Плохая идея

- Ты еще здесь? – У Джексона лицо помято и под глазами залегли глубокие черные тени. Он сжимает губы узкой полоской и отхлебывает горячий кофе из чашки, что дымится на кухонном столе. Стайлз округляет глаза, что кажутся еще ярче и насыщеннее в свете первых лучей солнца, щекочущих лицо сквозь кухонное стекло. Он отставляет свою кружку и прикусывает губу, искусанную в лохмотья, до крови, в ошметки. Они оба спали не больше полутора часов, но у Стилински и сейчас, Джексон явственно слышит это, в голове гудят мысли, разные голоса. Голоса, что спорят, ругаются, перебивают и проклинают друг друга. - А что ты думал, сбегу через окно, как только уснешь? И бледная неловкая улыбка как бы подтверждает, что эти слова – не шутка, Стайлз и правда думал об этом, не прекращая, до самого рассвета. Уиттмор вздыхает и трет виски. Там боль пульсирует и печет раскаленным, расплавленным железом. А Стилински – он человек и не до конца понимает все эти «оборотневы штучки». - Ты – пара Дерека Хейла, Стилински. Ты – пара Альфы. Его волк жаждет тебя, ждет. Зовет. Ты чувствуешь это. Ты любишь его, Стайлз. Ему не больно говорить правду, наверное. Потому что его пара – это Айзек Лейхи, что засел под ребрами и вгрызается клыками в сердце каждый раз, когда Джексон вдыхает пресный, безвкусный воздух, больше напоминающий раскаленный песок. - Он оставил меня, Джексон. Я не… я не вернусь к нему. Он не сказал «я не люблю его», потому что Стайлз Стилински – не из тех, кто говорит неправду, он не лжец. Мальчишка всхлипывает и поднимает на Уиттмора потемневший ореховый взгляд. - Джексон, нам в школу пора. Пожалуйста, не будем об этом. Я… я не брошу тебя. «Но ты – не моя пара!», - хочет заорать Уиттмор, но лишь сдавленно кивает, закидывая рюкзак на плечо. - Я в джип твой не сяду, - предупреждает он, и Стилински безропотно залезает в пижонский навороченный Porshe, пристегивается ремнем безопасности. Охренеть, просто пай-мальчик – чистенький, послушный. А у Джексона от этого внутренности скручиваются тугим узлом, и тошнота подкатывает к горлу. Еще немного, и он выблюет свои кишки прямо на начищенные лакированные туфли. Открывает окно, и воздух ледяной струей врывается в салон, пока машина мчится по автостраде, почти прожигая покрышками асфальт. - Джекс, блядь, мне сейчас мозги через форточку выдует! Закрой хреново окно!!! Уиттмор хмыкает, но все же поднимает стекло. А потом вздрагивает, когда рука Стайлза накрывает его ладонь, сжимающую рычаг. - Чувак, ты не один, слышишь? Я с тобой, я никуда не денусь. Джексон дергается, но руку не сбрасывает. Лишь прибавляет скорость, вжимая педаль газа до упора. Они тормозят на парковке прямо напротив черной блестящей Camaro. Машина, похожая на панцирь гигантского жука. Стилински напрягается, и чувство, будто ему к спине палку привязали. Выпрыгивает из салона и быстро идет мимо, стараясь не смотреть на Дерека, что ждет, оперевшись на капот своей тачки. На нем кожаная куртка и зеркальные очки. И выражение лица абсолютно нечитаемо, как и всегда, впрочем. Пацан проносится мимо, даже не пытаясь поправить сползающие с плеч лямки рюкзака. Джексон останавливается напротив оборотня и смотрит прямо в глаза – сквозь черное стекло, не пропускающее ни лучика солнечного света. - Ты должен знать, что его тянет к тебе. Он вернется, Дерек, просто дай ему время, не дави. Это же Стайлз, чем сильнее ты давишь, тем дальше он отходит. Уиттмор отшатывается, когда хмурое лицо оборотня искажает болезненная гримаса. Как судорога. - Думаешь, знаешь его, Джексон? - Я знаю, каково это – остаться без пары. Айзек уехал, как и ты. И если ты думаешь, что меня до сих пор не херачит на атомы только при мысли о том, что я никогда его не увижу… Но ты так не думаешь, Дерек. Ты знаешь, что чувствует волк без своей пары. Хейл скалится, вот-вот, и когти с клыками наружу полезут, а потом рычит тихо и низко, почти утробно: - А знаешь ли ты, умник, что чувствует волк, когда видит свою пару с другим? Считывает с нее чужой запах, чужие метки? И перед глазами вспыхивает картина – Айзек, откидывающий голову, подставляющий шею чужим губам, чужим укусам. Глаза мгновенно загораются лазурью, и Дерек удовлетворенно кивает, вновь скрещивая на груди руки. - Поэтому не говори мне, что я должен делать. А теперь убирайся, пока я не вырвал тебе хребет прямо здесь. «Не представляешь, как это облегчило бы мне жизнь», - думает Джексон, но просто уходит. Оборачивается с уже опустевшего крыльца (уроки давно начались). - Он вернется к тебе. Я позабочусь об этом. Мистер Харрис, не прекращая диктовать формулы своим заунывным голосом, что-то быстро пишет на доске. Джексон носом клюет и воспринимает лишь каждое четвертое слово – бессонная ночь дает о себе знать. А потом подпрыгивает от неожиданности, когда Стилински тычет в спину ручкой, привлекая внимание. - Я надеюсь, ты не разговаривал с ним? – Шипит пацан с такой дурацкой надеждой в голосе, что Уиттмору хочется или треснуть его лбом об парту, или просто закрыть глаза и исчезнуть. Выпасть из этого пространства и времени. Просто не-быть. - Стайлз, потом… - тихо бормочет оборотень, а Харрис выразительно приподнимает брови и сверкает очками, направляясь в их сторону. - Какие-то проблемы, мистер Уиттмор? Мистер Стилински? Мы вам не мешаем? В его голосе столько яда и сарказма, что хватило бы на дюжину таких харрисов. - Все в порядке, простите, - бурчит Джексон, все еще чувствуя нервозность взвинченного до предела мальчишки. Он ловит его после занятий в мужском туалете. Стилински льет ледяную воду себе на голову, засунув ее под кран, и фыркает, как загнанная лошадь. Уиттмор не мешает. Ждет минуту, две, пять, пятнадцать. - Довольно, - перекрывает воду, потому что долбаный гиперактивный ребенок – всего лишь человек, у которого нет выносливости и иммунитета волка. Менингита им сейчас еще не хватало для полного «счастья». - О чем ты говорил с Дереком? С него вода хлещет, заливая рубашку и джинсы, хлюпает в кедах. Джексон старается не смотреть, старается не думать и о том, чем они занимались прямо здесь, в этой уборной, каких-то пару дней назад. Не больно. Но пусто и так безнадежно, что хоть в пропасть или в бездонный омут с камнем на шее. - Ты – его пара, понимаешь? Ты не сможешь бороться с этим, сопротивляться, когда волк так близко. Ты нужен ему, Стайлз, а он нужен тебе. Это симбиоз, понимаешь? Это работает только так. Он знает, что должен убедить, уговорить, и похуй, что сам он сдохнет от холода или одиночества в своей огромной и пустой квартире. Волк не может бороться со своей природой. То же самое, что пытаться сражаться с грозой, ураганом, попробовать усмирить торнадо или остановить цунами, не допустить землетрясения, вернуть в берега вспухшую от ливней реку. Заставить ледники – не таять, а солнце – не светить. - Да мне насрать на все это, Джекс. Я же тебе говорил. Стой… - Он щурится, и глаза парня опасно темнеют, как если бы он едва-едва умудрялся справляться с переполняющей его злостью. – Он угрожал тебе? Дерек? - Ты ведь знаешь, что нет. Почему ты не слышишь меня, Стайлз? Стилински начинает дрожать в своей мокрой холодной одежде, и Джексон машинально растирает его спину и плечи, пытаясь хоть немного согреть. - Может быть, я тебе просто надоел? - Идиот, - выдыхает Уиттмор и прижимает пацана к себе, прикасаясь губами к посиневшим губам. Он не пытается раскрыть его рот языком, не пытается хоть как-то углубить поцелуй, просто трогает нежно и замирает вопросительно. Стайлз хмыкает, ерзает в твердых руках оборотня. Наверное, пытается ответить, прильнуть к Джексону, как раньше, но почему-то шагает назад, легонько толкая друга ладонями в грудь. - Что за черт? Я… я не понимаю. - Ведь я объяснил про симбиоз, так? Ты не оборотень, но ты – пара оборотня. Половинка. Это в твоих и его генах, это природа. Понимаешь? Раньше он был далеко, но он вернулся. Пришел за тобой. … Если бы это был Айзек, я не думал бы ни минуты, Стайлз, ни секунды бы не сомневался, - добавляет Джексон, видя, что парень колеблется. - Бросил бы меня? – В глазах Стилински – влажная обида цвета крепчайшего коньяка, он поджимает губы и пытается отвернуться. - Ну, чего ты, как маленький, Стайлз. При чем тут ты или «бросил». Я же сказал… - …это природа, да-да, я уловил, - зло выплевывает мальчишка и выбегает из здания, пихнув Джекса в плечо. На улице косые лучи закатного солнца причудливо освещают парковку и школу, и кажется, будто пожар разгорается в небесах, и сам воздух плавится и горит, ошпаривая кожу, вздувая ее волдырями. Дерек Хейл стоит все на том же месте, будто в статую превратился, у него и лицо невозмутимое, как мрамор или камень. Он лишь чуть изгибает бровь, когда Стилински кубарем скатывается по ступеням и останавливается прямо перед ним, засовывая руки в карманы своих джинсов. Замирает, и альфа стягивает очки, внимательно глядя в глаза своей паре. Он видит и то, как мелко подрагивают губы, которые Стайлз по привычке облизывает безостановочно, и как расширились зрачки, слышит, как сердце скачет в груди мальчишки, вот-вот и остановится… от волнения или злости? А потом Стайлз выдыхает, будто собирая в кулак всю свою решимость, и делает ровно один шаг к волку, обнимает за плечи и прячет лицо в изгибе шеи, чувствуя, как привычно царапает щетина его кожу. - Имей в виду, что я тебя не простил, волчара, - всхлипывает он и тайком вытирает глаза. – Ты к этой парковке прирос что ли? – Фыркает Стилински и, отодрав от себя так крепко сжимающие руки оборотня, привычно забирается в машину, усаживаясь на пассажирское сиденье. Перед тем, как открыть дверцу со своей стороны, альфа оборачивается к школьному крыльцу и коротко кивает Уиттмору. Тот пожимает плечами, будто он тут совсем не при чем, а потом идет к своему серебристому авто. Наверное, по дороге домой стоит купить пива или чего-то покрепче. Это будет долгая ночь, думает Джексон, заводя мотор.