Два таких разных человека...

*** Позади вечное молчание и впереди вечное молчание, и только небольшой отрезок времени я прожила среди звуков: Его дыхание, смех, голос. И если я хоть не надолго чувствовала себя счастливой — значит прожила жизнь не зря. У каждого — своя картина мира. Она складывается из тысячи мелочей, миллиона пустяков, пригоршни действительно важных деталей и кучи хлама, заслуживающего помойки, да всё как-то руки не доходят. Мы пишем эту картину, добавляя мазок здесь, мазок — там; мы строим обжитую, уютную Вселенную и счастливы, когда кто-то снаружи подтверждает её правильность, значимость и полезность. Я тоже писала картину, всю свою жизнь… Сначала она была бирюзовой, как яркое небо, какое бывает только весной, все краски были невесомые, как паутина, трепещущая на ветру. Потом картина стала красно-золотой, да и сердце окрасилось в гриффиндорские цвета. Долгие годы цвета не менялись, просто золотой иногда туснел, да красный отливал кровью. И вот, надо же… В конце жизни в мою картину бесчестно ворвались цвета Слизерина, да и засели, наглухо приростив к себе сердце.. Часы бьют девять, я бужу детей. Три «почти студента» надевают пушистые тапочки и бегут чистить зубы. Распахиваю окно, впуская в комнату холодный, чистый воздух.  — Ну что, кошка, устала? — разносится низкий голос.  — С чего бы то? — я разворачиваюсь и смотрю на него. Я умираю… И горло сводит от осознания того, что Северус найдёт другую, забудет про меня…  — Глупая кошка… Разве можно найти такую? — он подхватывает меня на руки, унося в соседнюю с детской комнату.  — Северус, отпусти, тут дети! — шиплю я, пытаясь, как сто лет назад в тихом садике на краю Шотландии, вырваться из цепкого кольца.  — Ну куда тебе бежать? — усмехается он. Резко, даже грубо, он кидает меня на кровать, задирая юбку. Я вдыхаю воздух, выгибаясь дугой. - Ну, и кто же будет отвечать на мои прикосновения столь же страстно? Грубые губы с запахом трав берут в плен мои, и происходящее не похоже на поцелуй — это борьба, борьба насмерть, до последнего клочка воздуха.  — Мааам! Где моя мантия? — раздается тоненький голос на задворках сознания.  — Да-да, милая, я иду, — кричу в ответ, оторвавшись от него.  — А где же моё «супружеское» утро? — нарочито обиженно спрашивает он. Оправляю платье, причёску, уже у двери оборачиваюсь и тихо отвечаю,  — Будет минут двадцать в ванне…  — Мама, а дай то … Дай это.. — суета помогает отвлечься от тёмных, вязких как патока мыслей. Отправляю троицу есть и быстро иду в ванную, в голове мелькает та сцена, одиннадцать лет назад… А есть ли время вообще? Нет, его просто выдумали люди.В действительности время не делится на отрезки, при наступлении нового месяца или года не разражается гроза, не гремят трубы и даже приход нового столетия отмечают только люди стрельбой из пушек и трезвоном колоколов. Я иду, словно навстречу прошлому… Белая плитка ванной… Ещё неуспев закрыть дверь, я оказываюсь совершенно нагой. Глубокие вздохи… Мокрые волосы, он дышит тяжело, неистово прижимается ко мне, мокрым телом..  Жар, нестерпимый и влажный… Где мои очки? Пар от воды, пар от его дыхания… Касаюсь его груди пальцами, скольжу ниже... - Ну хоть в этот раз не убирай руки... Не уберу. - Так ты ни с кем не была все эти годы? - дышит он мне в ухо с надеждой.. - Я не ты... - шепчу в ответ. Я целую его, прощаясь, пытаюсь показать, что он дорог мне до безумия, до болезненного сумасшествия .. И мне кажется, что он понимает, что скоро я уйду навсегда, только боиться себе признаться. Иногда человек уезжает, и это может оказаться непоправимым. Хлопает дверью, и это тоже бывает непоправимо. Любое предательство непоправимо. Подлость непоправима. Вероломство непоправимо. Все жто пустой разговор. По-настоящему непоправима только смерть. Смерть, что ждёт меня на пороге ... *** В зал вводят толпу первокурсников... Среди них мелькает три головы с чёрными волосами. - Фредерик Тобиас Принц. - строго говорит Северус. Шляпа опускается на голову и сразу выкрикивает: - Райвенкло. - Кристиан Северус Снейп! - произносит зельевар. - Слизерен. - объявляет шляпа. Мне плохо, в глазах темнеет. Я сжимаю палочку до боли, до хрусталя суставов. Поппи смотрит на меня, но я мотаю головой. Уже ничего не поможет.. - Кассандра Изабель Макгонагалл. "Гриффиндор" слышу я и проваливаюсь в небытие, чувствуя, как душа отделяется от тела. В груди рвётся золотой, пульсирующий шар.. Наверное, так наступает смерть.. *** Кассандра. Я вижу как мама, лёгкая, какая-то воздушно-невесомая, падает на каменный пол. И я не замечаю, как отец оказывается около неё, кладет её голову себе на грудь. - Минерва... -Шепчет он, а потом его голос срывается на крик, - Минерва! Проснись! Я оборачиваюсь и вижу не понимание на лицах братьев. Хотя что тут не понять... Её больше нет, и отец это знает, только вот не хочет верить... И я не хочу.. Лицо с красивыми чертами, такое родное, такое любимое и любящие, белеет... Белая, наверное она скоро станет холодной, как снег... - Нееет! - кричит отец, целуя синеющие губы. Он судорожно гладит её лицо, и целует, целует, сцеловывает воспоминания. Он впервые целует её при нас... - Профессор Макгонагалл! - раздаётся крик у входа в Большой Зал... - Я нашёл... - Молодой мужчина с чёрными волосами обрывает фразу... Он опоздал, безвозвратно. - Минерва, милая моя... - я вижу слезы на отцовском лице.. Он прижимает её к себе, гладит , как ребёнка... Не верит, хочет, чтобы это было сном. И его руки елей видно дрожат. Неожиданно над телом отца появляется белый силуэт, и я узнаю в нем мать... - Отпусти меня, Северус... - голос мелодичный, как речная вода. - Почему ты уходишь? - отчаяние сочится в отцовском голосе. - Мне надо идти, я буду ждать тебя... Мы ещё встретимся. - мама наклоняется к нему и невесомо целует в закушенные до крови губы , - Прощай. - Минерва, не уходи, - голос отца скрипит, как сломанная, ржавая машина. И этот скрежет режет слух, разрывает сердце - Прощай, мой милый ... Я всегда буду с вами.. - и я знаю, что она говорит это мне, чувствую на себе её взгляд. Бледная фигура, сотканная из воздуха, вскидывает руки, лопается, разлетаются на тысячу золото-красных осколков, уносится ввысь... Улетает в новый мир, где будет ждать его.. - Её сердце - птица , цвета гриффиндора... - шепчет мадам Помфри.. Но я знаю, что это не так, осколок, что был у сердца имел зелёный, изумрудный цвет. Цвет , принадлежавший дому, в котором рос её любимый человек. Тишина стоит в Зале, а отец все ещё сжимает тело с бледными губами и руками, лишёнными жизни, которые крепко сжимают палочку...