Puppenmädchen — der Unschuld beraubt Nur ein Moment hat dein Leben versaut Puppenmädchen bitte gib dich nicht auf Puppenmädchen Девочка-куколка — тебя лишили невинности Один миг разрушил всю жизнь Девочка-куколка, прошу, не сдавайся Девочка-куколка
Зима пришла с дождями и туманами такими густыми, что люди на улицах казались бледными призраками, а прорезавшие плотную белую завесу лучи автомобильных фар — светом фонарей сотен «Летучих Голландцев». Вне своего дома Джон был окружён безликой серой толпой, чем-то вроде многоголовых чудовищ из его снов — он налетал на них, выслушивая ругательства и рассыпая направо и налево извинения, частично из-за тумана, частично из-за почти постоянного пребывания в сладостных грёзах. Клара не оставляла его ни на секунду, даже когда её не было рядом — Джон перебирал их совместные моменты, как скряга перебирает потемневшие от времени монеты, жадно, пробуя каждую на зуб. Трусики Клары он носил с собой в кармане — они стали чем-то вроде талисмана, знака его исключительности. Во время лекций он временами запускал руку в карман и поглаживал тонкий, отделанный мелким кружевом хлопок. В своей квартире, в одиночестве, Джон прижимал их к лицу и втягивал в себя тонкий солоноватый аромат, касался языком крохотных пятнышек на ткани — следов вагинальных выделений. Иногда этот запах и вкус возникали в его памяти, когда он находился рядом с Кларой, и он смотрел на их носительницу с особой нежностью, с нетерпением ожидая того момента, когда сможет насладиться ими по-настоящему. Джону нравился поглотивший Лондон туман. В нём было куда легче спрятать свои истинные мысли. Жаль только, что в связи с воцарившейся промозглой сыростью Клара стала одеваться теплее — в свободные фланелевые брючки в клетку или джинсы с такой низкой талией, что, когда она нагибалась, виден был край трусиков, в вязаные свитера или пуловеры, в безрукавки и уродливые, бесформенные кофты с капюшонами. Джон едва сдерживался, чтобы не стянуть с неё эти наслоения толстой ткани, но отступал перед тем, чтобы намекнуть ей одеться полегче — она явно мёрзла, и её руки, когда он касался их, были ледяными. Джон заботливо растирал её тонкие запястья и выпуклые костяшки, согревал дыханием крошечные пальчики, но Клара в это время постоянно косилась на дверь, словно ожидая, что в любую секунду могут зайти её родители. И что потом? .. Клара говорила об этом с явной неохотой. Джон мимоходом пытался выяснить, почему родители так жёстко контролируют её. Нет, они не религиозны — последний раз они ходили вместе в церковь, когда она была совсем ребёнком; во время службы она расплакалась, устав от монотонного голоса священника и духоты, родители быстро вывели её и с тех пор они не посещали церковь. Нет, она не делала ничего такого — не курила, не пила, не принимала наркотиков, не делала абортов, просто родители… Здесь Клара обычно сердито замолкала. С большим трудом Джону удалось выяснить, что её родители, хоть и не религиозны, но являются в большой степени пуританами — они никогда не обсуждали с ней тему секса, средств предохранения и до самых её одиннадцати лет лгали ей в ответ на вопрос, откуда берутся дети. Клара упоминала об этом с особенным раздражением. Джон сочувственно кивал. Когда он небрежно спросил, как же её родители в таком случае относятся к Дэнни, Клара презрительно обронила, что он краснел каждый раз, когда подходил достаточно близко, а после их первого поцелуя она опасалась, как бы его голова не взорвалась. Родители не имели на его счёт никаких опасений. Ровно как и на счёт Джона. Они продолжали разыгрывать благопристойных учителя и ученицу. Их прикосновения друг к другу были тщательно скрываемыми, будто случайными — Джон прижимался щекой к её щеке, когда заглядывал ей через плечо, ободряюще хлопал её по спине, ненавязчиво опуская руку как можно ниже; Клара придвигалась к нему ближе, так что их бёдра соприкасались, или поглаживала его лодыжку своей маленькой ступнёй, обтянутой забавным детским носком с изображением щенка Астерикса. Очень редко Джон решался на открытые прикосновения, и всегда старался скрыть их под благовидным предлогом, вроде того же согревания рук. Его безумно раздражала постоянная необходимость оглядываться на родителей Клары. Он допытывался, что они сделают, если обнаружат, что его намерения не такие уж благородные, какими им казались? Донесут полиции? Но Клара совершеннолетняя, состава преступления нет. Устроят скандал в его университете? Вряд ли кто-то им поверит — там знают внешнюю сторону Джона-Доктора слишком хорошо. Они что-то сделают с самой Кларой — ударят, запрут дома? Клара отрицательно мотала головой и крепче стискивала в руках чашку с чаем, так что иногда он выплёскивался на стол. Джон отступал, думая, что давить не стоит. При всём этом Джон не мог сказать, что Кларе неприятны их касания. Она явно получала удовольствие — вряд ли из-за страха быть раскрытой, скорее, вопреки. Она не отстранялась, не отталкивала его руки, но и сама редко проявляла инициативу. Джон, опять же, сдерживался, хотя это и стоило ему потом начинающей надоедать мастурбации. Клара предпочитала мучить его словесно, отпуская двусмысленные фразы и делая неоднозначные намёки — здесь её молчаливость и скованность исчезали. Во время одного из занятий, оттараторив очередную формулу, она обронила: — Так что вы всё-таки сделали с моими трусиками, Доктор? Вы так и не ответили. Джон слегка оттянул карман, позволяя Кларе заглянуть в него. Она усмехнулась и вернулась к формуле, но Джон видел, как под тонкой вязкой свитера напряглись её соски. Ему нравилось думать, что не он один скрывает что-то в тумане на улицах.***
Джон много размышлял над сказанной как-то Кларой фразой о том, что родители ничего не рассказывали ей о сексуальных отношениях и всячески скрывали от неё эту сторону жизни. Каким образом ответила Клара на такое поведение? Послушно избегала этой темы? Сомнительно. Постаралась как можно раньше познать всё на собственном опыте? В этом Джон тоже сомневался — она не была похожа на искушённую в плотских утехах особу; её касания были поначалу боязливыми, неуверенными, она совершенно явно не знала, что последует за каждым из них, какие ощущения они принесут Джону. Ему нравилось думать, что Дэнни не испытывал ни одно из этих ощущений, ни Дэнни, никто до него самого. Клара была достойно вознаграждена за своё терпение — Джон без капли смущения считал себя исключительным, особенным, несравненно лучшей партией, чем нерешительный подросток. Интересно, понимала ли это сама Клара? Стало быть, именно физического сексуального контакта с другим человеком, скорее всего, не было. Джон не сомневался в том, что она мастурбировала, наверняка смотрела порнографию — тайно, поздней ночью, когда родители уже погрузились в сон на своём оледеневшем супружеском ложе, с выключенным звуком, тщательно зачищая все следы после просмотра. Проверяют ли родители содержимое её ноутбука? Он сам заметил его далеко не сразу — большую часть времени он лежал, погребённый под одеждой, на кровати. Это была далеко не последняя модель — ноутбук был громоздким, с неплотно закрывавшейся крышкой, покрытой царапинами. Логотип на крышке был заклеен изображением какой-то невиданной планеты — красной, как Марс, с кольцами, как у Сатурна, и покрытой неровными пятнами материков, очертаниями напоминающих земные. У Джона создалось впечатление, что Клара пользуется им нечасто, хотя он и знал, как нынешние молодые люди привязаны к своим гаджетам. Когда он спросил её о компьютере, Клара подняла глаза от тетради, в которой записывала решение, и рассеянно взглянула на него, словно не вполне понимая, о чём он говорит. Джон кивком указал на небрежно брошенный ноутбук, и взгляд Клары прояснился: — Ах, да! Да, я пользуюсь им. Ищу… Различную информацию. — Надеюсь, ничего предосудительного? — с насмешливой серьёзностью спросил Джон, напуская на себя вид благочестивого священника. Клара посмотрела ему прямо в глаза и с той же подчёркнутой серьёзностью сказала: — Разумеется, нет. Я даже не знаю о существовании таких сайтов, как RedTube. Она лукаво улыбнулась, обозначая сказанное как шутку, и вернулась к решению уравнения. Получив подтверждение своей догадки, Джон ощутил секундный сладостный укол. Сам он редко посещал порнографические сайты, будучи уверен, что ни один режиссёр не идёт ни в какое сравнение с его собственной фантазией. Те актрисы, которых он видел, вызывали у него по большей части отвращение — часть из них явно была под кайфом, остальные выглядели слишком старыми, непромытыми, потасканными. Их манеры были сплошным притворством, к тому же, отвратительно сыгранным. Джону сразу захотелось узнать, что думает о них Клара. Что она предпочитает смотреть? Мастурбирует ли она при просмотре или запоминает, а затем проигрывает увиденное, приукрашивая его своим воображением? И он сам, Джон — участвует ли в этих фантазиях? Ему хотелось расспросить её о многом, самом личном, самом сокровенном. Он опасался делать это прямо, и старался подталкивать её к нужному ему предмету разговора наводящими фразами. О причинах табуированности темы секса их семье Клара по-прежнему помалкивала, но охотно рассказывала ему за чаем о другом. Она жаловалась, что родители слишком сильно контролируют её — звонят после каждой лекции, по нескольку раз, если она выходит с кем-то в город, после прогулок подробно расспрашивают, где она была и что делала. Джон успел понять, что в наказание за отказ откровенничать родители мучают Клару показным равнодушием и отказом разговаривать — отвержением. Клара призналась, что пробовала перенимать их тактику — они могли, живя в одном доме, не разговаривать по две-три недели. Атмосфера сгущалась так, что становилось трудно дышать. Мистер и миссис Освальд носили на себе маски сдержанной грусти, испускали время от времени тяжёлые вздохи и общались друг с другом исключительно шёпотом. Клара ломалась первой — всегда, потому что, как она говорила, ей была невыносима мысль о том, что они страдают. — Вряд ли они так уж сильно страдают из-за того, что вы умолчали о некоторых деталях своего вечера, — заметил Джон, как ему казалось, вполне справедливо. Клара посмотрела на него с укором: — То есть, если им всего лишь немного плохо, то так и должно быть, волноваться не о чем? После этого разговора Клара помрачнела, и почти перестала поддерживать дальнейшую беседу. Джон отметил про себя, что Клара по каким-то причинам относится к родителям с большим пиететом — намного бо́льшим, чем заслуживают обыкновенные манипуляторы. Сохранившиеся в его памяти лица родителей Клары вызывали у него теперь раздражение. Его длинный список того, что он должен узнать о Кларе, пополнился ещё одним пунктом: найти ответ на вопрос, почему она относится к своим родителям с таким трепетом. Джон знал, что любить своих родителей естественно —, но Клара явно боялась доставить им хоть малейшее неудовольствие, дать им самый крошечный повод для расстройства, оказаться в их глазах «плохой». Джон видел в этом что-то невротическое, какой-то затаённый страх, который цепями приковывал Клару к родительскому дому, ограничивая её жизнь, вырезая из неё целые куски, необходимые для гармоничного развития личности. Ему нравилось думать, что он станет тем, кто разрубит эти цепи, освободит её от навязчивой опеки. Табуирование сексуальности представлялось Джону жёстким корсетом, в который Клара была безжалостно затянута. Он ужасался, когда представлял себе жизнь, лишённую объятий, поцелуев, ощущения чужой мокрой кожи рядом с твоей собственной — лишённую не их отсутствием, а запретом на них. Он с радостью дал бы всё это Кларе, если бы не призрачные фигуры их родителей, разделяющие их, как наточенный меч, лежащий посреди кровати. Не всё сразу, конечно — надо дать ей привыкнуть к его рукам, его губам, но всё это стоило делать в безопасности. Целовалась ли Клара вообще хоть когда-нибудь? Он бы с удовольствием стал бы первым из тех, кто соберёт её вкус с её губ. Ответ на свой вопрос Джону предстояло узнать уже очень скоро.***
Приближался конец декабря, а вместе с ним — вечная суматоха, предшествующая Рождеству. Несмотря на прожитые года, Джон так и не определился, как именно он относится к этому празднику. На публику он разыгрывал пренебрежение, утверждая свою репутацию чудака и эксцентрика, заставляя людей думать, что такой настрой происходит из причудливости его натуры, и, как замечали те, кто считал себя проницательным, из его одиночества. Джон не мог сказать в действительности, возражает ли он против репутации Рождества как исключительно семейного праздника из искренних побуждений, или же снова играет и надевает маску. Пожалуй, идиллические картинки семейств с непременно двумя разнополыми детьми рядом с безвкусно разукрашенной ёлкой и впрямь вызывали у него отвращение. Он даже радовался, что ему не нужно носиться, свесив язык, среди толчеи в магазинах, которая в этом году стала ещё гуще из-за всё ещё сохраняющегося тумана. Лавируя между истерически сигналящими машинами, Джон с презрительной жалостью смотрел на одуревших потребителей, разрывающихся между одинаково банальными и бесполезными дарами. На своей кафедре он раздавал дежурные шоколадки, отлитые из безвкусной коричневой субстанции в форме ангелочков, которыми запасался заранее в ноябре. Но, похоже, в этом году ему всё же придётся присоединиться к штурму магазинов. Джон долго размышлял, не будет ли его подарок Кларе расценен как непозволительная вольность, и пришёл к выводу, что вполне может её себе позволить при условии нейтральности подарка. Внешней нейтральности. Джон приметил в одном из книжных магазинов роскошное издание одной из популярнейших книг Иэна Стюарта «Какой формы снежинка?», и решил, что это будет идеальным подарком — знак симпатии от заботливого учителя, стремящегося сделать свой предмет как можно более захватывающим, безопасный и невинный. С точки зрения Смита, книга стоила целое состояние. Отстояв очередь и расплатившись, Джон бережно обернул её в пакет и положил в свой старомодный портфель, думая: «Будем надеяться, Клара, что ты этого стоишь». С наслаждением вдохнув сырой уличный воздух, резко контрастировавший с духотой магазина, Джон собрался и настроился, что ему надо будет посетить ещё один. Для второго, тайного и более захватывающего подарка. За всей этой суетой Джон с неудовольствием отметил, что забыл выяснить отношение Клары к Рождеству. Он упрекнул себя в том, что излишне расслабился, и на следующем же занятии спросил её об этом. Задав вопрос, Джон поймал себя на том, что внутри дома Клары, украшенного протянутыми под потолком лысоватыми гирляндами, веточками остролиста по углам, наполненного запахами хвои и дыма ароматических свечей, пахнущего имбирём, он звучал несколько неуместно. Ему представилось, что сейчас Клара презрительно фыркнет, и скажет, что всё это глупость и ребячество, но она огляделась, тронула пальчиком крохотный шарик на стоявшей на её столе маленькой ёлке, и пробормотала: — Даже не знаю. Я рано перестала верить в Санта-Клауса, да и родители никогда не отмечали Рождество с особым размахом… Но, пожалуй, мне нравится атмосфера в доме, когда всюду эти гирлянды и прочее. Хоть что-то меняется. Жаль, что они такие старые. — Финансовые проблемы? — изобразил сочувствие Джон. — Да, мы многого не можем себе позволить. — Но можете позволить меня. Джон улыбнулся, показывая, что это была шутка. Личико Клары сморщилось: — Да, в этом случае родители захотели самого лучшего. А то я вылечу из университета, сяду на наркотики и начну работать проституткой, — она тоже улыбнулась, но улыбка нисколько не смягчила горечи в её словах. Джон покачал головой, словно бы продолжая сочувствовать, но на самом деле думал, как старшие Освальды умело используют малейший предлог для дальнейших манипуляций. С ними надо быть поосторожнее. Смит ощущал себя хищником, за которым по пятам следует другой, более сильный и умелый. Клара отложила ручку и накрыла ладонь Джона своей, казавшейся принадлежащей существу другого вида — настолько она была миниатюрной: — Впрочем, кажется, я поспешила сказать, что перестала верить в Санта-Клауса. Просто теперь он выглядит по-другому. Джон нежно сжал её большой палец и поцеловал его основание. В его груди разлилось приятное чувство удовлетворения, тёплое и согревающее, как хороший коньяк. Клара с притворной строгостью произнесла: — Вы не знаете, что на Рождество девушек полагается целовать под омелой? — И многих ли вы удостоили этой чести? Клара долго смотрела на него, тратя впустую последние две минуты урока, затем обронила: — Никого. Джон встревожился, что совершил роковую ошибку. Клара молча отдала ему деньги за занятие и сопроводила его вниз по лестнице. Джон замер у двери, ведущей на кухню, не зная, стоит ли ему извиняться, исправит ли это положение, и злясь на эту свою неожиданную беспомощность. Клара с траурным лицом подошла к нему, посмотрела наверх. Джон последовал за её взглядом. Над дверным проёмом на гвозде висела веточка омелы. Клара сказала с похоронной серьёзностью: — Самое время это исправить, — она поднялась на цыпочки и коснулась своими губами его губ. Поцелуй продолжался всего несколько секунд — сухой и скромный, просто соприкосновение кожи, тёплый, наполненный запахом волос Клары. Джон оцепенел, не пошевелившись даже тогда, когда Клара отступила. Он растерянно прижал палец к губам, словно пытаясь осмыслить, что сейчас произошло. Смятение было непривычным для него, некомфортным. Лавина обрушившихся эмоций мешала думать связно. Джон попытался обуздать её и, борясь с собой, восхищённо посмотрел на Клару. Она не переставала удивлять его. Клара стояла, скромно сложив руки на груди, и улыбалась с явной гордостью и превосходством.***
Джон возвращался домой сквозь туман, сталкиваясь с другими людьми ещё чаще, чем раньше. Вслед ему неслись ругательства, но он не обращал внимания. Туман будто бы пробрался и в его голову, окутав мозг мягким и плотным одеялом, сквозь которое не могло пробиться ничто и никто. Момент его первого поцелуя с Кларой прокручивался в его памяти снова и снова, как на заевшей плёнке. Её лицо приблизилось, чуть выпуклые тёмные глаза слились в один, словно она стала на миг мифическим циклопом, дыхание обожгло слишком тщательно выбритую кожу на лице Джона, грудь, мягкая и упругая, коснулась его груди —, а затем самое главное. Сам поцелуй, превращающий лягушку в принца, пробуждающий спящую красавицу, поцелуй смерти — смерти прежней Клары — прокатывающийся волной жара по живой подвижной плоти, обжигающий её, как огонь глину, отчего она застывала, становясь беспомощным туловищем куклы, неспособной управлять собой и нуждающейся в том, кто будет дёргать за её верёвочки. Джон всегда думал, что это превращение нужно свершать самому кукольнику — живое не хотело деревенеть и замирать, не хотело терять волю —, но сегодня красавица сама тронула отравленное веретено с улыбкой радости на красиво изогнутых губках. Неудивительно, что Джон был ошеломлён. Он спешил домой, готовясь посмаковать этот момент во всех подробностях. Была ли совершена когда-либо более оглушительная победа? Недовольные гудки автомобилей казались ему торжественными фанфарами. Он с нетерпением ждал следующего занятия, которое как раз должно было состояться перед Рождеством. Джон размышлял, вручить ли ему свой подарок прямо на нём или зайти на несколько минут двадцать пятого декабря — вроде как он пробегал мимо и решил заодно занести подарок… Хотя с куда большим удовольствием он бы посмотрел на то, как Клара развернёт его. Ей понравится, он был уверен. Подарок подходил ей идеально — невинный снаружи, а внутри… Что же Клара найдёт внутри? Впервые за свою долгую жизнь Джон жалел, что не привык пользоваться такими благами современной цивилизации, как социальные сети или программы для видеосвязи. Впрочем, не похоже, чтобы Клара использовала их сама. Они обменялись номерами мобильных телефонов, но особо не переписывались, только по моментам, касающихся их занятий. Джон успел приготовить ответ, на случай, если Клара спросит — он не хотел бы, чтобы родители нашли их переписку. Мысленно Джон добавлял, что с них станется при малейшем подозрении перерыть все личные вещи дочери. Но Клара тоже молчала об этом — из тех же соображений ли, из каких-либо других, Джон не знал. Он долго тревожился, что, возможно, Клара была увлечена им не так сильно, как он надеялся, и с облегчением вздохнул после их поцелуя. И был приятно удивлён, когда его старенький телефон звякнул, уведомляя его о сообщении от Клары. Оно состояло только из одной фразы: «Думаете обо мне?». Джон ответил так же коротко: «Постоянно». Спустя несколько минут Клара написала снова: «Приходите в этот раз пораньше, родителей не будет долго». Джон прикусил губу, сдерживая радостное возбуждение. Разумеется, вряд ли Клара настроена на что-то серьёзное — она ещё не совсем привыкла к нему, к его рукам, но прогресс очевиден. Он сидел, баюкая телефон в раскрытых ладонях, прислушиваясь к звукам с улицы — гомону детей, раскатистым «хо-хо-хо», использующимся в качестве рекламы любым уважающим себя магазином в это время года, ругательствам и взвизгам молоденьких девушек. Сотни праздничных огней мигали в тумане, рассыпая по стенам комнаты Джона причудливые рваные тени. Джон мысленно ласкал этот момент, как иные ласкают в руках драгоценности. Он не смог сдержать смешка, хоть и знал, что он прозвучит странно в его одинокой квартире. Давно ли ты передал инициативу, Джон? Давно ли позволил охотиться за тобой, а не следовать по горячему следу самому? Но Клара любит всё решать сама, почему бы не позволить ей такую малость? Тем слаще будет нектар, тем скорее опьянеет неосторожно севшая на источающий терпкий соблазнительный аромат цветок бабочка. Собака счастлива с ошейником вокруг горла, пока он не начинает душить её. Следи за натяжением, Джон!***
*** Как и было условлено, Джон пришёл к Кларе чуть раньше назначенного срока. Он размышлял, не будет ли более эффективным плюнуть на всё и прийти, как обычно, но не удержался от искушения. По дороге к дому Клары он ловил своё отражение во всех витринах. Я стар, думал Джон; туман, ранее позволявший ему прятаться, рассеялся, и яркое зимнее солнце безжалостно высвечивало каждую морщину, каждую складку, каждый воспалённый участок на коже, каждый седой волос. Настроение у него было приподнятым, он насвистывал себе под нос какую-то популярную мелодию. Слишком стар, чтобы противиться искушениям. А Клара — слишком молода и любопытна, слишком надоели выставленные родителями искусственные ограничения. Существует ли возраст, в котором им в принципе можно противостоять? А зачем? Зачем отказываться от власти, если корона уже на тебе? Клара в нетерпении распахнула дверь ещё до того, как он дошёл до крыльца. Она завернулась в махровый халатик и надела на свои маленькие ножки пушистые тапочки, но, несмотря на это, всё равно подрагивала от холода. Джон инстинктивно прибавил шаг, но заставил себя идти ровнее. Клара прикрыла дверь, защищаясь от ветра, глядя на него сквозь оставшуюся щель. Джон степенно поднялся, наклонившись по дороге, чтобы чересчур объёмный венок не выколол ему глаз. Клара дождалась, когда он закроет за собой дверь, и спросила, сложив руки на груди: — Вам тяжело ходить, Доктор? Артрит, что-то такое? Вот и первый укол. Джон улыбнулся, разматывая шерстяной клетчатый шарф: — Давненько вы не называли меня Доктором. — Не переводите тему, — Клара нахмурилась и зябко передёрнулась, спрятала ладони в рукава халата. — Вы нарочно шли медленно, чтобы вас уж точно видели все соседи? — Не будьте параноиком, — мягко сказал Джон и потянулся, чтобы поцеловать её. Клара напряглась, но не отстранилась. Джон расцеловал уголки её губ, кончик носа, оставил поцелуй на переносице. Клара несмело обхватила руками его голову, привстала на цыпочки. Джон обнял её в ответ, скромно положив ладони на её лопатки. Она уткнулась носом в его ключицу и замерла. Джон слегка поглаживал её спину, рисуя на ней узоры большими пальцами рук. Они стояли так некоторое время, Смит — запоминая её запах, её тепло, ритм, с которым билось её сердце. Её тело казалось таким маленьким, хрупким, будто он держал в руках маленькую птичку. Потом Клара отошла на шаг назад, она задумчиво поглаживала себя по плечам, исследуя ощущения от его прикосновений. — Странно, — сказала она задумчиво. — Но приятно. Не так, как с Дэнни. — С ним неприятно? — с плохо скрываемой жадностью спросил Джон. — У него вечно потные руки, — Клара брезгливо передёрнула плечами. — И мерзкая привычка постоянно облизывать губы. А потом этими слюнявыми губами он тянется ко мне… Джон обнял её и слегка коснулся её лба своими — сухими и тёплыми. — Значит, поцелуев Дэнни не перепало? — Разумеется, нет, — Клара заёрзала в его объятиях. — И хватит об этом, не то сейчас уйду. — Нет ничего, что напугало бы меня сильнее, — Джон знал, что это звучало до безумия пафосно, но счёл момент подходящим. Клара притихла, никак не реагируя. Она дотрагивалась пальцами до его спины, будто не решалась обнять его снова; рубашка становилась влажной от её дыхания. Наконец Клара заговорила, не глядя ему в глаза: — У вас всё это не в первый раз, да? — Что именно? — Всё, — Клара пожала плечами, опуская голову на его плечо. — Новая ученица, первые объятия, первый поцелуй… — Первая пара трусиков? — Джон не смог удержаться от небольшой насмешки. — Я вас не узнаю… Клара вывернулась из-под его рук и смерила его взглядом. Её глаза в свете одинокой мигающей гирлянды отливали попеременно синим, красным и зелёным. — Тоже считаете, что у меня нимфомания, как мои родители? — с вызовом сказала она. — А может, что у вас есть привычка раздавать… — А, к чёрту, — Клара тряхнула головой. Джон приподнял брови — она впервые ругалась при нём. Она повернулась к нему спиной и, казалось, изучала кухню. Смит думал, что она уже не заговорит снова, когда Клара тихо добавила: — Это было глупо. Джон мягко зачесал её волосы назад и пропустил их сквозь пальцы: — Но вам ведь понравилось? — А вам? — ответила она вопросом на вопрос. — Очень, — Джон мягко помассировал основание её шеи, заставляя её расслабиться, и вполне искренне продолжил. — И — нет, Клара, для меня всё это тоже впервые. У меня бывали влюблённости, но не настолько сильные. Клара глубоко вдохнула, её мышцы перестали быть каменно-твёрдыми. — Мне просто хотелось посмотреть, что из этого выйдет. Я… Сама не знаю. Иногда мне кажется, что родители правы; иногда — что несут чушь. Я не могу понять. — Я думаю, так на вас повлияли запреты, к тому же — сопряжённые с необоснованными оскорбительными подозрениями. — Не сказала бы, что они необоснованны, — Клара снова повернулась к нему лицом, в её глазах мерцал прежний озорной огонёк. — Родители застукали меня, когда я мастурбировала. Мне было десять лет. Первый оргазм я испытала, когда мама распахнула дверь моей комнаты. Джон улыбнулся и потянулся к ней. Клара не стала уклоняться, слегка прикусила его нижнюю губу и потянула. Наверное, видела нечто подобное в фильмах. Её зубы сжимали губу слишком сильно, но Джон ни за что не сказал бы ей об этом. Он мягко высвободился и поцеловал её, приоткрыв рот; Клара раскрылась навстречу ему. Кончики их языков соприкоснулись и отпрянули. Смит прервал поцелуй и потёрся носом о её нос. — Как собираетесь встречать Рождество? — как ни в чём не бывало поинтересовалась Клара. — Как всегда, в одиночестве. — Заходите к нам, родители говорили о том, чтобы пригласить вас на ужин, — с улыбкой она склонила голову набок. — А после ужина они хотят уйти прогуляться. — Я тоже планировал прогуляться, — согласился Джон. — Недалеко. Они улыбнулись друг другу.***
В честь праздника кукольный домик Клары украсили парой сиротливых гирлянд, неравномерно мигавших тусклыми огнями на окнах, из-за стены дождя казавшихся болотными огоньками, заманивающими путника в гиблые топи болота. Впрочем, Джону они обещали удовольствие и ничего более, их слабый свет был отсветами огней ожидавшего его шабаша. Несмотря на укрывавший его зонт, он бережно держал подарок за пазухой, уберегая его от царившей вокруг сырости. Почему погода не может порадовать хотя бы на Рождество? Книгу и её содержимое Джон завернул в пошлейшую подарочную бумагу с криво нарисованными оленями-Рудольфами, глаза которых почему-то находились на одной и той же стороне морды, а прямо под ними, после непременного красного носа красовалась идиотская ухмылочка. Бумага была предназначена для успокоения подозрительности мистера и миссис Освальд, хотя Джон никак не мог взять в толк, отчего Клара так стремится быть для них «хорошей» и выполняет все их вздорные желания. Этот вопрос он решил отложить на потом. Если он верно считал все намёки, а в них Смит никогда не ошибался, то именно сегодня их отношения с Кларой утвердят себя, перейдут наконец на серьёзный уровень. На прошлом занятии о собственно его основной цели — математике — они и не вспомнили, но всё это были школьные глупости, поцелуи да объятия. Джону уже было мало только этого. Может, и не полностью, но душу Клары он уже заполучил. Сегодня он получит тело, и тогда жалкие душевные остатки перейдут в его владение полностью. Джон улыбнулся своему мутному отражению в окне дома. Пафосно, но уместно. Его размышления прервала миссис Освальд, распахнувшая дверь и крикнувшая: — Вы с ума сошли, торчать на улице в такую погоду? Скорее, заходите! — Джон охотно подчинился, зябко поёжившись, когда отдельные дождевые капли попали ему за воротник. Мать Клары окружала его со всех сторон, словно её было великое множество — помогала снимать пальто, помещала зонт в стойку, принимала у него из рук подарок для Клары, и при этом бесконечно говорила, говорила, говорила, так что у него немного закружилась голова. Ответов она не ждала, явно довольствуясь одним только звуком своего голоса. Джон позволил ей болтать, пока она провожала его на кухню, где должно было состояться рождественское застолье. Когда они вошли, к речевому извержению жены присоединился и мистер Освальд. Клара сидела, опустив глаза в тарелку и задумчиво разделяя на волокна лежавший там кусок индейки, но при его появлении подняла голову и чуть заметно ему улыбнулась. Джон кивнул в ответ — вставить хоть слово не представлялось возможным. Весь ужин они только и делали, что обменивались улыбками и кивками. Клара почти ничего не ела, только размазывала картофельное пюре по тарелке и разрезала сардельку «чипполата», пока она не превратилась в мясное крошево. Джон послушно пробовал всё, что ему предлагали, втихомолку любуясь ей — сегодня она надела чёрное платье на бретельках, с высокой талией, свободно ниспадающее мягкими складками под грудью. На шее у неё висел медальон, тёмно-синий, вспыхивающий на свету мелкими голубыми и белыми искорками — Вселенная в миниатюре. Имея перед глазами всё это, Джон был готов смириться даже с плохо приготовленной пищей и отвратительным яичным коктейлем, который он только пригубил, желая быть полностью готовым к главному событию на сегодня. После явно затянутого ужина, наполненного бесконечной стрекотнёй родителей Клары, наступила очередь разворачивания подарков. Джон, подавив тяжкий вздох, развернул свой — кружку с надписью «Лучший учитель в мире». Пошлее подарка и не придумаешь, да и чего иного он мог ждать от этих разнополых Твидлдум и Твидлди? Он горячо поблагодарил старших Освальдов, стараясь, чтобы это прозвучало как можно естественнее, краем глаза следя, как Клара открывает его подарок, с явным наслаждением разрывая упаковку, которую миссис Освальд назвала «миленькой». Сорвав остатки бумаги, она уставилась на книгу, недоумённо нахмурив бровки, словно бы говоря — и это всё? Клара покосилась на Смита, и он подмигнул ей — мимолётное движение ресниц, но этого было достаточно. Она расслабилась и поблагодарила его с чуть большим уровнем искренности — видимо, сама по себе книга всё же понравилась. Мистер Освальд, стыдливо сдержав отрыжку, звучно чмокнул жену в щёку и объявил, что хочет пойти «протрястись» и позвал с ними Клару. Та ответила с лёгким оттенком презрения: — Ну конечно, а на кухне у нас тем временем заведутся тараканы. — Неужто ты собираешься вымыть всё в одиночку? — захмелевшая и разрумянившаяся, мать Клары шутливо погрозила ей пальцем. — Оставь и нам немного! Клара прикусила губу, будто напоминая себе о чём-то, и искусственным тоном хорошей девочки честно пообещала, что, разумеется, оставит. Джон тем временем уже натягивал пальто в прихожей, торопливо и деланно тепло прощаясь со всеми, благодаря за «чудесный» ужин и не менее «чудесный» подарок. Клара стояла в дверном проёме, позволяя ему оценить длину платья: чуть выше колен, по-настоящему чудесных худых коленок. Она медленно помахала ему, чуть расставив пальцы, словно была приветствующей ликующую толпу королевой. Смит ушёл первым и направился к противоположному дому, заброшенному и облюбованному местными сквоттерами — кажется, родители Клары возмущались тому, что из-за этого снижается цена их собственного дома. Джон замер у одной его стен, той, что скрывала его от взглядов с крыльца дома Освальдов, расписанной неумелыми граффити. Дождь почти прекратился, тучи роняли только редкие ледяные капли. Ему было зябко в его старом пальто, и он, скучая, принялся прикидывать, сможет ли теперь позволить себе новое. Когда он думал о степени доктора математики, он представлял себе многотысячные конференции, публикации, книги, очереди на свои лекции, но по какой-то причине ничего этого у него не было — ни успеха, ни признания, ни денег. Джон попытался понять, почему всё сложилось именно так, что теперь он подрабатывает репетитором, а не совершает головокружительные открытия, но в этом было мало приятного. Он не мог сказать, что ему не хватало амбиций — как раз этого у него было в достатке. Он совершенно точно не мог не понимать тот уровень власти, который был бы ему доступен. Он променял всё это — на что? На поиски власти над одним человеком? Глупо и непродуктивно. У него могли бы быть толпы почитателей, а вместо этого есть только одна своенравная девчонка с завышенным самомнением. Неужели он позволил себе отказаться от такого уровня власти исключительно ради удовлетворения плотских потребностей, направленных, так уж получилось, на юных девушек? Чем он тогда лучше той серой, вязкой, ведомой инстинктами толпы, которую он так презирает? Джон снова поёжился, на этот раз от внутреннего холода. Защитные механизмы психики сработали, как всегда, безотказно — во всём этом нет его вины, просто вся эта масса, состоящая из одних ртов, гениталий и прямой кишки, была не в состоянии оценить его по достоинству, как не может любительница дешёвых побрякушек оценить случайно попавший ей в руке бесценный камень. А он просто старается извлечь из своего нынешнего положения как можно больше. Смит улыбнулся уголком губ, довольный своей реакцией, и неспешно пошёл вверх по улице, решив не дожидаться, когда родители Клары изволят выйти наружу. Он успел пройти совсем немного. Через десять минут мобильный телефон известил его о сообщении, в котором Клара лаконично написала «Они свалили». Джон убрал мобильник в карман, развернулся и так же неспешно отправился обратно. Кларе не помешает немного поволноваться. Тем лучше ей будет, когда он поможет ей расслабиться. Так расслабляется трепыхавшаяся в силках птица, смиряясь с неизбежным. Посмотрим, Клара, насколько хорошо ты можешь заменить собой то, что я потерял. Клара, взвинченная и недовольная, встретила его у самой двери: — Где вас носило? — Протрясал ваш потрясающе безвкусный ужин или как там это называется у вашего отца, — благодушно заметил Джон. — А как же ваши комментарии насчёт соседей? — Шутите? Да они все прилипли к экранам телевизоров, смотрят всякую… — ругательство повисло в воздухе. Смит мягко улыбнулся, поцеловал кончик носа Клары, осторожно провёл руками по её талии и бёдрам. От его прикосновений она ощутимо напряглась, и Джон немедленно елейно спросил: — Если вам неприятно… — Нет, — отрезала Клара и прижалась к нему крепче, переместила его ладони на свои ягодицы. Джон мимолётно улыбнулся за её плечом. Как легко сыграть с ней в «слабо». — Вы ведь подарили мне не просто книгу, так? — Посмотрим? — Джон церемонно предложил ей руку, всё ещё ощущая на ней её плоть, мягкую и наливающуюся, как сочные плоды. Что может плодоносить зимой? В своей комнате Клара плюхнулась на неубранную кровать и перелистала страницы подаренной книги, пока не нашла нужную, восемьдесят восьмую. В разворот были вложены тончайшие трусики из тёмно-синего шёлка, того же оттенка, что медальон на её шее, сужающиеся сзади в тонкую полосочку, так что ягодицы прикрывали только воздушные чёрные кружева. Впереди лоскуток ткани был украшен блестящим камушком в форме звезды. — Это взамен тех, что я взял, — скромно уточнил Джон. Клара разглядывала подарок так внимательно, словно видела нечто подобное впервые, поглаживала гладкую ткань большим пальцем. Смит терпеливо ждал вердикта. — Мне нравится, — задумчиво сказала Клара и подняла голову. В её глазах мелькнул прежний, потухший почти полностью за сегодняшний вечер огонёк. — Я примерю их прямо сейчас? Джон дождался, когда она снимет трусики — самые обыкновенные, чёрные — и мягко сказал: — Примерять надо после, не так ли? Клара, успевшая небрежно скомкать и закинуть свои старые трусики в угол кровати, посмотрела на него, пожала плечами, и залезла на кровать с ногами. Сложив их на индийский манер, она поинтересовалась: — И что сейчас? Джон сел рядом с ней и поцеловал её, на этот раз запуская свой язык ей в рот без опаски, что она его откусит, если ей что-то не понравится. Одновременно он спустил бретельки платья с её плеч, обнажая грудь — именно такую, как он представлял, с нежно-розовыми сосками и родинкой рядом с правым из них, такую маленькую, что он мог без труда обхватить их ладонями. Он ласково погладил соски большими пальцами, казавшимися слишком шершавыми для этой тонкой, нежной кожи, с удовольствием отмечая, как они твердеют и набухают. Клара выдохнула ему в рот, и Джон снова прервал поцелуй и отстранился, с садомазохистским удовольствием смиренно спрашивая: — Если что-то не так… — Всё так. Мокро, — Клара смешно наморщила нос и откинулась на спину. Джон, затаив дыхание и проникаясь важностью момента, поднял подол её платья, скользкого на ощупь, осторожно, словно держал в руках хрупкую куклу, согнул её ноги в коленях и развёл их в стороны. Он любовно оглядел выпуклый холмик лобка, покрытого редкими короткими волосками, успевший налиться кровью клитор, достаточно крупный и уже блестящий от смазки, порозовевшие малые губы и то, что едва было видно, то, что было внутри, тёмно-розовое, пульсирующее, испускающее наружу терпкую прозрачную жидкость. Джон решил, что дополнительных ласк уже не понадобится, к тому же, они были в вечном цейтноте из-за проклятых родителей. Смита это страшно раздражало, но он старательно скрывал это за маской елейной вежливости. Сейчас он постарался выкинуть всё это из головы и потянулся вперёд, впервые — впервые во всём мире! — прикасаясь губами к клитору Клары. Её бёдра дрогнули, словно она хотела сдвинуть их, но вместо этого она развела их ещё шире, вздрагивая от каждого нового движения языка Джона. Он слегка натянул кожу на её лобке, чтобы обнажить капюшончик клитора, прошёлся по его головке, втянул его в рот, затем снова спустился между половых губ, меняя последовательность действий. Нижняя половина его лица блестела от смазки, его член напрягся почти до боли. На вкус Клара была прекрасна, гораздо, гораздо лучше, чем он пытался вообразить, и её реакция на происходящее была естественной, чуть скованной и смущённой, без деланно громких стонов и резких движений. Кажется, она вовсе забыла, что может издавать какие-то звуки, и только хватала ртом воздух, выдыхая его коротко и судорожно. Не выдержав, Джон опустил одну руку и высвободил свой член, без особого смущения потираясь им о шершавую поверхность простыней и валяющуюся в беспорядке на кровати одежду Клары. Она кончила достаточно быстро, издав наконец один тихий стон, запульсировала между губ Джона, оросила его лицо горячей жидкостью. Свободной рукой Джон обвил вокруг своего члена домашние шортики Клары, провёл ими вверх и вниз несколько раз и кончил тоже, пачкая спермой мягкую серую ткань. Они торопливо привели себя в порядок. Клара натянула подаренные трусики и повертелась перед зеркалом, задрав платье, чтобы лучше рассмотреть их. — Довольны подарком? — лениво поинтересовался Джон. От оргазма всё тело звенело до сих пор, а на языке всё ещё ощущался тот волшебный вкус. — Ага. А вы? — Клара не сводила глаз со своего отражения, с медленно проступающего на тонкой ткани трусиков мокрого пятна. — Он великолепен. — Эта кружка не заслуживает таких слов, — Клара сказала это абсолютно серьёзно и смотрела на него с непроницаемым видом, пока Джон не рассмеялся.***
Новый год Джон встречал в эйфории. Он ощущал себя военачальником, взявшим крупный бастион, победителем, захватчиком, перед которым сдались без боя обитатели крепости. Впрочем, подобные метафоры скорее намекали на наличие некоего врага, а Клара определённо не была его врагом. Она была мечтой, замком —, но воздушным, а он — мечтателем — вознёсшимся на самые небеса, на самую вершину, которую только может покорить смертный. Замок из мороженого, выстроенный на облаках сладкой ваты — теперь он правил здесь, единолично! Джон кружил по своей унылой комнате со стаканом хереса в руках и чокался со своими отражениями во всех зеркальных поверхностях. Он победил! Клара, упрямая, своенравная, теперь принадлежала ему. Теперь он был не просто наставником и учителем, о, нет, он торжественно надел на неё цепи куда крепче прежних, снять которые будет намного труднее. Импринтинг, так, кажется, называется это явление. Всю свою жизнь, в каждом своём новом партнёре Клара будет видеть его, его, его, Джона Смита, и ничего не сможет с этим поделать. Когда-нибудь он умрёт, да, но в то же время будет жить вечно, в её памяти, в памяти его тела, на котором он оставлял незримые — пока — отметины своих губ и пальцев, блестящие следы своей слюны. Более явных обозначений принадлежности Джон избегал, хотя он не отказался бы посмотреть на лицо этого олуха Дэнни, когда он заметит на шее или груди Клары оставленный Джоном засос. Даже если Клара и соблаговолит с ним переспать, то сравнение явно будет не в пользу олуха. Джон будет жить вечно — и никто с ним отныне не сравнится. Им удалось урвать кусочек свободного времени до Нового года, всего один, и Джон остался не слишком доволен им. Он предпочёл бы более быстрое развитие событий, но старшие Освальды упорно торчали дома, лишь изредка выбираясь на прогулки в парк. Смит несколько раз тайно проходил мимо их дома, и родители Клары неизменно пялились в телевизор, пожёвывая конфеты «Кволити-стрит». Джон сжимал кулаки, чтобы не ворваться внутрь и не вытащить Клару из этого мещанского ада. Он уговаривал себя не торопить течение событий, что всему своё время, но, проклятье, как же всё было медленно! Тот раз повторил сценарий первого, с той разницей, что Джону не удалось кончить, и он ласково уговорил Клару помочь ему с этим. Она оглядела его член так, словно видела нечто подобное впервые, несмело обвела пальчиком чётко обрисовавшуюся головку, набухшие вены на стволе, растёрла вокруг уретры капельку смазки, затем неуклюже обхватила член всей ладонью. Джон предпочёл бы, чтобы она ему отсосала, но снова проявил чудеса терпения, говоря себе, что она ещё не готова, а делать это качественно научится ещё нескоро. Несмотря на недавний оргазм, Клара была напряжена, рукой двигала с опаской, и Джону пришлось залезть рукой ей между ног, ощупывая бывшее между ними, мокрое и горячее, состоящее из складок, совсем такое же, как тогда, в детстве… При этой мысли Джон наконец кончил, содрогаясь и закусывая губу, стискивая в пальцах мятое одеяло на кровати. Клара посмотрела на капельки спермы, попавшие ей на живот, и как-то брезгливо поморщилась. В целом, этот вечер принёс Джону больше раздражения, чем удовлетворения. Этому в немалой степени поспособствовал вопрос Клары, который она задала, глядя, как он одевается: — Были и другие, да? Джон не был застигнут врасплох — он и ожидал чего-то подобного. Он не спеша выпрямился, оправил воротник рубашки, и с безупречно изображаемой честностью сказал: — Нет, Клара, никого не было. То есть… — он сделал вид, что сбился на торопливый, извиняющийся тон. — Были, конечно, но просто влюблённости, ничего серьёзного. Ничего такого, как у нас. Возможно, это прозвучало неуклюже, но разве это помеха в таких условиях? Клара вроде бы поверила ему… или сделала вид. Джон неустанно твердил себе, что она далеко не так проста, как ему упорно пытается нарисовать его воображение, но даже такой отдалённый намёк на сомнение в его власти вызвал в нём глухое раздражение. Клара должна слушать его безоговорочно, быть готова на всё, что угодно, как те дети, по его приказу хлеставшие себя гибкими ветками, не бравшие за весь жаркий день в рот ни капли воды, пока им не становилось плохо, а не задавать о его прошлом вопросы с подвохом. Впрочем, побыв денёк в одиночестве, он решил, что так будет куда интереснее, и даже схохмил, что его идеал женщины — заводная кукла с заранее записанными фразами. Предложи ему сейчас живой автомат с внешностью Клары — согласился бы он? Разумеется, нет, навороченная кукла не шла ни в какое сравнение с живым, чувствующим, думающим, страдающим человеком. Куклу можно всего лишь разобрать на винтики и шестерёнки — разве это сравниться с надломами в человеческой психике? А ближе к Новому году он и вовсе испытал небывалый душевный подъём. Всё идёт, как надо, у него всё получается. А чтобы закрепить успех, ему надо наконец выяснить, отчего Клара относится к своим пошлым, скучным, болтливым и примитивным родителям с таким пиететом. Шанс выпал в первый день нового года. Он уговорил Клару встретиться с ним вне её дома. Она долго медлила с ответом, сначала отказалась, но затем всё же согласилась, с явной неохотой. Когда он пришёл к условленному времени, Клара уже ждала его там, нахохлившись, словно чем-то недовольная крошечная птичка. Моросил мелкий дождь, лужи успели подёрнуться льдом, и её волосы пушились, впитывая окружающую сырость. Клара стояла, спрятав руки в рукава красного пальто, которое было ей чуть великовато. Между её густыми бровями залегла морщинка. Подойдя к ней, Джон первым делом погладил её пальцем, будто стараясь стереть её одним касанием. Клара вывернулась из-под его руки, насупленная и напряжённая. Она нервно оглядывалась по сторонам, но всё же она пришла, несмотря на недовольство. Джон испытал чувство сладостного удовлетворения. — Зачем вы меня сюда позвали? — без обиняков спросила Клара. — Пройтись, поговорить… — В такую погоду? — Согласен, погода могла бы быть и получше, — покладисто ответил Джон. — Тогда, может, посидим где-нибудь? Клара промолчала, кутаясь в своё пальто. Её глаза провожали каждого проходившего мимо человека. — Вы боитесь, что нас заметят? — Да, — односложно отозвалась Клара. — Потому говорите, что хотели, и уходите. Джон быстро просчитал имеющиеся варианты. Приказной тон неприятно задел его, но, пожалуй, страх Клары быть застигнутой с ним, нехватка времени и плохо знакомое место, которое она явно выбрала из-за его удалённости от дома, играли в его пользу. Настало время немного натянуть поводок. — Почему вы так боитесь огорчить своих родителей, Клара? — спросил он, тщательно выбирая формулировки. — Почему до сих пор они значат для вас так много, что вы отрезаете от жизни целые куски им в угоду? Вы ведь солгали им о нашей встрече? Клара плотно сжала губы и смерила его взглядом. Секунд тридцать казалось, что она вовсе не собирается отвечать. Клара смотрела мимо него, а Джон, напротив, не сводил взгляда с её лица. Наконец, она, так же не глядя ему в глаза, процедила: — Родители чуть не погибли, когда я была маленькой, попали в автокатастрофу. Я могла остаться сиротой. Я помню, каково было засыпать и просыпаться без них, не зная, живы ли они ещё, пережили ли ещё один день в больнице. Они не лучшие в мире, но даже их могло бы у меня не быть. Я не хочу, чтобы… После того, как они вернулись… Они и так пережили ужас, зачем ещё дополнительно их… Она оборвала себя на полуслове, отвернулась и быстро зашагала, фактически побежала, по блестящей от льда и воды улице. Джон не успел заметить, были ли на её глазах слёзы. Что-то их не было заметно, когда я вылизывал тебя между ног, с прохладцей подумал Джон. И о своих драгоценных чуть-не-подохших родителях ты тогда явно не думала. Получив необходимую информацию, его мозг немедленно включился в работу, оценивая, осмысливая, корректируя планы. Ситуация не самая простая, но он сможет её разрешить. С пользой для себя, конечно же. И для Клары, но ей надо будет постараться, чтобы в полной мере оценить её. В красном пальто, в толпе людей, Клара была похожа на текущую капельку крови. Дело ещё не совсем сделано, думал Джон, глядя ей вслед. Наш союз надо закрепить, той самой кровью, той, которая потечёт по внутренней стороне её бёдер. И тогда он будет нерушим. Джон закинул голову назад, приоткрыл рот, ловя на язык капли дождя. Они были мутными, масляно блестящими и имели солоноватый, отдающий железом вкус. Вкус крови.