It's Getting Dark

Зима настигла Англию ближе к середине декабря. Лёгкий, воздушный снег, ровно ложащийся на бетонные тротуары, подоконники, крыши зданий да и вообще на любую более или менее ровную поверхность, завораживал и вовлекал душу в пляску вместе с мириадами искрящихся в свете уличных фонарей снежинок. Это было время, когда засыпала природа и человеческие тревоги. Да и что же плохого может случиться в преддверии светлых зимних праздников?! Багровый рассвет ознаменовал морозный зимний день. Я вышла на улицу с весьма тревожными мыслями. В кармане моего пальто лежал небольшой чёрный Blackberry — «подарок» связного моего брата, с которым я недавно встретилась. Именно с помощью него мы будем созваниваться и назначать последующие встречи. По дороге на работу я то и дело возвращалась мысленно к тому дню, когда встретила связного.

***

Это было утро, кажется, среды: беготня, суматоха и километровые пробки на центральных улицах — вот так совсем непримечательно начался для меня тот день. Я катастрофически не успевала на работу в офис дяди, а потому вынуждена была взять кэб. Это было достаточно опрометчивое решение с моей стороны, ибо уже через каких-то десять минут езды мы застряли в длинной пробке у обочины Гайд-парка. Ждать, пока неторопливые лондонцы, наконец, двинутся с места, и нашей машине всё-таки удастся пересечь тот злополучный перекрёсток четырех дорог, я не стала. Отдав кэб-мену заслуженные пять фунтов, я выскочила из машины и побежала к зданию офиса прямиком через парк. Часы показывали без двух минут десять, и это значило лишь одно — сегодня меня ждёт очередной язвительно-нервный монолог от моего кузена Уолта. Ускорив шаг, я, что крайне глупо, всё меньше обращала внимание на дорогу и гораздо чаще поглядывала на часы. Конечно же, со всей этой суматохой я совершенно не заметила идущего мне на встречу человека. Мы столкнулись с ним плечо в плечо, и я едва не полетела на землю, если бы этот мужчина вовремя не схватил меня за руку и уберёг от пары-тройки синяков. Он не вымолвил ни слова в ответ на тысячу моих извинений, а лишь молча сунул мне в руку белый клочок бумаги и маленький сотовый телефон. Дожидаться моей реакции мужчина не стал, а потому, отряхнув пальто, развернулся и пошагал по своему пути. Я же осталась стоять на месте, будто вкопанная, сконфуженно глядя в спину удаляющемуся незнакомцу. Проводив его удивлённым взглядом до ближайшего поворота аллеи, я, поддавшись мнимому любопытству, не медля развернула данную мне бумажку и поспешно прочла написанный там текст: «Мисс Крэйн, я, то бишь, мужчина, с которым вы столкнулись несколькими секундами ранее — связной между вами и вашим братом. Моё имя знать вам совершенно не обязательно, потому указывать его я не собираюсь. В целях собственной безопасности, конечно. Телефон, который я вам дал, нужен для связи со мной при необходимости. Там есть мой номер, вы можете звонить на него в любое время. Ниже будут указаны координаты места, где будет проходить наша с вами будущая встреча, которую я в скором времени назначу. Адрес: Сент Джонс Хиллс, 32, кв. 15» P.S. от Эрика: «Анна, поторопись, прошу! Он скоро найдёт меня. Он уже слишком близко…». Я звонила тому мужчине после окончания своего рабочего дня, дабы спросить детали нашего с ним сотрудничества. Этот разговор был быстрым, чётким и конструктивным. Не было пустых праздных речей, глупых бессмысленных уточнений очевидных фактов и прочей чепухи, которой мы так любим наполнять своё общение. И мне это действительно было приятно. Мысли о связном периодически сменялись в моём уме совсем иными, порождаемыми желанием докопаться до истины и обычным человеческим любопытством. Я то и дело прокручивала в голове слова того пленника, Эндрю, и пыталась понять, к чему же конкретно клонил мужчина. Генри Стайнберг убийца и псих? Так это я и сама знала. Он водит меня за нос со всей этой чепухой вроде должности информатора в его фирме? Не удивительно. Но, впрочем, это не затянется надолго. Ну, и самое странное: Генри Стайнберг был заказчиком убийства моих родителей?Но это же бред… Нет, он, конечно, идиот и та ещё мразь, но ведь не мог же он заказать убийство родных людей? Да ещё и своей сестры. Он любил мою маму, я была в этом уверена. И это, уж поверьте, мнение человека, который достаточно повидал на своём веку лжецов и очень хорошо мог отличить искреннюю правду от искусного вранья. Те трепет и нежность, с которыми мой дядя рассказывал о его маленькой сестрёнке Элис, их детстве и юности, обо всех тех прекрасных и неповторимых приключениях, которые они разделили на двоих, — так врать было просто невозможно. Честно говоря, слишком уж это попахивает околесицей: Генри мудак, и уже то, что он сотворил с собственным сыном, доказывает сей факт. Но ведь Элис - она же его родная сестра… Господи, лучше бы мне не влезать в эти дебри. Слишком больно возвращаться к тем воспоминаниям. Создаётся ощущение, будто я собственноручно вскрываю себе старую затянувшуюся рану тупым ржавым лезвием — адски больно и до жути омерзительно. Отвлекала меня в то время только работа. Нет-нет, не та, которую мне давал Стайнберг. Его задания были сущим пустяком по сравнению с тем, что мне предстояло сделать по поручению брата: взломать сервер компании дяди или каким-либо другим образом проникнуть в него, покопаться во всём грязном белье моих родственничков и выудить на свет божий все их тайны. Сегодня именно этим я и хотела заняться, а потому и решила в кои-то веки заглянуть к своему кузену, дабы запросить доступ к здешним компьютерам, которые, увы, не были в моём распоряжении. С волнительным трепетом в душе я поднималась на 17 этаж офиса. Лифт плавно проезжал один этаж за другим, и чем выше он поднимался, тем больше лёгкая паника охватывала мои мысли. Необоснованное волнение вновь преследовало меня, и странные взгляды работников офиса, с которыми они встретили меня на входе в здание, только подливали масла в огонь. Это было похоже на предвкушение чего-то ужасного, не хватало только нагнетающей обстановку музыки, как в кино. С тихим звонком лифт остановился на нужном мне этаже, и тяжёлые металлические двери разъехались в разные стороны, давая мне проход. Я зашагала по широкому коридору, минуя двери чьих-то многочисленных кабинетов, пока не нашла тот самый, с табличкой «Уолтер Т. Стайнберг — глава отдела финансов». Постучав несколько раз, я услышала приглушённое: «Войдите» и с наиболее искренней улыбкой, что я могла из себя выдавить, наконец, вошла в кабинет. Там было невероятно светло и холодно, отчего я сперва немного сузила глаза и зябко поёжилась, а уж потом, немного привыкнув к такой обстановке, решилась осмотреться. Первое, что ввело в шок — это тот человек, который восседал на кресле моего кузена. — Киллиан? — поражённо спросила я. — Он самый, мисс Крэйн, — как-то уж слишком отстранённо ответил мужчина. — Что ты здесь делаешь? Где Уолтер? — А, вы ещё не в курсе… — на мгновение повисла угнетающая пауза. — Мистера Стайнберга этим утром нашли мёртвым в его квартире. — Что?.. Земля ушла из-под ног от осознания слов, сказанных мне Киллианом, а потому пришлось опуститься на стоящую позади меня небольшую кожаную софу. — Вы прекрасно всё слышали, Анна. Уолтер Стайнберг мёртв, его застрелили в собственной квартире. Мои соболезнования… Я практически не вслушивалась в то, что там говорил Киллиан. Поражённо переводя взгляд с одного угла комнаты на другой, я пыталась осознать уже свершившийся факт: мой кузен мёртв… Мой чёртов идиот-кузен с замашками психа и ярой ненавистью и презрением ко мне был убит в собственной квартире. Меня одолевали смешанные чувства: облегчение и жалость в одном странном вихре окутывали все мои мысли. Я кивала в ответ на слова Киллиана, невпопад вставляя какие-то незначимые реплики, и, может, минут через пять опять стала вслушиваться в то, что говорил мне мужчина. — Не знаю, можем ли мы просить вас об этом… — О чём? — вскрикнула я, осознавая, что, похоже, пропустила нечто важное, витая в собственных мыслях. — Я говорю: нам нужна ваша помощь, мисс Крэйн, в расследовании убийства вашего кузена. Привлекать к этому полицию мы не хотим. Это слишком рискованно для всех нас. Но найти виновников стоит, причём очень быстро. Помощь профессионала вашего уровня пришлась бы нам очень кстати… Но я, конечно же, пойму, если вы морально не готовы к этому. Как же он вовремя сказал эту фразу. Мой мозг вмиг включился в работу, когда я, наконец, осознала весь смысл сказанного мне Киллианом. В сторону ушил все эти скорбь, облегчение и прочие сопутствующие сей разговор эмоции. Внутри меня уже зарождались первые семена будущего плана. Смерть садиста-кузена теперь меня мало тревожила, ибо на фоне всей этой скорбной суеты появилась неплохая возможность осуществить ту миссию, с которой я пришла в компанию дяди — раскрыть все планы Генри Стайнберга. Называйте меня бесчувственным меркантильным чудовищем — мне ровным счётом плевать. В тот миг мой мозг нашёл, как минимум, двадцать причин не скорбеть об ранее усопшем родственничке. Пусть покоится с миром и больше не досаждает никому со своими мазохистскими замашками. На том я и порешила, а потому, выдержав гнетущую паузу, с напускным воодушевлением сказала Киллиану: — Нет, что ты, я прекрасно понимаю вас и конечно готова отдать все силы на поимку того ублюдка, который убил Уолта. — Вы не перестаёте удивлять меня, Анна, — с измученной улыбкой ответил мне помощник. — Благодарю вас за то, что вы готовы помочь нам в таком деле, — он взял мою ладонь в свою и крепко сжал, в попытке наверняка утешить меня столь близким тактильным контактом. — И ещё раз: мои искренние соболезнования. — Спасибо, Киллиан, — я слегка растерянно взглянула на мужчину и тактично одёрнула руку, притворившись, что хочу поправить причёску. — Но у меня есть одна просьба: открой мне доступ к серверам нашей компании. — Всё, что угодно, мисс Крэйн, лишь бы это вам хоть как-то помогло. — Ну, тогда, думаю, я могу приступить уже к работе. Или ты ещё что-то хотел сказать мне? — К работе? Что вы, мисс Крэйн, ваш дядя настоятельно просил меня в ближайшие несколько дней не подпускать вас к рабочему месту. Это дни скорби и сейчас вам стоит побыть рядом с семьёй, а поимкой убийцы пусть пока позанимаются наши ищейки. — Непременно, — выдавила я, скрывая всю досаду от услышанного. Дни скорби… По ком? По идиоту, который наверняка сам нарвался на пулю. Уолтер явно не тот, кто заслуживает человеческой скорби, слёз и страданий. Он прожил омерзительную жизнь, на протяжении которой не раз совершал ужасные поступки. Не сомневаюсь, что за последние годы мой кузен приобщился к бизнесу дяди и уже сам охотно расправлялся с конкурентами не самым честным путём. Его болезнь — такой выгодный способ маскировать перед людьми то, что на самом деле Уолт упивался наслаждением от своей работы. Это было слышно в его голосе, видно по глазам и движениям. Уолтеру Стайнбергу нравилось лишать людей жизни за их ошибки. Но в своей речи на поминках я скажу совершенно не это, так же, как и дядя, Амелия, Кёртис и прочие близкие, что приедут почтить память погибшего. Все мы знали, кем был Уолт, но озвучить это или не хотели или попросту не решались. Похороны кузена прошли через два дня после моего разговора с Киллианом. Это событие было воистину масштабным: свыше трёх сотен гостей из разных уголков мира пришли на него. Все они по очереди подходили к Генри и приносили слова соболезнования (иногда — искренние, а иногда — нет). Так тянулось достаточно долго, пока широченный зал не был практически полностью заполнен людьми в чёрных одеяниях, которые пришли проводить в последний путь моего кузена. Сердце в груди не участило свой мерный ритм ни на миг, пока я выслушивала прощальные речи всех тех завравшихся нудных снобов. Избитые фразы, старые формулировки и заикание от волнения приводили меня в необычайную тоску. Но лишь единожды за тот вечер я ощутила искреннее сочувствие — в то время, когда мой дядя изрекал свои прощальные слова, адресованные погибшему сыну. — Эта зима принесла нам много горя, — говорил Генри. — Многие из вас потеряли своих друзей и близких в тех чудовищных взрывах в Ливерпуле. Но они, как и всякий усопший, навеки обретут место в наших сердцах. Зима забрала их тела, а Господь — души, но память о них останется с нами навеки… И вот теперь мы потеряли ещё одного прекрасного человека. Мой сын погиб, отдав свою душу на волю Бога. Он покинул наш мир слишком молодым, прожив тридцать четыре года… всего ничего, а ведь даже этого ему хватило, чтобы стать по-настоящему замечательным человеком с, несомненно, выдающимся будущим, которого он уже не увидит. Я знаю, что в такие минуты принято вспоминать лучшие моменты из жизни человека, с которым прощаешься, но мне на ум не приходит совершенно ничего, и главная причина этому — то, что я абсолютно не знал своего сына. С самого раннего его детства и по сей день мы оба жили, будто в отдельных мирах, не стремясь к сближению: я с расстояния восхищался тем человеком, в которого превратился Уолтер, и с каждым днём всё больше ненавидел себя за свою дурацкую безучастность по отношению к нему. Променять детство, юность и молодость сына на работу было моей величайшей ошибкой, о которой я всем сердцем сожалею... — он запнулся и громко вздохнул. — Простите, мне больно вспоминать всё это… В такие моменты я осознаю простую истину: родители не должны переживать своих детей. Но сейчас уже ничего не переменишь, слишком поздно для самобичевания, а потому лишь скажу: я искренне горжусь своим сыном и сберегу память о нём до последней секунды своей жизни. В тот момент, когда прозвучали заключительные слова речи, я ощутила лёгкую влагу на своём лице. Это были слёзы. Не от скорби по усопшему кузену, вовсе нет. Я невольно и совершенно незаметно для самой себя прониклась тем, что говорил мой дядя. За стеной из пафосных фраз удалось узреть истинную скорбь и жалость, которые были так знакомы мне, человеку, который потерял в один миг всех самых близких ему людей. В тот день я была достаточно близка с Генри: много говорила с ним да и вообще пыталась держаться неподалёку, чему дядя, по-видимому, был очень рад. Он много говорил, но ещё больше спрашивал. Навряд ли я бы назвала тот день нашим семейным воссоединением, ведь даже тогда, в крайне шатком эмоциональном состоянии, я ни на миг не забывала, кем же на самом деле был для меня Генри Стайнберг. Я могла ему сочувствовать, могла поддерживать его в тот день, но не уважать, ни уж, тем более, испытывать к нему тёплые чувства не была способна. Только не после того, что узнала. К слову, дня через два, как только вся шумиха с похоронами и трауром отступила на второй план, а компания дяди заработала в стационарном режиме, я решила наконец-таки проверить правдивость слов того пленника, Эндрю, чтобы узнать, что же скрывает в закромах мой дядя. Придя рано утром на работу в приподнятом настроении, я решила не откладывать в долгий ящик свои дела, а потому сразу пошла в выделенный мне кабинет. Там, на небольшом рабочем столе, в окружении пары разнообразных папок и настольной лампы стоял персональный компьютер с доступом к общему серверу компании. Выхода к ноутбуку дяди в нём не было, но с этого устройства получить его было куда легче. Для приличия я всё же решила начать с прочёсывания сети на предмет какой-либо подозрительной информации об Уолте. Сотни папок открывались с молниеносной скоростью и программа, установленная мной, проверяла вместимое каждого из десятков тысяч файлов. Документы, таблицы, старые и новые отчёты — всё это проходило мимо, поскольку не несло никакой информации о том, кто мог бы иметь зуб на Уолта. Но как только программа дошла до фото, мне понадобилось самолично их просмотреть. Я мотала колёсико прокрутки вниз, пока на экране не замаячило нечто совершенно для меня неожиданное. Целая папка с моими фотографиями, сделанными в разное время суток, находилась на компьютере Уолтера. Там были снимки того, как я выхожу из своего подъезда, сажусь в кэб, встречаюсь с Амелией у её галереи. Даже фото с Ливерпуля в папке имелись. Их было так много, и все они были привязаны к каким-то файлам. Похоже, это было что-то вроде отчётов, в которых описывалось всё, что я делала на протяжении целых суток. Прочитав пару таких файлов, я поняла, что мистер Стайнберг-младший всё это время следил за каждым моим шагом. Оставалось только узнать, зачем он это сделал. Заняться этим я решила дома — там, где нет постоянной опасности того, что в любой момент ко мне может войти какой-либо любопытный доходяга с предложением выпить кофе или пойти на заслуженный обеденный перерыв. Поэтому-то я и скопировала все эти файлы на свою флешку. Дальше по курсу шёл ноутбук Стайнберга-старшего. Полчаса и нужные коды были мной с успехом подобранны, а это значило, что теперь я получила неограниченный доступ к файлам на рабочем компьютере дяди. С самого начала я вводила в поиск только ближайшие даты, проверяя различные документы на предмет каких-либо сводок или планов Стайнберга. Но раз за разом, число за числом программа выдавала пустой экран. Пару раз выскакивали какие-то отчёты отдела статистики, которые особой значимости не имели, но больше ничего, только пустота, которая приводила меня в истерику. Я барабанила по клавиатуре с неожиданной силой, вновь и вновь перепроверяя данные, но опять натыкалась всё на ту же чёртову пустоту… Под конец рабочего дня я уже отчаялась что-либо найти на компьютере Стайнберга. У меня складывалось ощущение, будто этот человек нарочно удалил абсолютно все файлы, несущие хоть какую-то информацию о его дальнейших действиях. Что же, в таком случае мне оставалось только проверить банковский счёт моего достопочтенного родственничка (с которым я на днях немало повозилась) и с чистой совестью и собранной информацией отправиться домой. Былые связи в американских банках помогли мне достать кредитную историю дяди без особых усилий. Её мне отправил несколько часов назад на почту старый знакомый и по совместительству — директор банка, клиентом которого является Генри Стайнберг. Сделал он это, конечно, неохотно, и, наверное, не сохрани я пару компрометирующих его документов, доступ к информации я так бы и не получила, но не суть… Открыв присланный мне документ, я стала медленно просматривать огромную таблицу данных. Искать пришлось достаточно долго, хоть я и отсортировала всё по датам. Мои глаза часа через два уже буквально горели от постоянного контакта с монитором компьютера, а голова раскалывалась от перенапряжения. Думаю, если бы я в то время как раз не нашла кое-какую полезную для себя информацию, то наверняка бы просто отрубилась прямо на том рабочем столе в обнимку с компьютерной мышью. Вот уже десятый раз я видела странные перечисления денег со счёта дяди некому «AJ_32». Отследить транзакцию было делом пустяковым, вот только результат меня особо не утешил: весь бланк информации об этом «AJ_32» был пустой. Отследить место нахождения человека с той карточкой я не могла, ибо не имела для этого нужных приспособлений, а потому скинула все данные Реджи — одному славному парню, который работает на Джима. Он пообещал в кратчайшие сроки сбросить мне то, что найдёт на этого «AJ_32». Сама же я продолжила прочёсывать кредитную историю дяди. Это длилось около часа, за который ко мне успел два раза зайти любопытный Киллиан, что всё время расспрашивал меня о том, смогла ли я найти уже что-нибудь по делу Уолта. С наигранной досадой я отвечала, что пока нет никаких даже малейших зацепок, а он лишь отвечал со вздохом: «Ясно. Тогда я пойду. Не буду мешать вершить благое дело». По истечении этих наиболее нелепых шестидесяти минут в моей жизни я нашла кое-что весьма необычное в истории дяди: с периодичностью в три месяца он переводил по пять тысяч долларов на счёт некого Т. Мосби. Эта фамилия казалась мне до жути знакомой, но я всё никак не могла понять, кто же этот человек. Какое-то недавнее воспоминание вертелось в голове и всплыло, когда я увидела профиль мистера Тадеуша Мосби. Это был тот самый врач-психиатр, который лечил когда-то Тобиаса. Вот только зачем он сейчас нужен Генри Стайнбергу, если мой кузен уже много лет не числится у него, как пациент? Ответ пришёл ко мне, когда я решила вновь глянуть компьютер дяди. Там, в одной из скрытых папок, находилось свыше сотни рецептов на различные седативные и антидепрессанты, подписанные от имени доктора Тадеуша Мосби. Сами лекарства по виду и силе действия варьировали от самых слабых пилюль до сильнейших стимуляторов, запрещённых во многих странах. Но, что закономерно, все эти таблетки использовались для лечения различных расстройств личности: от апатии до пресловутого биполярного расстройства. Пускай над этим всем я сидела до поздней ночи, пусть я напрочь убила своё зрение и вновь обрекла себя на сильнейшую головную боль, но я таки добилась кое-чего. В ту ночь мною был раскрыт один из многочленных секретов мистера Генри Стайнберга: мой дядя был взаправдашним, самым что ни на есть настоящим психом с диагнозом — острое биполярное расстройство. Он долгое время в юности проходил лечение в одной из частных клиник Англии, а по приезде в Америку ещё какое-то время числился на учёте в больнице Сакраменто. Раньше на то, чтобы добыть такие данные у меня уходило несколько дней, но сейчас медлить было нельзя. Я работала в настолько ускоренном режиме, что под конец мне казалось, будто мозг в голове практически пульсировал от бешенного напряжения. Бороться со сном помогал кофе, а с головной болью — ударная доза аспирина, но тот результат, который я получила на исходе этой сумасшедшей ночи, стоил всего этого. У меня появился компромат на Стайнберга, причём такой, который просто нереально опровергнуть. Я не верю в совпадения, а потому, увидев в медицинской карточке моего дяди возле графы «Диагноз» надпись «острое биполярное расстройство личности», я, само собой, вспомнила о том, что именно такая болезнь была у моей тёти Элизабет. И, может, это была чистая интуиция, но я всё-таки решила проверить медицинскую историю жены дяди. Конечно же, никакого расстройства там и в помине не было. В юности она была вполне здоровой девушкой, да к тому же и спортсменкой — тётя играла в водное поло. Все рассказы дяди о трудном детстве его жены, о постоянных припадках теперь казались полнейшим бредом. Этим он только замыливал глаза всем, дабы не выказать истинны. Генри так трясся за свою репутацию, что довёл свою жену до психушки, лишь бы его никто не посчитал неуравновешенным. Наверняка, и убил её он по той же причине. Сводя все факты воедино и получая цельную картину, которая вполне логично многое объясняла, я всё больше испытывала искреннее омерзение к Генри Стайнбергу. Этот человек для меня стал походить на завравшуюся ушлую пиявку, которая во что бы то ни стало готова защищать то вольготное место, к которому она присосалась, уничтожая каждого на своём пути. Этот ублюдок, а иначе я его назвать не могла, был одарён от природы изворотливым острым умом, который вкупе с дьявольским характером и расстройством личности делал его наиболее опасным человеком на моём веку. Но не только об этом смогла я узнать на протяжении той самой ночи. Часа в четыре, когда из окна была видна одна лишь тёмная гладь неба и тонкий серп молодого месяца, я решила, что ещё не достаточно поиздевалась над своим мозгом, и, раз уж принялась проверять, так нужно проверять всё, а потому начала копаться в сети на предмет информации о той самой Андрее Бейкер. Нашла не много, но мне хватило, чтобы сделать кое-какие выводы. В интернете об этой девушке было от силы пять старых архивных статей: одна - об её скандальном увольнении из газеты Лос-Анджелеса, а остальные четыре — о её смерти. Андреа Бейкер сгорела заживо в собственном доме на юге Города Ангелов, и, как заявляют пожарные, поджог был намеренным. Это произошло весной тысяча девятисот девяносто четвёртого года. В тот же день, когда случился пожар, на счёт загадочного «AJ_32» была переведена денежная сумма в размере пятидесяти тысяч долларов. Дальнейшие поиски были безрезультатными, ибо ни сайта миссис Бейкер, ни чего-либо ещё я не нашла. А потому мне оставалось только позакрывать всё то, что я тут открыла, и очистить к чертям весь этот компьютер от лишней информации. Сделав всё это, я на ватных ногах побрела домой. Уже у входа в своё жилище я заметила на телефоне три пропущенных вызова от Реджи. С усталым стоном я таки заставила себя набрать номер парня и позвонить ему. Гудок-другой и в трубке послышался воодушевлённый голос помощника Мориарти: — Ну, аллилуйя! А я уж думал, твои родственнички успели угробить тебя. — Извини, что не брала трубку. Ночь напролёт читала самое захватывающее чтиво на свете. — Какое? — Кредитную историю моего дяди. — У меня тут есть для тебя кое-что получше, чем сотни страниц бесконечных кодов и сумм. — И что же это? — Нарыл я здесь информацию об этом загадочном «AJ_32». Его зовут Абрахам Джоэл. Родом из Сирии, родители эмигрировали в Штаты в первой половине прошлого века, точно год уже не помню. Этот мужик пять лет воевал во Вьетнаме, а сейчас, по данным из достоверных источников, уже лет двадцать работает частным киллером. У меня есть его кредитная история. Она не богатая, но скажу прямо, тебя она должна весьма заинтересовать. — И чем же, Редж? — Ну, скажем, в ноябре 2010-го этот парень отметился в одном из баров Нью-Йорка, в декабре того же года он снимал деньги из банкомата в Сохо, в Лондоне. Потом этот доходяга был в Бромли. Это вроде там тебя Мученики держали, да? Ну и на сладкое: месяц назад Абрахам Джоэл снял восемьсот евро со своего счёта в Риме, Италия. Не находишь никакой закономерности? Этот парень буквально по пятам за тобой ходит. — Вряд ли, за мной…— тихо прошептала я, невольно озвучив собственные размышления. Конечно, следил он не за мной, а за Эриком, да только знать об этом никому не надо. — Слушай, а где сейчас этот киллер со стажем? — Ну, последний раз его карточка мелькала в Нью-Орлеане. — Ясно…— я на миг замолчала и задумалась: ну, а что, если проверить, не был ли этот Абрахам там, где убили Андреу Бейкер? Ведь тогда это всё бы объяснило. Что ж, именно об этом я и решила спросить помощника Джима. — Редж, ещё один вопрос: можешь сказать мне, где был тот Абрахам в марте девяносто четвёртого? А если конкретнее, то в районе 25-26-го числа. — Да, сейчас…— на фоне послышался тихий стук клавиш ноутбука, и уже через пару минут Редж вновь заговорил со мной. — 25-го марта тысяча девятьсот девяносто четвёртого Абрахам снял пятьдесят тысяч долларов пятью платежами в разных отделениях банка Лос-Анджелеса. А что, это важно? «Значит, это был он», — подумалось мне. Генри Стайнберг заказал убийство Андреи Бейкер, и, судя по всему, я уже знаю, по какой причине. Значит, мой дядя действительно приложил руку к убийству моих родителей. Ведь слова Эндрю подтверждались, и не верить ему теперь у меня не было никаких оснований. Возможно, в будущем, я ещё поищу что-нибудь на эту Бейкер, ну а пока у меня есть куда более важные дела — нужно свести со свету самого омерзительного человека. Мысли о смерти Стайнберга заполонили мой ум и грели душу получше любого приятного воспоминания. Но на той стороне провода всё ещё оставался Редж, последний вопрос которого только сейчас донёсся до моих ушей. — Нет-нет, это так… Я проверяла одну версию, и она не подтвердилась. — А-а, понятно, — протянул Реджи. — Ну, спасибо за помощь, Редж. Огромное спасибо. — Да не за что. С тебя причитается. — Непременно…— задумчиво ответила я, сбросив вызов. Далее, наспех напечатав письмо связному Эрика с просьбой о встрече, я сбросила с себя пальто, сапоги и обессиленно упала на кровать, провалившись в глубокий крепкий сон. Мне впервые за долгие месяцы было настолько хреново поутру. Даже попойка с Мораном меньше сказалась на мне, нежели бессонная ночь, проведённая в поисках информации о дяде. Дискоординация движений, раскалывающаяся от боли голова и отвратительное чувство усталости даже после двенадцати часов сна — вот какими «прекрасными» последствиями аукнулась мне прошлая ночь. Выпив первое попавшееся мне под руку болеутоляющее, я более или менее нейтрализовала большинство из них. Ну а контрастный душ и две чашки зелёного чая и вовсе улучшили моё состояние до небывалого уровня — «удовлетворительно». Сидя на кухне, я решила глянуть входящие сообщения и увидела ответ, пришедший мне от связного Эрика. Он писал, что готов встретиться со мной около восьми вечера в назначенном месте. Этот день я провела дома, взяв заслуженный отгул, а когда стрелки часов уже стремительно приближались к цифре «восемь», я отправилась в Батерси на встречу со связным. Бетонная высотка на окраине Лондона возвышалась над городом на целых двенадцать этажей. Серые стены в ужасающих росписях любителей уличного искусства лишь омрачали сие богом забытое место. Ступая по бетонной лестнице на пятый этаж, я ощутила давящую боль в области груди, словно мои лёгкие сжимают в слабой хватке какие-то невидимые тиски. Трепет от предвкушения был похож на давно забытое, совсем детское волнение перед встречей с кем-то невообразимо важным для тебя. Я не знала, чего ожидать от этой встречи. О том мужчине я могла судить лишь по внешности и паре коротких телефонных разговоров, из которых не так-то и много можно узнать. Он прагматичный и решительный, пунктуальный и воспитанный — такая вот моя короткая характеристика этого человека. Обо всём остальном, видимо, узнаю при встрече. Дверь квартиры номер 15 маячила буровато-красным пятном среди всеобщей серости. Я открыла её одним лёгким движением и тут же вошла в помещение. Серо, тихо, мрачно и темно, как в старом чулане, — именно так было в квартире под номером 15. Я сделала пару тихих шагов вглубь комнаты, попутно осматриваясь по сторонам. Вокруг было так тихо, что я даже могла поклясться, будто слышу своё сердцебиение… Или же это кровь, пульсирующая в висках из-за нарастающего страха. В конце длинного коридора, что тянулся прямиком от входной двери, была видна тонкая полоска яркого света, проглядывающаяся под старой деревянной дверью. Я вновь взволнованно огляделась по сторонам, после чего, собрав остатки своей решительности в кулак, зашагала вперёд. Чем ближе подходила, тем отчётливее начинала слышать какие-то негромкие звуки, издали напоминающие старую знакомую мелодию. Шаг за шагом я всё приближалась к той двери и, уже стоя прямо перед ней, могла достаточно хорошо услышать слова той песни. If it keeps on rainin', levee's goin' to break If it keeps on rainin', levee's goin' to break When the levee breaks, I'll have no place to stay.* Она явно не предвещала ничего хорошего… Моё сердце на миг замерло, как только я решительно дёрнула ручку двери на себя. В комнате действительно оказалось ослепительно светло, что сильно контрастировало с тёмным коридором, а звонкая музыка там резала слух, привыкший уже к блаженной тишине. Я на миг зажмурилась, прикрыв тыльной стороной ладони глаза. В нос тогда ударил совершенно омерзительный запах, и, когда свет уже не казался таким ярким, я решилась взглянуть на его источник. «Не-е-е-ет!» — крик ужаса разнёсся гулким эхом в просторном помещении. Я обомлела от одного короткого взгляда на то, что творилось в комнате: посредине со связанными руками и ногами был подвешен к какому-то крюку на потолке мёртвый связной. Горло мужчины было распорото по всей длине. Из него омерзительной струёй сочилась тёмно-красная кровь, которая уже натекла широкой лужей на пол. Мне стало до жути противно и по-настоящему страшно. Я поморщилась от омерзения и ужаса и отвернулась, прикрыв ладонью рот, дабы не дать новой волне крика вырваться наружу. Но краем глаза мне удалось заметить ещё что-то на стене позади трупа связного. Нужно было взглянуть. Лишь раз. И я это сделала, переборов в себе желание броситься прямиком к выходу из этой злосчастной квартиры. За спиной связного действительно находилось кое-что весьма примечательное: на пол стены корявым почерком было выведено кровью одно ужасающее слово «BETRAYER» (от англ. — предательница). Посреди надписи маячил небольшой красный таймер . Присмотревшись к нему, я заметила пару красных и синих проводов. «Бомба», — сообразила вмиг я и, забыв былые страх и омерзение, понеслась к выходу из дома. У меня было всего 59 секунд. Я пролетела пятый и четвёртый этажи, постепенно набирая бешеный темп. В уме я отсчитывала секунды до взрыва и бежала, сломя голову, минуя с небывалой скоростью лестничные пролёты. «Ещё полминуты и здесь всё рванёт», — подгоняла себя мысленно и уже перепрыгивала по две-три ступеньки, несясь, как угорелая, к заветной двери. В тот миг колоссальный выброс адреналина предавал мне необычайной силы и выносливости. Страх гнал меня вперёд, затуманив любые другие мысли, а сердце стучало в груди с такой силой, будто решило разом прогнать всю мою кровь через себя. И вот, осталось десять секунд, а я уже вижу перед собой железную дверь подъезда. Ещё пара мгновений — и я на улице, бегу подальше от этого дома. Позади меня послышался громкий звук взрыва, на который я взглянула, как только отбежала на достаточное расстояние от высотки. Половина пятого этажа дома была напрочь снесена, а всё остальное охватило ярко-красное пламя и чёрный густой дым. От шока я мало что соображала, а потому ни слёз, ни истерики пока не было. Был лишь нереальный страх вперемешку с блаженным облегчением. Такие странные и противоречивые эмоции одолевали меня в тот миг. Руки и ноги тряслись, и я никак не могла это унять. Я всё ещё слабо осознавала, что только что чуть не погибла по милости моего дяди, ведь сомнений не было — именно он подстроил этот взрыв. Об этом говорило всё, вплоть до той песни, что играла на фоне. Его любимой песни. Ну а надпись на стене значила, что лимит доверия Генри ко мне исчерпался. В какой-то миг, когда к горлу уже подступил ком, а на глаза навернулись слёзы, в кармане моего пальто послышалось тихое жужжание. Кто-то звонил мне. Я вынула дрожащими руками телефон и, увидев номер, что высветился на экране, с облегчением выдохнула. Себастьян Моран... Он всегда знал, когда стоит вовремя позвонить. — Да, Себ, — заговорила я, пытаясь со всей силы сдержать эмоции. — Энн, ты сейчас где? И что у тебя с голосом? — взволнованно поинтересовался Моран. — Всё…— мой голос на миг дрогнул, — нормально, правда. Ну, не учитывая, конечно, того, что меня, видимо, уволили из компании дяди. — Как? — С выходным пособием в виде угрозы моей жизни и масштабного взрыва. — Твою мать!.. — коротко но весьма ёмко изъяснился Себастьян. — Ох, ладно, я вышлю за тобой машину. Ты сейчас где? — Я в Батерси, Сент Джонс Хиллс, 32. — Окей, я записал. Скоро за тобой приедет машина. Езжай в дом Мориарти, нужно о многом поговорить. У нас тут гости нарисовались. — Кто? — поражённо спросила я. — Узнаешь, как приедешь, — сказал он и повесил трубку. За то время, пока ждала машину, с неба начал падать мелкий снег, оставляя холодные влажные следы на моём лице. Что удивительно, вся истерика на протяжении тех нескольких минут, пока я сидела на высоком бордюре у обочины дороги, попросту отступила, так и не начавшись. Мне уже не было страшно от того, что я чуть не погибла, или радостно, потому что я таки спаслась. Я глядела искоса на место взрыва, где уже вовсю работали пожарные, и не ощущала ничего, кроме ненависти. Для себя я решила в тот миг лишь одно: «Я ненавижу Генри Стайнберга, и я докажу ему это самым изощрённым из всех возможных способов». Преграды пали, и больше нет пути назад.