Плененное сердце

      Лови момент — правило, которое засело в подкорке после не одного сотрясения. Должно было засесть. И все же иногда он давал промашку. Как и сейчас. Как зачастую — из-за неё. Всё из-за нее. Она всегда была вне пределов его понимания. В один момент перед ним раскрытая книга, в другой — талмуд на непонятном языке. Сплошное, раздражающее, едкое разочарование. И всё из-за неё. Да ветер меняет направление реже, чем она — настроение. Это было похоже на бой вслепую: сперва ты хотя бы слышишь противника, а затем — тишина, и неизвестно откуда прилетит удар.       А била она точно. С каким-то выбешивающим везением новичка.       Вот и сейчас ребра готовы были разорваться, хотя сил в ней как в котенке. Она болталась на шее, цепляясь за ткань до треска, до отчаянных царапин по коже, оглушая рваным, захлебывающимся дыханием. И он задыхался вместе с ней. В нос наотмашь ударил запах. Её. Теплый. Знакомый. Свой.       Не готовый к такой атаке, он упустил момент.       Мелкая, все еще цепляясь, но уже не отчаянно и бесстрашно, а как-то неловко, сползла на пол.       Теперь он мог нормально вздохнуть, вот только удовольствия уже никакого.       — Это ты так письму обрадовалась? — не подколоть её он не мог.       — Дурак! — тут же надулась, насупилась, сложив руки на груди, и прожгла взглядом, мигом набравшись смелости. — Ты хоть знаешь, что тут происходило все это время?       — Тебя заставили вытирать пыль со всех верхних полок замка?       Она даже рот раскрыла.       Ги-хи.       — Расслабься, мелочь, — рука сама метнулась к вихрам на ее голове: непослушным, хоть и мягким, и по-прежнему цеплявшимся о мозоли. Так же быстро рука сжалась в кулак.       Она снова удивилась, но рот закрыла. Даже сощурилась как-то по-особому. Хитро будто. Или довольно. Но тут же помрачнела, словно вспомнила о чем-то.       — Иван вернулся. — Он мог бы поверить, что ляпнула она это просто так, вот только знал лучше. Перед ним снова была открытая книга с огромным заголовком под названием «страх». Не спас ни отведенный взгляд в сторону, ни неловкое движение рукой в попытке завести выбившуюся прядь за ухо, ни брошенное вскользь: — Ты, наверное, голодный. Сейчас принесу чего-нибудь, а пока можешь погрызть гаек. Или ты уже? Давно вернулся?       Этот месяц сплошь состоял из упущенных моментов. Он летел на задания, а потом спешил обратно. Ждал ночи, а уходил задолго до рассвета. Тянулся и тут же отдергивал руку. Какой-то дурацкий танец по кругу, где никто не хотел вести. Ему даром не сдались все эти... моменты, но он помнил о каждом. Думал о них, стараясь не думать. Решал одно, чтобы тут же сделать наоборот. Лови момент. В его мире это значит: делай или умри; сражайся или беги. Не стой на месте. Но черт знает сколько он только и делал, что топтался на месте. И что бесило до боли в висках, до сведенных ребер — в каждом моменте выбор вставал между ней и тем, что стоило сделать.       Вот и сейчас. Леви, как умирающий в пустыне просит о капле воды, просила защиты. Как бы она ни храбрилась, его ей не провести. Он чуял страх в жилах, слышал каждый нервный удар сердца, видел любой украдкой брошенный в сторону дверей взгляд. Кожу до сих пор щипало, там, где она цеплялась за него в самые первые секунды. Но самое главное — он просто знал. С каждым новым днем знал её все лучше. И сейчас, стоя перед выбором между ней и её страхами, он должен был разобраться с последними. Но единственное, что он реально мог сделать конкретно в этот момент, шло вразрез со всеми установленными им правилами.       — Эй. — Мелочь мельтешила перед столом, пересыпая гайки из одной полупустой чаши в другую, а затем выжала из кувшина последние капли эля, которых хватило едва достать до середины кружки. Она не слышала. — Мелкая...       — Подожди, я сейчас вернусь. Сбегаю в бар. Прости, я просто... Просто... — с трудом оторвала взгляд от стола, чтобы посмотреть на него. И тут же бросилась к двери.       К черту правила.       — Лев, — как бы быстро она ни двигалась, он был быстрее. Она вздрогнула, только непонятно: от имени или от прикосновения. И ему было все равно. Он держал ее. Крепко. — Я здесь.       — Но завтра уйдешь.       — И снова вернусь. Всегда возвращаюсь.       — Когда?       — Как только, так сразу.       Она боролась. Не с ним. С собой. Он знал это. Видел. Чувствовал. Это был её момент, и он его не отнимет. У нее есть столько времени, сколько нужно. Он просто будет держать её.       — Этого не достаточно.       Для него — достаточно. Ему хватило этих слов. Этого робкого, но смелого взгляда. Этой сошедшей на нет дрожи. Этих рук, что теплом обжигали свежие шрамы даже сквозь одежду.       — Это всё, что есть.       — И всё равно...       Он не мог дать ей договорить. Это значило бы проиграть, упустить момент, а он устал проигрывать. Она не должна была договорить.       Поэтому он поцеловал её. Чтобы она замолчала. Чтобы настал её черед задыхаться. Чтобы выиграть хоть раз: будь то один жалкий момент или нечто большее. Или проиграть, забрав утешительный приз. Главное не топтаться на месте.       И она действительно замолчала. Застыла, перестав дышать. Оцепенела. На одно бесконечное мгновение. Безответно-горькое. Соленое от всех пролитых и высохших за день слез. И сладкое от дрогнувшего неверия.       Не держи он её так крепко, она бы либо грохнулась, либо повисла на шее.       И выбора у нее больше не было.       Боль в спине отпустила на миг, стоило выпрямиться, но тут же занялась по новой, ведь Леви он так и не выпустил.       Это бы значило оторваться от её смелеющих губ, а такой роскоши он не мог себе позволить.       Ведь каждый её поцелуй не похож на предыдущий. То робкое касание наугад с крепко зажмуренными глазами, то издевательский укус, то упоительная нежность, затяжная до нехватки воздуха, до головокружения.       Вот она обвивает его ногами. Пальцы навсегда теряются в его космах. Она тянет за них, одновременно с губой, пытается отстраниться, и он тут же зажимает ее у стены, отсекая последние пути к бегству.       Она снимает сначала одну ногу с бедра, потом другую, и вот уже скатывается вниз по его телу, но он не отпустит.       Теперь она на столе. Под ним. Перед ним. Такие танцы ему куда больше по душе. Он ведет. Она не против.       Наоборот, очень даже за. Дразнит взглядом, манит изгибом спины, берет в плен губами. А затем сама ведет. Ранит, чтобы тут же унять боль. Обманом склоняет к себе, чтобы отвернуться и снова напасть.       Эль разливается по столу, в водовороте мешаясь с её волосами, но ему плевать, ведь он уже и так пьян.       Но вот голод. Голод никуда не уходит. Наоборот, накатывает в такт пульсу. В такт дыханию. В такт её стонам.       Он больше не осторожничает. Она забывает, как дышать, стоит скребнуть зубами по шее. Тянет что есть сил за волосы, стоит задержаться у уха, и вздрагивает всем телом, когда он рычит. Он держит ее так крепко, что должно быть больно, но ей мало. И она снова дразнит, снова тянет, кусает и встает дугой.       Стол скрипит. Неудобно. Жестко. Она то и дело ударяется головой, когда пытается схватить воздух ртом.       Одежда трещит. Начинает тереть, перекрутившись, натянувшись донельзя.       Ему все равно. Ей тоже.       Ведь этого не достаточно.       Пока он здесь, она не отступится. Даже если этого мало.       Пока она хочет его — настоящего, любого, — он будет возвращаться. Всегда.

***

      Жозе никогда не считал терпение своим сильным качеством, терпимость — тем более, но один урок он выучил на отлично: порой время играет тебе на руку, надо только выждать момент. И момент настал.       — Гажил! Рад, что ты наконец к нам присоединился, — как и полагалось, он по-хозяйски растянулся в своем кресле во главе стола, манерно поведя рукой. В зажатых пальцах стакан словил гранями тусклый лучик света, и жидкий янтарь виски пошел спиралью, смазывая окружающую его картину. Предложить кому-то из присутствующих присесть он бы и не подумал, потому стулья, насмешливо отодвинутые в приветствии, пустовали. — Начнем же!       — Давно пора, — проронил Иван и таки скрипнул стулом по полу, намереваясь плюхнуться по правую руку от него.       Пришлось сделать обжигающий глоток, чтобы скрыть гримасу. Удовольствие от богатого вкуса прошло мимо. Осталась только горечь. Но момент того стоил. Все ради момента.       — Джувия, радость моя, что с лицом? Весна на дворе! Солнце, птички, всё такое. — Он отлично знал, куда бить. Губы Локсар дрогнули. Едва заметно, но все же. В окна на пару с градом ударили тяжелые капли дождя. — Так может хватит топить нас в своем неведомом горе? Мне нужны дороги, радость моя. Сухие. Либо возьми себя в руки, либо отправляйся на добычу лакрим. Или я мог бы начать выкачивать магию прямиком из тебя, раз ты не знаешь, куда её девать.       Стихия за окном застыла. Джувия взяла себя в руки. Хорошо. Ему не нужна плакса из Харгеона. Ему нужен боец.       — Как пожелаете, мастер.       Что ж. Кто там следующий?       — Ария. Проследи, чтобы все осадки уходили на ближайшие поля. После войны мне понадобятся новые должники. И рабы.       — Жозе, давай к делу уже, а?       Иван.       Снова пришлось делать глоток.       — Конечно. Я понимаю. Ждать столько лет, чтобы отомстить, и без какой-либо возможности сделать это самому. — Вот с чем у него действительно были проблемы, так это с мимикой. Он никогда не мог — не считал нужным — контролировать себя настолько, чтобы не выдавать ни единой эмоции. Потому эту улыбку скрыть и не удалось. Заметив первый желвак, забившийся на виске Ивана, он тут же перестал жалеть об этом своем недостатке. Наконец хоть какое-то удовольствие за весь вечер. — Давай к делу. Как обстоят дела с подготовкой Юпитера? Тотомару? — маг огня подпирал стенку, перекатывая зубочистку из одного уголка рта к другому. Даже голову не поднял, а за челкой ничего не разглядеть. — Тотомару!       Надо же, услышал наконец. Вот только в сузившихся глазах не было ни грамма интереса.       — Ты заскучал? Мы тебе наскучили? — глоток виски обжег, но не так, как взгляд мага огня. Ну что, тот сам нарвался. Тепло разлилось по нутру. Отличный виски, черт возьми. — Может, снова закроешься в своей башне, раз там тебе веселее? Постой! Там же тебя теперь никто не ждет. Точно! — Зубочистка с треском переломилась, и часть отлетела куда-то в сторону. Умей этот недомерок поджигать все вокруг взглядом, он бы уже давно обратился в пылающий шар, но жар пошел по телу от нового глотка. Хорошо. — А я едва не забыл. Едва. Так что там с Юпитером?       — Я работаю над этим.       — Видимо, недостаточно быстро.       — Было бы проще, не гоняй вы железяку по дебрям со всякими дурацкими поручениями, — хватило только одной искры, чтобы Тотомару вспыхнул. Вовремя брошенной, конечно же. Именно такие моменты Жозе любил больше всего.       — О, тебе что-то не нравится, друг мой? Есть предложения, как поправить ситуацию?       — Моя стихия — огонь. Я могу расплавить металл, но вот гнуть его так и сяк — увольте. У вас есть железный дракон, которому там дел на пять минут, но вместо этого вы отправляете его познавать прелести травничества да подрабатывать посыльным. Так что да, я думаю, у вас есть определенные проблемы с распределением обязанностей.       Иван довольно хмыкнул и, отсалютовав без спроса взятым бокалом с его лучшим виски, сделал надменный глоток.       Это было неожиданно. Тотомару обычно было плевать на все, что происходит вокруг.       — Я тебе не посыльный, — тут же огрызнулся Гажил, и пока Жозе тщательнее выбирал слова, не упустил возможности прописать кулаком между ребер согильдийцу. Вот только по новой сломанных костей тому не хватало.       — Молчать!       Он и не заметил, как ярость разлилась по венам вместе с алкоголем и теперь вырвалась наружу сотней призраков собственной магии. Кабинет содрогнулся. В одно мгновение его сильнейшие маги, его шестерки, с грохотом впечатались в стену, повиснув в воздухе, отчаянно хватая воздух ртом, но вместо этого захлебываясь чернеющими сгустками волшебных частиц. И этого было мало. Они бились. Сопротивлялись. Ему. Его власти. Впервые мухи готовы были вырваться из сети.       Жозе вскочил с кресла, стакан, ударясь об пол, разлетелся на осколки, и виски, мешаясь с грязью, уже коричневатой лужицей пополз в стороны, исчезая в трещинах между каменными плитами пола.       Новая волна призраков вырвалась из тела, ураганом снеся со стола важные бумаги, посшибав книги, опрокинув полки и стулья, и, ударившись об оконные рамы, с дребезгом выбила их, осыпая округу крошкой битого стекла. За воем не было слышно, как пять черепов синхронно ударились о грубые каменные стены. За бьющейся пеленой тьмы не было видно, как бурые пятна проступили расплывающимся узором в том месте, куда ударились эти пять черепов. Он не хотел слышать, не хотел видеть. Он просто ждал. И бил. Снова. И опять ждал.       Сол был первым. Просто обмяк и ссыпался на пол.       Джувия, вытянувшись струной, задрав голову и сделав последний глоток магии, медленно поползла по стене вниз. Идеальные кудри уже начали прилипать к стене, местами окрасившись в грязный цвет. Не разжала кулаки до последнего; и все же он дождался этого момента.       Но этого было мало.       Парочка его самых несносных магов никак не сдавалась.       Грубая сила против упрямой вышколенной силы воли наемника. И все же... Железные чешуйки, отрываемые нескончаемым потоком, одна за одной отлетали дробью в стороны. Звериный оскал с каждой секундой слабел, как и сам Гажил.       Тотомару пусть и являл собой полную противоположность, откинувшись на стену и расслабленно повиснув, так же проигрывал игре со временем. Жозе все знал о своих магах, да и о методах муштры военной академии в стране Белам ходили легенды. Похоже, слухи оказались правдой. Но сколько бы маг огня ни задерживал дыхание, ему не победить.       Они сдались почти одновременно.       При взгляде на Арию Жозе не сдержал гримасы. В последнее время тот его раздражал. Своим нытьем, апатией, принятием любого расклада. Но сейчас Ария взбесил его до дрожи в каждом суставе, в каждой жиле, в каждой клеточке тела. Он не делал ровным счетом ничего. Не дышал, не сопротивлялся. Только ждал. Что ему стоило создать зону антимагии? Воздушный пузырь? Воздушную завесу? Телепортироваться? Ничего. Жозе знал, что против Арии в открытом поединке бессилен. Но тот по-прежнему ничего не делал. Будто хотел проиграть. Или умереть.       Ярость на этот раз вырвалась с ревом. И усталостью.       Жозе выл. Из последних сил рвал собственные легкие, разбрасывая остатки магии. Кричал так, что сводило горло. Силы покидали со скоростью звука. Он уже не возвышался над всеми. Но все еще кричал. Звук ударялся об пол. Он захрипел, впившись трясущимися пальцами в колени. Закашлялся. Сплюнул на усыпанный черт-те чем пол. Ему нужно было выпить. Срочно. Что угодно. Графин был разбит в дребезги. Он снова чуть не взвыл.       Внезапно на спину опустилась чья-то ладонь.       Жозе отпрыгнул, запнувшись, и чуть не упал.       Иван.       Видимо, пережидал в углу, как обычно. Он и забыл про него.       — Знаешь, мой старик всегда был против физических методов воспитания детей, — произнес тот как ни в чем не бывало, оторвав ладонь от ободка бокала, полного виски, чтобы не расплескать его. — А зря. Действенный метод.       — Дай сюда, — вырвав бокал, Жозе в два жадных глотка прикончил его и, все еще задыхаясь, запустил им в стену над головой Арии.       — Приведи их в чувство. Собрание еще не закончено.       — Да, мастер.       — Вспомнили, наконец.

***

      Она не заметила, когда Гажил ушел. Да она даже не помнила, как здесь оказалась. Видимо, просто уснула. Он шептал что-то ей в волосы, но она не слушала. Не могла и не хотела. А потом тепло и темнота. И вот она смотрела на сводчатый потолок, утопая в одиночестве на большой кровати.       За дверью брезжил свет, и тянуло запахом горящих поленьев. Сама она камин не разжигала давно. Долго, и для себя одной не хотелось. Это он любил изредка посидеть у огня, особенно после затяжных миссий. Таких, как эта.       Леви вскочила с кровати, путаясь в простынях.       За дверью никого не оказалось. Она так и думала. Боялась. Не зря.       Ничто не говорило об их моменте. Кувшин на каминной полке, кружка из-под эля на столе, а не на полу, стул аккуратно задвинут. Столешница ослепляла полированным блеском.       Только какой-то холщовый сверток взялся из ниоткуда.       Пытаясь распутать слипшийся колтун в волосах, попутно стараясь не запнуться о простыню, она все же решила проверить находку.       «Не трогай», — гласила записка поверх грубой ткани.       Она только хмыкнула, но трогать не стала. От свертка несло чем-то странным. Целым букетом запахов, на самом деле. Приятным и не очень. Травянистым, не сразу поняла она. Значит, Агату он еще не видел.       Она и сама не видела ведьму несколько дней. Все как-то занята была. Но теперь у нее появилась веская причина спуститься к ней. Заодно и травы передаст.       Гардероб совсем обнищал. Последнее платье, доставшееся от Джувии, с трудом пережило вечер. И то ворот был надорван.       Теперь все могли видеть не только значительную часть её груди, так еще знать наверняка, чем она занималась, по характерной дорожке расцветающих следов. Времени шить не было, а закалывать золотой брошью оторванный край глупо и опасно. Значит, пойдет так. А потом поставит вопрос ребром перед Гажилом, когда тот вернется.       Если вернется.       Когда...       Вместо того чтобы тратить силы и нервы на то, чтобы понять, что же между ними происходит, она опять попыталась распутать волосы. Зеркало подтвердило самые страшные опасения — без горячей воды, шампуня и кучи времени не обойтись.       А его попросту не было на всю эту ерунду. Сначала предстояло спуститься в подземелья, а об остальном позаботиться позже.       В свертке оказалась не только трава: она слышала, как тревожно ударились склянки. И с чего вдруг такая секретность? Это всего лишь травы.       Под ним лежала еще одна записка и конверт. Первая кричала кривыми буквами: «Сказано было не трогать!»       Она закатила глаза. Так и быть, открывать не станет. Просто отнесет всё ведьме. Сам бы Гажил этого еще долго не сделал. Нелюбовь с Агатой у него взаимная и очень бурная.       И как бы ни хотелось забыть про всё и прочесть письмо прямо здесь и сейчас, нельзя было затягивать. Кто знает, что принесет завтрашний день. Может, Ивану станет скучно, и он полдня проторчит под её дверью. Или Жозе придумает чего.       Она до Тотомару добраться то не могла черт знает сколько; письмо подождет, а вот зелье — нет.       Еще раз взглянув на обманчиво-уютную гостиную, зияющую пустотой в сполохах камина, Леви поджала губы и бросилась во мрак винтовой лестницы.

***

      В замке было тихо. Намного тише обычного. Это, конечно, странно, но ей играло на руку. Всегда бы так. Держать ухо востро не было сил. Желания — и подавно. Как бы она ни старалась, все мысли возвращались к Гажилу. Нужный поворот она нашла лишь по наитию.       Запах плесени давно не беспокоил её, а царящий сумрак даже успокаивал. Мало кто спускался сюда. Еще меньше кто знал о множестве расщелин и скрытых поворотах в этом лабиринте. Она знала о большинстве. Ей даже не нужен был свет, чтобы найти дорогу. В каком-то смысле подземелья стали её убежищем. Здесь она немного расслаблялась.       Агата не спала. Это стало ясно еще на подходе. Из-за двери вырывалась полоска света, то и дело перебиваемая темным силуэтом, суетившимся, должно быть, у зажженого очага в центре ведьминского логова.       Леви не знала, что та прочла по её лицу, стоило войти, но ведьма тут же забросила какое-то варево, над которым корпела, и прытко подбежала.       — А с тобой что, — она не спрашивала, скорее рассуждала вслух. — Хм. Понятно что.       — Гажил вернулся.       — Да в курсе я.       — В смысле? Там что, не твои травы? — Леви сунулась было в мешок, но тот вырвали прямо из-под носа.       — Не трогай! Виделась я с ним. Он Локсар притаскивал, — между делом тараторила Агата, потеряв к ней всякий интерес, и только внимательно изучала каждый ингредиент, выуживаемый из мешка. — Вы разминулись минут на пять.       — Гажил еще здесь, в замке? Постой, ты сказала... что с Джувией?       — Сотрясение. Удушье. Ничего такого. Они все получили от мастера. Твой опять не дался, если интересно, так что это целиком и полностью твоя забота, — ведьма уставилась на неё на секунду и снова погрузилась в мешок с головой.       — Как... как они?       — Локсар пришла в чувство. Двигается, разговаривает. Жить будет. Так, ты ничего не трогала. Хорошо.       — Откуда знаешь?       — Ты еще стоишь.       Леви была не в том настроении, чтобы играть в загадки. Ей хотелось есть, спать, поговорить с Гажилом, убить Гажила, но никак не торчать в провонявшем от какого-то зелья подвале на потеху ведьме. Та, видимо, это отлично понимала.       — Открой ящик, там твоя порция зелья. — Она открыла первый попавшийся, все еще переваривая информацию. — Другой, в этом инструменты, ты как с неба свалилась! — Конечно, черта с два ей бы спустили эту оплошность с рук. Беда-то какая. — Ты точно не открывала мешок?       Агата нехотя оставила драгоценные ингредиенты и снова принялась осматривать её. Это утомляло.       — Гажил сказал не трогать, я и не стала...       — И часто ты его слушаешь?       Аргумент.       Леви вздохнула.       Она не знала точно, в какой момент это произошло.       Они редко виделись. Общались еще меньше. Но что-то в голове щелкнуло в один момент, и она просто перестала. Перестала искать обходные пути, копаться в тайных смыслах, и была еще куча вещей, которые она просто перестала делать. Спорить и идти наперекор — в их числе. Нет, не потому, что так проще. Это был вопрос выбора. И выбор пришелся не из легких.       Она родилась в мире сказок. Какое-то чудо с малолетства сопровождало её, шло бок о бок. Окрашивало радугой будни на простой ферме, брезжило магией обыкновенных слов, согревало теплом родительской любви и предвещало сказочное будущее, подобное вымышленной реальности бессчётных книг. Несчастные принцессы, отчаянные принцы, павшие драконы. Злые ведьмы, благородные волшебники. Справедливость. Долг. Честь. Вот только никто и никогда не рассказывал ей страшных сказок. Теперь она водит дружбу с ведьмой, помогая помешивать вонючие отвары в котелке, проклинает волшебников, творящих жуткую магию, и лечит раны своего дракона.       — Знаешь, я бы дала еще пару поводов для издевок, но как-то не в том настроении.       — Что? Тебя разве не удовлетворили этим вечером? — морщинистое лицо исказила беззубая улыбка.       Даже краснеть она перестала. Почти. По крайней мере, сейчас она горячилась из-за низости подобного комментария.       — Я хочу совсем другого.       — Так скажи ему об этом. Не, — тут же взмыла руками старуха, отмахиваясь от добрых помыслов, как от роя назойливых мух, — он ничего не сделает на этот счет. Просто так ты будешь честна хотя бы с собой.       — Это всё, что есть, — Леви поморщилась, проглотив дурацкое зелье. К его горечи она давно привыкла, к другой — не очень.       — Это или ничего, девочка. Ты знаешь цену. Хорошо знаешь.       — Будут еще дурацкие советы?       — Спи крепко, дитя.       — Очень смешно. Ха-ха. Знаешь, мне кажется, зубы ты потеряла задолго до старости.       — Я лучшее, что у тебя есть.       Леви ничего на это не ответила. Просто молча вышла в темноту и сырость знакомых подземелий.

***

      Она перестала ловить моменты. Больше не обращала на них внимания, не велась на обманчивую перспективу несбыточного будущего. Единственный момент, который действительно стоил внимания, — сейчас.       И именно сейчас был не самый подходящий момент, чтобы встретиться с Гажилом нос к носу.       — Я же ясно сказал: «Не трогай!»       — Написал. И не совсем ясно. Неразборчиво, скорее, — она снова пыталась справиться с гнездом на своей голове.       — Ты хоть знаешь, что там было? — на удивление её спокойствие и нежелание раздувать из мухи слова никак не распространялось на Гажила. Он злился, очевидно. Челюсть так и ходила ходуном, а треск углей мешался со скрежетом зубов.       — Травы по большей части. Я сама написала список. Только у Агаты почерк будет похуже, чем у тебя.       Воспользовавшись затишьем в замке, она предусмотрительно забежала на кухню. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, в каком настроении её встретил бы Гажил. Она его знала.       — Агаты? Вы теперь что-то типа лучших подружек?       Он мерил шагами комнату, нервно шаркая то по складке на шкуре, то пиная мелкий камешек. Правда, делал это, всё ближе подбираясь к столу.       Рука даже не дрогнула, когда она наполнила кружку и протянула её в сторону.       — Я была здесь одна слишком долго. Ты знаешь, что в одиночку здесь не выжить.       На удивление, кружка полетела в камин. Света резко не стало.       — С таким же успехом ты могла бы просто навязаться Жозе в подстилки.       Ну всё. Достаточно с неё.       Она налила новую кружку, расплескав большую часть выпивки в кувшине, и без зазрения совести сама к ней припала. Для храбрости. А когда осталось меньше половины, запустила ею наугад, где предположительно стоял Гажил.       Ничего.       Промахнулась, значит.       Ладно, слова не промажут.       — Мне нечего надеть. Сегодня ты испортил последнее платье. Или мне теперь, как подстилке, идти с этим к мастеру?       В темноте послышался тяжелый вздох.       — Я не это имел в виду. Не передергивай.       — Не я начала всё это, хозяин. И да, я не забыла. Хотела бы, но ты не дашь.       — Я тебе не...       — Ты мне не что? Не указ? Не мой личный надзиратель? Не хозяин? Тогда кто ты мне, расскажи, ибо я чего-то явно не знаю.       Она плохо стояла на ногах.       Она не хотела этого разговора.       Не хотела этого.       Ничего из этого.       А что хотела, получить не могла. Не могла даже услышать.       — Я вернулся, а тебя нет.       Это было ударом ниже пояса.       Ноги подкосились. Пришлось сесть.       — Я проснулась совершенно одна. Опять.       — Ты не слышишь меня. Я возвращаюсь. Всегда.       Её вело из стороны в сторону. Если это всё эль, то она не знала, как он мог пить его в таком количестве.       Но она знала лучше, что эль тут ни при чём.       Внезапно перед самым лицом возникла стена. Теплая.       — Знаешь, почему я постоянно ухожу? Потому что только у меня есть повод возвращаться.       — Это был всего лишь мешок с травами и какой-то дрянью.       Теплая стена — всё, что у неё было, и Леви цеплялась за неё изо всех сил. Гажил был не против и даже положил руку ей на голову, притягивая еще ближе.       — Ты столького не знаешь, мелочь.       И сейчас она чувствовала себя как никогда маленькой.       — Так расскажи.       — Ты всё равно меня не слушаешь.       — Неправда.       — Что я сказал тебе сегодня?       — Когда?       Она отстранилась, утирая непрошенные слезы, и уставилась в темноту. Рука с головы соскользнула и, после шороха и едва различимого движения тени, опустилась на колено.       — Пока не уснула.       — Я не... Не слышала. Не помню...       — Я так и думал.       Смешок защекотал лицо.       — Повтори!       — Как только подвернется удачный момент.       — Но...       — Шш...       Она и хотела возразить, но слова были бы лишними. Потому она просто поддалась чарующему моменту под названием «здесь и сейчас».