***
Девушка, до этого бежавшая без передыху вместе с толпой, уже не подчиняясь своим желаниям, остановилась. Она видела… Видела, как что-то срывалось с небес глыбой вниз. Видела, как один за другим пали. Словно лишённые крыльев ангелы не удержались в этих безжалостных небесах, словно бесы утягивали их к себе под землю, словно… Значило ли это конец? Она остановилась в самом эпицентре ненастного сражения, где было уже трудно понять враг ли перед тобой или друг, где не было понятия жизни и смерти, где грохотали снаряды и извергалось пламя из многочисленных пастей. Где проливалась кровь, зря пропитывая эту почву собой. Слишком много жертв ради ничего.***
Над землёй поднимался легкий пар из самых её недр. Последняя влага покидала её от столь большой концентрации злобы и ненависти, обрушавшейся на неё. Она рыдала, она стонала, но никто не слышал её воплей. Никто не слышал её истязаний, как она молила о пощаде, как просила сохранить хоть что-нибудь, разрываясь и покрываясь трещинами, как она умоляя оставить хоть малую частичку жизни, плавясь под изничтожающей силой. Она неистово накрывала собой после мгновенных взрывов близлежащих бойцов, словно стараясь хоть как-то спасти их, хоть как-то уберечь от погибели, но её попытки были тщетны, а сами пострадавшие небрежно откидывали свою защиту и рвались в беспамятстве вперёд. Она вскидывала им руки вслед, не понимая, ради чего они так же рвутся дальше в бой, израненные и изувеченные, умытые собственной кровью. Зачем? Зачем они поднимаются на дрожащие и шатающиеся ноги и тут же бегут вперёд, прочь от своей единственной защиты прямо на врага, который с легкостью и неким презрением отбивает их жалкую атаку, наслаждаясь их мучением, наблюдая, как в их глазах, как восковая свеча, догорает надежда в победу. Надежда в этот бой…надежда в жизнь. Он всегда наслаждался мучениями своих врагов. Он всегда жаждал их унижения, их мольбу. Но они… Они всё никак не могли понять, что перед Ним им не выстоять, всё так же глупо рвались вперёд, как надоедливые блохи, пытались нанести хоть малый урон, оставить хотя бы царапину на его блестящих под фейерверком щитках, сорвать хоть одну чешуйку, пролить хоть каплю крови. Но он был слишком силен, слишком крепок и слишком велик. Он был Королем. Не зря же Драконы покорно, поджав хвосты, следовали за ним. Он стоял больше чем вся эта армия. Можно было победить Драконов, но невозможно было свергнуть Короля. Лишь разрушенная плоть этого мира. Лишь кровь… Ничего не было слышно сквозь противный писк в ушах. Тело медленно наполнялось вязкой болью, вырывающейся наружу из него резкими толчками, заставляющими забыть про собственное дыхание. Сверху зверским холодом его спину обдавал ветер, а внизу своим теплом и лаской прижимала к себе иссушенная земля, царапая и так израненную кожу. Казалось, что сверху на него давило что-то тяжёлое, все части тела прижимая к земле, но вверху была одинокая пустота. Если бы он посмотрел назад, то в нескольких метрах увидел бы девушку с некогда золотыми волосами — теперь они были испачканы в саже и крови и издалека имели болотно-серый оттенок. Трудно бы было с первого взгляда найти что-то живое в этом силуэте, но если присмотреться… Она лежала слегка наклонившись в сторону, но ещё не окончательно на боку, сжимая одной своей рукой место, раньше которое можно было назвать «живот». Но сейчас это была разорванное уродливой раной плоть, испускающая в этот мир потоки алой и черной жидкости, словно недовольная всем этим миром и желающая любыми способами отгородиться от него, выплёскивая наружу своё нутро. Девушка сжимала со всеми силами эту рану, но сил у неё не было, поэтому рука, облаченная в искорёженный металл и стиснувший её внутри себя, лежала беспомощно, как у только что умерших людей. Кожа её теперь не отдавала легким румяном, а была трупного синего оттенка, но всё ещё горящая какой-то живостью. Можно было заметить бешенное дыхание и легкую дрожь на её коже, а если прикоснуться к ней — неистовый жар. Она жмурилась, хотя со стороны этого невозможно было видеть. Она думала, что жмурится, но её глаза были беспомощно закрыты. Где-то там, в ноге, отдавала рычанием боль на сдавленные и перекошенные доспехи, с силой вгрызшиеся в её плоть, но всё же сохранившие при ней ногу. Она лежала и считала каждую секунду, надеялась на чудо, но понимала, что его не произойдёт. Она умрёт через несколько минут. И сейчас ей грезились давно забытые моменты её жизни, такие сладки и манящие в глубокий сон, от которого она уже не проснётся. Вновь этот кабинет, заставленный книгами. Она всегда вбегала сюда без спроса после прогулки в саду. И вновь эта ласковая и кроткая улыбка на Её устах, утопающая в солнечных лучах. Здесь было слишком светло после тёмных лестничных пролетов, поэтому, ещё будучи маленькой, забегая, Люси сразу же зажмуривала глаза, проходя своей легкой детской походкой около метра, а лишь потом осмеливаясь их немного приоткрыть. И вновь она стояла перед ней, обернувшись только что на малышку, у окна. И улыбалась. Мама… Кабинет всегда имел этот характерный запах бумаги и чернил, которые изливались на листы непрерывными строчками, как казалось маленькой девочке в её детстве. Только потом она начала понимать, что это была не какая-то непрерывная линия, портящая всю красоту пустого листа, а доносящая смысл людских слов строка. Но даже тогда, поняв её предназначение, она считала, что на бумагах из этого кабинета не было ничего ценного. Лишь испорченные листы. И она боялась туда ходить, боялась встречаться со строгим взглядом уставших глаз и слышать вечные возмущения. Она и не ходила. Она старалась не ходить в кабинет Отца. Особенно после её смерти… И эта кроткая и стеснительная улыбка, красивый говор… Он снимал лишь перед ней маску, открывался полностью и прохаживался вместе с ней по берегу. А она с неким детским интересом ловила каждое его слово. Она была влюблена. Пускай даже не замечала этого, но каждое его движение, каждое его слово доставляло ей удовольствие лишь от того, что оно было в этом мире. А этот синевласый парень всё так же шёл рядом с ней. И он был влюблён. Только вот… Девушка была влюблена в само небо, а он позволял ей докоснуться до него, поэтому он был ей дорог. А для него она и была тем самым Небом. Она была так опьянена своей любовью к чему-то совершенному, так увлечена своей страстью, что даже не замечала Его рядом с ней, не замечала его взглядом, его робких слов, его прикосновений. Не замечала, как лицо его, бледное от природы и от пережитых изменений, покрывалось легким румянцем, когда она брала его за руку на этих прогулках. Он понимал, что она увлечена совершенно иным, что нет ей дела до любви земной, поэтому молчал. Он молчал и смотрел на неё при каждой такой прогулке. Он молчал и сильно сжимал её руку. Он отдал за неё свою жизнь, позволив ей ещё раз влюбиться в это небо. На девушку резко накатило осознание всего, что происходило тогда, в эти далекие и потерянные годы. И как она была глупа, и как не замечала всего этого. А теперь перед её глазами явилось это окровавленное лицо, с глупой, но всё такой же нежной улыбкой. Он улыбался даже перед смертью, смотря ей в глаза. Он умер, веря в свою собственную любовь и надеясь, что когда-нибудь она признает её, пускай его и не будет в этом мире. Он верил… Люси открыла свои глаза и попыталась повернуться, поднять свою голову и хотя бы краем глаза увидеть его, такого же падшего. А он лежал там, не шевелясь, накрытый пылью, прилипшей к его окровавленной плоти, словно не дыша. Он лежал как мертвый. И его образ начал расплываться, перемешиваясь с грязью и серым небом — на глазах её наворачивались слезы. А через несколько секунд, словно прорвав тонкую оболочку, останавливающую их, по её сероватому лицу потекли слезы. В этот раз её не спас Дракон. В этот раз она упала. И она понимала, что ей давно нужно было упасть с этих небес. Она молилась, чтобы в этот раз жизни лишился Всадник. В этот раз он должен взлететь… Если бы он мог обернуться, то увидел бы уничтоженное скорбью лицо девушки. Но он не мог повернуться назад. Сквозь какой-то не утихающий писк и глухую тишину постепенно прорывались резкие звуки, нарастая с каждой минутой. Слышались сначала удары о землю, тяжелые и мучительно долгие, бьющие всей своей мощью по его барабанным перепонкам и уничтоженному сознанию, после начали, словно тонкие иголки, вакуум вокруг пронизывать крики, свист снарядов и возгласов, стоны и хрипы. Но всё это доносилось до него сквозь плотную завесу, словно его самого поместили под какой-то купол, оберегающий от всех угроз этого мира. Кожу жгло. По всей коже пробегало это болезненное ощущение, будто её содрали, обжарив на гриле, а после пришили обратно на место, обжигая его мясом капающим маслом и теплом костра. Но на животе, на одной стороне шеи, на груди кожа словно приклеилась другой, не до конца подпаленной, стороной к чему-то теплому и не хотела отходить, не хотела отпускай пойманное ей, словно это как-то спасало его. А спину жгло холодом, скрывающимся на него ветром и жаром, отходящим от той поверхности, которая притянула его. Нужно было двигаться. Нужно было избавиться от этой теплой и манящей, смягчающей боль, поверхности, иначе он полностью растает в её колыбельной и больше не проснётся. Пускай даже он сорвет кожу. Пускай даже обнажит своё нутро, но нужно было вставать. Хотя бы открыть глаза. В голове стреляло. Внутри что-то буйствовало и билось о стенки, нанося подлые удары изнутри и распространяя это жгучее, лишенное ощущение пустоты по телу. Боль. Он знал эту даму лично, но каждая встреча с ней была мучительна. Он мог терпеть боль, но в этот раз Госпожа разрывала его на части. Хотелось кричать, но сил не было. Что-то душило его. Зверствовало внутри, сжимая свои тонкие когтистые лапы на его глотке, перекрывая ход кислороду. Воздух. Прорываясь внутрь него, он раскатом грома обжигал легкие, и в то же время северным дыханием колол его холодом. Непонятное чувство, но больше он не сможет нормально вздохнуть. Он попытался открыть глаза. Веки налились свинцом и не желали подниматься, но через несколько минут сквозь темноту перед ним пробилось тусклое свечение. Алое свечение. Он попытался сфокусироваться, но кровавая пелена пред глазами не позволяла заглянуть за ширму декораций, словно говоря «не стоит туда смотреть, там не красиво». Красный туман постепенно расступился, позволив ему увидеть светлое серое небо, уродуемое черными облаками копоти, где-то вдалеке какие-то скалы и движение, а совершенно рядом, с левой его стороны, ту самую обжигающую поверхность — Землю. Она была багрового цвета, изливаемая и наполненная его собственной кровью. Верхний слой её, до этого бывший лютым гранитом из-за жара и зноя, взбух и размягчился, напитавшись сладким алым соком. Была земля. Он попытался немного приподнять голову, но резкий зуд и жжение остановили его — почва не хотела отпускать его из своих любовных объятий. Ещё немного, и она высосет из него всю жизнь. Нужно вставать. Падший Дракон совершил роковую ошибку, о которой ещё несколько минут будет жалеть, но это действие хоть как-то его оживило — он дернул правой рукой, придвинув её ближе к лицу, но, не найдя силы чтобы оттолкнуться, безжизненно бросил её перед своим приоткрытым взглядом. Боль резанула всю его правую половину тела, растекаясь сначала от плеча к локтю и вверх по предплечью, и от лопатки вниз по спине. Немного затянувшиеся раны, от такого переполоха с перепуга и от бессилия раскрылись, выпуская такую важную и ценную кровь наружу. Он ощутил, как что-то теплое по его околевшей от ветра спине начало стекать тонкой струйкой вниз. Но он это чувствовал, а значит, ещё был жив. Парень ещё не осознавал, ощущал ли он свои ноги, но надеялся, что это лишь временное замешательство его тела. Ему нужны были ноги, чтобы подняться с этой проклятой земли. Нужно было ещё пошевелить рукой, отогнать смертное окоченение от плоти, иначе навсегда лишиться этого тела. Нужно было. Он должен был. Почему-то всё это казалось знакомым, казалось, что вот-вот, и он вновь ощутит этот холод. Он знал, что после будет холод, будто уже испытывал его. Он знал, что за этим обжигающим жаром стоит неистовый вечный мороз. Он знал, что нельзя было этого допустить. Двигайся. Двигайся. Двигайся! Пальцы, медленно и лениво, поползли по земле, образуя в ней небольшие канавки, собирая под кисть небольшую горсть. После, так же медленно и неповоротливо, с трудом, рука сжалась, зажав в себе этот верхний собранный им слой, и перевернулась, тут же из-за отсутствия сил открывшись и оставив пальцы в каких-то нелепых позиция, наполовину согнутыми. Из руки посыпалась клубнями чёрная земля, прощаясь со своим временным домом. А на коже его остался багровый след с кусочками черной грязи. Кровавая земля. Сколько же она впитала в себя? Земля… Он сжимал сухую рассыпающуюся, как в далеких пустынях, почву, присев на корточки на одном из полей. Она была погибшей и лишенной своей жизни. И многие годы уже так. Сколько бы он ни приходил сюда, на этом поле не могла вырасти вновь та золотистая рожь, не прелестные дары природы. Это расплата за их вечное противостояние, за их постоянный гнев, за их неистовство и за жажду смерти. Эта война… Она не была такой же, как другие — он это знал, но не понимал почему. Может быть, это была не красивая война с доблестными подвигами и легендарными сражениями? Здесь не было той далекой и давней красоты. Здесь все грызлись за малейший клочок земли. Здесь не было места красоте. Сражения не будут записывать в книги легенд, и не будут сочинять о них баллады — слишком уж уродливы и жестоки они были. Эта земля не воскреснет, не сможет встать с колен. Пройдут десятки и сотни лет прежде чем на ней вырастет маленький росточек. И вырастет он не на влаге, пролитой на почву заботливыми облаками, а на крови, которую впитали недра этой земли. И следующие поколения вырастят на этой кровавой траве, будут мастерить качели на этих кровавых деревьях, будут строить дома из этой кровавой древесины и будут жить среди крови. Этот мир будет ещё долго помнить о войне. О её безжалостном тираническом лице, о её надменной улыбке. Люди забудут, а земля будет помнить. Он знает, что они забудут… Эта земля. Она не была холодной или горячей. Теплой, как и сама кровь, проникнувшая внутрь её своими склизкими струйками. Она была теплой и приятной, как объятия матери. Это был обман. Пошевелил ещё. Наткнулся левой рукой на что-то острое и горячее — скорее всего осколок какой-нибудь скалы. Шевелится. Хорошо. Пошевелил ещё, ощущая медленные вязкие раскаты боли где-то внизу. Ноги живы. Хорошо. Как его зовут? Он даже забыл… За всей этой беготнёй он потерял своё имя, оно стерлось за этими приступами боли и алой ширмой перед глазами. Нужно вспомнить… Бесполезно. Но это нужно… Зачем? Чтобы сказать подбирающим трупы, что именно написать на его надгробной табличке? Чтобы напомнить, что здесь, на этом поле, полег такой-то человек. Да таких сотни. Имя не имеет значение. «…Ваши имена я буду помнить…» Имена не важны. Важны жизни, которые прожили под этим именем. Важны лица, важны мысли, важны чувства. Важны голоса. Имена? Это лишь шелуха, с помощью которой в спешке можно отличить картофель от свёклы, но не более. Нутро же у всех разное. Каждый чувствует, каждый думает по-разному. Не имена ему нужны, далеко не имена. Глаза. Взгляд. Улыбка. Какие-нибудь мелочи. Имена нужны для такого далекого будущего, чтобы различать своих родственников, не более, а сейчас о них можно забыть. Можно жить и без имени, но ведь жить! Жить… Как же хочется жить… «…Тебе ведь тоже было бы скучно, если бы ты была одна?..» Почему-то именно сейчас перед глазами мелькнуло лицо той маленькой девочки, с которой он столкнулся на крыше. Она не знала того жестокого мира, не знала, что когда ты с кем-то рядом, то живется больнее — их боль, их горе, их потеря всегда жжет и твою душу. Спокойнее живется одному. Спокойнее, но тоскливее. Он один? Здесь — нет. В жизни — да. Наверное. Он всегда был один в этой жизни, он всегда ступал один, и даже когда искал поддержку в близких — они отвергали его, не желали его видеть. Он помнил это, но не знал этого. Он помнил, что его предали, что от него отвернулись его близкие, его родные, но не знал кто, не знал лица, не знал голоса, не знал имени. Словно пережитая в прошлом жизнь его душой оставила на нём свои следы, как осадок въевшиеся в его сознание. Он один? Нет. Сейчас же не один. Сейчас он слышит. Он слышит сзади чьё-то тяжелое дыхание, он слышит далеко, но слышит, чьи-то возгласы. И они сражаются радом с ним. И они будут сражаться рядом с ним. Губы немного растянулись в улыбке, болью ответив на такую выходку — нижняя губа треснула, и из неё потекла кровь вниз, куда-то к левой припечатанной щеке. Она сзади. И она зовет. — Нацу… — тихий и почти неощутимый шёпот коснулся губ Люси, рыдающей и смотрящей на лежавшего в нескольких метрах парня. Он был уже мертв для неё. Если бы она знала, что так воскресила того. И он стал подниматься. Пускай медленно, пускай неуклюже. Сначала парень поднял своё лицо вперёд, пытаясь разглядеть что-то вдали, но зрение подводило, потом приподнялся на локтях, сжимая зубы, чтобы не вскрикнуть от боли, потом на колени, потом…подставив одну ногу, он облокотился на неё рукой и привстал. Пускай выплевывая подступающую к его горлу кровь, пускай прощаясь с текущей из раскрывшихся ран жидкостью, пускай шатаясь и дрожа. Он встал, единственный среди пустынного поля. Встал перед самим Королём.***
Пролили столько крови на этом поле боя. Достаточная ли это дань для Обезумевшего Дракона? Пробудится ли из самых недр Дьявол? Сразится ли Дьявол с Богом?***
Он видел, как они пали. Сквозь всю эту суету, всю эту груду тел, смешавшихся в одно месиво, в один единый и уродливый танец, он видел, как Они пали. Разве была ещё надежда на Убийц? Разве он мог? Он, никогда до этого не чувствуя холода, даже облачая льдом свою плоть, ощутил это мерзкое прикосновение, заставившего дрожь пробежать по всему телу. Страх. Эта война уже проиграна. Эта война была проиграна слишком давно…***
Чёрный. Над всем пустым полем, дорога от которого вела прямо к самому сердцу людского сопротивления, возвышался лишь один Дракон, величественно стоя на этой пропитанной кровью почве. Он злорадно раскинул свои игольчатые крылья и от удовольствия помахивал колким хвостом. Он стоял один — все его последователи опасались самого Бога, смиренно стояли позади него на расстоянии и из-за его спины наблюдали. Но было трудно что-то увидеть — люди были слишком ничтожны и малы, чтобы как-то выделяться за массивным телом Короля. А он стоял и взирал на них своими пустыми белыми глазами, довольствуясь их страданиями. Из приоткрытой нижней челюсти капала слюна от дикого восторга и нетерпения. Он жаждал разрушения, но сейчас эта битва приносила ему больше удовольствия — он убивал таких же драконоборцев, каким когда-то был, тех, на кого была возложена последняя надежда, тех, кто тоже проливал кровь Драконов. И он был сильнее. Тело его, покрытое словно железными щитками, украшенными зловещими голубыми узорами. Украшения его шкуры выглядели как насмешка, как что-то несвойственное Дракону Апокалипсиса, будто бы он и не уничтожал сотни городов, десятки государств. Но из-за этого его голубая кайма смотрелась ещё более величественно, достойно самого Короля. Все падут перед ним, и он это знал. Все пали перед ним. На поле с выжженной землёй лежала дюжина тел, безжизненных и уничтоженных. Они были ещё живы, но разве сладко наблюдать за быстрой смертью? Только не сейчас… Они последние. Они последняя преграда перед его истинным превосходством. И их смерть, их падение следовало растянуть, насладиться вдоволь ещё на десятки лет вперёд, чтобы, когда он превзошёл всех, он с наслаждением вспоминал этот момент. Он встал. Что-то ужасно обжигало шею, раздирало его кожу в клочья, поэтому, минуты не колеблясь, он стянул с себя преграду, словно запирающую его. Он даже забыл, что это был его драгоценный изношенный шарф, его память о давно забытом прошлом, о чем-то трепетном. Он не мог расстаться с ним, не мог оставить его позади себя, потому что что-то внутри его начинало бешено скрестись, отчаянно паникуя без этой маленькой детали, маленького оберега. Возможно, оно спасало остатки от себя, остатки своего прошлого и при любой потери связи с шарфом начинало паниковать в предсмертной агонии. И он вновь натягивал на себя эту вещь, дорогую для него по неясным причинам. Его и вправду было приятно носить и приятно было вспоминать о чем-то потерянном. Но сейчас, на фоне всей зудящей боли, боль от потери была незаметна, словно наоборот что-то внутри было, наконец, радо расстаться с этой вещью, со своим прошлым и своим сознанием. От этого стало немного легче дышать, немного легче вдыхать этот прелый воздух, пропитанный жаром и смертью. Дракон, до этого величаво гортанно заливаясь каким-то рёвом, опустил свою голову и пристально посмотрел на бросившего ему вызов. — Драгнил! — крик со стороны донёсся до парня, но тот уже не слышал ничего, — Перестань! Уже ничего не сделать…мы проиграли! Это был Стинг — самый ближний к нему Убийца. Вид его был менее прискорбный, но разбитая и не шевелящаяся нога говорила о своём: он никогда больше не сможет ходить. Никто уже не был способен сражаться дальше, никто не способен был подняться вновь, чтобы упасть от очередной атаки. Все смирились со своей смертью, потому что не было сил дышать. А он встал, бросая вызов Богу в очередной раз. Наверное, он уже не помнил, как вставал он до этого после каждого удара. Как после вновь падал и пропадал, постепенно теряя свой искалеченный рассудок вместе с кровью на этом пустынном месте. Наверное, он не помнил, что был единственным, кто не сдавался. Он не слушал себя, не слушал свои мысли, ибо их уже не было. Что-то инстинктивное заставляло его подняться, знающее, что если он не встанет — он умрет. И это что-то так яро не желало его смерти, что отдавало часть себя, обжигало его изнутри, заставляя проснуться от подступающего вечного сна и встать. И вновь резкий удар, резкой болью отдающей по всему телу отбросил его на несколько десятков метров назад, вновь опрокидывая того вниз лицом в каменистую почву. Короля забавлял этот парень, постоянно встающий после каждой неудачи. У него уже не было сил, не было магии в запасе, но он вставал. Этот Убийца был слишком упорный, желающий сражения, а не жалкой смерти. Пожалуй, он смог выиграть ещё несколько десятков минут для людей, уже группирующихся у линии сопротивления, чтобы противостоять в будущем Богу. Но это было бесполезно и смехотворно для Короля. Драконоборец также смог выиграть и последние минуты жизни для других Убийц, наполненные жутким страданием. Всё это было нелогично… Они страдали от его упорности. Не вставал бы он всё это время — Дракон давно бы убил их всех, лишив этой жуткой боли. Но они лежали и стонали от медленно подступающей к ним смерти. И винили его. Он сам приносил им боль. И Король видел, как его начинали ненавидеть… Это было слишком забавно. Опять резкая боль разнеслась по телу, но она была не тела — та боль постепенно утихала, как только плоть его прикасалась у успокаивающей и хоронящей его земле. Внутри, разрывая его душу, разгорался болезненный огонь, приносивший ещё больше страданий, заставляющий подниматься. И он поднимался, уже не помня своё имя, не помня других лиц, не помня самого себя и всё, что здесь происходило — он уже был почти мёртв. Ещё несколько таких падений, и он бы не смог больше встать, не смог бы больше дышать. Но терпеть ту боль было невыносимо — она утихала только тогда, когда он вставал, когда тело его заполняла боль от открывшихся ран и, словно уступая ей место, внутренняя буря утихала. И такой постоянный цикл, уже лишивший его осознания всего, терзал его во время боя. С самого начала, как только он увидел этого чёрного Дракона. Этот процесс убивал, но было трудно понять, от чего он умрет быстрее — разорвется ли снаружи или изнутри. Его проклинали, и он понимал это, он даже пытался терпеть эту боль, пытался сдаться, но это было невозможно. Словно кто-то желал его смерти, желал, чтобы он окончательно сгинул. Эту внутреннюю боль он знал давно. Она зудела в его теле, разживалась как злокачественная опухоль давно, постоянно напоминая о себе, лишь в сражениях отступая. Поэтому он любил сражения. Но как только он пришел в Хвост Феи, как только он поменялся, то и она окончательно пропала. Будто до этого желая изничтожить его, сейчас уступала ему его жизнь, оставшись внутри в зрителях. Но сейчас она проснулась от долгого сна, сейчас гнала его дальше, сейчас желала сражения. Но и эта боль была другая. До этого она пережимала его глотку, желала вырваться наружу, уничтожить его тело, но освободиться, а сейчас заставляла его вставать, заставляла его самого бороться. Раньше она хотела убить его сознание, а сейчас спасала его, будто полюбила его… И он вставал, потому что было больно, потому что кто-то дергал за нитки, бившись внутри в истерии, потому что кто-то кричал, потому что кто-то желал его жизни. И он вновь приподнялся, вновь отстранил своё тяжелое тело от желанной и успокаивающей земли, снова приподнялся на локтях. Но сил больше не было. — Вы настолько жалки, людишки! — раздался громогласный рык. Этот рёв доносился из пасти Короля. И он заговорил с людьми. До этого из-за своего пренебрежения, из-за своего высокомерия он не проронил и слова в присутствие людей, считая их ничтожными букашками. Все сообщения людям передавали его приспешники. А сейчас, над всем этим полем боя раздался его голос. Почему же? В Драконьем голосе не ощущалось никаких отголосков, словно что-то бесчувственное произносило их речи внутри, когда голос Бога пускай даже и был скрипуч и низок, он всё равно нёс в себе остатки человеческой души, его людской натуры. Он когда-то был человеком, и это было единственным, что напоминало об этом. — Вы не способны признать даже своего поражения! Вы все падете! Вас всех ждет смерть! Вы все сгниёте в собственной крови! Я Король! Я Акнология! — смеясь над жалкими попытками, произнёс Дракон, возвышаясь над всеми. Все замерли лишь на пару секунд, не желая пропустить слова этого монстра: кто-то из-за почета к своему Королю, кто-то из-за страха перед ним. Но это означало лишь смерть. Они погибли? Все они, все Убийцы? Значит конец… Конец? Дрожь пробежала по всему телу, отдавшись легкой болью. Но после всё отступило: и это зудящая физическая боль, и эта разрывающая душевная, будто всё смыло одной волной, нахлынувшей на него. Что-то треснуло и затихло. — Этот голос, — вырвался хрип из его уст, но не он произносил эти слова. Эти слова витали в воздухе, эти слова пробились сквозь прошлое, эти слова выкрикивала затихшая боль. Сердце забилось чаще, дыхание участилось, заглатывая холодный воздух в легкие. Холодный? Всего несколько секунд назад он был сухим и пылающим, обжигающий внутренности при каждом вздохе. По телу разливалось тепло, постепенно переходящее во внутренний жар, более бешенный и ярый, нежели его собственный. Знакомый ему и обжигающий его собственную кожу. Он ни раз сжигал собственную плоть в порыве злости, он ни раз обжигал свои внутренности своим огнём. Совершенно недавно, чуть больше месяца назад, в обычно битве с другим драконобрцем этот же жар выбирался наружу как через малу щель, но этого было достаточно, чтобы сжечь кожу на его руках, обжечь его легкие его же дыханием. Этот огонь не любил его плоть. Но сейчас он не уничтожал при первой же возможности эту плоть, он не выползал аккуратно и лениво из малой щели, а бешеным потоком вырывался наружу, пускай и не желая зла этому телу, но обжигая его по своей натуре. Кровь закипала. Капли уже останавливающейся крови, падающей с закрытых его же жаром ран, прикасаясь к земле, шипели и испускали легкую дымку. Он горел от собственного огня внутри, не сопротивляясь его воле. Он позволял ему его жгучим дыханием обдать его плоть. Но тот не желал сожрать её, поглотить из-за своей жадности: раны затянулись, чтобы более не кровоточить, а силы возвращались. Было больно, но эта боль была долгожданна. — Акнология… — прошептал парень, — Акнология? — громче сказал он, — Акнология! — уже прокричал Убийца, вставая с земли. Дракон не сразу обратил внимание на поднявшегося Убийцу. А тот даже не медлил и, как только он смог оторвать руки от израненной земли, тот понёсся вперёд, вглядываясь в силуэт самого Ящера, стоящего от него в нескольких сотнях метрах. Глаза его, до этого мутные и потерянные, сейчас были почти полностью разбиты янтарём, бушующим и кипящим изнутри. Он ненавистно смотрел на чёрного Дракона, скалясь от желания достать до него. Он не слышал себя, он не чувствовал и не мыслил, он не понимал… Он словно забыл про всё иное, про то, что здесь есть люди, которым сейчас нужна помощь, про то, что здесь были и другие Драконы. Сам Бог, пренебрежительно глянув на ринувшегося к нему противника, махнул своей лапой и отступил — он ему не был интересен. Вперёд выступил десяток его приспешников, тут же направившихся атаковать его. Но парень даже не желал тратить на них время. Он бежал дальше… От его ног, от тех мест, куда ступила его плоть, по земле начали расползаться тонкие трещины, поглощая всё больше и больше площади с высокой скоростью, как жадное неистовое животное, раскидывая свои руки. Из тонких маленьких пробегающих трещин вырастали всё шире и шире разломы по всему полю боя, затрагивающие не только это место, но на многие километры вперёд, к самому морю и к самим Драконам.***
Было трудно сражаться, было тяжело сражаться, было больно думать о том, что теперь вся надежда пала на них. Они стояли у самого края моря, у самой её черты. Ещё километр, и можно было наткнуться на торчащие из диких волн скалы. Но они отступали, давая Ящерам больше разворота и позволяя им уйти подальше от опасного моря, на сушу. Они не могли сопротивляться больше такому количеству. Их план с водной атакой провалился, они не смогли сдержать их вблизи моря, синевласая девушка, повелевающая водой, после неудачной атаки обессилила и из-за этого не смогла уклониться от раны. Ей грозила смерть. Больных пытались отнести как можно дальше от места сражения, но драконы постепенно надвигались на оборудованные привалы. Ещё немного и они достанут до первого лазарета, в котором она и лежала… Грей сражался доблестно, уже отдав часть своей плоти демону внутри и позволив ему захватить часть души. Ему нельзя было сдаваться, ему нельзя было отступать, но силы заканчивались. Они надвигались как рой саранчи. Как чума. Их можно остановить. Послышался крик, каких здесь было много, но в одной стороне он словно шёл цепочкой, приближаясь к нему. Он, только отбивший очередную атаку Драконов, по привычке глянул в сторону шума, что и спасло его — ему пришлось сделать резкий прыжок, иначе бы он провалился куда-то под землю. Парень стоял на самом краю, балансируя из последних сил. Трещина змеёй метнулась дальше к морю, ведя за собой ещё с сотню таких же. Люди падали в них, Драконы проваливались ногами и теряли равновесие. Разрывы были не такими большими, но могли достигать даже двух метров в ширину. Но самое страшное — они поглотили всю землю вокруг, разбивая бойцов на небольшие группы. — Что за… — единственное, что вырвалось из его уст. Он глянул в сторону откуда сюда прибежали эти земляные «звери» — там был Акнология. И несколько десятков Драконов перед ним, в том месте, где пали Убийцы. И один за одним они падали…***
Продолжалось неистовое сражение между Драконами и Драконами. Они грызли друг другу глотки, испепеляли плоть, отрывали конечности, проливали кровь. Что может быть страшнее? Что может быть ужаснее этого зрелища, этой баталии? Где-то там, внизу, под ногами этих монстров бегали люди, пытаясь хоть как-то помочь своим союзникам, но их помощь лишь мешала, их присутствие лишь усложняло этот бой. Люди не должны были вмешиваться в их разборки. Людям не место на войне Драконов. Но эти люди уже успели спасти десяток своих союзников, атакуя атакующих со спины или слепых точек противников. Люди были беспомощны, но без людей погибло бы ещё больше. Бешенный черный дракон тараном метнулся вперёд, будто сбивая своего противника, пытаясь перевернуть его на спину и прижать крыльями к земле, чтобы окончательно разломать их и лишить Дракона права взлететь. Но тот устоял от резкой атаки, вспахивая несколько метров земли своими когтистыми лапами, упирающимися в твердь. Его желтоватые щетки на груди заскрежетали об колючую чешую противника, но выдержали напор, отделавшись лишь царапинами. Алый Дракон схватил атакующего в захват и вгрызался своими когтями в его нежную плоть за спиной. Вайстарт взревел, приложив ещё больше силы и протаскивая Дракона ещё на десяток метров вперёд, но после ему пришло отступить, обожженному огнём от лап Игнила. Черный метнулся назад, отбиваясь от очередной навязчивой атаки и оценивая своего противника. У него уже не было одного крыла, а по левой стороне вниз потоком текла кровь из опустошенной глазницы, когда у Огненного Короля не было значимых повреждений. Было видно, что он давно закален в таких сражениях, давно уже знает, откуда ударит противник, знает свои слабые места. Это был старый и величественный Дракон, который, возможно, мог на равных сражаться с Акнологией. Но в том и дело, что лишь на равных — он не сможет победить Черного Дракона, как бы ни старался. Он не был так силен… Их бой не был обычным для других. В нём почти не присутствовало волшебства — оба противника предпочитали лишь грубую силу, считая неуместным магию. Здесь была дикая вражда, так зачем бодаться с магией? Внизу что-то скользнуло и треснуло, поэтому Игнил увел свой взгляд на секунду вниз, чтобы узнать причину. И в ту же секунду почувствовал боль в своей левой руке от вгрызающихся туда острых мелких зубов. Он пренебрежительно мотнул ей и оттянул мертвенную хватку челюсти, чтобы освободить свою плоть. — Не отвлекайся, Игнил! Ты ещё не выиграл! Твои людишки подохнут! Убийцы уже пали! А ты сдохнешь в ужасных… — Вайстарту не дали договорить. Разъяренный таким наглым заявлением Игнил, он кинулся на противника, отталкивая того назад. Он знал, что Убийцы пали… Он видел это, поэтому ярость кипела внутри него. Эта была и его последняя надежда. Почти последняя… Он всё же надеялся, что Он придёт. Он дал слово старому Дракону. Он должен был спасти людей, перешагнув через свои принципы и взгляды. Игнил надеялся на это… Дракон откинул противника и тут же метнулся к нему, всей своей тушей толкая Чёрного извивающегося Дракона, а после, словно одержимый, схватил тонкую израненную морду Вайстарда двумя лапами и со всей силы ударил ей об землю. Неожиданно, из земли, в том месте, куда была припечатана голова Дракона, в том месте, где как раз проходила расширившаяся трещина, в небо, попутно и безжалостно протыкая голову Черного Дракона, устремилась черная заостренная скала, кровоточащая лавой. Она как шпиль быстро поднималась из самых недр, выкидывая с собой наверх ошмётки магмы и источая ужасающий жар. Игнил еле успел подняться в воздух, чтобы не быть задетым шипом. Заостренная скала. Как шпиль, молниеносно поднялась ввысь, остановившись лишь поднявшись на сотню метров над землей. Алый Дракон оглянулся — из земли так же поднимались шпили, с уступами и реками лавы, извергаемыми вниз водопадами. В воздух поднялось около сотни Драконов, большая часть из которых была союзниками, но сотни остались внизу, проткнутые неожиданной атакой. Казалось, что это земля обозлилась на кровавую расправу и желала изничтожить паразитов, проливающих кровь. Казалось, что это её жадные зубы, прорывающиеся из недр. Земля обозлилась на них. На возвысившихся пиках повисли проткнутые Драконы, мучительно стонавших от скатывающихся на них потоков лавы, сжигающих их плоть до костей. Это была ужасная смерть. Пораженно оглядывая поле боя и встречая сотни поднявшихся «зубов», Игнил повис в воздухе, пытаясь отдышаться от трудного боя. Рука его кровоточила, но это была незначительная рана. Все другие испугались Земли, испугались её гнева, недоумевая и благодаря за своё спасение. Он узнал этот жар. Он узнал этот гнев и ненависть, которую изливали в этот мир скалы, стремившиеся в небо. Знал ненависть к этому небу. — Нацу… — медленно и удивленно, всё ещё не веря своим собственным словам и глазам, проговорил Алый Дракон, вглядываясь в бой вдалеке. Туда, где стоял Король…***
Столкнётся ли Дьявол с Богом? Столкнутся ли две эпохи? Лишь когда Дьявол пал, Бог смог покорить это небо…***
Взрывы беспощадно разрывали землю, заставляя её волной накидываться на воздух, а после безжизненно падать вниз. Но взрывы не могли остановить его, как и Драконов стоящих перед ним. Десяток? Два десятка? Не важно. За ними был Он! С легкостью уклоняясь от любой их атаки, парень бежал дальше, раздираемый изнутри собственной силой и жаром. Но ему не нужны были эти пешки, не нужна была их кровь. Только его! Драконы не успевали развернуться, не успевали отыскать бежавшего между своих ног, как их протыкали высокие шпили, извергаемые из самой земли, словно расчищающие дорогу к самому Королю. Где-то позади Чёрного Дракона слышался рев Ящеров, тоже попавших под атаку и постепенно теряющих своих товарищей. Земля безжалостно и жестоко уничтожала их, проливая и испивая алую жидкость, словно радуясь своей награде. Наружу выползала лава, палящая конечности Драконов, заставляя их склониться перед её величием и утопнуть в адской жидкости. Вы умывали её своей кровью, заставляя её глотать и задыхаться. Так вкусите же кровь самой земли, попробуйте ей, глотните побольше, искупайтесь в ней! Под гулкие крики, Акнология не мог понять происходящего и с легкой растерянностью озирался то назад, где Драконы толпами погибали от рук самой Терры, то вперёд, где как доминошные кости, натыкаясь на вырастающие шпили, гибли его подчинённые. Такого никто не ожидал, такого Король не предполагал. И тут, среди лишённых ориентации туш, внизу, по земле, к нему бежал тот парень, постоянно встающий и постоянно падающий. Он не понимал, что этот молокосос мог ему сделать, но от предчувствия опасности Акнология поднялся в небо в тот самый момент, когда внизу него начали вырастать шпили, извивающиеся и тянущиеся к нему. По их острому черному уклону вниз стекала лава, расступаясь и показывая всему миру острые выступы и неровную скалистую поверхность. Впереди него был тот, чьё имя он узнал, к кому он так неистово бежал, подталкиваемый собственным жаром. Это была ненависть, но не его личная. Да, он ненавидел Акнологию за всю эту войну, но эта ненависть…она была личная, словно он ненавидел именно человека, а не Короля. Это была не его ненависть. Это была не его ярость. Это была не его жажда, которая рвалась наружу. Но он не понимал этого, от бессилия духа полностью отдавшись дикому порыву и чужой воле. Раз этот кто-то так желает смерти этого Короля, раз этот кто-то так желает жизни самого Нацу, то не было причин сопротивляться, как и сил. Каждый раз, когда парень был на грани, каждый раз, когда смерть подступала к нему, по телу растекался этот огонь, съедающий плоть и сохраняющий плоть, исцеляющий её. Кто-то хотел свободы, но после смирился с заточением. Кто-то хотел смерти, но смирился с жизнью. И теперь он неистово желал сохранить эту жизнь. И этот кто-то или что-то, похожее более на природный подсознательный инстинкт, хотел смерти Акнологии. Драгнил, лишённых своих крыльев и шанса подойти ближе к Дракону, с каким-то бешенством побежал к освобождающихся от лавовой оболочки шпилям. Наверху, уже отпустив огненное одеяние, скала остыла и приобрела холодный оттенок, почернев на кислороде. Издалека можно было подумать, что это возвышались высокие башни причудливой формы, образующие целый город… Скользя по земле, поднимая пыль от заноса, Драгнил развернулся и под острым углом поменял траекторию, устремившись к одному из разломов. Как только он почти приблизился к нему, то наружу начало показываться остриё, но более медленно, словно готовясь к скачку. Убийца даже не остановился, будто всё творившееся здесь было под его властью. На самом деле так и было, и эти шпили подчинялись его воле. Его желанию пролить кровь. И как только он прыгнул над этим разломом, словно сорвавшись с цепи, вверх устремилось копьё, сверху уже освободившееся и остывшее. Нацу ухватился руками, вгрызаясь в каменную почву, повинуясь воле этого пика поднять его. Произошло это всё лишь за несколько секунд, что Акнология даже не смог заметить выросший рядом с ним штык. Акнология, взлетающий в воздух и смотрящий вниз, на саму землю, не желая попасть под эти колючие спицы, не мог увидеть того, что творилось над ним. А Нацу, полностью охваченный яростью, полностью уверенный в своих действиях с неприсущими ему янтарными глазами, кое-где разбитыми остатками его природного сероватого цвета, прыгнул вниз, грозясь столкнуться с могучей шкурой Дракона. Только потом Король заметил это, только потом он успел повернуть голову, но… Нацу помнил… Он помнил это каким-то отрывком, помнил каким-то вкраплением, словно во всей белой стене, скрывающей что-то от его разума, выпал маленький кирпичик, позволивший взглянуть на маленькую частичку скрытого. Он помнил и он знал… Эту плоть ему не жалко… Алое небо. Кровавый закат. По всему небу, затягиваемому постепенно розовым цветом и готовящемуся к подходящему заходу солнца, раскинулись брызги крови, образовывая какой-то непонятный узор из пересекающихся овальных орбит. В небе, с раскрытыми крыльями, совершенно одинокий, завис Чёрный Дракон, издавший противный крик. Никто не заметил, как тут же начали рушиться выросшие шипы из земли, роняя свои осколки в потухшие и остановившиеся трещины. Был один Дракон, проливший свою кровь. А после в одно мгновение очертания Чёрного и грозного Дракона, несшего один апокалипсис, пропали. Вниз падали два тела, порознь друг от друга. Два обессиливших Убийцы… Всё вокруг казалось слишком медленным и вялым, вокруг небо было розоватое и свободное небо. Что-то внутри треснуло, разбилось и отступилось, навеки лишившись своих сил. И своего духа. Жар, до этого заставляющий его кровь кипеть, постепенно отпустил его тело, уступая место разуму. Он не чувствовал своей кожи, потому что вся она сгорела в его собственном огне. Он не чувствовал боли, потому что не мог чувствовать. Он не слышал этот мир, словно тот отказался от него. А вверху было всё такое же величественное небо, такое же непокоримое и холодное. Он протянул свою руку к нему и немного улыбнулся, закрыв глаза. Он падал вниз… Холодный ветер бил в его спину, через тишину вокруг постепенно стал пробиваться свист от проскакивающего мимо него воздуха, столь высокомерного и не желавшего дать ему опору. Она ему не нужна была. Не нужна… Девушка видела всё это. Она бежала. До этого, как только он ринулся вперёд и в её глаза уже окончательно помутнело, ей кто-то протянул руку, вытащим из крепких и липких объятий тьмы. Она открыла глаза — над ней сидела, трудно дыша и вытянув руки, девочка с криво обрезанными с одной стороны волосами. Но она улыбалась. Она была счастлива, что смогла спасти её… И теперь она бежала вперёд, спотыкаясь и падая, нелепо перепрыгивая через разрывы, скуля от боли в ноге. Но бежала. Там, впереди, он падал. Ему нужна была помощь. Она должна была успеть… Не успеет. Тело, будто потерявшее ещё в воздухе жизнь, почти приблизилось к земле, и ещё десяток метров — раздастся гулкий стук, и его плоть вроется в землю, туда, где его и похоронят. Девушка тянула руку, будто это могло помочь, но было далеко. Было слишком… За несколько метров до земли что-то большое и массивное, появившееся откуда-то слева, подхватило падающее тело, самостоятельно впечатавшись в землю и проскользнув дальше по инерции ещё сотню метров. Люси остановилась, не понимая… Это что-то большое, через минуту приподнялось и из всей непонятной для неё массы выскользнуло одно крыло, второе, разорванное о жесткую поверхность земли. Это был Дракон.***
Внизу, перед ним, лежал он… Ему трудно было поверить, но он вновь встретился с ним, с этим мальчишкой. Но он лежал безжизненно… Он был холодным. Дракон, не пытаясь даже отряхнуться от пыли и поправить потрепанные крылья, тут же наклонился к нему лицом, пытаясь уловить хоть малейшие признаки жизни, но в глазах всё дрожало и размывалось. Были ли это слезы? Этот запах… У Дракона сжалось сердце от нагнанной тоски. Парень лежал с закрытыми глазами, с почерневшей и обожженной кожей, но кровь уже не текла — её и так было в плоти слишком мало, чтобы вырываться наружу. И он, со своей такой знакомой розовой встрепанной шевелюрой лежал перед ним. Такой же… От нахлынувших воспоминаний Игнил тяжело задышал, пытаясь отогнать их. Ему не хотелось этого… Откуда-то к взрытой земле от падений метнулось что-то маленькое и незначительное, что-то встрепанное и испачканное в серой саже. Это что-то быстро побежало к парню, но за несколько метров до него споткнулось и упало, но это не остановило нечто маленькое, поэтому оно последние метры доползло до парня и кинулось к нему. Дракон внимательнее присмотрелся. Это был человек. Девушка с распушенными светлыми волосами. Она кинулась к нему, сначала бешено всматриваясь в его лицо, приподнятое её руками, а после и во всё тело. Она так же быстро приложила своё ухо к её горячей коже и замерла, пытаясь найти хоть какой-то отголосок жизни в нём. А после на, до этого бледном и перепуганном заплаканном лице, появилась легкая улыбка облегчения и счастья, вновь сопровождаемая слезами. — Живой, — в истерике проговорила его, будто бы сейчас она бы разрыдалась и засмеялась бы одновременно. Она сказала тихо, но Алый Дракон услышал её слова, от чего тоже облегченно вздохнул. Хотя, стоило ли радоваться… Но после, как бы ему не хотелось услышать его, увидеть его взгляд, он поднялся и взмыл в воздух, решив оставить его с ней. Он чувствовал, что этой девушке можно доверять. Схватка была выиграна, но не это сражение. Ещё были Драконы, пускай даже уже потерявшие свой строй. Нужно было закончить сражение.***
Небо освободилось от оков серых облаков, показывая всё своё нутро. Был красивый закат, расплывающийся рыжеватыми и красными разводами по небу. Было прохладно. Девушка с растрепанными золотистыми волосами сидела и поглаживала встрепанные розовые волосы на голове парня, которая лежала на её коленях. Было прохладно, но холоднее было от его тела. Постепенно тепло уходило куда-то обратно в землю. И эта почва была куда теплее… Она уже машинально гладила его волосы, уперевшись назад одной рукой, чтобы спина не уставала. Она сидела и смотрела на небо. И он смотрел. Его глаза были покинутого серого цвета, его собственного и ослабшего, по белку расползлись множественные алые трещины, и издалека казалось, что глаза были наполнены кровью. Вниз, от самих глаз по изуродованной коже тянулись уже иссохшие багровые дорожки крови. А он смотрел на это небо… На его шею в спешке был намотан уже почерневший от пепла и крови шарф. Но он был приятен. Он был дорог, и он успокаивал. Позади уже было не слышно удаляющегося сражения. Последние Драконы отступали и улетали от порта за море, жалобными криками одаривая победителей. Кто-то ликовал, кто-то рыдал над пострадавшими. Но это была победа. А они сидели и смотрели на одинокое небо. — Всё же я ненавижу этот закат, — хриплым голосом прошептал парень. Девушка даже не опустила на него взгляда, всё так же наблюдая за природой вокруг. Она улыбнулась. Они всё так же сидели и смотрели на это алое небо. В последний раз… По щеке скатилось что-то блестящее…***
Перед её взором было изуродованное поле, усыпанное сотнями тел как врагов, так и союзников. Эта битва была выиграна, но слишком большой ценой. Вдалеке девушка с такими же алыми, как и вся пролитая здесь кровь, волосами услышала лязг доспехов. Она прекрасно знала этот звук. Эти доспехи королевской армии. Она помнила приказ. Из её руки, до этого с неистовством сжимающей рукоять, на землю выпал меч. Она закрыла глаза. Они проиграли жизни… Сражались за смерть… Это конец…***
А небо всё так же разливалось алым закатом. Всё таким же, как и сотни лет назад… Дьявол никогда не проснется. Дьявол умер сотни лет назад…