Серебряное солнце

      Заночевали во вполне приличной пещерке в паре дней гражданского хода от места дебоширства. Дейдару таки позвали обратно, пообещав обнимашек и няшек, и он неохотно напомнил себе, что глина не бесконечная. Тоби кружил где-то неподалёку, чем приводил Кабуто в состояние нервного рычания, так как разумных причин, почему масочник не подходит, не было. Не боялся же он очередных бомб?.. Но это навязчивое соседство заставляло держаться в несколько раз настороженней, чем обычно, — если противник владеет телепортацией, никто не поручится, что в следующую минуту он не вывалится у тебя за спиной. Потому и дежурство клонам не доверили — теневиков слишком легко ликвидировать, а стихийные могут и не успеть разбудить.       И поэтому же Итачи предпочёл вместо полноценного сна утянуть Кабуто в Тсукуёми. То, что из гендзюцу вполне можно перейти в сон, они уже выяснили, а если правильно подгадать порядок действий, то в реальности пройдёт всего несколько секунд. Правда, пока неясно, как течение времени внутри Тсукуёми сочетается с ходом времени в чужом сне — но Итачи надеялся, что головоломных схем всё же не будет и выйдут они из гендзюцу как положено.       — Итачи… Пойдёшь со мной? Только сделайся невидимым, ладно? — если бы Кабуто имел привычку грызть ногти, он бы уже сгрыз их до костей. — Я немного боюсь идти один… Но не хочу лишних неприятностей.       — Хорошо, — коротко кивнул Учиха. — Я буду держать руку у тебя на плече, чтобы ты чувствовал, где я.       Всевозможные манипуляции реальностью и своим в ней проявлением Учиха освоил очень быстро. Для гендзюцу нужны развитое воображение и хороший контроль чакры — Итачи не мог пожаловаться на отсутствие ни первого, ни второго. Просто раньше ему не приходило в голову заниматься такими глупостями, как отращивать себе крылья.       Сначала лицо Учихи скрыла маска, очень похожая на ту, которую он носил, будучи капитаном АНБУ. Потом он сам начал сливаться с окружающим пространством, словно используя технику хамелеона. И третьим этапом окончательно растворился в воздухе, а на плечо Кабуто легла тёплая ладонь.       — Не двигайся слишком резко, хорошо?       — Ага, — согласился тот, глубоко вздохнув и сложив печать концентрации. Он закрыл глаза, мысленно отыскивая его во всём пространстве снов, потянулся и…       Портал вышел совершенно иным. Будто разрез в ткани реальности, застывший в десяти сантиметрах от пола. Из него валил туман, подсвеченный нежно-золотистым светом.       — Э-э-э… Кажется, я не туда попал. Или нет, туда?.. Ну ладно, проверим… — Кабуто глубоко вздохнул и сделал шаг вперёд.       Ощущение, что он попал не в тот сон, усилилось многократно. Он стоял посреди долины нежнейших кремово-золотистых облаков, подсвеченных со всех сторон ласковым сиянием. Умиротворение и нежность захлестнули его с головой…       А потом ему в голову прилетел снежок.       — Капуто! Ты чо в моём сне запфыл?       Якуши вжал голову в плечи и развернулся. Змей в возрасте восьми-десяти лет стоял на облачке, грозно уперев руки в бока.       — Орочимару-сама! — тихонько пропищал Кабуто, не зная даже, как реагировать.       — Ну чо? Это мой сон. Делаю чо хачу, — отозвался малыш и зачерпнул немного облачка, сложил его в комок и начал с аппетитом есть. — Хочешь мороженку?       Итачи чуть слышно вздохнул. На него накатило желание втихую попробовать мороженое, из которого состояли, похоже, все облака. А ещё зависть. Потому что змеиный саннин был чуть ли не в три раза его старше и прошёл две войны полностью, активно участвуя в боях… А ему снились такие удивительные и мирные сны. Надо же, детство и облака с мороженым…       — Кхем, Орочимару-сама, — проговорил Кабуто, откашлявшись. — Я бы хотел извиниться за столь резкий уход с базы… — Орочимару невозмутимо жевал мороженку. — И попросить вас… О помощи.       Змей приподнял бровь. Скептичное выражение лица вместе с испачканным носом создавали убойное впечатление.       — С чего это я должен тебе помогать? Шляешься непонятно где, непонятно с кем, без разрешения и задания, — змеёнок рухнул на облачко, мгновенно ставшее уютной периной. — Да ещё и после ритуала, который переворачивает картину мира. Вероятность того, что это ловушка — 95%.       — Но, Орочимару-сама… — заскулил Кабуто.       Итачи очень захотелось поймать мелкого засранца — ну не воспринимался он как грозный змеиный саннин! — за шкирку и хорошенько встряхнуть. В конце концов, это с его базы Кабуто вырвался в таком состоянии и внутреннем раздрае. Сначала не уследил, а теперь претензии выкатывает. Меньше закладок ставить надо было! И то, что Орочимару говорил вообще-то логичные и разумные вещи, его не оправдывало. Просто… Как можно было подозревать в предательстве — Кабуто? Никого преданнее Итачи не встречал.       — Что Орочимару-сама?! — возмутился Змей, всплёскивая руками, от чего хлопья облачка взлетели вверх и растворились в воздухе. — Я тебе щаз покажу «Орочимару-сама»!       Малолетний саннин решительно подошёл к Кабуто и стукнул крепко сжатым кулачком его в грудь. Как гражданский ребёнок, а нисколько не шиноби. Якуши, тем не менее, согнулся, и в его ухо вцепились маленькие детские пальчики. Подсечка — и волчонок оказался повален в облако, а змеёныш уселся сверху и начал его кусать.       — Ах ты мелкий безалаберный дебильчик! — ласково говорил Орочимару между укусами. — Какого хрена ты использовал опасный ритуал с девяностопроцентной смертностью, никого, блядь, не предупредив?!! — серия укусов в руку. — Нет, стоило мне только отвернуться, заняться горящими проектами, как ты пошёл и вляпался! Ам! Ам! Ам!       — Орочимару-сама! — вопил Кабуто, неловко пытаясь уползти. Кусал любимый сама не больно, но обидно. Большую боль Якуши причиняли его трещащие шаблоны.       Итачи философски рассудил, что, чего бы Якуши ни опасался, его опасения не оправдались. Тому, что он нашёлся, были определённо рады, да и счесть возню в мороженом сколько-нибудь угрожающей было сложно. Поэтому Учиха сел на соседнее облако и зачерпнул горсть сладкого лакомства.       Мороженое у Орочимару оказалось вкусным, а ещё, поскольку это был сон, не грозило отморозить задницу. Или растаять, демаскируя невидимку пятнами. Хотя, пожалуй, всё же стоит быть поосторожнее. Змеиный саннин не дожил бы до своих лет, будь он действительно беспечным. А сон… Что сон. Сны — лишь отражение сознания. И что-то подсказывало Итачи, что под золотистыми облаками из мороженого скрыто что-то гора-аздо менее безопасное.       — Где бегаешь? Почему не вернулся? Какого хрена ты путешествуешь по снам? — вопрошал Орочимару, методично тыкая Кабуто в лужицу подтаявшего мороженого. — И КАКОГО БИДЖУ ТЫ В КОМПАНИИ УЧИХИ?!       Итачи благоразумно промолчал. О том, с кем путешествует Кабуто, могли донести осведомители — или те же призывные змеи, с которыми Якуши отправлял письмо. А вот подать голос сейчас означает позволить развести себя, как сопливого генина. Хотя с языка так и рвалось язвительное, что волчонок просто стремится во всём быть похожим на учителя. Орочимару можно завести себе Учиху, а ему нет? И вообще, что за претензии к Учиха?       — Да, Итачи, я тебя чую. Это всё-таки мой сон, и я его контролирую, — Орочимару повернулся и скептически на него посмотрел. — Ладно, Кабуто… Я успокоился. Можешь начать отвечать.       — Я ещё мороженое не доел… В смысле, так точно, Орочимару-сама! Эм… Может, слезете?       — Нет! — категорично заявил Змей и со зверским рычанием начал жевать ухо.       — Ай-ай-ай! Ритуал я пережил!.. Закладки слетели, память потерял, память восстановил, кеккей генкай у себя обнаружил!       — Кеккей генкай? — удивился Орочимару, отпуская его. — У тебя? Ну… Почему бы и нет. А какой?       — Подозреваю, что как у Като Дана. Орочимару-сама, можете проверить?       Змей начал молча и методично макать его в мороженое.       — Это сейчас за несоблюдение техники безопасности? — поинтересовался Итачи, всё-таки становясь видимым. — Или же с геномом что-то не так?       — Тьфу ты блин, макать в мороженое непедагогично, — вздохнул Орочимару, вставая и поднимая Кабуто за шкирку. Облака тут же развеялись, как туман под солнцем, открывая бездонную бездну. Орочи и Итачи стояли на крохотных платформах, уходящих опорой куда-то далеко вниз, как иголочки, а вот Кабуто оказался висящим над бездной на вытянутой детской ручонке. — Хозяин сна обладает полной властью над ним, ты можешь пользоваться только его невнимательностью или невежеством. Раны, нанесённые во сне, проявятся в реальности, и излечить их будет о-о-очень сложно. Я проверю твой геном на совпадения, но…       — Но это слишком опасно, вот так путешествовать? — снова подал голос Итачи.       Создавать платформы или ступеньки он не рискнул — это всё же относилось к ткани самого сна, — а вот крылья за спиной развернулись сами собой. И зависнуть за спиной Кабуто, укладывая руку ему на плечо, оказалось легко.       — Когда на человека нападает его собственный кошмар, он может проснуться. Когда на сноходца нападает чужой кошмар — убежать очень сложно, — Орочимару смерил Итачи оценивающим взглядом. — Кабуто, а с Учихой-то ты что сделал?       — Покорми-и-ил… — тихонько протянул Кабуто, стараясь не лыбиться.       Орочимару-сама за него волновался! Орочимару-сама его покусал! Орочимару-сама ему сейчас угрожает, ав-в-в-в!       Итачи наклонил голову набок, окидывая змеиного саннина не менее внимательным взглядом.       — Интересно, кого подпустил ты, что тоже так изменился. Я запомнил тебя совсем иным… Орочимару.       Просто имя, без суффиксов и игры интонациями. Признание того, что почти года в напарниках и попытки убийства достаточно для близкого знакомства.       — А ты приходи к нам, познакомишься, — сладко улыбнулся Змей. — Братика своего навестишь. Кстати, про Саске… Кабуто, загляни в его сон.       — Вы ж говорили, что это опасно…       — Ещё как опасно! Особенно для твоих ушей. Ками тебя упаси упомянуть, с кем ты шляешься, но загляни обязательно.       — На него готовку спихнули, да?       — Угу. И слежение за порядком. А ещё, насколько мне удалось выяснить, это после душевного разговора с ним ты усвистал в далёкие дали…       — Уй…       — Думаю, пока воздержусь от того, чтобы воспользоваться этим приглашением, — сдержанно улыбнулся Итачи.       Что-то в происходящем было глубоко неправильным. То ли то, что Орочимару звал в гости с такой пакостной ухмылкой, то ли то, что за этим крылось гораздо больше, чем попытка заманить в ловушку.       А ещё Итачи не давала покоя подкованность змеиного саннина в сноходчестве. Откуда он знает об опасностях, подстерегающих незадачливого медиума?       — А мне прямо сейчас идти, да?.. — уточнил Кабуто несчастно. Почему-то Саске он боялся в этом случае чуть ли не сильнее родного самы.       — Да. Если он спит, конечно.       — Спит… Вы ведь тут без меня не передерётесь?       — Нет. Иди давай, снижай нервность другому Учихе.       — Он вас достал? — проговорил Якуши с надеждой.       Орочимару отвесил ему подзатыльник.       — Вперёд!       Кабуто вздохнул, создал тёмно-синий портал и прошёл в него. Орочимару тут же разулыбался и, нагнав облачка из пены, развалился, пуская мыльные пузыри. В чём прелесть Итачи — так это в том, что первым он нападёт только в исключительном случае. И, раз до сих пор не напал, можно расслабиться и получать удовольствие.       Вполглаза. Всё-таки мастер гендзюцу может потягаться и с владельцем сна.       Учиха немного подумал, переконфигурировал соседнее облако в подобие кресла и сделал его просто мягким. Величественно уселся. Пару минут он просто рассматривал окружающую обстановку, придя в итоге к выводам, что сон не был изначально таким… Кавайным. Просто хитромордый Орочимару как-то научился их контролировать и ваял теперь по своему вкусу.       Непонятно, правда, почему именно детство, но это уже личное дело самого Орочимару.       А вот о навыках сноходца поговорить определённо стоит.       — Като Дан тоже умел гулять по чужим снам?       — Ага, — согласился Змей и выдул большой-большой воздушный пузырь. — Подсказал немного, как бороться с кошмарами.       — А от чего именно он умер?       — Кто знает… Я не знаю всех тонкостей этих техник. Официально — от кровопотери, но почему Тсунаде не смогла остановить кровь… Не смогла сосредоточиться?.. Рана не залечивалась, потому что была не физическая?..       Итачи снова помолчал. Было уже ясно, что относиться к Орочимару по-прежнему не получится — изменился он сам, изменился и змеиный саннин. Стоило либо выводить всё на грань привычного конфликта, открыто демонстрируя недоверие, либо отколоть что-то совершенно безумное. Например…       — Орочимару, ты когда-нибудь играл в падение на доверие?       — Нет, — отозвался мини-Змей и с любопытством посмотрел на него: — А что это такое?       — Один из способов наладить «чувство плеча» в команде. Простенький, но по-своему эффективный… Применяют почему-то редко, — Итачи шагнул со своего облака, снова оказываясь на крохотной платформе над бездной. — Проверка, сможешь ли ты поверить напарнику… Доверить ему спину или что-то большее… Скажи, Змей, не разучился ещё доверять? Хоть кому-то?       — Разучился. Давно, — мыльный пузырь вышел продолговатым и понурым. — И?       Учиха усмехнулся, тряхнул крыльями, заставив их истаять туманной дымкой. А потом раскинул руки в стороны и упал со своей платформы в бездну.       Орочимару почесал носик и небрежно взмахнул ручкой, закручивая пространство бубликом. Итачи плюхнулся рядом в пушистые облачка. Пошевелил руками, загребая субстанцию, из которой облако состояло, улыбнулся.       — Вот это оно и есть. Почему ты меня поймал?       — Мы сидим и ждём. Чо ваще за самодеятельность? Сиди и жди.       Итачи повернулся на бок, подпёр голову ладонью. Озвучивать, что Орочимару невозможно умилителен в этой своей детской насупленности, Учиха всё же не стал, хотя и очень хотелось.       И потискать няшку — тоже.       — Что, и никакого возмущения, как я смею гробить бесценные шаринганы, да ещё и Мангекё?       — Ну, во-первых, хрен бы ты убился, — возразил Орочимару, подходя, ступая по облаку босыми маленькими ножками. — Хитрожопый мастер гендзюцу. А во-вторых, нафиг мне твои Мангекё? У меня поближе есть. И в более лёгком доступе.       — Саске уже достиг этого уровня? — Итачи посерьёзнел.       Слишком хорошо он помнил, при каких обстоятельствах активировал высшую ступень шарингана сам, чтобы продолжать улыбаться.       — Кто… Умер?       — Надо же, ты действительно не знал, — хмыкнул Орочимару. — Кабуто не разболтал. Никто не умер. Полагаю, это вообще не обязательно. Жаль только, другой метод попробовать пока не получится, Учихи без Мангекё кончились…       — Кабуто вообще умеет держать язык за зубами, — прохладно заметил Итачи. — Можешь не волноваться насчёт предательства.       — Пуся обиделась, — захихикал Змей.       Итачи потёр лоб. Очень хотелось спросить, что творится на базе у Орочимару и кто умудрился вытрясти из змеиного саннина его фанатичную тягу к додзюцу — потому что даже о Саске Змей говорил так, что не хотелось бежать подстраховывать отото. Как будто… Чисто теоретически, а не о готовом к исполнению плане.       — Фух! — на площадку вырвался красный как рак Кабуто, полыхая качественно начищенными ушами. Портал за его спиной динамично закрылся. — Орочимару-сама! Только не говорите, что вы ломали мозг моему Учихе!       — Я нежно, — с улыбкой возразил Змей. — Кыш уже отсюда. У меня сейчас будет парад цитологических форм.       Итачи молча поднялся, занял место за плечом Кабуто. Так же молча кивнул Орочимару, не то благодаря за разговор, не то отдавая должное этой встрече. Шагнул в открытый Якуши портал. И только в пространстве Тсукуёми всё-таки спросил:       — Волчонок… А что такое цитологические формы?       — Формы клеток. Биологических, — вздохнул тот, осторожно щупая уши. — Эх, я бы тоже хотел на них посмотреть!       — Но если вернёшься, тебе не только уши надерут? — проницательно заметил Итачи.       — И не только покусают. Полагаю, Орочимару-сама решит, что лучше сам прибьёт идиота…       — Зато он за тебя волновался, — мягко улыбнулся Итачи. — И, кажется, не только он.       — Ага… — Кабуто расплылся в совершенно идиотской улыбке.       Учиха обнял его, прижимая к себе и мягко поглаживая по волосам. Теперь, когда выражение лица было скрыто, можно было позволить улыбке стать отчётливо грустной. У Кабуто были те, кто им дорожил, те, кто ждали его обратно. Это хорошо…       А самому Итачи оставалось только довести свой план до конца.       — Ох! — вырвалось у него, когда Кабуто смачно зарядил ему под дых. Учиха как-то упустил из виду, что волчонок — эмпат.       — Я знаю, о чём ты думаешь… — проговорил он угрожающе.       Учиха, вопреки ожиданиям, не стал отпираться или уходить в себя. Он поднял на Кабуто несчастный взгляд и почти прошептал:       — Тогда разубеди меня, волчонок…       — Ох… — тот упал рядом с ним на колени. — Я просто… Ну не знаю… Возможно… Да нет, ерунда. Забудь. Иди, убивайся об брата. Надеюсь, он тебя хотя бы заметит, не так обидно будет.       — Забыть о чём? — Итачи изломал брови в болезненной гримасе.       Очень хотелось обхватить себя руками за плечи, чтобы хоть так сдержать накатывающую дрожь, но Учиха ещё помнил, что такой жест смотрится слишком беспомощно. А ещё в глазах щипало, словно кто-то щедрой рукой сыпанул в них перца.       — Обо мне, — пожал плечами Кабуто. — Я же не стою того, чтобы выжить.       Итачи хватанул воздух ртом. Показалось, что снова прилетело под дых, да не рукой, а чем-то гораздо более весомым. Даже будто хрустнуло что-то, ломаясь, но вместо крови внутренности затопило чем-то другим. Горячим, обжигающим даже.       — Ты же так… Не думаешь? Ты… Не должен… Так, — Итачи протянул руку, но пальцы замерли в волоске от кожи, не решаясь коснуться.       — Не должен? — тихо спросил Кабуто, поднимая пустой, усталый взгляд. — Факты говорят сами за себя.       Учиха закусил губу. То, к чему его подталкивал Якуши, та мысль… В неё никак не получалось поверить до конца.       — А… Ты хотел бы… Чтобы я… Чтобы со мной? — слова цеплялись за горло, словно отчаянно не желая вылезать наружу. — Чтобы… Не только полгода?       В той картине мира, которую Итачи для себя выстроил, он должен был остаться для Кабуто приятным, но временным эпизодом. Тем, о котором вспоминаешь с теплотой, но который вряд ли смог бы составить для тебя что-то жизненно важное.       — Да, — спокойно, твёрдо. — Хочу. Очень. И год, и десять лет… Целовать руки, массировать спинку. Провоцировать язычки пламени, выглядывающие из-за фарфоровой маски, в которую превратилось твоё лицо. Хочу отогревать, учить улыбаться чаще, чем раз в десять лет. Хочу учиться улыбаться вместе с тобой… Хочу смешивать дыхание… И чувствовать, как синхронно оно сбивается…       Итачи закусил губу ещё сильнее, прокусывая её насквозь. Его затрясло, заколотило даже — и он снова почувствовал-услышал тот фантомный хруст, как будто что-то сломалось.       Как будто откололся кусочек от той самой невидимой маски, про которую говорил Кабуто.       И как будто ломалось ещё что-то — даже не ломалось, выворачивалось с корнями, с болью и гнилью, лопаясь и окончательно затапливая грудь и горло вязким горячим чувством…       …которое невозможно было удержать в себе и которое выплёскивалось беззвучными сухими рыданиями, из-за чего тело ломало, будто в судорогах.       Кабуто приник, обнимая, сжимая руки на спине в замок, желая как-то оградить, защитить… Но как ирьёнин он понимал, что от уже полученных ударов защитить не удастся и что иногда придётся причинить боль, чтобы вылечить. Он был малость удивлён, что его слова подействовали… Так остро. Однажды он не удержался и спросил у Наруко, как это её брату удаётся так сильно влиять на людей. Та недоумённо на него посмотрела, пожала плечами и сказала: «Он просто говорит правду».       И, кажется, сейчас он сказал ту самую… Скрывавшуюся даже от него… Пронзающую насквозь правду.