Два таких разных человека...

*** — Гарри! Где Снейп? Ты видел Снейпа? — голос от чего-то скрипит, словно я тру магловским пенопластом о стекло. Поттер выглядит ничуть не лучше мертвого, и, если б сейчас это имело хоть какой-то смысл, я бы немедленно приказала ему убраться из Большого Зала и лечь в постель. Он смотрит на меня бессмысленным потухшим взглядом, его рот нервно подергивается, а плечи перекосились, мальчишка… Ему тяжело от похвалы, от самого себя… Он победил. Бедный мальчишка с искалеченной душой. Ему нужна любовь, забота, ласка… Молли, замени ему мать… Его отовсюду зовут, и он дергается от слов, как от плетей, налитых свинцом. — Гарри, иди скорее сюда! — Гарри! — Гарри! — Поттер! Он отвернулся от меня: пошел на голоса, но я настойчиво потянула его за рукав. Глаза пусты, словно все мысли умерли и рассеялись по ветру, как прах Волан-де-Морта. — Что, профессор МакГонагалл? — выговорил он через силу. — Я все сделаю. Сейчас помогу… Секунду… Кто ещё умер? — Я все сама. Сама. Снейп. Ты видел Снейпа? Где он? — повторила я, впрочем, не надеясь, что буду услышана и во второй раз. — Что? Сне… А-а… там, — Поттер вяло махнул рукой в неопределенном направлении и привалился к стене. — Он там, в Визжащей хижине. Снейп мертв. Убит. Я сам видел. Но… Его надо похоронить, он не предатель… Он… Но я не слушаю дальше, а, подхватив юбки, бегу, отирая мокрый лоб ладонью. Мальчишка-слизеринец… Сколько раз я предавала его… Мародёры… Тёмный коридор… Я бы могла убить его… Минерва, старая дура! ты никогда не могла нормально оценить ситуацию. Я бегу, а бедро горит от заклятья, пущенного в меня Тёмным Магом. Северус… Чёрные волосы, прямая спина, опущенная голова. Нелепый, забитый, суровый. Преданный. Резкая боль пронзает ногу, и я падаю в грязную лужу. Пепел. Он везде. Чёрные комья горьким дождём падают с серого неба. Лицо измазано кровью, сажей, потом… Пытаюсь встать, но нет сил. Оборачиваюсь кошкой, и боль немного утихает. Снова бегу. Запрыгиваю на рассохшиеся доски на подоконнике. Ощутимо чувствуется удушливый запах крови и яда. Кошачий нюх однозначно сильнее. Спрыгиваю на пол, увязнув в красной жиже пушистыми лапами. Но где он? Осматриваюсь и вижу чёрный скрюченный силуэт в углу. Повсюду кровь, и мантия уже не чёрная, а темно-темно бордовая. Снова становлюсь человеком и падаю, то ли подскользнувшись на склизком от красной, разлившейся огромным озером по старым, гниющим доскам жидкости, полу, то ли от невыносимой боли в ноге. Присаживаюсь рядом с твоим телом, откидываю волосы со лба. Вижу шрамы — глубокие борозды, словно оставленные острыми клыками вампира. Мерлин, вампиров не бывает, что за глупые мысли! Зачем-то касаюсь укуса. Что-то дергается нервно и быстро, трепещет под моими пальцами. Жив. Мерлин! Мальчишка, ты жив. Глупый… Ты заранее выпил противоядие? В голове трепыхалась мысль: я директор Хогвартса и могу аппарировать в свой кабинет. Прижимаю тебя к себе. Как тяжело переноситься из положения лёжа. Я вся в крови. Своей или твоей? Это неважно, потому что она смешивается. Режет горло и царапает кожу. Хлопок. Дыра аппартации перемешивает мозги в кашу, я кричу от боли и страха. Тебя же может расщепить… Мы падаем на ковёр в моем кабинете. Больно. Я переворачиваюсь, отодвигаюсь от тебя, до боли закусываю губы и встаю. Нога не слушается — волочится за мной мертвым грузом. Движения скованы. Руки колотит озноб. Сжимая палочку, облокачиваюсь на директорский стол. Переношу тебя на мою кровать. Это кровать Альбуса, не моя, но все же… Я разворачиваю красно-черный кокон тряпок, скидываю твою одежду на пол. Ты лежишь голый и беззащитный, но я этого не вижу, да и как можно. Накрываю тебя белой простыней, и на ней сразу появляется алое пятно. Я останавливаю кровь: накладываю защитные чары. Ты дышишь, но тяжело. Дыхание рваное. Хриплое. Живой. Я осматриваю тебя ещё раз. Всыпаю в рот золотистый порошок беозара. Очищаю простыни. Нога к этому моменту уже онемела, лишь стопу пронизывают холодные иглы. Я должна идти. Бросаю на тебя виноватый взгляд и бегу вниз, меня окутывает могильный холод. Вокруг хаос. Мешаются голоса, крики. Поппи пытается вытереть мою щеку, как это глупо: я грязная с головы до пят, вся в саже и крови, твоей и моей. — Минерва, мы сложили трупы возле западной… нам надо поторопиться… — Минерва, у тебя кровь на щеке, дай-ка я… — профессор МакГонагалл, попробуйте как-то… — Минерва… — профессор МакГонагалл… Голова гудит, я ничего не слышу и не чувствую. Джинни обнимает Поттера, Гермиона и Рон… Тьма. Я покачиваюсь и падаю в руки Поппи. Кто-то кричит. Чьи-то горячие ладони обжигают мои щеки. Через силу открываю глаза. — Профессору Макгонагалл плохо? — доносится до меня испуганный шепот детей. — Что такое, Минерва? — медик все ещё держит меня на коленях. — Все нормально, — отвечаю я почти бодро и встаю с пола. — Мы все убрали, Минерва, точнее… всех. Люпин и Тонкс лежат там… Мы похороним их позже. Киваю и хватаю Поппи за руку. — Пойдём, — подхватив юбки и сжав зубы, я тащу нас обеих наверх, в спальню, где лежит глупый, по-гриффиндоски отчаянный слизеринец. Он лежит на кровати, кажется, будто в этом теле больше нет жизни, и только нервное сопение говорит о том, что маленький её уголек ещё теплится в его груди. — Минерва, но как же? — Мадам Помфри хватается за твою руку. — Не знаю. Помоги. Она вертит тебя, что-то шепчет. И ты успокаиваешься, синие губы чуть-чуть, еле уловимо, розовеют. — Давай я заберу его? — уже спокойно спрашивает колдомедик. — Не надо. Пусть лежит. Только скажи Поттеру, что он жив. — Тебе надо поспать, — её рука теперь ласково сжимает мою ладонь. — Да-да, конечно. И она уходит… Я сажусь на кровать рядом, отираю лоб, только уже твой, а не мой. И вдруг ты хватаешь мою руку и крепко сжимаешь. Не могу вырваться, не могу… Ты держишь цепко, впиваешься ногтями в ладонь, и это немного заглушает боль в ноге. Я съезжаю вниз с постели, не отнимая руки, кладу голову на белую простынь и проваливаюсь в беспамятство.