Kleines Mädchen du fühlst dich allein Du bist so stumm dabei möchtest du schreien Kleines Mädchen so schmerzvoll dein Leid Keine Chance das die Wunde verheilt Kleines Mädchen kannst es nicht verstehen Ich wünschte das wär dir niemals geschehen Kleines Mädchen — mein Puppenmädchen Малышка, ты чувствуешь себя одинокой, Ты безмолвна, но хотела бы кричать, Малышка, как болезненно твоё страдание, Никаких шансов, что рана заживёт, Малышка не может понять этого, Я бы хотел, чтобы этого никогда не случалось, Малышка — моя девочка-куколка
Зима казалась бесконечной чередой серых дней и ночей, расчерченных струями бесконечного дождя, как тетрадный лист. На рождественских каникулах Джон и Клара почти не виделись — спустя три дня молчания Клара ответила на его вопрос коротким сообщением «Нет надобности, они не поймут». Прочитав сообщение, Смит скрипнул зубами, кляня её чёртовых родителей, которые значили для Клары несоизмеримо много только из-за того, что её папаша не поймал такси после того, как накачался в баре виски. Джон не знал точно причину аварии, но предполагал, что она была обыденной и скучной — никаких героических попыток спасти жену из-под колёс спятившего водителя «джаггернаута». В целом, ему было всё равно. Авария, страх остаться сиротой, личные пуританские воззрения Освальдов — всё это сплеталось в клубок линялых растрёпанных ниток, в середине которого, как бабочка в коконе, была скрыта Клара. Джон был готов поклясться, что её родители, вдобавок, упоминали катастрофу при любом удобном случае. «Не хочешь доедать жаркое? А если бы мы тогда погибли, некому было бы тебе его готовить». «Ты хочешь в школу? Но тогда ты будешь проводить с нами меньше времени, а ведь этого времени могло бы и вовсе не быть». «Зачем тебе съезжать от нас? Разве мы, с трудом выжившие, уже надоели тебе?». И прочее дерьмо в том же духе. Любовь к едва не потерянным навсегда родителям превратилась в ежедневное жертвоприношение в храме каннибалов, в ходе которого с распластанной на алтаре Клары сдирали кусок плоти за куском, намереваясь превратить её в послушную, беспомощную марионетку с голыми костями вместо рук и ног, с вылизанными дочиста стенками черепа. В личной жизни Джон старался сделать всё как можно легче и удобнее для себя самого, но здесь он впервые решил выступить в роли настоящего доктора — того, кто спасает. Клара освободится от тирании родителей. Джон был уверен, что она хочет сделать это — она была бы полной идиоткой, если бы не хотела. Клара была далеко не глупа, а её характер только облегчил бы её самостоятельную жизнь. Не потому ли он был именно таким — из-за потребности контролировать самой хоть что-то? Джону удалось вызволить её на прогулку в один из последних дней рождественских каникул. Тщательно выбранный маршрут был составлен заранее, и конечной его точкой была квартира Джона. Город напоминал размытую водой акварельную картинку, под ногами хлюпала каша из снега и воды, мокрые ветви елей уныло висели, роняя с иголок капли дождя. Сырой, промозглый холод вынуждал кутаться в шарфы, мокрые и горячие от вырывающегося изо рта дыхания. Клара, однако, успела смягчиться и разговаривала с ним почти как раньше, даже ещё более неформально, избегая, однако, темы их прошлой встречи. Джон не настаивал и послушно смеялся над её шутками, помогал перейти особенно глубокие лужи, поил купленным во встреченных по дороге кофейнях крепким, чёрным и несладким кофе, в который указывал добавлять ликёр. Клара не возражала, и к концу их прогулки её щёки раскраснелись, а глаза заблестели. Она распустила свои лёгкие тёмные волосы и пританцовывала, уворачиваясь от людских потоков и льющейся с крыш дождевой воды. Джон подумал, что никогда ещё не видел её такой красивой и расслабленной. Эта мысль, однако, не помешала ему бдительно следить за тем, чтобы они не сбились с намеченного маршрута. Неподалёку от его дома Клара, несколько минут назад смеющаяся и прячущаяся от него за фонарными столбами, вдруг остановилась и наморщила лобик: — Где мы? Мы ушли далеко, а родители скоро вернутся, — она с укором посмотрела на Джона не совсем ясными глазами. Джон был сама галантность: — Мы успеем. В крайнем случае, поймаем такси. Тебе надо немного проветриться, чтобы они не задавали ненужных вопросов. Я живу неподалёку, не хочешь зайти? Клара сипловато рассмеялась, потряхивая распущенными волосами: — Это самое неуклюжее предложение зайти домой к мужчине, что я слышала. — Ты слышала их так часто? — не удержался от шпильки Джон. Клара качнулась на небольших каблучках своих крохотных сапожек и погрозила ему пальцем. Смит рассмеялся и взял её под руку, мягко направляя её в нужную сторону. Клара бегло оглядела его квартиру, задержав взгляд только на его книгах. Джон готовил чай, размышляя, не добавить ли в него ещё одну порцию алкоголя, но решил, что тогда Клара опьянеет окончательно, и выйдет, что он привёл её сюда зря. — Здесь так пусто, — крикнула она из его комнаты. — Не люблю излишеств, — Джон взял кружки с чаем в обе руки и по дороге неуклюже зацепился за кухонный стул, расплескав часть янтарной жидкости на пол. Он чертыхнулся себе под нос. — Правда? — Джон не видел её, но был уверен, что она наморщила носик. — Лишние предметы только захламляют пространство, — Смит шагнул в комнату и застыл. Клара стояла рядом с его кроватью, полностью раздетая — её одежда образовывала на полу маленький пёстрый холмик, её кожа была покрыта мурашками, соски, затвердев, стали похожи на крохотные тёмно-розовые бусины. Она оглянулась на него, слегка недовольная и очевидно не совсем трезвая. — Никогда не думала, что это будет в первый раз в таком скучном месте, — это прозвучало как обвинение. — Прости, я как раз хотел на днях сходить в «Хэбитат», — Джон осторожно поставил кружки на видавшую виды тумбочку и подошёл ближе к Кларе, завороженный игрой света и теней на её маленьком, но крепком теле. Вместо милого кудрявого пушка на её лобке была только голая кожа, слегка покрасневшая, покрытая в некоторых местах крохотными прыщиками. Джон осторожно погладил её, ощущая вместо привычной мягкости жёсткую, проступавшую при нажатии на кожу щетину. Клара придвинулась ближе к нему, позволяя его ладони проскользнуть между её ног. Джон любовно погладил уже знакомые ему складочки половых губ. — Одна девчонка говорила, что в её первый раз было чертовски больно, — Клара прикрыла глаза, наслаждаясь его прикосновениями. — Всё будет хорошо, — успокаивающе сказал Джон, с сожалением отрываясь от своего занятия и начиная раздеваться. Клара смотрела на него с интересом всё то время, пока он опускался на кровать рядом с ней и становился на колени между её раскинутыми ногами. Он провёл головкой члена по её лобку, хотя это было колко и не слишком приятно, помассировал ей её клитор, заставляя Клару испустить глубокий вдох. Она посмотрела на него сквозь опущенные ресницы: — Я ведь не забеременею от этого, правда? — Конечно, нет, — заверил её Джон и потянулся к бумажнику, который небрежно бросил на пол. Раскатав по всей длине члена спрятанный там презерватив, он повернулся к Кларе, которая слегка нетерпеливо сказала: — Давай я сама. Хочу сделать это сама. Джон послушно замер, позволяя ей осторожно направить его член внутрь себя и качнуть бёдрами навстречу ему. Клара охнула, когда головка вошла в неё; Джон едва сдержался, чтобы не погрузиться в неё полностью. — Всё нормально? — уточнил он для проформы. Клара кивнула и снова приподняла бёдра, давая ему проскользнуть глубже, пока постепенно она не позволила ему полностью войти неё. — Больно? — с лёгкой улыбкой спросил Джон. — В основном приятно, — она поёрзала, устраиваясь удобнее, и обхватила его плечи руками. — Делай, что хотел. Они сделали это — вместе.***
Тот раз, разумеется, не стал последним —, но он был особенным. Джон лелеял в памяти каждый миг, каждый скрип своей старенькой кровати, каждый неровный вдох Клары, каждую волну, разливающуюся по его телу после каждой фрикции; он помнил собственный член, блестящий от смазки, обтянутый тонким латексом, и кровь на нём — кровь Клары. Он чувствовал себя так, словно смотрел на некий символ власти — на клинок, обагрённый кровью. Джону было ужасно жаль, что Клара смыла эту кровь в душе — он не отказался бы от того, чтобы тонкие красные струйки остались на внутренней стороне её бёдер вечно. Они были бы символом покорности, принадлежности, и как красиво бы смотрелся тёмно-алый цвет на её загорелой коже, точно красные шёлковые нити поверх золотой парчи… Но Джон не позволял себе слишком уж углубляться в лирику. Преодолев заветный рубеж, он собирался приступить к покорению другого, целью которого было возвращение Клары в нормальную полноценную жизнь, которой она была лишена с самого детства. Остаток зимы Джон позволил себе наслаждаться близостью с Кларой — те же два раза в неделю на их занятиях. Он, честно отрабатывая деньги, быстро объяснял ей очередную тему, а затем переходил к более приятной части занятий. Клара живо реагировала на всё, что он предлагал — к сожалению, цейтнот не позволял им расслабляться в полной мере, поэтому всё происходило быстро и бурно. Этой динамикой Джон был доволен. После всего он заводил разговоры на отвлечённые темы, но все они сводились в итоге к работе для студентов. Смит мягко подталкивал Клару в нужном направлении обретения материальной независимости — поначалу мягко. В начале весны Клара продолжала игнорировать его намёки, и тогда он спросил прямо: — Неужели тебе не хотелось бы иметь свои деньги? Клара, всё ещё раскрасневшаяся и растрёпанная после секса, холодно взглянула на него и сказала, выделяя интонацией каждое слово: — Я найду и подработку, и работу — в своё время, когда сама захочу. Джон прикусил язык, тщательно скрывая своё недовольство. Он оставил эту тему на пару недель, попробовал вернуться к ней снова, но встретился с той же холодностью. Ему казалось, что раздражение от его расспросов Клара выплёскивает во время секса — она вцеплялась в его кожу отросшими ногтями, сидя сверху, двигала бёдрами так резко, будто хотела сломать ему член. Джон не мог сказать, что ему не нравится это. Иногда он подначивал её ещё больше, проверяя, как далеко она может зайти. Однажды он как бы мимоходом обронил: — Ты не думаешь о Дэнни, когда мы… Клара снова была сверху — возвышалась над ним обелиском рельефной влажной плоти, обхватывала его упругими пульсирующими стенками. Она отклонилась чуть назад и дала ему пощёчину — несильную, но ощутимую. Джон насадил её на свой член до упора, приподнялся и впился зубами в её шею, оставляя на ней засос. Клара издала нечто среднее между стоном и рыком и попыталась вырваться, но он удерживал её, пока отметина не стала достаточно заметной. Следующее занятие Клара отменила, заставив Джона забеспокоиться, не переборщил ли он. Придя в другой условленный день, он обнаружил Клару с красными заплаканными глазами, с мокрыми следами на лёгком шифоновом шарфе, окутывающим её шею и скрывающим синяк. Джон мягко расспрашивал её, что произошло, и в конце концов она сказала, что встретилась с Дэнни впервые за много времени — ещё до Рождества они общались исключительно посредством SMS-сообщений. И как ей пришлось прятать засос, и лгать, что в их отношениях ничего не изменилось, просто она была очень занята учёбой, и как он поцеловал её… Джон держал Клару в объятиях, укачивая её, как маленького ребёнка, и думал: «Получай, Пинк». — Он так смотрел на меня, — всхлипывала Клара. — Он точно не верил ничему, что я говорю. А когда я сказала, что пришлось много чего делать по учёбе в каникулы, он снова посмотрел на меня и сказал: «Да, в университете не то, что у нас в академии…» Значит, академия. Джон старательно изображал сочувствие, ликуя в душе. В скором времени Клара сама поймёт, что девушке с высшим образованием ни к чему паренёк из военной академии, единственное требование которой к своим учащимся — чтобы руки и ноги были на месте. После пятнадцати минут объяснений, которые Клара, очевидно, не слушала, он потянулся, чтобы обнять её, но она отстранилась. — В семье не очень хорошо с деньгами, — сказала она, глядя куда-то мимо Джона. — Дадим тебе перерыв, пока всё не исправится? Джон ощутил неприятную пустоту чуть ниже груди. — Я уверен, мы можем объяснить родителям… — Мне и так пришлось объяснять, почему я всё ещё занимаюсь с тобой, хотя с учёбой всё в порядке. Сейчас они считают уроки ненужными тратами, и они правы. Я позвоню, когда что-то изменится. Ах, и сегодня тебе, конечно, заплатят за полный час. Джон встал, чувствуя себя глубоко оскорблённым. — Не думаешь, что сейчас самый подходящий момент, чтобы иметь свои деньги? — Нет, — спокойно сказала Клара. Она смотрела на него своими до сих пор влажными глазами с сеточкой лопнувших сосудов. — Мы будем видеться у меня дома? — глупо спросил Смит. — Может быть, — Клара подождала и кивнула ему. — Иди. Тишина звенела, как натянутая струна. Когда этот звон стал невыносимым, Джон вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.***
*** Джон был в ярости, но старательно скрывал это — кипящая внутри него лава выходила наружу только крохотными, обжигающими не больнее комариных укусов искорками. Когда ему хотелось наорать на идиота-коллегу, отвесить ему затрещину, унизить, он позволял себе только саркастичное замечание. Вполне в духе Доктора, ничего подозрительного. И он сомневался, что это помогло бы — настоящий объект, вызывающий его гнев, был ему недоступен, а суррогаты всё равно остались бы суррогатами. Джон по-прежнему много думал о Кларе, но теперь его мысли окрасились в мерцающий красный цвет. Он злился на неё, злился так, что перехватывало дыхание, и отдавал себе отчёт в том, что прежде всего его злость была обусловлена уязвлённой гордостью. То, что он считал принадлежащим себе, внезапно проявило свободомыслие — это было так же тревожно и удивительно, как если бы его телефон отказался бы звонить какому-то конкретному абоненту. Его власть, казавшаяся абсолютной, рассыпалась, смялась, как корона из фольги. Клара совершила непростительный проступок — предпочла ему другого. Мысли о мести всплывали периодически на поверхность сознания, как пузырьки ядовитых испарений со дна болота, но Джон игнорировал их, потому что, несмотря на то, как Клара обошлась с ним, он всё ещё дорожил ей и не хотел причинять ей вред. Он выбрал тактику игнорирования — заблокировал её номер на своём телефоне, не пытался связаться никакими другими способами, и близко не подходил к её дому. Джон надеялся, что Клара поймёт сама, какую совершила ошибку, променяв его на Дэнни. Если он уже ей не наскучил, то в скором времени это всё равно произойдёт, и она вернётся к нему. Джон посадил нужные семена — настало время им взойти и, набравшись сил, раскрыться стройными ядовитыми цветами. Сама весна питала их — в самом её начале солнце уже стояло высоко, затянутое лёгкой дымкой прозрачных облаков, воздух становился мягче и свежее, дожди были тёплыми и шли недолго, были неспособны иногда прогнать солнце с неба, и тогда улицы влажно сверкали, ловя лучи небольшими лужицами. Гнев Джона понемногу проходил, уступая место тихому, злорадному ожиданию. Он был уверен, что она вернётся. Не может не вернуться. Джон поймал себя на том, что думает о Кларе почти постоянно: во время лекций, разговоров с коллегами, перед сном. Он вспоминал вес её разгорячённого тела, запах кожи и волос, ритм дыхание, цвет её крови, и ощущал, как напрягается его член, а сердце стучит быстрее. Мучительно было не знать, где она и что делает, мучительно оттого, что она вышла из-под его контроля, кажется, полностью — и это состояние было полной противоположностью упомянутому ранее. Они сменяли друг друга, раскалывая Джона напополам, сводя с ума. Ко всему этому примешивалась горечь неудачи — слишком приятным было знакомое ему с детства удовлетворение от того, что другие выполняют его волю; слишком ярким воспоминание о том, как другие дети зачитывали отрывки о мученических смертях святых, глотая слёзы страха, но не осмеливаясь противоречить ему. Он думал, что Клара покорна ему в той же мере, но ошибался. Он не имел над ней власти. Он был никем. Эта мысль ощущалась особенно болезненно. Джон смутно осознавал, что чувствует себя живым и полноценным только в том случае, если кто-то поглощён им: ловящие каждое его слово студенты, внимающие его рассуждениям преподаватели, все, кто слушал его, говорил с ним, делал комплименты — он этого его каркас из бесплотных костей обрастал мышцами, сухожилиями, напитывался живой горячей кровью. И, конечно, Клара — смеющаяся над его байкой, старающаяся впечатлить его своими успехами, думающая о нём, доверчиво раздвигающая ноги, встающая на цыпочки, чтобы поцеловать его. Джон был духом, пойманным зеркальным отражением, а окружающие его люди — зеркалами; пока они были рядом, он существовал, но в одиночестве развоплощался, исчезал, как дым от погасшего пламени свечи. Не потому ли он так стремился привязать к себе Клару, заставить её нуждаться в нём и думать о нём — чтобы не подвергать себя пытке не_существования? Когда он размышлял об этом бессонными ночами, всё это казалось правдой, единственной, может быть, которую он знал о себе. Днём же, с направленными на него взглядами — в аудитории, на улице, в транспорте, книжных магазинах — он смеялся над ней, находя её нелепой. Иногда вместе с этой мыслью Джон испытывал желание — нет, необходимость — позвонить Кларе, спросить, что с ней, просто услышать её голос, но не поддавался ему. Он заставлял себя ждать, и ждать, и ждать, уверенный в том, что сумел прочитать Клару правильно, и она вернётся, обязательно вернётся, и он, грешный жалостью к своей упрямой, но такой трогательно-юной и неопытной подопечной, не станет наказывать её за предательство. По крайней мере, не слишком сурово. В это ожидание Джон вложил всю свою злость, всю горечь, всё недовольство и возмущение, и в конце концов, все они превратились в предчувствие мрачного торжества. Он знал, что скоро Клара придёт — так отравитель за сотни километров знает, что прямо сейчас его жертва захлёбывается собственными рвотными массами. И предчувствие его не обмануло.***
В тот день в середине весны Джон вернулся домой поздно. Не раздеваясь, он опустился в своё любимое кресло и машинально потянулся к книге, бездумно пролистал несколько страниц. Взгляд выхватывал то одну, то другую букву, «К», «Л», «А», но они не складывались в полноценные слова. В левом виске, как инопланетное сердце, пульсировала боль, всё злее и злее, грозя расколоть его череп пополам. С возрастом Джон становился всё более чувствительным к переменам погоды — солнечный день переходил в сырую и холодную ночь, давление падало, на горизонте собирались тёмно-серые облака, набухшие, готовые разразиться потоками воды — и каждый раз они отдавались во всём теле, как эхо от раскатов грома. Он отложил книгу и помассировал виски, прикрыв глаза и морщась от каждого нового болезненного спазма. Окружающий мир затих, готовясь к грозе, и звонок телефона среди этой тишины показался Джону чем-то чужеродным, не принадлежащим этому миру. Он вслепую нащупал мобильник и взглянул на маленький экран одним глазом. Звонила Клара. Джон ответил, прежде чем успел полностью осознать то, что происходит. — Клара? — спросил он, наскоро вырабатывая тактику и натягивая подходящую маску; голос его звучал холодно и отстранённо. Она молчала, будто напуганная его тоном, но всё же заговорила: — Я хотела… — помехи на линии или её учащённое дыхание? — Хотела встретиться. Я могу приехать к тебе… Минут через двадцать? Ты ведь дома? Пока она говорила, торопливо и сбивчиво, Джон спешно взвешивал, какую тактику ему избрать. Первым его порывом сказать, что он задерживается на работе и потому не сможет принять её, но искушение увидеть Клару было слишком велико. К тому же, он сможет единолично управлять развитием ситуации после её приезда — что-то, что он не мог в полной мере делать в её доме или на улице, среди создающей ложное ощущение безопасности толпы. Но, пожалуй, не стоит поощрять её оставаться слишком надолго. Клара должна нуждаться в нём, никак не наоборот — по крайней мере, такое впечатление он должен производить. — Можешь зайти, но ненадолго, — известил её Джон чуть более приветливым тоном. — Скоро у меня встреча с коллегами в пабе, и я не хочу опаздывать. Джон ни разу в жизни не ходил с коллегами в паб, но ложь прозвучала вполне естественно. Несколько секунд Клара молчала, оценивая его слова. Джон прекрасно понимал причины её заминки — что сильнее, желание встретиться с ним или тяга не подчиняться, но подчинять? Губы Джона тронула лёгкая довольная улыбка: он знал, что этот бой проигран, проигран в тот момент, когда Клара позвонила ему. — Хорошо, — наконец сказала она, немного невнятно, будто заново училась говорить. — Скоро буду. Джон положил трубку и замер, стискивая телефон в руке и беззвучно произнося слово «да». Боль отступила, став не более ощутимой, чем прикосновение крыльев мотылька, в теле ощущалась невероятная лёгкость, словно из него вынули все кости. Его сомнения, гнев и горечь казались теперь глупыми и надуманными — как он мог хоть на миг допустить, что Клара освободилась от его власти? Это было невозможно, слишком глубоко он проник в её разум, её тело. Джон поднялся, обошёл кресло кругом, выглянул в окно, бездумно пропуская сквозь пальцы шнур от жалюзи — возбуждение требовало движения, действия. Стоило Кларе остаться без него на пару недель, как она уже сама готова ехать в его «скучную», «пустую» квартиру, как вызванная на дом проститутка. Каким же глупцом он был, когда сомневался в ней! По оконным стёклам потекли первые капли дождя. Джон провёл пальцем по влажно блестящему, но сухому с другой стороны окна следу, прижался к стеклу лбом и глубоко вдохнул доносящуюся с улицы смесь из запахов автомобильных выхлопов и мокрой земли. Всё получилось, Клара едет к нему. Он видел себя в её мыслях — существующего, полноценного, настоящего. Он был человеком — снова.***
Дождь становился всё сильнее и сильнее, пока стук падающих капель не превратился в ровный гул. Вода текла по улице мутными пенистыми потоками, масляно поблёскивая в свете зажигающихся один за другим фонарей. Чтобы чем-то скрасить ожидание, Джон принялся накрывать стол для чая, не задумываясь, что это противоречит его словам о том, что он торопится на встречу с коллегами. Где-то на границе сознания мелькала мысль, что Клара, возможно, так и не придёт, сочтя это унизительным, но Джон отбрасывал её, как лишённую смысла и даже оскорбительную. Нет, он более не будет повторять свои ошибки и сомневаться в себе. Клара принадлежит ему. Клара, моя Клара, думал Джон, аккуратно обрезая корочки на треугольниках хлеба. Как хорошо, что я выбрал именно тебя. Джон услышал её ещё до того, как она позвонила в дверь — её лёгкие шаги, стук её каблучков по каменному полу. Джон вышел в прихожую и уже потянулся было к цепочке на двери, но заставил себя остановиться и подождать, пока Клара позвонит. Дав ей постоять снаружи после звонка около тридцати секунд, он нарочито неторопливо впустил её в квартиру. Клара явно собиралась в спешке — кардиган был застёгнут не на те пуговицы, а плотные колготки дали стрелку, позволяющую увидеть тонкую полоску гладкой загорелой кожи; зонт она не взяла вовсе и промокла насквозь. Волосы липли к лицу неряшливыми прядями, похожими на речную тину, кожа неприятно сморщилась на пальцах, под глазами залегли тёмные тени. Джон с трудом узнавал в ней прежнюю Клару. Поддавшись порыву, он обнял её, вдыхая запах её мокрых волос и кожи, чувствуя, как дождевая вода пропитывает его рубашку. Клара дрожала от холода, и Джон крепче прижал её к себе. Она обняла его в ответ, неловко и неуверенно. Когда дрожь прекратилась, он немного отстранился и строго произнёс: — Тебе надо переодеться, ты простудишься насмерть в мокрой одежде. — Хорошо, папочка, — пропищала Клара глупым девчачьим голоском, насмешливо улыбаясь побледневшими губами, в один миг становясь самой собой. Джон ощутил радость — не злорадно-торжествующую, как некоторое время назад, менее выраженную, но гораздо более искреннюю и согревающую. Мысли о подчинении и принадлежности показались пугающими, не похожими на его собственные. Затем она прошла, так же быстро, как и появилась. — А здесь всё так же пусто, — заметила Клара чуть севшим голосом, стаскивая короткие сапожки и проходя в его комнату. За ней тянулись мокрые дорожки из дождевых капель. — И во что мне переодеваться? Ты тайно носишь женскую одежду? — Хватит с тебя и халата, — Джон шутливо дёрнул её за прядь волос. — Пока твоя не просохнет. — А как же паб и коллеги? — Клара приподняла брови в притворном изумлении. — Обойдутся и без меня, — пробормотал он, глядя, как она стаскивает с себя мокрую одежду и нижнее бельё. Несмотря на то, что в квартире было достаточно тепло, она поёжилась и потёрла крохотные ладони друг о друга, шагая по направлению к ванной. Джон бросил ей вслед: — И не лей слишком много горячей воды. — Тебе не идёт такая мелочность, — крикнула Клара из-за закрытой двери. Джон вздохнул и расправил плечи. Надо собраться. Почему он ведёт себя, как идиот? Нет, даже хуже. Как обычный человек.***
Клара, порозовевшая после душа, потягивала чай мелкими глотками, делая вид, что изучает обстановку его кухни. Джон, ожидавший, что она заговорит первой, начинал понемногу терять терпение. Она без особого интереса дотронулась до предложенного ей тоста, раскрошила в пальцах хлебный мякиш и слизнула попавшее на них варенье. Смит наблюдал за её движениями и жестами, не отрываясь, словно находился под действием каких-то чар. Всё напоминало сон, события в котором разворачиваются настолько медленно, что между прикосновением к предмету, который находится прямо перед тобой, и импульсом к этому движению проходит несколько миллионов световых лет. Поднявшийся ветер стучал в окна, швырял в них капли дождя, выбивая чёткий и монотонный ритм. Джон с силой потёр лоб, выводя себя из этого странного состояния. С того самого момента, когда Клара позвонила ему, всё его привычное мироощущение полетело к чертям, чувство реальности исказилось, как отражение в ярмарочном кривом зеркале; он будто бы со стороны наблюдал за старым дураком, ошалевшим от счастья, одурманенным возвращением девчонки, в которую его угораздило втюриться. Джона подташнивало от этого присюсюкивающего слова, подходящего разве что младшим школьникам, но, глядя на себя, не мог подобрать другого. Он снова злился на себя, как злился бы на вышедшую из строя вещь её хозяин. Почему он перестал контролировать себя, как мог позволить себе так распуститься? Теряют головы не такие, как он, обычные люди, банальные до зубовного скрежета. Он никогда не был одним из них, он всегда был на ступень выше, и потому мог позволить себе выглядеть и вести себя, как они, втайне посмеиваясь с высоты своего пьедестала над их предсказуемостью и глупостью. Внезапное падение с этого пьедестала было до того болезненным, что у него перехватывало дыхание. Джон был зол на себя —, но и на Клару, послужившую причиной этих перемен. Он размешивал в чае сахар, добавляя кусочек за кусочком, и ложка позвякивала о фарфор всякий раз, когда он не мог справиться с дрожью в руках. — Итак, что же случилось? — спросил он у Клары, стараясь не показывать своих эмоций; горло сдавило так, что эти слова были едва слышны за шумом дождя. Клара посмотрела на него невинными глазами: — Я хотела видеть тебя, — она наморщила лоб и поставила чашку на стол, излишне аккуратно, словно та могла неожиданно развалиться на части. — Мне тебя не хватало. — А как же ранимый Дэнни и его чувства? Он знает, что… — предполагаемое продолжение о старом дураке было до того пошлым и банальным, что Джон прикусил язык в прямом смысле, поморщившись от боли. — Прекрати, — Клара закатала слишком длинные для неё рукава халата. — Мне жаль его, но и себя тоже. Мне было плохо всё то время, пока мы не виделись. Ну… Было жаль и тебя. Джон едва не поперхнулся своим переслащенным чаем. Какая наглость! — Меня? Позволь заверить тебя, что со мной всё было в порядке. Клара ничего не ответила, только усмехнулась. Она поднялась на ноги, дошла до него в два быстрых шага и опустилась к нему на колени. Джон очень постарался остаться неподвижным, глядя в сторону и вопреки своим словам ощущая себя хуже некуда. Клара обвила руками его шею и потёрлась кончиком носа о его щёку. Свободно сидящий халат распахнулся, разгорячённая кожа на теле девушки пахла мылом и увядающим ароматом духов. — Ладно-ладно, я не хотела тебя дразнить. Хотя ты так мило на это реагируешь, что хочется ещё и ещё, — она спустилась ниже, щекоча его шею своим дыханием. — Куда делся прежний строгий и невозмутимый Доктор? Против воли — от её запаха, её голоса, веса её тела на своих коленях — Джон ощутил тянущее где-то глубоко внутри возбуждение. Он как бы нехотя приобнял её одной рукой и спросил: — Вы с Дэнни по-прежнему спите по разные стороны меча? — Когда мы целуемся, он так краснеет, что я боюсь, как бы его голова не взорвалась, как в фильме ужасов, — серьёзно произнесла Клара, выпутываясь из халата. — Боюсь даже думать, что произойдёт, если… — Он узнает обо мне? — Он не узнает, — она прижалась к нему, поглаживая ладонью бугор на его брюках. Её собственная смазка оставила на них пару прозрачных капелек. — Может, переберёмся в? .. — Можно остаться и здесь, — Джон мягко надавил на её плечи, вынуждая Клару опуститься на колени между его ног. Она догадалась, чего он хочет, и слегка нахмурилась — она всегда говорила, что для неё это омерзительно. Джон не обратил внимания на её гримаску — ему было любопытно, на что Клара готова пойти ради примирения. Когда он высвободил член из складок ткани, взял Клару за затылок и подтолкнул к нему, он был уверен, что она вывернется из-под его руки. Но она неумело обхватила губами головку, осторожно опустила голову, пока она не коснулась задней стенки горла, попыталась протолкнуть её глубже и поперхнулась. Джон дал ей откашляться и ввёл член ей в глотку уже самостоятельно, регулируя глубину и угол проникновения, подсказывая ей, как дышать. Заглотнуть его полностью Клара так и не смогла — и без того у неё слезились глаза и першило в горле, отчего она тихо покашливала, как при первых симптомах простуды. Знакомая эйфория нахлынула на Джона, уничтожая в нём возмутительные проявления обычного человека. Он по-прежнему всё для Клары — иначе бы она не обманывала ради того, чтобы быть с ним, не сосала бы послушно его член, хотя и говорила раньше, что никогда не будет делать этого; она по-прежнему его Клара. Именно эта мысль, а не неумелый минет, заставила его кончить, выплеснув часть спермы ей на подбородок. Она скорчила брезгливую рожицу и вытерла её тыльной стороной ладони. Джон улыбнулся ей сверху, со своего пьедестала: — Я верю в тебя. Ты можешь лучше, — и вспомнил, что эти же слова говорил Кларе, когда она не могла решить сложное уравнение. Что же, он так и остался её учителем. И обучение Клары ещё не закончено.***
В апреле встречи Джона и Клары снова стали регулярными и куда более частыми —, но их качество изменилось. То, что случилось на кухне, выглядело теперь как последнее прощание от прежнего Джона, последнее проявление его власти, к которой он так стремился; отныне только Клара решала, в каком формате они будут проходить и что делать на них. Для приличия она спрашивала его мнения, но Джон немел, пытаясь высказать его — новый Джон не находил в себе сил быть главным, вести её туда, куда хотелось бы ему. Это было отвратительно — как раздвоение личности, неведомая болезнь, превращающая всю его личность в негатив самой себя. Онемение нападало на него всё чаще; Джон даже не мог спросить, что именно Клара лгала Дэнни, как объясняла своё постоянное отсутствие. Учёбой? Друзьями? Её родители беспокоились и беспрестанно названивали ей. Слыша их звонок в очередной раз, Джон мрачнел: его раздражал этот непрестанный контроль, ослабляющий его собственный, раздражало то, как спокойно Клара его воспринимала. Да, она, кажется, становилась более самостоятельной, но не так, сама по себе. Джон принимал участие в этом процессе разве что в роли объекта, стимула для действия, но не активного субъекта. Это было невыносимо. Пару раз он пытался завести разговор о той аварии, но Клара отказывалась обсуждать это, а он больше не мог заставить её. Онемение сковывало не только его язык, но всё его существо, все душевные и физические силы. Джон стал неуклюжим, негибким — как легко Клара разгадывала, что, задавая вопросы о катастрофе, он пытается найти какие-то зацепки, которые помогут сместить фокус внимания Клары с родителей на него, заставить делать то, что хочет он. Такое неподчинение злило его, но даже эта злость была вылинявшей, утратившей силу. Он привычно прятал её под вуалью избыточной любезности, но Клара, казалось, видела и это. Джон ощущал себя слабым и уязвимым, как человек со снятой кожей. Он пытался вычислить момент, когда они поменялись ролями, но не мог вспомнить в точности, что послужило поворотным пунктом. Он больше не был похож на учителя. Он становился никем. Всё чаще он задумывался о том, чтобы прекратить отношения с Кларой — Джон не ощущал себя самим собой, не испытывал никакого удовлетворения, даже сексуального. Всё серело, становясь цвета мокрого от бесконечных весенних дождей асфальта. Клара всё так же жила с родителями, ничего не менялось в соответствии с его желаниями, и Джон ощущал себя кукловодом, чья любимая марионетка отказывалась подчиняться ему. Ради разнообразия Клара предложила встретиться с ним на улице, в паре километров от его дома. Джон плохо спал ночью, просыпаясь каждый час и бесконечно прокручивая в голове вопрос, стоит ли ему расставаться с ней. Он вернёт себе прежнее ощущение контроля, да, но ведь не в его правилах сдаваться? И, как бы яростно он не отрицал эту мысль, ему не хотелось терять Клару. Какая-то его часть даже восхищалась тем, как ловко она могла управлять им, как органично выглядела в доминирующей роли; к восхищению примешивалась нотка неподдельной нежности, любви к тому, чем является эта девушка. Эти чувства вызывали у Джона панику — весь его мир, выстроенный на самовозвеличивании и потребности управлять и манипулировать другими, грозил обрушиться, оставив его одного среди обломков, растерянного и не знающего, что предпринять. Это было невыносимо. Слабак, тряпка, внушал себе Джон, направляясь к месту их встречи. Соберись, вспомни, ради чего ты затеял это всё, вспомни, кто ты на самом деле. Он увидел Клару издалека — её тонкий силуэт в забавном дафлкоте с капюшоном — и дрогнул, поражённый внезапной пугающей мыслью:, а что, если этот слабак, это аморфная масса мягкой плоти и есть настоящий он? — Всё в порядке? — дежурно спросила Клара, без особого интереса скользнув по нему взглядом. У Джона кружилась голова, и её лицо было нечётким, расплывчатым, словно он смотрел на него сквозь плохо вымытое стекло. Он слабо кивнул, и Клара продолжила. — Не хочешь зайти ко мне домой? Родители будут рады повидаться. В тоне её голоса не было и намёка на вопрос. — С чего вдруг? — Просто хотят поблагодарить, — Клара пожала плечами. — По математике я лучшая из всего курса. — Поздравляю, — буркнул Джон. Видеть родителей Клары он нисколько не желал — его мнение о них не изменилось, но если раньше они казались ему тиранами, терзавшими беззащитную, сломленную чувством вины дочь, то теперь они воспринимались единственными возможными предками такой, как Клара. Яблочко от яблони — как он мог не замечать этого раньше? Неужели он позволил себе так увлечься, что почти потерял своё «я», действовал, как ещё одна тупая человеческая скотина? Горло сжал спазм, и Джон с трудом сглотнул, опасаясь, что его может стошнить. В кого он превратился? — Ну так что, идём? — Клара нетерпеливо шагнула вперёд и оглянулась на него. Джон молча последовал за ней, мрачно думая, что хуже уже всё равно не будет. Пряничный домик Освальдов нисколько не изменился, разве что небольшой двор перед ним «украсили» распускающиеся цветы слишком ярких, кричащих оттенков, высаженных омерзительными геометрическими узорами, напоминающими обои. Дверь была не заперта, и Клара толкнула её плечом, воскликнув: — Я привела мистера Смита! Джон замер на пороге, вдыхая знакомый запах этого дома, оглядываясь по сторонам: здесь он целовался с Кларой в первый раз, здесь они обнимались, стараясь, чтобы их не увидели с улицы, приглушённо хихикая… Сентиментальный идиот! Джон вздохнул и заглянул на кухню, куда по традиции ушла Клара, небрежно бросив пальто на столик в прихожей. Мистер и миссис Освальд кинулись ему навстречу, тараторя что-то и протягивая к нему руки —, но Джон смотрел не на них. За кухонным столом сидел молодой человек, приблизительно ровесник Клары, может, чуть старше, со смуглой кожей и коротко подстриженными чёрными волосами, с небольшой, аккуратно выбритой бородкой. Он уже видел его на фотографиях в спальне Клары, но там он был на несколько лет младше, ещё мальчишка. И всё же ошибиться было невозможно — это был Дэнни Пинк. Он не поднялся, чтобы поприветствовать его, только пробормотал себе под нос «добрый день»; Джона насторожило, что Дэнни разглядывал его уж слишком пристально, будто сравнивал его с каким-то образом у себя в голове. Когда Освальды наконец утихли и предложили ему чай, Смит автоматически согласился. Чай ему налила Клара — в «его» чашку. Дэнни следил за каждым её движением, каждым взглядом на Джона, каждым случайным прикосновением. Всё то время, что Джон вынужденно смеялся над шутками старших Освальдов и принимал от них благодарности, у него сосало под ложечкой; тошнота вернулась, усиливаясь с каждым глотком чая. Он знает. Клара не говорила ему ничего, он был уверен в этом (наивный кретин!), но Дэнни всё равно знал. Он сидел рядом с Кларой и периодически поглаживал её руку, пока она довольно резко не попросила его прекратить. Взгляд Дэнни был тяжёлым, обвиняющим, и Джон старался не смотреть в его сторону. Он мог бы рассказать обо всём прямо сейчас, но молчал. У Смита снова начали дрожать руки. Если Дэнни заговорит, то Джон сможет распрощаться со всем — карьерой, статусом, со всеми своими тщательно подобранными масками, со всем, чем он хотел бы являться. Дэнни вытянет его, как улитку из раковины, превращая его в мягкого, не защищённого ничем слизня. Наступи на него ногой — и он лопнет с влажным треском. Джон допил чай в два больших глотка, едва не поперхнувшись им, и хриплым, будто бы не своим голосом извинился и сказал, что уходит, сославшись на неотложные дела. Освальды непременно хотели проводить его до порога, заверяя, что их двери для него неизменно открыты, и как они им восхищаются — обыкновенный вздор. Клара обняла его на прощание; глядя поверх её плеча, Джон видел Дэнни, не сводившего с них глаз. Поймав взгляд Джона, он сухо произнёс: — До свидания, мистер Смит. Джон вывернулся из объятий Клары, спешно попрощался и вышел, не оглядываясь. Страх сменила ярость. Попробуй что-нибудь выкинуть, солдатик, думал Смит, до боли стискивая челюсти. И в то же время, Джон понимал, что эта угроза — не более чем пустой звук, невыполнимое обещание, порождённое бессильным гневом. Если Дэнни захочет, то у него выйдет славная месть, а другого он, предавший самого себе, и не заслуживает. Против воли Джон надеялся, что это произойдёт как можно скорее — ещё одна самоуничижительная черта его мерзкого нового характера. Или он всегда был таким, просто очень хорошо притворялся? В любом случае — действуй, Дэнни Пинк, раздави слизняка, прерви его неполноценное, инвалидизированное существование. Он готов.***
Джон долго собирался с духом, прежде чем сделать этот звонок. Последние три дня реальность вокруг него неуловимо изменилась — он словно бы находился там, где нет времени, в душном, давящем вакууме, выхода из которого не предвиделось. Его собственные мысли утратили остроту; он ощущал себя отупевшим, разучившимся анализировать и наблюдать. Джон боялся, что отныне останется в таком состоянии навечно, и, в отчаянной попытке хоть как-то ощутить движение и жизнь, позвонил Кларе. Она сняла трубку после третьего гудка и прошипела: — Прямо сейчас из-за тебя мне пришлось покинуть важную лекцию. — Отлично, — Джон сам не заметил, как произнёс это вслух. Не желая тянуть, он продолжил. — Я решил, что нам надо расстаться. — Что? — Вопрос Клары прозвучал не удивлённо, нет. Оскорблённо. — Ты решил? — Именно. Можешь сколько угодно стоять у меня под дверью — больше я тебя не впущу. — Кто тебе сказал, что я собиралась? — Опыт, — Джон помолчал. — Иди на лекцию. Учись, становись учительницей, спи со своим оловянным солдатиком. Без меня. — Я была о тебе лучшего мнения, — она повысила голос. Но не истерически, скорее, издевательски. — У тебя не хватило смелости даже встретиться лично… У меня для тебя тоже есть совет — купи виски и напейся до беспамятства. Только не вздумай приходить ко мне домой. Хотя ты и на это неспособен. Джон положил трубку и некоторое время сидел неподвижно. Окружавшая его пустота никуда не исчезла — теперь она была и внутри, будто его выпотрошили. Да так оно и было. Джон — уже не Джон, и Клара — не Клара, куда делась та кокетливая девочка, с которой он занимался? Или Клара, как он, притворялась всё время кем-то другим? В таком случае, с горькой улыбкой подумал он, ученик и впрямь превзошёл своего учителя. Смит попробовал проанализировать своё состояние — и не смог. Ничего. Ни Джона, ни Клары, он — ничто, пустая изнутри фигурка, которую можно сломать одним неосторожным прикосновением. Ещё недавно он проклинал то, чем стал — неужели лучше быть никем? И можно ли говорить об этом в оценочных категориях? Вопросы звенели в пустоте. Каким-то образом он оказался на улице — шёл в магазин за виски или бог весть за чем. Джон не сразу заметил того, кто стоял прямо рядом с его домом. В дождливом сумраке он едва узнал Дэнни Пинка, и, обездвиженный, смотрел, как он приближается и заносит руку. Он ничего не воспринимал, ничего не мог сделать и сказать — разве никто умеет действовать и говорить? Перед самым ударом Джон закрыл глаза — и в тот же миг в его правой скуле вспыхнула боль, ужалила, как маленькая искра, которая затем превратилась в ревущий пожар. Он не упал — только покачнулся и отступил на пару шагов. Правый глаз начал затекать почти сразу. Смит смутно видел Дэнни, брезгливо отряхивающего руку, будто коснулся ей чего-то мерзкого и склизкого. — За Клару, — бросил он, прежде чем уйти. Против воли Джон расплылся в идиотской широкой улыбке. Это оно? Это твоя месть, Клара? Натравить на меня своего солдатика? Что ты наплела ему — что я обманом соблазнил тебя, использовал, а потом бросил по телефону, даже не потрудившись встретиться с тобой лично? Ты льстишь мне, Клара… Новый, пустой Джон на это не способен. Он мог бы крикнуть вслед Дэнни, сказать ему, какова Клара на самом деле, какие острые зубы у этого жертвенного ягнёнка, но знал, что это бесполезно. Дэнни не поверит ему, и они вместе посмеются над старым дураком, вообразившим себя хищником. Они будут чинно ходить под ручку и целоваться в щёчку, родители будут счастливы, всё будет хорошо, счастья всем! Всем! Пусть никто не уйдёт обиженным! А он — да какое дело им до него? Его уже высосали досуха, поимели, попользовались вдоволь, кому теперь нужен Джон Смит? Кому есть дело до его счастья? До его слабого, дрожащего счастьичка? Джон рассмеялся, хотя смех отдавался в скуле ещё более жуткой болью. Вот как оно всё вышло! Разве не забавно? Смейтесь вместе с ним! Ха-ха! Умора! Никому. Даже ему самому.