Плохая идея

Солнце уже давно перевалило через зенит и начало клониться к закату, а они все еще не выбирались из постели. Джексон забил на занятия еще пару дней назад. Просто так хорошо было валяться, позволяя Айзеку гладить себя и целовать, шептать бессвязные нежности, сплетать их пальцы, прижимая телом к упругой кровати. Он не уходил дальше душевой и уборной, даже не пытался одеться. На кухню не заглядывал даже, Лейхи варил для двоих кофе, а еще они заказывали пиццу и китайскую еду, а потом снова целовались, исследуя, изучая тела друг друга, словно пытались узнать заново, словно когда-то могли бы забыть. - Люблю тебя, так люблю тебя, - бормочет Айзек и трогает губами опущенные ресницы парня. Джексон почти задремал, но отвечает блуждающей улыбкой, не открывая глаз. Его член заинтересованно приподнимается, словно они не закончили очередной раунд всего четверть часа назад. Лейхи довольно хмыкает, скользит длинными пальцами по всему телу, целует загорелые плечи, проводит влажную дорожку языком от горла к животу, ныряет во впадинку пупка, а потом смыкает губы на уже блестящей от смазки головке, вырывая из горла оборотня низкий стон. - Ты хочешь, чтобы я затрахал тебя до смерти, - шепчет Джексон и тянется к парню, но его руки неожиданно прижимают к скомканным простыням, и кудряшка тянет чуть смущенно и как-то просяще: - Ты просто лежи, хорошо? Я сам… Возможно, Уиттмор понимает не сразу, о чем говорит Айзек, но когда тот опускает голову и проходится языком по тугому колечку мышц, Джексон как-то затихает, но не отталкивает, не сопротивляется. Он будто прислушивается к ощущениям и даже разводит ноги шире, и Лейхи смелеет, толкается языком глубже, а чуть позже сменяет его пальцами. Джексон подмахивает бедрами, дышит все чаще и стонет все громче. Айзек забивает на презерватив и чуть толкается в растянутое отверстие. Входит медленно, боясь сделать больно. Ресницы Джексона все еще опущены, но пальцы сжимают простынь, и он вскидывает бедра, подстраиваясь под ритм. - Иди сюда, - шепчет Джексон и тянет парня на себя. Тот подчиняется и зажимает руки Уиттмора у изголовья. Он движется все быстрее, сминая губы глубоким поцелуем. Быстрее и быстрее, пытаясь не думать, почему Джексон согласился так легко, почему он, привыкший доминировать всегда и во всем, так возбужден и доволен. Резче и глубже, еще и еще. Отгоняя мысли о том, почему они никогда прежде не делали так. И почему это кажется таким знакомым и естественным для Уиттмора. - Айзек, малыш, - хрипит Джексон и вздрагивает, выплескивая на живот белесую вязкую сперму. Айзек кончает через пару секунд и утыкается влажным от пота лбом в плечо парня. Воздух в комнате пропитан словно не горьким запахом пота и кисловатым запахом спермы, нет, он хмельной и прозрачный, пьянит похлеще разбавленной аконитом водки. Или это все он – пара, волчонок, необходимость. Тот, кто засел под ребрами и не выскребешь, да и не хочется. - Ты позволял это ему, да? – шепчет Лейхи в изгиб шеи и даже не поднимет голову, чтобы посмотреть прямо в глаза. Зачем? Он почувствует ложь по биению любимого сердца, по тембру голоса. Для оборотня – раз плюнуть. - О чем ты? – удивление в голосе Джексона пахнет вишней и сигаретами, за которыми он тянется, чуть приподнимаясь с кровати и неловко спихивая с себя Айзека. - Стайлз. - Ты идиот. Опускает ноги с кровати и садится, прикуривая, ищет взглядом свои вещи в разбросанном по комнате хламе. Айзек почти что скулит, отворачиваясь. Жмурится, смаргивая злость и обиду с ресниц. И продолжает, хотя лучше бы язык себе откусил. - Ты позволял Стайлзу трахать себя. А со мной раньше никогда… Разве не я твоя пара? Ты что-то чувствовал к нему, Джекс? Ты любил его? Кажется, Уиттмор плюет на затею отыскать на полу хоть что-то из предметов одежды и, как есть, голышом уходит в кухню, громко хлопнув дверью. Гремит там какими-то бутылками, Айзек слышит плеск воды в кране, а потом громкие, торопливые глотки. Натягивает треники и бредет следом, присаживается на краешек стула. Смотрит на парня побитой собакой, но в виноватых, тоскливых глазах лазурными огоньками горит отчаянная решимость. Как сигнальные огни на маяке. - Нахуй ты портишь все снова? Джексон снова курит и отхлебывает джин прямо из горлышка бутылки. У него глаза яркие и красивые. Такие злые, что физически больно. Айзек закусывает губу, понимая, что, вероятно, Уиттмор прав, какое право он имеет сейчас. Но этот вопрос, он так и зудит, чешется в подкорке, а потому он упрямо повторяет опять: - Что ты чувствовал к нему? Успел полюбить? Наверное, его сейчас вышвырнут за дверь. Снова. Или Джексон уйдет сам – прямо так, не одеваясь. Или, быть может, ударит, разобьет в кровь лицо, вон как кулаки стискивает. Айзек согласен. Согласен на все. Блять, он просто хочет узнать. - Я никогда не любил никого, кроме кудрявого придурка, который стоит сейчас передо мной и так и напрашивается, чтоб ему дали в морду, - отвечает вдруг Уиттмор неожиданно тихо и подходит, обнимая за плечи. – Ты такой идиот ревнивый, но я всегда думал лишь о тебе, понимаешь? Сердце сбивается с четкого ритма всего на мгновение, но Айзек не придает этому значения, обвивая парня руками. - Прости меня. Я… просто у меня крышу сносит, когда я думаю, представляю, как кто-то другой касался тебя. - Все хорошо, - шепчет Джексон, целуя острые ключицы. – Все хорошо, - повторяет он и почти не вспоминает тот день, когда действительно позволил Стайлзу, когда шептал отрывисто, как тот нужен ему, когда в первый раз пожалел, что никогда не сможет полюбить другого. Целует, чувствуя на языке вкус колы, которую так любит Стилински. - Хэй, чуваки, а вы одеться не пробовали? – жизнерадостный голос Стайлза врывается в уютную тишину квартиры, мгновенно наполняя помещение гомоном, суетой и жизнерадостным смехом. - Тебя не учили стучаться? – недовольно ворчит Айзек и зачем-то загораживает собой голого Джекса. Хотя, спрашивается, что Стилински мог там не видеть? Волчонок предупреждающе рычит и выпускает было когти, но следом на кухню шагает хмурый альфа, и Лейхи как будто успокаивается, возвращая себе обычный облик. - Какого дьявола, Лейхи? - Это вы вломились без предупреждения, - оправдывается мальчишка. Джексон закатывает глаза и уходит в комнату, чтобы одеться. - Мы вас в боулинг хотели позвать или в кино, - подает голос Стайлз, ничуть, кажется, не обеспокоенный агрессией Айзека. Дерек скрещивает руки на груди и прислоняется к стене, наблюдая за парнями из-под сведенных бровей. - Думаю, на первый раз бара будет достаточно, - подает голос Хейл, а Лейхи просто пожимает плечами. Он вообще не считает идею удачной, и выбираться из дома хочется меньше всего. Толкаться среди людей, делить с кем-то Джексона и его улыбки, его запах, его взгляды… Айзек против всех этих совместных посиделок и пародию на попытки стать лучшими друзьями, как когда-то давно. В прошлой, кажется, жизни. Но Джексон еще ничего не сказал, а злить своего парня после недавней сцены Лейхи просто не может. - В баре посидеть? Охуенная идея, дружище, а то мы что-то давненько никуда не выбирались, - подает голос Джексон с порога. На нем идеальная, без единой складочки, голубая рубашка и джинсы такие узкие, что кажется, разойдутся по шву, стоит ему наклониться. Айзек зависает на обтянутой тканью заднице и ловит вдруг смазанный взгляд Стилински, быстро отводящего глаза. Вероятно, Хейл тоже что-то замечает, но не комментирует, просто насупливается еще сильнее и выглядит теперь таким отпетым уголовником, что с ним и стоять рядом страшно. - Да уж, не выбирались, трахаетесь тут, как кролики. Окна хоть откройте перед уходом, спермой все провоняло, дышать нечем, - ржет Стайлз, а сам изо всех сил старается не смотреть на подоконник, над которым за прошедший год Уиттмор наклонял его столько раз, что не сосчитать. - Вы идите, я догоню, приведу себя в божеский вид, - отговаривается Айзек и почти бегом скрывается в спальне. Они пьют пиво, и разговор явно не клеится. Как будто слепые блуждают в комнате, заставленной как попало острыми ящиками, и все время натыкаются на углы, падая, сбивая колени и локти. Стайлз тараторит еще, кажется, быстрее, чем обычно, он говорит о последних новинках кино, провальном матче любимых им «Метс», о девчонках (?!?), что красят лица все ярче и укорачивают юбки так, что попки сверкают, о Харриcе и его придирках, о тренировках по лакроссу. - Джекс, ничего не знаю, ты обязан вернуться в команду, ведь ты капитан, и они там без тебя тыкаются, как слепые щенки. Не спорь, я знаю, что Скотти – мой друг, но лидер из него так себе. И ты, кучеряшка, пора бы и в школу вернуться, и в команду, тебя заждались. - Угу, особенно ты, - бурчит Лейхи сквозь зубы так тихо, что Стилински не слышит, но он зарабатывает тяжелый взгляд Дерека и ощутимый тычок под ребра от Джексона. - Ладно, кисните тут и дальше, раз так. Джекс, сыграем партию? Спорим, я тебя уделаю, как в прошлый раз? И уже несется к бильярду, расталкивая по пути немногочисленных посетителей бара. Уиттмор улыбается, продираясь следом. И, черт, когда эти двое успели стать лучшими друзьями? Они на самом деле выглядят, как парочка, и Айзек не может не думать, не представлять, как они обнимали друг друга темными ночами в свете круглой, раздутой, как лицо мертвеца, луны, как их тела сплетались и губы сливались воедино… Стол жалобно хрустит, трескаясь, когда оборотень слишком уж сильно стискивает столешницу пальцами. Дерек вскидывает брови. - Не сходи с ума, они просто друзья. Думаешь, мне легко думать о том, что было? До сих пор, учуяв на Стайлзе запах твоего Уиттмора после банального рукопожатия, схожу с ума и зверею. Но Айзек… этого не случилось бы, останься мы в Бейкон Хиллс. У Лейхи взгляд плавает и блуждает, мечется от альфы к бильярдному столу и обратно. Стайлз громко хохочет и вскидывает ладонь, по которой немедленно хлопает Джексон. Джексон, который тоже смеется и выглядит умиротворенным и, блять, просто счастливым. Айзек не узнает свой голос, который больше напоминает крошащееся в кулаке стекло, когда спрашивает Хейла: - Тебе никогда не кажется порой, что они… могли бы быть вместе и дальше, и прекрасно обошлись бы без нас? Стали бы счастливыми. Дерек вскидывает брови и не отвечает ни слова. Но сжатые в полоску губы как будто бы признают – да, думал, думал не раз, все еще думаю, глядя, как они веселятся, подначивая друг друга, как понимают жесты и мимику с полувзгляда, как… - Айзек, тебе лучше остыть, хорошо? Ведь Джексон… - Джексон позволял ему трахать себя. Джексон Уиттмор позволял это твоему, блять, парню, Дерек. Как я могу остыть, если раньше он и мысли о подобном не мог допустить? - Мы не будем обсуждать это, Айзек. Это не имеет значения, потому что у нас со Стайлзом все хорошо, как и у вас Джексоном, если ты не будешь тупить… Альфа осекается, и Айзек оборачивается резко, перехватывая взгляд. Он видит, как Джексон сграбастал Стилински в охапку и кружит вокруг бильярдного стола, а тот ржет, запрокинув голову, оголяя свою усыпанную родинками шею. И нет, Айзеку не мерещится, что Джексон смачивает губы языком, задерживая взгляд на бледной коже, а потом отпускает как-то резко. Так, что Стайлз чуть не валится на пол. - Чувак, ты чего? Еще бы, блять, в мусорку задницей меня запихал… - ворчит Стилински озадаченно, но беззлобно, а потом и вовсе замолкает, понимая, быть может. - Все еще думаешь, что повода для беспокойства нет? – тихо спрашивает Айзек, и грусть сдавливает горло так крепко, что темнеет перед глазами, и он почти не слышит, как Дерек рявкает громко: - Стайлз, нам пора!