доведёшь, Джейкоб! — У иных такого не бывает. — Поднявшись со своего места, Мэган отправилась встречать супруга и, появившись на пороге через миг, с улыбкой поймала мой озадаченный взгляд. Рядом с ней стоял облачённый в стильный бежевый костюм мужчина и, заботливо обнимая супругу за плечи, взирал на нас с недостижимых высот своего немалого роста. — Контрастные они у меня, да? — шепнул Джейк нарочито громко, отчего семейная пара многозначительно переглянулась. — Это та самая долгожданная гостья, пап. Кристина, перед тобой мой отец, Сириан. — Перед вами, прекрасная гостья, фармацевт и ботаник, — шутливо подмигнул Сириан. — Голодный ботаник, — добавил, обращаясь уже к жене, и артистично насупил густые чёрные брови. — Меня накормят сегодня или на солнце силой переведут? Пока Мэган звенела тарелками на кухне, отец семейства успел устроить Джейку форменный допрос, доесть торт супруги и наладить оживлённую беседу за практически опустевшим столом. В какой-то миг я снова ощутила назойливый шум. Голова и плечи свинцом налились, мысли, спутавшись, вязкой кашей стали. — Это новая линия будет основана на сборах трав, — говорил Сирион, а я медленно откидывалась вглубь кресла. Вслед за приятным ароматом жаренной рыбы из кухни поплыл мерзкий, удушающий смрад, жестоким захватчиком в лёгкие ворвался, комом в горле встал…. Сделав глоток чая, закашлялась. Пряный напиток более восторга не вызывал. Тёплый, странно склизкий, его хотелось выплюнуть, прополоскать рот и забыть тошнотворный вкус чего-то пропавшего, старого, сладко-горького с оттенком кислоты. А потом пришла боль — ударом клинка в живот вонзилась, острой ледяной сталью внутренности разорвала и с тихим стоном пополам согнуться вынудила. Что-то упало, разбилось, всплеском на пол пролилось — неужели я выронила чашку из ослабевших рук? — Кристина, с вами всё хорошо? — Сириан. Но что… как ответить? Можно лишь губу закусывать, откидывать голову, судорожно изгибаясь в руках нахлынувшей муки. Можно лишь по-детски плакать, вздыхать хрипло, отчаянно. И терпеть, до последнего терпеть гнилостный смрад, что успел всё вокруг заполнить. Но не сумела, не вынесла, с бульканьем рот ладонью зажала, а сквозь скрючившиеся пальцы вязким потоком хлынула горькая жёлчь. Вдох — выдох. Боль. Чьи-то руки на моих плечах… Не помню ничего, ничего не вижу, не слышу. Постель. Что-то в ногах тёплое. Где я? Кто я? — Лежи, Кристина. Не двигайся… Вдох… — выдох… Боль вырывается рвотой из слипшихся губ. Меня везут куда-то, меня заставляют пить, острые иглы пронзают без страха вены. И лишь одно непониманием в живых мыслях бьётся: «Почему же бесследно пропал обещавший защиту Джейк?» Но разве ответит мне кто, разве смогу спросить. Когда мечи пронзают тело насквозь, даже шептать не выходит о самом важном. Можно лишь закрывать глаза, чувствовать странный холод и отдавать себя ангелам в белых халатах. Пусть тело моё отправится в крепкий сон, о боли забудет, о страхе, о суете…. Я оставлю его — навсегда ли? На миг? На час? Вырвусь из слабо вздымающейся груди, крылья раскрою. Там, выше — солнце. Мне бы лететь… Мне бы просто лететь. К нему.