You hide the truth behind your eyes

шесть лет назад и сейчас: http://cs628319.vk.me/v628319677/17f06/NTkXtTAh9fg.jpg саундтрек: Imagine Dragons – Roots ***шесть лет назад*** - Луи! – Малик спотыкается об одну из множества коробок в коридоре, пока пытается дозваться шатена. – Черт, Луи, где ты?! Зейн Малик был счастлив, когда месяц назад в соседнем поместье вдруг стали проявлять признаки жизни. Одним теплым летним вечером, молодой художник пытался запечатлеть закат, стоя на веранде за мольбертом, когда услышал шум нескольких машин неподалеку. Парень жил на окраине города; в этом районе всегда было тихо, за исключением переливистого пения птиц, так что Зейн легко мог различить голоса и какую-то возьню. Интерес пробудился в душе Малика, но закат тем вечером был настолько прекрасен, что он просто не смел поддаться желанию узнать, кто же приехал в соседнее поместье, оставаясь на веранде своего дома и продолжая орудовать кистью. Но следующим утром Зейн Малик отправился в давно пустующий дом, где встретил молодого парня, который, активно жестикулируя, отдавал указания рабочим, что выносили из дома старую мебель, внося новую. Пакистанец был художником, который ценил одиночество. Он жил затворником, чтобы ничего не могло отвлечь его от любимого дела. Но, как человек творческий, он был импульсивен и жив, поэтому Зейну очень не хватало общения. Его друзья-художники не понимали, как он мог бросить город, в котором тоже можно найти вдохновение, ради городишки и одинокого дома, где он проводил летние каникулы, будучи ребенком. Но Малик не видел вдохновения в суматохе города. В людях, улицах, городской природе не было чего-то особенного. Все приелось и казалось совершенно обыкновенным. Поэтому парень и уехал в дом, окруженный небом, землей и лесом, где его соседями были лишь птицы и звери, обитающие в лесу. Зейн мечтал найти в этом месте что-то, что могло дать ему вдохновение; что-то помимо завораживающего ландшафта. Ему нужны были люди. Но не серая масса, а люди со своими индивидуальными чертами, особенностями характера. Такие, в которых при каждой встрече можно увидеть что-то новое. И в тот день Зейн Малик нашел то, что искал. Он встретил Луи, и они сразу поладили. Два молодых парня, живущие своей целью. Два перспективных в своих областях мечтателя, сбежавшие от Лондонских проблем в этот маленький городок, пытающиеся найти что-то каждый для себя. С того дня пакистанец активно участвовал в ремонте дома Томлинсона, который через месяц был уже почти готов для того, чтобы в него заселялись. Остались последние штрихи перед тем, как мама и сестры Луи приедут в поместье и Зейн наконец-то познакомиться со всей четой Томлинсонов. - Луи, твою мать, твой дом слишком большой, чтобы я мог так легко тебя найти! – кричал Зейн, поднимаясь по лестнице на второй этаж. - Малик, ну чего ты разорался? – Луи спокойно вышел из комнаты. – Что-то случилось? - Что за красавчик у тебя внизу? – прошептал Зейн, заходя с Луи в ту комнату, из которой вышел последний. - У меня полно парней внизу, Зейн, ремонт еще идет. И ты настолько часто задавал мне этот вопрос за месяц, что я уже даже и не знаю, о ком ты можешь говорить, - наиграно вздохнул шатен. - Этого я вижу впервые, - Зейн пытался не обращать внимания на поддевки Луи. – И он определенно лучше всех, кого я видел в твоем доме. - Наверное, это Найл. Я нанял его только сегодня, - задумался Томлинсон. – Но даже не мечтай, Зейн. Этот парень слишком любит сиськи. - Этот пай-мальчик определенно не смахивает на любителя сисек, как ты выразился, - пакистанец явно поник. – Эта клетчатая рубашка, застегнутая до последней пуговицы, идеально уложенные волосы, с планшетом в руках. Странно. - Так ты про Лиама, - дошло наконец до шатена. – Да, на его счет ты точно не ошибся, - усмехнулся Луи. – Но руки прочь! Он мой! Даже не пытайся к нему подходить! - Ты что, запал на него? – удивился Зейн. - Боже, нет! – Луи тряхнул головой, как бы пытаясь убедить Малика. – Он мой управляющий. И он лучший в своем деле, так что не пытайся отвлекать Лиама от работы своим бесстыжим флиртом, Малик. - Ты не можешь мне запретить, - насмешливый тон давал понять, что Зейн не собирается слушать своего друга. – И, возможно, твой управляющий скоро будет работать в доме недалеко отсюда. В моем доме, - после этих слов Зейн вышел из комнаты, подмигнув Луи. *** Зейн мог бы расстроиться, когда вместо согласия на его предложение о свидании, он услышал лишь насмешливое «До свидания, мистер Малик». Мог бы, если бы не решил, что это все игра. Это даже в какой-то мере еще больше разжигало интерес к Лиаму. Пакистанец видел в управляющем ту мимолетную музу, которую так долго искал. Все, самое прекрасное, что может быть в человеке, заключалось в Лиаме, и Зейн ясно видел это. Пейн был чистым вдохновением, сконцентрированным лишь в одном человеке. Для такого творческого человека, как Зейн, хватало даже минутной встречи со своей музой, чтобы кинуться к мольберту и приняться за создание нового шедевра. Целый год, как считал Зейн, парни играли свои роли плохого парня и недотроги. Так считал Зейн и может быть, это даже к лучшему, потому что всего за год он создал свою первую серию картин. Малик отметал мысль о том, что на самом деле он не «плохой парень», а Лиам далеко не неженка, ведь важен был лишь результат. *** Второй год стал переломным. В одной из ведущих галерей Лондона выставили картины Зейна. Малик, естественно, посвятил выставку Лиаму, только вот тот даже не пришел на открытие. Было до глубины души обидно и так хотелось сжечь все эти картины. Все труды казались бессмысленными и это чувство, что его недооценили, сжигало сердце. Вдохновение все еще водопадом лилось по венам пакистанца, но была противна даже мысль о том, чтобы взять в руки кисть. Желание творить совершенно пропало. Зачем? Чтобы тот, кто дарит вдохновение, снова проигнорировал его? Оскорбление все еще бушевало внутри, так что стимул к творчеству просто напросто вытеснила обида. Наступил творческий кризис. Зейн просто запер в чулане все: кисти, полотна, мольберт, палитру, краски. Все, что напоминало ему о том пренебрежении, с которым относится к нему Лиам. Зейн, в силу своей творческой натуры был очень раним и восприимчив. Импульсивный и живой пакистанец был безмерно счастлив в дни творческого всплеска. Но дни в угнетении он переживал так же сильно, как и радость от нахлынувшего вдохновения. Прошел месяц, но изоляция и отказ от любимого дела ничем не помогли. Тогда Малик решил, что через картины сможет выплеснуть все те чувства, что скопились в нем за полтора года знакомства с Лиамом. Рисуя силуэт в свете луны или темный лес в последние минуты заката, когда все вокруг покрывается зловещей дымкой, Зейн много думал о своей жизни, после того, как встретил Пейна. В период создания своей последней выставки пакистанец понял, наконец, что Лиам никогда не играл равнодушие. Управляющему действительно было все равно на Зейна, и последний сам придумал несуществующую игру, пытаясь таким образом держать в руках свое вдохновение. Парень наивно полагал, что муза покинет его, если он ясно осознает отсутствие интереса к нему, со стороны Лиама. Но даже в такой ужасный период для Зейна, Пейн был источником вдохновения для картин парня, которые стали его второй коллекцией. *** На третий год Зейн презентует свою новую выставку, состоящую из картин, созданных после затворничества. Депрессия, что продолжалась и на тот момент, ярко отражалась в серии картин художника. Наполненная темными тонами и широкими мазками в технике. С размытыми формами и силуэтами, вместо четких форм, что создавало некую неопределенность. Малик никому не посвятил эту выставку, считая ее лишь собственными темными эмоциями, заполонившую его душу. На этот раз Лиам посещает открытие, подходя к Зейну с бокалом шампанского в руках и словами: - Ваша техника сильно изменилась с прошлой выставки, мистер Малик. Так Зейн узнает, что Лиам посещал и прошлую его выставку, но, видимо, не ее открытие. Только парень не придал этому значения, списав все на интерес Пейна ни к нему, а к искусству в целом. Они, конечно, не друзья, но их можно назвать знакомыми, поэтому вполне естественно, что Лиам решил посетить выставки Зейна. Пакистанец больше не видел в действиях Лиама ничего особенного, никаких знаков. Он больше не хочет строить напрасных иллюзий. В конце года, один друг-художник, предлагает Зейну поехать в путешествие, чтобы увидеть мир, людей, пейзажи. Чтобы научиться техникам других стран и культур. Чтобы найти вдохновение. Зейн знает, что не найдет его нигде, кроме как в бархатистом спокойном голосе и медовых глазах. *** Он путешествует по Южной Америке, но через год решает вернуться. Малик уже на пути в Англию, когда узнает от Найла, что Луи покинул страну и поэтому сходит с судна, на котором плыл на родину, в Африке. Зачем ему возвращаться в Англию, если там нет его друга? Больше никто не ждет Малика, и он это отлично понимал. Два остальных года пакистанец разъезжает по жаркой Африке, знакомясь с культурой древних племен и думая о поступке Луи. Зейн бы мог понять его, если бы тот был таким же человеком, как он. Но у Томлинсона была совершенно другая жизнь. Он не мог так просто сорваться и уехать, бросив все и, тем не менее, он это сделал. Не сообщив ничего родным. Это было странно и не похоже на его друга, поэтому Малик переживал, но возвращаться в Англию смысла не было. Парень дает себе слово разобраться обо всем, когда этот засранец даст о себе знать. Зейн проехал через весь материк, оказавшись в итоге в Риме, и решает продолжить путешествие по Европе, пока не узнает из новостей, что политик Луи Томлинсон, исчезнувший два года назад, вернулся домой. *** Зейн возвращается домой, в пригород Лондона и с дороги сразу же отправляется в дом Томлинсона. Тот, конечно же, на работе в середине рабочего дня, и Зейн пытается убедить себя в том, что совершенно забыл об этом. Первой мыслью было уйти сразу же, как только он стучит в день молотком в виде черного волка, но ему открывает Лиам, и Зейн, сам того не желая, выдыхает из легких весь воздух. Лиам изменился. В нем едва ли можно распознать того молодого парня в клетчатой красно-черной рубашке. Теперь перед Маликом стоял мужчина. В костюме, обросший легкой щетиной, Лиам стал выглядеть еще более серьезно и статно по прошествии тех лет, что Зейн не видел его. Пейн приглашает пакистанца в дом тем же отстраненным тоном, как и три года назад, и Малик будто бы возвращается в прошлое. - Привет, Лиам, - Зейн не знает, почему его голос хрипит, пока он смотрит на широкую спину управляющего, запирающего дверь. – Даже не спросишь, как мое путешествие? - Если вы к мистеру Томлинсону, то его нет, - голос Пейна стал еще глубже и Зейн чувствует, как мурашки волнами бродят по его коже. – Но вы можете подождать его в кабинете или гостиной. Может, вы хотите чаю? – на этих словах Лиам поворачивает к пакистанцу, и они смотрят друг другу в глаза. Во взгляде Лиама не было ничего. Совершенно. Как бы Зейн не пытался найти там хоть какие-то эмоции, их не было в глазах управляющего. Зейн молча поднялся в кабинет Луи, предпочитая находиться в комнате одному, чем чувствовать рядом человека, но не чувствовать его тепла. Малик никогда не понимал, почему Лиам называет его «мистер Малик» и в его присутствие обращается к Луи на Вы, хотя совершенно очевидно, что и Зейн, и Лиам являются друзьями Томлинсона. Нет, первый год пакистанец считал, что это все часть их «игры», но когда эта версия окончательно рухнула, такое обращение Лиама, по отношению к парню, приобрела странный и, если уж честно говорить, глупый вид. Единственной причиной Зейн видел упрямство управляющего. Но, было не понятно, почему он не может принять Малика хотя бы как друга, потому что последний больше не давал явных намеков после первого приглашения на свидание, а после и вовсе стал общаться с Лиамом как просто с управляющим в доме его друга. Он часто думал об этом, путешествую по странам Южной Америки, хотя поклялся себе оставить прошлое в прошлом, после последней выставки. Зейн начал искать ошибки в своих словах или действиях, направленных в сторону Лиама, ибо начал думать, что проблема в нем самом. Но, он не знал Лиама и не знал, что могло его задеть. Казалось, что Зейн был вполне приветлив к управляющему, как к единственному источнику своего вдохновения, но обратной реакции не было. Будто бы Лиам даже не заметил, что Малика не было три года. Возможно, Зейн и пытался последние годы сначала отдалиться от Пейна, а потом и вовсе забыть его, но все попытки были тщетны. Это как вырвать часть чего-то жизненно важного из себя. За свое путешествие пакистанец увидел множество прекраснейших мест и встретился с замечательными людьми, которые вдохновляли его все это время, но дальше набросков картины не продвигались. Не было того толчка, который появлялся в далеком прошлом. Стимул, что раньше грозовыми тучами летал над головой Малика, исчез еще четыре года назад, и желание писать картины до сих пор не вернулось. Зейн не хотел быть зацикленным на чем-то одном и не иметь возможности заниматься тем, чем любит без какого-то определенного объекта. (Он старательно не называл того, кто является этим объектом, даже в своей голове). Но парень не мог это контролировать, даже спустя столько лет оставаясь в какой-то мере зависимым от Пейна. Малику это не нравилось. Пакистанец понимал, что Лиам профессионал и все еще является работником Луи со своим определенным жалованьем, поэтому он всегда остается серьезным и иногда строгим, но почему-то это происходило только в присутствии Зейна. Равнодушие управляющего не было отталкивающим, он ведь лицо дома. Пейн просто всегда был спокоен и сдержан, поэтому с того дня Зейн изменил свое отношение к нему. В тот день состоялся очень важный разговор с Луи, где последний рассказал другу все: причины исчезновения, причины возвращение, о смерти Ренет и о скитаниях в горах Норвегии. Томлинсон сказал, что Зейн единственный, кто знает все до мельчайших подробностей и Малик поверил, потому что по вымотанному виду и отчаянному тону друга было видно, что он долго искал шанса выговориться хоть кому-то. Луи мог доверять Зейну. Вернувшись в Англию, Зейн сразу почувствовал, как все изменилось. Луи перестал быть тем полным идей парнем, став мужчиной, который погряз в своей же жизни. Это не была вина Луи, и Зейн жалел только о том, что не был рядом с другом, когда умерла Ренет. Томлинсон теперь постоянно казался отстраненным. Малик знал, какие мысли его терзают. Но пакистанец не мог ничем помочь другу, поэтому оставалось только поддерживать его в действительно ужасные дни. С приездом Гарри, Зейн стал чаще приходить к Томлинсону, потому что после разговоров с писателем, Луи иногда был сам не свой. Малика почувствовал смятение, когда самостоятельный и гордый Луи попросил его о помощи. И Зейн помогал. Они ведь друзья. Иногда они разговаривали на ту же тему, на какую шатен говорил с писателем. Иногда говорили о том, что политик будет делать, когда его карьера рухнет. А иногда говорили на отвлеченные темы, пытаясь отвлечься от угнетающих мыслей. И Зейн видел, как его друг разрушается на мелкие кусочки. Как после каждого разговора с Гарри, Луи понемногу теряет себя. Но Малик, опять же, ничем не мог помочь. Это чувство беспомощности давило грузом, когда Луи в очередной раз метался по кабинету или сидел за столом, опрокинув голову на руки. Зейн понимал, что Томлинсону тяжело, но и ему тоже было не просто смотреть на то, как жизнь друга превращается в пепел, который унесет холодный ветер. Постоянное напряжение отразилось на поведении Зейна. Он стал более резок, более язвителен. И часто под удар попадал именно Пейн. Возможно, старые обиды искали выход, а возможно это был только повод привлечь внимание. У Малика не было сил разбираться еще с и этим. Он просто стал относиться к Лиаму как к слуге. Не так, если бы Зейн принял, что Лиам только управляющий. Нет, Зейн обращался с Пейном как с рабом. - Пейн, мой чай слишком горячий! Подуй на него. Глупые капризы, на которые Лиам даже не отвечал. - Мои ботинки грязные. Я хочу, чтобы ты почистил их, Пейн. Зейн знает, что Лиам не будет этого делать. Знает, что это даже не его обязанности. Знает, что в этом доме ни у кого нет таких обязанностей, они же не в средневековье. Малику нравилось злить Лиама. Нравилось, как сжималась его челюсть, после очередной его фразы, сказанной надменным тоном. Безумно нравилось испытывать терпение управляющего. Смотреть, как он хочет накричать на тебя, но не может себе этого позволить, поэтому выражает все свое презрение во взгляде. Этот огонек в карих глазах разжигал давно потухший костер внутри Зейна. Пакистанец часто замечал, как сжимаются кулаки Лиама, и мазохист внутри Зейна мечтал, чтобы Пейн больше не смог сдержать себя. Малик привык видеть всегда сдержанного управляющего. Он был образцом идеального работника, который всегда спокоен и краток. Но Зейн всегда мечтал, чтобы отношение Лиама к нему отличалось. Хотел видеть эмоции во взгляде Пейна, направленном на него. И теперь он видел эмоции, искрами блестящие вокруг Лиама. Даже, если Зейн предпочел бы увидеть другое чувство в этих глазах, когда они смотрят на него, вместо раздражения и ненависти, этого хватало, чтобы вдохновение вернулось в душу художника, расправив крылья и запарив птицей, пытаясь прорваться сквозь грудную клетку. Малик видел только один выход, как можно усмирить это всепоглощающее чувство. Он снова начал писать картины, днем и ночью делая наброски новых полотен. Он, то начинал новый рисунок, то возвращался к незаконченному полотну. Сейчас будто все встало на свои места, и Зейн вернулся в родное буйное русло своей жизни. Но все равно не хватало чего-то. Кого-то. Гроза за окном не остановила Малика, когда мысль пришла к нему в голове. Он просто пошел по лужам и грязи, видя дорогу лишь из-за молний, но, наконец, добрел до дома Томлинсона. Было уже поздно, но Лиам все еще сидел в гостиной, читая книгу, забыв про время. Управляющий поднял взгляд на вошедшего, и по выражению его лица можно было понять, что он не ожидал гостей. Пейн собирался уже встать с кресла, но сел обратно, когда Зейн, зачесав мокрые волосы назад, с слегка бешеным блеском в глазах сказал: - Ты должен работать у меня!