It's Getting Dark

Who knows not me, I never lost control. You're face to face With the man, who sold the world Nirvana – The Man Who Sold The World

Я помню то утро слишком хорошо. Оно было туманным, холодным и очень безумным для обычного выходного дня. Странная компашка тогда собралась за завтраком на кухне в нашей усадьбе: информаторка, профессиональный снайпер, его босс - злодей-консультант и беременная девушка. Это походило скорее на какую-то идиотскую комедию, отчего мне время от времени откровенно хотелось рассмеяться. К счастью, всего напряжения сей ситуации я практически не ощущала, поскольку всецело посвятила тогда себя попыткам открыть ту флэшку, которую оставил мне Эрик. Воспоминания о нём всё ещё отзывались тупой болью в области сердца, как старая, ноющая рана. Но времени на длинную скорбь у меня не было. Целую ночь я провела в раздумьях о причинах такого поступка брата, но в итоге ни к чему более или менее адекватному не пришла. Оставалось лишь одно: открыть тот конверт, что оставил мне Эрик. Глупым было решение делать это прямо за столом, но отчего-то мне просто уже надоело скрывать всё от каждого. «Один в поле не воин», — вроде, так говорят. Мне нужна помощь в этой долбанной войне, и получить её я могу только от этих людей. Раскрыв тонкий белый конверт, я обратила тем самым на себя внимание практически всех, сидящих за столом. — Что это? — спросил Мориарти, отставляя чашку с кофе. — Судя по всему, прощальная записка от моего брата. Как ни странно, я оказалась права. Внутри действительно находился сложенный вчетверо лист бумаги, на котором витиеватым, широким почерком было выведено небольшое послание: «Анна, каким бы продуманным не был план, в нём всегда будет брешь, и кому, как не тебе, это знать. Вечно будет то, что нельзя предвидеть, невозможно узнать или предотвратить впоследствии. Я даю тебе вещь, на которой собраны все самые слабые места нашего общего врага. Здесь, на флэшке, находится большая часть компромата на Генри Стайнберга. Верю, ты знаешь, что с этим делать. P.S. То, что я сделал, вовсе не было напрасно или необдуманно. Умерев, мне удалось лишить тебя той слабости, которой я являлся все эти годы, той самой бреши, которую может найти и использовать Стайнберг… ну, а себя я, наконец, избавил от длинных, невыносимых мучений. Удачи тебе, сестра... И, коли я уж умер, исполни мою последнюю волю и, по сути, твой годичный должок за спасение из плена: прости меня. Эрик Крэйн». С громким вздохом я отложила письмо в сторону и прикрыла глаза. В груди опять защемило от боли. «Так вот, почему он это сделал», — пронеслось молниеносно в голове. Эрик считал себя моей слабостью… По сути, он вновь спас мою жизнь... уже в который раз. Хотела бы я отплатить ему хоть чем-то в ответ: помочь ему или сказать, что простила его, но уже слишком поздно. Наверное, стоит поставить этим письмом одну жирную точку в судьбе Эрика Крэйна — самого странного и отчаянного человека на моём веку. — Ну? — спросил меня уже Моран. — Так что там? — Письмо. — Важное? — Не особо, — я немного размяла затёкшую от сидения в одном положении шею и бросила ещё раз взгляд на конверт, откуда достала письмо. Там ещё что-то было. Заглянув внутрь, я заметила три небольшие фотографии, сделанные на старый Полароид. Одна, совсем затёртая и уже изрядно потрёпанная, похоже, была самой старой из них. Присмотреться к лицам людей, которые были изображены там, для меня стало нелёгкой задачей, но я всё же узнала кое-кого на том снимке… Это была я лет, эдак, двадцать назад: шестилетняя, с невозможными кудрявыми волосами и извечной широкой улыбкой. Рядом стоял какой-то высокий худощавый парень, лицо которого было видно куда хуже. Но, впрочем, я уже и так знала, кто изображён на той фотографии, и надпись на обороте только подтвердила мои догадки. Это было наше последнее совместное фото с Эриком, сделанное 25 декабря 1990 года. Потом шёл снимок уже куда новее. На нём вновь была изображена я - уже гораздо старше, в длинной мантии, стоящая перед небольшой трибуной. «1 июля 2001 года», — было написано на обратной стороне фото. Дата моего выпускного в школе Пасадены и последнего дня, проведённого в поместье Стайнбергов. Похоже, Эрик был там, на вручении аттестатов. Последний же снимок оказался совсем новым, ему, может, лет пять от силы. И опять в самом центре фото я, стоящая перед стенами Стэндфордского университета, 25 июля 2006 года. Так странно было осознавать, что всё это время Эрик был, будто тенью у меня за спиной: он видел все мои наиболее значимые события и был их незримым участником. От этих мыслей мои нервы вновь пошли в разгул, а руки затряслись в чёртовом треморе. Удивительно, но никто из сидящих рядом со мной не проронил ни слова за то время, что я копалась в конверте. Они все только с немым вопросом смотрели на меня, словно ожидая, что я скажу сейчас что-то важное. — Не стоит на меня так смотреть, я понятия не имею, что значат все эти фото, — ответила я всем им сразу, положив снимки на стол. — Там на обороте есть даты, может, они что-то означают? — отозвался Моран. — Не знаю, Себ. Возможно. Мой брат, судя по всему, любил говорить загадками… Немного погодя, я решила опять подключить к ноутбуку флэшку, которую мне оставил Эрик, в надежде, что моя недавняя находка сможет помочь открыть к ней доступ. По центру экрана в тот миг высветлилось небольшое поле с надписью «№1». — «Номер один»? Что это значит? — Себ подсел ближе ко мне и стал всматриваться в дисплей. — Без понятия… — Попробуй ввести первую дату, — предложил Джеймс. — Да, сейчас. После того, как я заполнила первое поле и нажала клавишу энтер, появилось второе, точно такое же, но уже под номером два. Второй датой я открыла для себя следующее поле, ну, а третьей — доступ к самой флэшке. Этот странный и давно проверенный способ шифровки от чего-то вызвал у меня лёгкую улыбку. Я глянула несколько документов, к которым у меня теперь был доступ, и нашла там уйму занятной информации: схемы махинаций, кредитные истории, данные на различные подставные фирмы. Для человека с моим родом занятий это всё было похлеще любого Клондайка во времена «золотой лихорадки». За просмотром файлов я совсем потеряла счёт времени и совершенно перестала обращать внимание на то, что творилось вокруг. Как оказалось, через добрый час, что я провела за разбором хитроумных схем моего дяди, на кухне не осталось никого, кроме Джеймса, который решил скоротать время за прочтением свежего выпуска “The Guardian”. Он то и дело посматривал на меня, но, похоже, больше внимания уделял очередным проблемам на фондовой бирже или какому-то политическому скандалу, нежели мне в моём маниакально-увлечённом порыве. Как только я отодвинула от себя ноутбук, он отложил на стол газету и взглянул на меня. — Судя по твоему виду, на флэшке ты нашла всё, чего тебе так недоставало, чтобы покончить со Стайнбергом. — О, да, — я усмехнулась. — Но, знаешь, сейчас у меня в руках, можно сказать, билет в свободную жизнь, а вот, как им распорядиться, я понятия не имею. Что мне делать, Джеймс? — Я бы посоветовал старый проверенный способ со снайперской пулей в черепе твоего дяди, пока он такой уязвимый, но-о... — с притворной досадой протянул Джим. — Нет, — я отрицательно замотала головой. — Это исключено. Нужно что-то другое, похуже смерти. — Вот видишь, ты даже не рассматриваешь вариант с убийством. Это значит, что у тебя уже есть какие-то мысли по поводу судьбы твоего безумного родственничка. — К сожалению, почти никаких… Это должно быть нечто ужасное, жестокое и непоправимое никакими средствами. Но вот, что это, хоть убей, я не могу придумать. — Ну, ты ведь Анна Крэйн… — О чём ты? — Почему бы тебе просто не заняться тем, что ты умеешь лучше всего? — я непонимающе посмотрела на Джеймса, показывая, что явно нуждаюсь в объяснении. — Подставлять людей у тебя получается так же хорошо, как у меня убивать их или разрушать их жизни. — Сравнение просто безупречное, Джим, — хмыкнула я с улыбкой. — Но ведь верное? — Да. — Тогда советую тебе прислушаться к моему совету и заняться своей работой. И вновь он вернулся к былому занятию — прочтению, похоже, действительно занимательной газеты. А я вновь вдалась в меланхолию. Конечно, мне был целиком и полностью понятен намёк Джеймса, но сейчас почему-то мысли мои вновь возвратились к брату. Он отдал всё, чтобы спасти меня. Интересно, знали ли об этом Джеймс… — Он ведь был не таким уж и хреновым человеком… — М-м? — Эрик. Ты знал, что он спас меня тогда, в Нью-Йорке? Он столько сделал для меня… — Я знаю, Анна, — перебил меня Джеймс. — Ты… — Да, знаю, и уже очень давно. Думаешь, я бы подпустил к тебе человека с сомнительным прошлым, о деталях которого я понятия не имею? — Ты знал о том, кто на самом деле заказал убийство моих родителей? — Это в большей мере и было причиной того, что мы тебе ничего не рассказывали. Был риск, что ты захочешь действовать слишком поспешно, что привело бы к неминуемым последствиям вроде твоей смерти и краха всего нашего плана. Слова Мориарти звучали для меня невозможно больно и слишком правдиво, чтобы отрицать их. Он ведь не сделал ничего плохого. Джеймс просто спасал мне жизнь, как, в общем-то, и всегда. — Спасибо, — прошептала я так тихо, словно боялась, что кто-то посторонний услышит. — За что? — За то, что спас мне жизнь, и не один раз. Услышав мои слова, Джеймс хрипло рассмеялся. Он опять отложил газету в сторону и посмотрел на меня. В его глазах вновь плясали былые черти, что меня не могло не радовать. Он был спокоен и, судя по всему, даже очень во мне уверен. Это весьма успокаивало, хочу вам сказать. — Не нужно благодарить меня сотню раз, Анна. Просто попытайся сохранить свою жизнь, — сказал мне Джим, после чего поднялся и пошёл куда-то в сторону лестницы. Оставшись одна, я не стала тянуть и сразу взялась за исполнение своего недавно созревшего плана. Он был нехитрым и состоял лишь из двух пунктов: найти нужную информацию из той кипы, что хранилась на флэшке, и разослать её всем подельникам Стайнберга, которых он с вдохновением облапошивал последние двадцать с лишним лет. Я знала, что Генри у нас не промах, и сотрудничал он с не самыми благоразумными и надёжными элементами. Частенько его коллегами и подельниками становились откровенные психи с кучей денег и связей, вроде того же Севила Ханта из Мучеников. Таких за нос водить сложно, но Генри это с переменным успехом удавалось. Следы мистер Стайнберг заметал практически идеально… Но и по тем несчастным крошкам из обрывков данных, что оставлял после себя наш дядя, брату удалось составить почти полную картину его предпринимательской деятельности. Осталось только разослать все эти чудные графики и схемы с незатейливыми подписями всем подельникам Генри и посмотреть, как его жизнь с уверенностью покатится в пропасть. Как оказалось, работы было очень и очень много. Невозможно отправить всё всем и сразу — слишком большой объём информации. Пришлось делать всё по очереди: сначала рассортировать данные, потом отыскать получателей, а уж тогда приняться за рассылку. Этот весьма нудный и рутинный процесс занял у меня, наверное, полдня. Только часов через семь я смогла приступить к последнему этапу: отправке данных. Ещё через три часа, когда я увидела, что отправлено всего процентов тридцать из всей информации, мне стало казаться, что всё это растянется на целую вечность. На улице уже вступала во власть тьма, оттесняя собой слабый солнечный свет, когда мне пришлось, наконец, оторваться от своего занятия. И это было вовсе не потому, что я закончила с рассылкой, вовсе нет. Просто внезапно с улицы донеслись звуки стрельбы. Выстрелы пистолетов сменились длинной автоматной очередью, что словно вывело меня из ступора, заставляя мозг работать. Прихватив с собой ноутбук, я сорвалась с места, словно ошпаренная, и со всей возможной скоростью бросилась к кабинету Джеймса. Там уже сидели напуганная до чертиков Амелия и напряжённый Моран. Мориарти же безо всякой опаски смотрел из окна на то, что творится на улице. — Что случилось? — поинтересовалась я, сев на стул у рабочего стола Мориарти. — Твой дядя решил навестить нас, — спокойно ответил Джеймс, всё выглядывая на улицу. — Какого чёрта ему здесь надо? — прорычал сквозь зубы Моран. — Сам-то как думаешь? Ему нужно забрать то, что предоставляет наибольшую опасность. — Что именно? Ту флэшку? — Меня, — от моих слов Моран содрогнулся. Он с неимоверным шоком взирал на меня, наверняка, пытаясь подобрать нужные слова для насущного вопроса, но его опередили. — Анна… — отозвалась внезапно Амелия. — Ты же не пойдёшь к нему? — Сейчас — вряд ли, а вот чуть позже… — Нет, — отрезал Мориарти. — Ты не пойдёшь к нему при любом раскладе. Пусть хоть дом этот взорвёт, здесь есть, где спрятаться… Его гневную тираду прервало тихое жужжание моего телефона. Я вынула сотовый из кармана и взглянула на экран. «Генри». Я, не медля ни секунды, подняла трубку. — Здравствуй, Анна, — хрипловато поздоровался он. — Генри, что тебе нужно? — Хочу поболтать с тобой. Давно мы не виделись, не так ли? — Давненько, — с притворным задором ответила я. Кровь у меня в висках в тот момент застучала с такой силой, что я буквально чувствовала это. От нервного напряжения свободная рука моя вцепилась в подлокотник стула и сжала его с такой силой, что, казалось бы, ещё чуть-чуть — и я вырву его из основания. Жуткое омерзение от разговора с дядей сдабривало эти чувства и словно подливало масла в огонь моей ненависти к родственнику. — Выйдешь ко мне, или мне войти? Я как раз по забавному стечению обстоятельств оказался прямо перед дверью твоей неприступной усадьбы… — Генри на миг замолчал. — Ну, или почти неприступной. — Я подумаю над твоим предложением, — и вновь попытка быть спокойной и говорить ровно и рассудительно. На автоматизме я глянула на экран своего ноутбука и еле сдержалась, чтобы не вздохнуть с разочарованием. Всего сорок процентов из того, что я отправила, дошло до своих получателей. Это очень и очень плохо. — О, конечно, — ехидно отозвался дядя, отвлекая меня от не радужных мыслей. — Время у нас есть, я же не Севил Хант и не буду переть во весь опор. Тем более, я не идиот и позаботился об этих милых пареньках с винтовками по всему периметру двора. Можешь передать мистеру Мориарти, что штат его сотрудников немного сократился. В голове моей его слова звучали, как презрительная речь, что доказывала мою полную ничтожность и окончательное поражение. Хах, ну как бы не так. Я не собиралась сдаваться, хоть и шансов у меня было мало. Но сейчас, почему-то, лишь один вопрос беспокоил меня. — Почему ты пришёл именно сейчас? — Я дал тебе время на скорбь по брату. Я же не палач какой-то… — И, тем не менее, ты пришёл, чтобы убить меня, так же, как и убил его. — А-анна, не будь такой прямолинейной. Выйди, поболтаем — и ты всё узнаешь. — Не горю желанием. — У тебя пять минут на раздумья, дорогая. Потом мои ребята выбьют эту дверь, и я войду сам. Не затягивай там, — насмешливо шепнул он и бросил трубку. Весь этот разговор пробудил во мне натуральный, неподдельный гнев. Как же хотелось тогда выстрелить в лицо тому ублюдку, лишь бы больше никогда не видеть этой надменной рожи. Но смерть для такого, как Стайнберг, — это подарок. Слишком много чести и великодушия для него с моей стороны. И лишь Себастьян своим вопросом смог прервать мои мысли: — Ну, и что будем делать? — Слишком мало времени. Он дал пять минут. Я не могу выйти к нему так рано, потому что тогда у меня не будет никаких гарантий… Нужно, чтобы набежало хотя бы пятьдесят процентов… — Ты не выйдешь к нему, даже если там будет сто процентов! — заорал Мориарти, ударив рукой по столу. — Слишком большой риск. — Если я останусь здесь, риск будет ещё большим, — парировала я, постепенно повышая тон. — Анна Крэйн, мне плевать, что ты там думаешь, но сейчас ты будешь сидеть здесь, тебе ясно? — уже и Моран включился в наш оживлённый спор. — Хватит, Себ! Какого чёрта? Он убьёт нас всех, если я не выйду. Неужели не лучше, если я сделаю то, что он просит, и хотя бы отверну угрозу от вас? — Ты или невозможно тупая или притворяешься, — Джеймс приблизился ко мне и резко дёрнул на себя. — Стайнберг и так убьёт каждого из нас, — шипел он мне прямо в лицо, — потому что мы слишком много знаем. На миг мой взгляд скользнул по комнате и наткнулся на абсолютно пустую софу, где ранее сидела Амелия. Я рывком отодвинула от себя Мориарти и осмотрелась. Подруги не было в комнате. — Где она? — обратилась я к Себу. — Где Амелия? — Только что была… — он обернулся и узрел пустую софу, — здесь… Чё-ёрт. Внезапно снизу послышался хлопок входной двери. Мы все оторопело осмотрелись, после чего ринулись к окну. Амелия вышла из дома. Себастьян уже хотел броситься за ней, но я окрикнула его. — Стой, Себ! Не иди никуда, я знаю способ получше, чтобы вернуть её. Это был риск, глупый и совершенно неоправданный риск. Этот мой шаг был, возможно, столь же безумным, как и то, что сделала Амелия, но иного входа пока я не видела. Нужно было лишь набрать Стайнберга и дожидаться, пока он ответит. Через пару секунд длинные гудки сменил его насмешливый голос. — А-анна, я и не думал, что ты в таком отчаянии, что будешь выпускать на поле своего худшего игрока, — на пару секунд его голос был слышен чуть хуже. Генри обращался к Амелии. — Рад тебя видеть, дорогая. Как жизнь на новом месте? Не тянет домой? Из окна я видела, что он вытянул перед собой пистолет и направил его дуло прямо на Амелию. — Генри! — кричала я в трубку. — Прошу, послушай меня. — Да-да, Анна, ты что-то хотела? Может быть, увидеть, как мозги твоей подруги разлетятся по всей парадной лестнице? — Генри, прошу тебя, послушай меня. Глянь на эту женщину внимательно, посмотри на её лицо, — я пыталась не сорваться на крик в желании, чтобы он меня услышал. — Ты ненавидишь её, не так ли? — Да, ты совершенно права. Я ненавижу её, — последнюю фразу он произнёс чуть громче, словно желая, чтобы её услышал кто-то рядом с ним. — Так вот, а теперь опусти свой взгляд чуть ниже, на живот. Там, Стайнберг, растёт твой будущий ребёнок. И я не вру. Могу тебе даже её тест показать, если хочешь. Этот ребёнок — всё, что осталось от твоего великого наследия. Это — твоё будущее, Генри. Именно тот маленький ребёнок, не мёртвый Уолтер, не наркоман Кёртис и даже не Тобиас, которого ты так удачно скрывал. Так что если ты убьёшь Амелию, то вместе с ней уничтожишь тот последний годный след, что ты оставил в нашем мире. Вперёд, Генри, выбор за тобой. Пару секунд молчания тянулись для меня невообразимо долго. Я судорожно смотрела по сторонам, пока не наткнулась на ошарашенного Себастьяна. Боже, я даже представить не могу, каково ему узнать обо всём этом вот так… Чёрт его знает, как Себ отреагирует на такую новость. Ему нравилась Амелия, тут даже не стоит долго спорить. Но тот факт, что она беременна, да ещё и от Стайнберга, думаю, слегка пошатнёт его стену уверенности в чувствах к этой девушке. Впрочем, эти мои размышления длились не особо долго. Их прервал тихий голос Генри. — Я отпущу её, но при одном условии: ты выйдешь сюда. Прямо сейчас. Чёрт, похоже, у меня действительно нет другого выхода. — Хорошо, — выдохнула я. Через секунду звонок резко оборвался. — Что он сказал? — спросил меня Мориарти. — Мне нужно будет выйти. — Нет, Анна. Это даже не… — Я делаю это не для себя или для кого-то из вас, Джим. Я делаю это ради того ребёнка, которого он может убить вместе с Амелией… — далее я повернулась к Себу. — Прости, что тебе пришлось узнать об этом таким образом. Мне жаль… — Иди туда, если хочешь. Но, ради бога, попытайся не угробить себя. — Обязательно, Себ, — я через силу улыбнулась. — Ещё раз, прости меня… — Всё в порядке… — Себастьян, выйди на секунду, — попросил его Мориарти. Его тон был жёстким и грубым, из-за чего даже просьба звучала из уст злодея-консультанта, как приказ. Моран не стал ничего говорить, а только молча развернулся и вышел из кабинета. Как только за ним закрылась дверь, Джеймс схватил меня за плечи и одним рывком припечатал к стене. — С ума сошла? Убить себя решила? У тебя нет никаких гарантий того, что тот идиот тебя не убьёт. Разве та набитая дура, которая решила так глупо пожертвовать собой, чтобы дать нам немного времени, стоит твоей жизни? — Не она, Джим, а её ребёнок. Мне плевать на Амелию, клянусь тебе, но я не позволю, чтобы тот несчастный ребёнок умер только потому, что его мать — слабоумная идиотка. Он молча смотрел на меня несколько секунд с абсолютно бесстрастным лицом. На какое-то мгновение мне показалось, что сейчас он мне влепит пощёчину за эту глупую решительность, но случилось ровным счётом обратное. — Рвёшься вперёд без плана и гарантий? — он ухмыльнулся. — Это ведь моя привычка. — Мы с тобой стали чертовски похожи в последние несколько недель, Джеймс… — Я ведь могу убить его, — прошептал он, беря моё лицо в свои ладони. — Только скажи, и я сделаю это. — Смерть — это подарок для такой твари, как Стайнберг. А я не намерена его ему дарить. Пусть подохнет в муках, пусть прочувствует ту чёртову жизнь, которой жил мой брат. Я должна отомстить Генри сполна за то, что он сделал с моей семьёй. — Чёртовы сантименты… — отчаянно протянул Джеймс. — Смирись с этим, Джим. — Уже смирился, — он отступил на несколько шагов назад. — Иди. Давай, вперёд, я не собираюсь тебя запирать или приковывать наручниками к батарее. — Спасибо, — одними губами произнесла я и вышла из комнаты. Ноги словно деревенели с моим приближением к входной двери. Мне было страшно. Настолько страшно, что я готова была о стену расшибиться, только бы не выходить из дома. Тогда я как никогда чувствовала нашу с Джимом разницу: для него такие игры со смертью — забава чистой воды, ну, а для меня — верное самоубийство, перспектива которого пугает до дрожи в коленях и замирания сердца. Перед самой дверью я просто застыла в оцепенении. Рука непроизвольно потянулась к ручке, и я уже слабо соображала что-либо, когда покидала дом. Мимо меня прошла напуганная Амелия. Она взглянула в мою сторону с таким сожалением, словно хотела одним лишь взглядом вымолить для себя прощение. Мне было плевать на её страдальческий вид. Пусть хоть себя к кресту прибьёт — я бы и смотреть на неё не стала. Чёртова истеричка. Но через пару секунд, когда за мной закрылась входная дверь, все те мысли об Амелии словно испарились из моей головы, освобождая место страху. Я взглянула вперёд и увидела стоящего у машины Генри вместе с парой мужчин с автоматами наперевес. Он улыбался так широко, что, наверное, затмил бы и чеширского кота. Вот только мне от этой улыбки становилось по-настоящему тошно, ровно так же, как и от его голоса. — О, ну наконец-то! — Стайнберг развёл руки, словно ожидая объятий. — Мы тебя уже заждались. Проходи в машину, нужно будет немного проехаться. Я не стала отпираться, ведь это было бесполезно — от автоматной очереди меня вряд ли что-то спасёт. Как только я подошла к дяде, мы молча сели на задние сидения автомобиля и тронулись в неизвестном для меня направлении. — Куда мы едем? — спросила я, пытаясь изображать глубокое безразличие к той обстановке, что воцарилась в салоне. — Не бойся, Анна. Я не отвезу тебя на какой-то заброшенный склад и оставлю там подыхать с пулей в сердце. Мы едем домой, Энн. Нам стоит о многом поговорить. Эмбер-холл показался на горизонте через долгие два часа молчаливой поездки в самой напряжённой обстановке. Генри не пытался заводить со мной разговор. Он лишь смотрел в окно и время от времени набирал что-то на своём сотовом. Только раз он обратился ко мне. Стайнберг попросил у меня телефон, после чего со словами: «Чтобы нам никто не мешал», — выбросил его из окна. Видимо, он боялся, что нас смогут найти. Зря он так старался, ведь в своём кармане я через пару минут нащупала небольшой квадратный маячок, который мне туда, похоже, закинул Мориарти во время своей нравоучительной речи. Он вновь предвидел всё… Как только усадьбу заметил и Стайнберг, то сразу же оживился. На лице его расцвела прежняя омерзительная улыбка, отчего меня слегка покоробило. Ох, будь у меня шанс, я бы точно врезала Генри, как можно сильнее. Мы подъехали к дому, где на моё удивление не было никого. Абсолютно. Словно жизнь здесь просто взяла и замерла на одном месте. Так было и в самой усадьбе: ни прислуги, ни единого жителя, лишь я и Стайнберг — одни в этом огромном каменном гробу. Этот особняк теперь был настолько холодным и одиноким, что порой могло показаться, словно это действительно какой-то вычурный огромный склеп или гроб, где затерялись сотни одиноких душ его бывших жителей. Такое едкое одиночество убивало во мне всякую надежду. Я шагала за Генри вдоль одного из длинных коридоров, минуя множество дверей, которые вели в ранее неизведанные мной комнаты. Закончился этот проход широкой южной гостиной с высокими панорамными окнами, горящим во всю камином и стандартным комплектом из дивана, пары кресел и столика в самом её центре. Вот куда делся весь уют этого дома. Казалось, словно он перекочевал именно в эту комнату, оставив весь остальной особняк прозябать в холодном одиночестве. — Эта комната была моей любимой ещё с детства, пока здесь всё не сгорело. Теперь я воссоздал её. По памяти, правда, и по паре старых фотографий, но всё же… — он прошёлся вдоль комнаты, проведя рукой по спинке дивана и каминной полке. — Садись, Анна. Молча повинуясь его просьбе, я заняла место на диване подальше от Генри, который сел на одно из кресел. Похоже, из нас двоих только я ощущала всю напряжённость такой обстановки, ведь, в отличие от скованной меня, Стайнберг легко откинулся на спинку кресла и, по-видимому, совершенно не беспокоился по поводу моего присутствия. — О чём ты хотел со мной поговорить? — Сразу к делу, значит, — он со вздохом поднялся обратно в сидячее положение. — Ну, скажем так, у меня к тебе небольшой уговор. — И в чём он заключается? — Если вкратце: мне нужно всё, что тебе дал твой братец, все те документы, что ты нарыла у меня в офисе… короче, ты должна предоставить мне доступ ко всей своей технике и позволить безвозвратно удалить всё, что у тебя есть. — Не самое разумное решение. Я же могла сделать миллион копий за это время… — Ну, в таком случае в силу вступает второе условие: если хоть что-то из той информации попадёт в прессу или к кому-либо другому — тебе и твоим дружкам конец. Поверь, Анна, лучше тебе сотрудничать со мной. Так будет куда более безопасно. — И это говорит человек, который убил всю мою семью, включая собственную сестру… — Заткнись, — тихо шепнул он. — Лучше просто заткнись… — Нет. Ты - бесчеловечная тварь, Стайнберг. Заказал убийство сестры, убил жену, сына взаперти держал… — Ещё одно слово, Анна, и твой череп встретится с пулей двадцатого калибра. Обычно такие рандеву заканчиваются мгновенной смертью. — О, ну если так случится, то ты по праву можешь считаться сам большим идиотом на всём белом свете. Мориарти тебя в порошок сотрёт, если ты вздумаешь прикончить меня. — Я не боюсь твоего босса. Он лишь псих с властью и деньгами. Ничего особенного в нём нет… Даже таких людей возможно сломать. — О, да, Генри. Ты как никогда прав, — я впервые за сегодня искренне усмехнулась. — Можешь глянуть сейчас на свой телефон, там тебя ждёт небольшой сюрприз, который докажет твою теорию. Этот момент был выбран мной не зря, ведь минут, эдак, семь назад (я в уме отчитывала всё время нашей поездки) все сообщения были отправлены их получателям, и эти парни уже должны начать копошиться. — Что за… — протянул Стайнберг, с непониманием взирая на дисплей сотового. — Что ты натворила, Анна? — Я тебя сломала, Генри. Вот так легко и просто, — щелчок пальцами. — Ведь именно так ты всё решал. Столько смертей — и никакого зазрения совести… Они явно давались тебе слишком легко. Пришло время платить по счетам, дядя. — Ты дура… Что ты наделала?! Я же теперь… — он говорил обрывками фраз и параллельно судорожно метался по комнате. Выглядело это всё до ужаса комично, отчего я вскоре начала тихо посмеиваться. — Кто ты теперь, Генри? Банкрот? Бомж? Ничтожество? На эти мои слова дядя среагировал практически моментально. Он вытянул перед собой пистолет и трясущейся рукой пытался удерживать его на весу. — Я убью тебя, Анна. Мне плевать, что будет дальше. — Ну, тогда вперёд. Вот только в таком случае до утра ты не доживёшь, — я вынула из кармана маячок. — Мориарти в курсе, где я. И, думаю, он уже скоро будет здесь. Увидев в моих руках передатчик, Генри опустил оружие и лишь тихо хмыкнул. — То есть, ты думаешь, что сломала меня? — Ну, я лишила тебя денег, статуса, жены… Да, думаю, я сломала тебя, дядя. — Я выбирался и из большего дерьма, чем сейчас. Был момент, когда у меня не осталось ничего, но потом в один миг я заполучил всё. А стоило только подтолкнуть пару наркош на то, чтобы они подбили твоего слабоумного братца на ограбление. Всё так просто и легко… Он говорил об этом так, словно рассказывал какую-то заурядную смешную историю, а не вспоминал об убийстве почти целой семьи. Это приводило меня в ярость. — Ты убил собственную сестру, неужели тебе её совсем не жалко? — Как раз таки только её мне и было жаль. Я не приказывал тем парням стрелять, просто дал в руки оружие, потому что без него они не хотели идти на дело. Их задачей было добыть мне нужные документы… Ну, а за убийство Элис эти два паренька сейчас гниют в земле. — Так же, как и Андреа Бэйкер, и твоя жена, и Уолтер… — И Тобиас, — услышав слова дяди, я с удивлением взглянула на него. — Он умер пару недель назад. Я в курсе, что ты с ним виделась. Может, это и к лучшему, ведь последние свои дни он провёл в ожидании того, что ты придёшь. Тоби был так счастлив, что ты его не забыла… До самого последнего дня. Опухоль мозга не щадит никого. Я привёз Тоби сюда, чтобы провести его последние дни вместе с ним. Чтобы он не умер в одинокой палате в какой-то дурке… Знаешь, он меня как-то попросил передать тебе кое-что. Понятия не имею, что это значит, но он лишь сказал: «Нет — такой мой ответ». Не пояснишь на прощание? Этого я и боялась. Тоби до последнего момента верил в честность Генри. Он бы не пошёл со мной, и от этого мне становилось почему-то до жути хреново… Но он мёртв, и, полагаю, мне стоит уважать его выбор. — Это значит, Генри Стайнберг, что в этом мире умер единственный человек, который действительно искренне тебя любил. Не показательно, не за твои деньги или твою помощь, а просто так. Даже не смотря на то, что ты держал его взаперти и убил родную мать на его глазах. Гордись собой, Стайнберг, ты смог породить на свет хоть одного достойного человека. — Спасибо, что не соврала, — он вновь глянул на экран телефона, но вмиг выражение его лица переменилось и стало взволнованным. — А теперь убирайся отсюда. Я хочу побыть в этом доме хоть немного один. — Прощай, Генри. Искренне надеюсь, что мы с тобой никогда больше не увидимся. Я безо всякой опаски встала и пошагала вдоль длинного коридора прямиком к выходу из усадьбы. Вслед дядя бросил мне лишь просьбу позаботиться о его будущем ребёнке… Глупую просьбу, ведь я и так собиралась это сделать. Это и был конец истории Генри Стайнберга. Такой странный, сумбурный и жалкий, как и он сам. Глядя издалека на Эмбер-холл, я увидела, как огни в южной гостиной погасли, а от чёрного входа дома отъехал старенький Ягуар. Он промчался мимо меня на бешенной скорости и скрылся в ночной темноте, ну а я осталась взирать на то, как глубокая ночь постепенно поглощает бирмингемский пригород в тёмную пучину мрака. Через двадцать минут за мной приехал Мориарти. Я ждала его на шоссе, неподалёку от Эмбер-холла. Он не стал сыпать на меня кучей привычных, язвительно-поучительных речей, а лишь обнял и проводил к машине. Эта наша совместная поездка стала настоящим спасительным якорем, что удержал меня от прыжка в пропасть истинной истерики. Чёрт бы побрал того Стайнберга и всё, через что я из-за него прошла. Никогда ещё я не ощущала себя настолько омерзительно подавленно, и, если бы не Джеймс, так вовремя произнёсший совершенно банальное: "Всё будет в порядке, Анна", я бы точно обезумела от переизбытка накативших эмоций на той злосчастной дороге. То, что накапливалось во мне долгий месяц, выплеснулось лишь в тихие рыдания под аккомпанемент гула автомобильного мотора. В общем-то, уже ближе к усадьбе они прекратились и сменились лишь мерным тяжёлым дыханием. Увы, как бы я не изображала из себя сильную мира сего, я явно пока не дотягивала до того статуса... И тут уж никакие кривлянья перед Стайнбергом или злостные истерики перед Мориарти не смогут доказать обратного. Я всего лишь Анна Крэйн — девушка, которая слишком заигралась во взрослые игры. Дома нас встретили Себастьян и Амелия, которые как раз собрались уходить. Снайпер поприветствовал меня радостными объятьями и длинной речью по поводу того, что я одна из самых безбашенных девушек в его жизни. Впрочем, к этому я уже привыкла, а потому просто улыбнулась в ответ и отошла в сторонку. А Амелия… Она извинилась. Причём, с таким воодушевлением, что даже Мориарти стало тошно, и он ушёл наверх. Честно, тогда у меня даже не было сил обижаться на неё, а поэтому я сказала, что всё в порядке, и, сославшись на жуткую усталость, удалилась, проводив их за дверь. В комнате у нас было тихо и темно. Больше этот мрак совершенно не пугал меня, ведь теперь был тот, кто мог меня в нём уберечь. Джеймс Мориарти — этот форменный псих сейчас казался мне самым родным и безопасным человеком во всём мире. Я подошла к нему, стоящему у открытого окна, и взглянула на безоблачное зимнее небо. — Это конец, Джим? Всё кончено? — Пока нет, — отозвался он тихо. — Нас ещё ждёт кое-что грандиозное. — Что именно? — Пока у него нет точного названия, но я уверен, это будет нечто убийственно прекрасное... словно полёт, только конечная цель ближе.