Небо. Оно, будто сняв оковы, освободилось от вечных облаков, парящих и укрывающих его. И от радости, счастья и величия, всё оно разлилось лиловыми и багровыми оттенками, раскидывая свои рыжеватые кисти по всем просторам. Где-то вдалеке солнце прощальными своими лучами с ещё большей силой заливало земли, слепило глаза на память путникам, устремившим в его сторону свои глаза, желая остаться в их сердцах на долгие годы или, хотя бы, до следующего рассвета. Оно надеялось, что за эту короткую и загадочную ночь, следующую после его правления, они не смогут позабыть его тепла и ласки. Светило боялось пропасть, боялось потухнуть от отсутствия в него веры, поэтому всеми силами пыталось напомнить о себе, тая на горизонте.
Природа дышала. До этого убитая и загнанная постоянными войнами, она боялась пошевелиться и напомнить о своём существовании, чтобы не уничтожили последние остатки её. Но теперь она облегченно вздохнула вместе с людьми. Природа оживала. Природа воскресала на пролитой крови…
На одном из холмов, возвышающихся у одного из полей, таких же убитых временем, но, наконец, оживших и стремившихся стянуть с себя эту засушливую скорлупу, стоял мужчина. Плащ, накинутый на него, развевался на легком ветру, поддаваясь его воле. Широкие плечи, статная осанка — всё это выдавало в нём гордого и непоколебимого воина, но что-то выявляло в его фигуре усталость и тяжесть прожитых лет. За его спиной были многие бои…
Он стоял, заложив за спину руки, одна из выглядывающих из-под плаща кисть была перемотана бинтами, скрывая на ссохшейся и покрытой шрамами коже новую рану, ещё кровоточащую. Руки его были напряжены, но не от душевного беспокойства, а уже от возраста его и неисправимых травм. Он стоял и дышал, наслаждаясь этим прекрасным вечером.
На ветру этом развевались волосы, собранные в высокий хвост, хотя несколько прядей у лица не послушались хозяина и не пожелали тесниться среди туго затянутых волос, даже так достигавших кончиками его лопаток. Среди его алых и слегка выцветших волос проскальзывали и рыжеватые нити, и серебристые, говорившие о его преклонном возрасте. Так же об этом говорили несколько глубоких морщин на лбу его и раскинувшиеся трещины от краёв прикрытых глаз, только лишь облагораживая его смуглое и обветренное лицо. Губы, узкие и потрескавшиеся, растянулись в легкой и незаметной улыбке, добавляя на его лице ещё несколько тонких складок, прерываемых несколькими старыми шрамами. Резкие и грубые черты лица его, выраженные скулы и заостренный подбородок добавляли величия и благородия его образу. А несколько непослушных прядей скакало перед ним от порыва воздуха.
Он дышал и наслаждался вечерним воздухом, пытаясь запомнить этот момент на долгие годы вперёд. Он был спокоен и умиротворен.
Вот, прервав и оживив его образ, глаза немного приоткрылись, метнув в сторону свой янтарный взгляд с узкими змеиными зрачками, потянув за собой куда-то немного голову, добавив живости в его силуэт, но тут же, будто бы узнав шаги подходящего, он также медленно вернулся к лицезрению просторов, уже взирая на них. Кто-то подошёл и поравнялся с ним, но голова того еле доставала до плеча этого мужчины, влюбившегося в этот пейзаж.
— Я надеялся увидеть тебя еще во время боя, — голос его статный и глубокий, как долго настаивающийся в глубинах янтарный напиток, разлился по холму. Он не поворачивал головы в сторону молодого юноши, одетого в черные одежды с перекинутым через плечо белым полотном. Его черные волосы слабовольно поддавались желанию ветра поиграть с ними, а глаза, вечно опечаленные и опущенные, принялись искать то, к чему питал любовь этот мужчина.
— Но моя помощь не понадобилась в этот раз… — скорбящий и ласковый, с каким может говорить только сын с отцом своим, мать с дочерью своей, сестра с братом своим, говорил он.
Мужчина ещё сильнее растянул улыбку.
— Да. Этот бой закончился быстрее, чем ты успел ступить на землю сражения.
— Но если бы я пришёл — все бы погибли. Сам же знаешь. Это был лишь крайний случай. Лишь по твоей просьбе, Игнил…
Мужчина замолчал, так же своими не полностью открытыми глазами взирая на мир перед ним. Это было поле, когда-то убитое огнём войны. Но оно воскреснет, как и всё. Почти всё.
— Красивый конец, не правда ли? Прекрасная история с таким замечательным завершением… — Игнил говорил медленно и величественно. Он прожил слишком долго в этом мире, слишком много видел и многое ощущал, но сейчас довольствовался лишь этим скудным пейзажем перед собой, — Прекрасное небо, восхитительный закат, Зереф.
Парень с черными волосами опустил свой взгляд куда-то вниз, словно не желая даже видеть присутствие этого неба, изуродованного этим алым цветом…этой кровью, пролитой в этом мире.
— Ты задумывался, почему закат окрашивает небо в алый? — не переставал доносить свои мысли мужчина, словно говоря это больше самому себе, — Ты даже и не думал об этом… Слишком занят этой жизнью…
— Я живу слишком долго…
— Тогда… Послушай меня, ведь я прожил куда больше, нежели ты… Это кровь. Так Небо напоминает каждый раз людям о том, какую цену они заплатили за свою свободу, за свою жизнь. И люди должны помнить об этом, помнить о жертвах и потерях. И должны жить дальше, Зереф.
— Я понял тебя…
Они простояли очень долго, не желая прерывать тишину, не желая прерывать эти звуки — дыхание этой Земли. Наконец, Небеса сжалились, наконец, они признали Землю достойной их. Наконец, они воскресли вместе, скорбя и радуясь этой жизни.
— Тебя убьют, как и…
— Я знаю об этом, мальчик.
Зереф глянул на спокойное и состарившееся лицо мужчины с удивлением, но после отвел свой взгляд, словно стыдясь своего поступка.
— Люди боятся. И, чтобы избежать новых кровопролитий в будущем, они решили залить эти земли кровью сейчас. Пускай. Нельзя винить их в собственном страхе. Каждый имеет право бояться чего-то. Эпоха Драконов закончилась, мальчик. И ради новой эпохи людей я готов признать свою смерть.
Он смотрел на этот закат, пытаясь запомнить его. На последний закат в его жизни.
— Эпоха Драконов закончится, но люди не смогут зажить свободно. Пришло моё время. Наступит моя эпоха…
После этих слов парень развернулся и покинул холм, оставив мужчину в одиночестве. А он всё так же провожал небо в его последний заход. Он всё так же любил это Небо…
Небо, отнявшее у него многое.
***
Вокруг всё зеленело, всё обновлялось и всё воскресало. Теперь трудно было найти среди этих зелёных крон обгоревшие и иссушенные ветви, нельзя было найти тусклые и одинокие скалы, нельзя было отыскать руин на местах вновь воздвиженных городов. Этот мир оживал. Люди оживали.
У моря, ласкающего глаз своим легким ультрамариновым цветом, стояла девушка и смотрела в небо. Её волосы более не были завязаны в высокий хвост, а лишь золотыми прядями вплетались в широкую косу, спускающуюся ниже её лопаток. Её ласковая и нежная кожа не была спрятана под коваными доспехами, а лишь под легкой тканью платья, немного не дотягивающего до колен. Такого же нежного бежевого цвета, как и она сама. И она смотрела в высь, пытаясь не жмуриться от ласкового солнца. Оно не палило, оно не пыталось сжечь этот ненавистный ранее ей мир, а лишь согреть и подарить своё тепло.
Она стояла и улыбалась.
Прошло много лет, а она помнила. Она помнила, как кто-то подарил ей любовь к этому небу. Как кто-то подарил ей жизнь, отдав остатки своей, лишь бы она так же смотрела на это пустынное и яркое голубое небо.
Как кто-то вновь воскресил в ней жизнь, вновь дал ей надежду и оживил в ней мечтателя, подарив свой взгляд на этот мир. Как кто-то позволил вновь полюбить это небо. Как кто-то вновь безвозмездно отдал свою жизнь, чтобы другие могли так же мечтательно вглядываться в эти голубые просторы.
И после стольких лет, храня в сердце память о том, кто научил ей вновь жить, она поняла…
Она ненавидит это небо.
Это безжалостное Небо отняло у неё всё…
Она не желала оборачиваться назад, уходя прочь от шумного города. Она не хотела вновь вспоминать об этом небе…
Конец.
