Per aspera ad astra

Глава 9. Темнота Читать Драко любил всегда, особенно в пустой библиотеке в полной тишине. Именно поэтому последнее время он стал скучать по этому месту, где можно было спрятаться ото всех и скоротать вечер или даже порой бессонную ночь. Очередная такая ночь уже даже не удивила его, заставив лишь устало вздохнуть, вновь сев за работу. Ровные строчки собственных записей почему-то расплывались перед глазами в одну большую кляксу. Он устало потер переносицу, смежив ненадолго веки. Неожиданно ему пришла в голову мысль прогуляться по Хогвартсу, чтобы развеяться. Иногда приходилось спасаться подобным образом, когда не получалось заснуть. Древний замок встретил его гробовой тишиной, которую Драко почти не заметил из-за странного звона в ушах. Тот был довольно тихим и почти не обращал на себя внимание, поэтому было решено не придавать ему значения. Длинные коридоры пустовали, по каменной кладке стен и пола блеклыми лужами разливался лунный свет, рассеивая полумрак. Факелы едва горели, без толку коптя высокие сводчатые потолки. "Надо бы обновить чары", — мимоходом подумал Драко, свернув к лестницам. Он сам не до конца понимал, куда именно направлялся, но ноги сами принесли его в нужное место. Знакомый коридор седьмого этажа почему-то пах пылью и какой-то непонятной затхлостью. Драко непонимающе замер, растеряно моргнув. Обычно подобное явление можно было встретить в давно заброшенных домах, но никак не там, где жили гриффиндорцы. Звон в ушах постепенно усиливался, начав отдаваться гудением в висках. Вонь вокруг будто сгустилась и теперь давила со всех сторон, забившись в нос, почти лишив возможности нормально вздохнуть. Подойдя на нетвердых ногах к подоконнику, Драко вцепился в него обеими руками, почувствовав, как пол по какой-то неясной причине стал приплясывать. "Интересно, это из-за того, что я не спал почти две недели?" — флегматично поинтересовался он у самого себя, прислонившись лбом к стеклу и блаженно вздохнув. Приятная прохлада коснулась разгоряченной кожи. Сквозняк малость развеял омерзительное амбре. Усиливавшаяся головная боль немного поутихла. — Малфой, — послышался голос из-за спины, и Драко рефлекторно дернулся в сторону, резко обернувшись. Коридор по-прежнему был пуст, словно издевался. "Какого боггарта?" — ругнулся мысленно, почувствовав неприятный озноб, пробежавший вдоль позвоночника. Теперь он окончательно понял, что усталость здесь не при чем. Только вот пришедшее на ум совершенно не радовало. Тяжело сглотнув, Драко собрался с силами и вновь направился к лестницам, чтобы спуститься. Однако препятствие оказалось непреодолимым. Ступеньки бешено запрыгали, словно сошли с ума, голова пошла кругом, перед глазами поплыли цветные круги. Под ребрами туго свернулась тошнота, поднявшаяся к горлу за доли секунд. На языке остался отвратительный кисло-сладкий привкус. Пальцы, вцепившиеся в поручни, окоченели, стали бледными, будто чужими. Тело перестало слушаться, пристыв к месту. Колени подкосились — ступеньки внезапно обнаружились опасно близко. Не успел Драко подумать о том, насколько все плохо, как почувствовал сильный удар виском — и отключился. *** Пустота постепенно отступала, больше не оглушая висящей вязкой тишиной. Сквозь нее теперь можно было услышать приглушенные голоса, которые явно о чем-то спорили. Открывать глаза расхотелось сразу же после того, как в разговоре Драко услышал свое имя, а желание провалиться сквозь кровать, на которой он лежал, появилось, когда стало ясно, что в диалоге участвовали мадам Помфри и профессор Снейп. — Нет, я Вас спрашиваю, Северус, как Вы могли не заметить симптомы? У мальчика сильнейшее отравление — как только жив остался! — Мадам Помфри, я Вам в сотый раз повторяю, что понятия не имел о том, что мистер Малфой принимал что-то без моего ведома. Никаких симптомов отравления не наблюдалось до вчерашнего дня. "Так и знал, — уныло подумал Драко, едва сдержав тяжелый вздох, чтобы не привлечь к себе ненужное внимание. — Интересно, Снейп меня сразу убьет или сначала поиздевается всласть?" — Я вижу, Вы уже очнулись, мистер Малфой, — словно прочитав его мысли, произнес профессор, и мадам Помфри, судя по всему, продолжавшая его отчитывать, замолчала. — Можете не отвечать, я и сам знаю, что очнулись. Лучше потрудитесь объяснить, откуда в Вашей голове появилось столько глупости, что Вы решили отравиться? — Я не решал... — кое-как разлепив слипшиеся сухие губы, произнес Драко, но договорить так и не смог, закашлявшись. — Конечно, импровизации Вам всегда удавались великолепно, — съязвил Снейп, и даже по одному звуку его голоса Малфой понял, что тот неприязненно скривился. — Это не то, — снова попытался оправдаться Драко, но не нашел, что сказать. — Что это было за зелье? — сухо спросил профессор, резко сменив тему разговора. — Обезболивающее, — честно признался Малфой, снова закашлявшись. В горле противно першило, а неприятный кислый привкус во рту снова вызывал тошноту. — И давно Вы его пьете? — Чуть меньше месяца. — Прекрасно, — выплюнул Снейп, и его мантия едва слышно зашуршала по полу в направлении двери. Осторожно открыв глаза, чтобы убедиться в правильности своего предположения, Драко увидел только нечеткие силуэты на фоне сплошного однотонного мрачного пятна. — Мадам Помфри? — тихо позвал он, всматриваясь во мрак просторного помещения в поисках медсестры. — Да, дорогой, я здесь, — мягко отозвалась та, и Малфой почувствовал легкое прикосновение сухой ладони ко лбу. — У тебя все еще жар, постарайся заснуть. — Можно мне сначала спросить? — начал Драко, решив все же задать мучивший его вопрос. — Конечно, — тут же кивнула колдомедик, отняв руку от лица пациента, словно почувствовала, что именно последует дальше. — Что у меня с глазами? — выдавил Драко, насилу шевеля непослушными губами, и внутренне похолодел в ожидании ответа. — Ох, Драко... — выдохнула мадам Помфри, смяв в ладонях идеально-белый накрахмаленный фартук. — Ты только не волнуйся, это просто реакция организма, зрение должно восстановиться через несколько дней. Сил что-либо ответить он не нашел, поэтому только кивнул, сжав губы в тонкую полоску. Перспектива быть слепым его пугала до дрожи в пальцах, но слова медсестры все же смогли немного успокоить и унять подступавшую истерику. Решив пока не думать о плохом, Драко вновь закрыл глаза и глубоко вздохнул, попытавшись заснуть, как и советовала ему мадам Помфри. После стольких бессонных ночей, проведенных за работой, это не составило особого труда. *** Дни проходили один за другим, но состояние Драко не улучшалось, отнюдь, став только хуже. Если раньше он мог различать хотя бы призрачные очертания предметов, тени на фоне яркого солнца, то теперь перед глазами воцарилась беспросветная темнота. Она отказывалась отступать, заявив свои права на зрение жертвы. Окончательно и, казалось, бесповоротно. Сил о чем-то думать не было, как, впрочем, особого желания. Единственное, что продолжало беспокоить от одного пробуждения к другому — Кребб. Тот по-прежнему лежал в отдельном помещении, спрятанный ото всех ширмой, в полном одиночестве. Почему-то снова вспомнились его слова: "Если бы ты был на моем месте, от твоей постели не отходили бы". Драко криво усмехнулся собственным мыслям. Как же. Неизвестно, сколько уже прошло времени, но даже тени участия не предвиделось. Ни одна живая душа не заглянула в Больничное крыло, чтобы проведать старосту, ставшего калекой. Одиночество, не осознаваемое раньше в полной мере, теперь навалилось всем своим немалым весом на и без того не устойчивую психику и грозило свести с ума. Но пока что оставались еще силы держаться, сопротивляться ему. И Драко цеплялся за них, как только мог. Мысли о Креббе, однако, не давали ему покоя. О том, что тот пребывает в подобном положении, находясь в полной изоляции, почему-то давили на грудь липким комком. Мадам Помфри отвечала на задаваемые вопросы сжато, отрывисто, не имея желания лишний раз волновать и без того чересчур пострадавшего пациента. Причём, пострадавшего, скорее, больше морально, чем физически. Драко понимал её мотивы, но злость, к сожалению, не угасала. С каждым разом он все больше и больше нервничал и ярился, но по-прежнему сдерживал эти приступы где-то внутри, пряча их по возможности дальше, чем мог бы добраться сам. Очередное пробуждение встретило его уже почти привычной тьмой перед широко распахнутыми глазами. Драко глубоко вздохнул и закрыл их, не желая даже думать о том, как выглядел сейчас со стороны. Предполагал, конечно, но мысли не шли дальше. В какой-то момент до него донесся невнятный сперва шепот, который через пару мгновений, к величайшему удивлению, стал отчетливее, хотя — больной мог поклясться! — голоса не приблизились. Разговор происходил за плотно закрытыми дверьми Больничного крыла, причем, явно на повышенных тонах, впрочем, не доходивших до криков. О чем-то спорили студенты, и, прислушавшись, Драко даже разобрал слова и узнал голоса. Поттер и Финниган. В суть произносимых фраз он изо всех сил постарался не вникать, переключив внимание на негромкую возню мадам Помфри, что перебирала многочисленные микстуры в своем шкафчике. На малую долю секунды ему показалось даже, что он слышал стук ее сердца, иногда сбивавшегося с ритма, и поспешил одернуть себя. "Что происходит?"— промелькнул в голове вопрос, но вероятный ответ пугал до нервной дрожи. Очередной эмоциональной встряски, к тому же, подобного масштаба, Драко просто не вынес бы. Точно не сейчас, не сегодня. И явно не здесь. — Не мнись, Поттер, подходи уже, — устало произнес он, закрыв глаза ладонью. — Я тебя слышу, — добавил чуть тише, предупредив удивление первого и единственного за все прошедшее время посетителя. — Привет, — неловко произнес Гарри, приблизившись к постели больного. — Как ты? — Лучше всех, — иронично фыркнул Драко, почувствовав в собственных словах плохо скрытую горечь. — Наконец-то получил то, что хотел — долгожданное одиночество и полноценный отдых. — Малфой!.. — негромко возмутился собеседник, чуть поморщившись и не отыскав нужных слов. — Не надо. — Что? — уточнил тот флегматично, почти насмешливо. Разговаривать не хотелось. Особенно с Поттером. Пожалуй, подобное поведение стало своеобразным девизом его последних дней: "Не здесь и не сейчас. Все потом, позже". Он не привык откладывать что-то, независимо от сложности задачи: ни мысли, ни общение, пусть и вынужденное. Но теперь считал, что имел на это право, причем, полное и безоговорочное. — Не гони меня, — вдруг попросил Гарри, пожалуй, чересчур жалобно, и Драко услышал, как дрогнул его голос, а сердце на краткий миг замерло в нерешительности. — Прогонишь тебя, как же, — машинально отозвался он, опустив руку и по привычке открыв глаза, посмотрев в ту сторону, где, по его мнению, стоял собеседник. — Мерлин... — ошарашено выдохнул тот, не сдвинувшись с места, вопреки ожиданиям больного. — Так плохо? — усмехнулся тот, привычно приподняв одну бровь, но тут же расслабился и вновь сомкнул веки, чтобы не пугать Поттера еще сильнее. Признаться честно, он и сам боялся произошедшего. Однако исправлять собственные ошибки было слишком поздно. — У тебя глаза абсолютно белые, — выдохнул Гарри, и Драко почувствовал, как к его лицу потянулась чужая ладонь. — Не смей! — резко сказал он, перехватив запястье собеседника в десятке сантиметров от цели и с силой сжав пальцы. — Мне не нужна жалость, Поттер, тем более, от тебя. — Я пришел просто проведать своего друга, — едва слышно улыбнулся тот, не пошевелившись и не предприняв никаких попыток высвободиться из плена цепкой руки. — И заодно извиниться. — За что? За все прошлые годы не наизвиняешься. — Нет, не за них. — А жаль, я бы, пожалуй, даже послушал, — делано разочаровано вздохнул Драко, отпустив чужое запястье. Под смуглой кожей Поттера бешено бился пульс, выдав его с головой. Он волновался. Почти боялся приходить сюда и сейчас, замерев поблизости, откровенно растерялся, держась на одном лишь природном упрямстве. Если уж он что-то решил, то пойдет до конца, без вариантов. — Так за что ты там пришел извиняться? Давай, Поттер, удиви меня. — За тот разговор в Выручай-комнате, — торопливо выпалил Гарри, очевидно, чтобы не успеть передумать. — За то, что наговорила тебе Гермиона, и... за то, что я позволил ей это сделать. — Ты-то тут при чем? — недовольно скривился Драко, отвернувшись в противоположную сторону. — Каждый имеет право говорить то, что думает. Жаль только, не все это делают. Пожалуй, я мог бы даже начать уважать твою подружку за честность, если бы только она не лезла не в свое дело. — Да ты явно болен, Малфой, раз начал говорить комплименты, — немного нервно усмехнулся Гарри, переступив с ноги на ногу. — Возможно, — уклончиво произнес тот, пожав плечами. — Там рядом есть еще одна кровать. Сядь, в конце концов, не нависай надо мной. — О, ладно, — смущенно пробормотал собеседник, окончательно сбитый с толку подобным поведением бывшего врага. Однако послушно опустился на стоявшую поблизости аккуратно заправленную постель. — Знаешь, Поттер, а ты не думал на досуге, что Грейнджер могла быть права, когда обвиняла меня в том, что я всего лишь хочу использовать тебя для личной выгоды? Потому и согласился на эту глупую дружбу с тобой. Нет? — Думал, — честно признался Гарри, и Драко услышал, как тот неуверенно провел ладонью по шее, взъерошив волосы на затылке. Откуда-то совершенно ясно встала перед глазами картина: Поттер сидит на больничной койке, на самом ее краю, широко расставив ноги и облокотившись на собственные колени. Спина чуть сгорблена, словно от вселенской усталости и неподъемного груза эмоционального напряжения. Плечи опущены под гнетом роящихся в голове мыслей. Глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков, смотрят в сторону, мимо ног собеседника, нижняя губа прикушена, выдавая неловкость и растерянность. Он словно бы и сам не до конца понимает, что именно делает здесь сейчас, но продолжает сидеть, словно споря с собой. Драко беззвучно усмехнулся, постаравшись сохранить в памяти нынешний момент. И как раз тогда Гарри снова заговорил. — Все это время только об этом и думал, но, знаешь что, Малфой? Мне плевать, если честно. — В смысле? — откровенно удивился слушатель, вовремя осадив себя, чтобы не приподняться на кровати. Лишь положил ровно голову, чтобы смотреть закрытыми слепыми глазами в потолок. И даже почти порадовался, что не видел. Пожалуй, его взгляд мог бы оказаться куда красноречивее слов, а перспектива открыться кому-то не на шутку пугала новизной и безрассудством. Особенно рядом с Поттером. — В прямом, — уже не в пример увереннее ответил тот, выпрямившись и уставившись на Малфоя. — Если так посмотреть, то меня постоянно все используют: и друзья, и враги. Да весь магический мир! Пусть не конкретно в этот момент, но все равно используют рано или поздно. Как оружие против Волан-де-Морта. И это неизбежно. Только вот никто из них мне никогда не скажет этого в лицо, а я предпочитаю честность в таких вещах. Ты, в отличие от остальных, не врал мне ни в чем. Когда называл придурком, припадочным, тыкал меня носом в мои неудачи и совершенные глупости, ты был искренен. Ты не боялся обидеть меня, наоборот, старался сделать это, да побольнее, но, кажется, даже не догадывался, какой это, на самом деле, имело эффект. То, что ты говорил мне, твоя неоспоримая правда часто на многое открывала мне глаза. Смешно прозвучит и, наверное, глупо, но знаешь, сколько раз, совершив очередную ошибку, я думал: "А что бы сейчас сказал мне Малфой?" И помогало, представляешь? Я ведь, если рассудить хорошенько, первый начал тебя использовать. В качестве персонального мотиватора. — В голосе проскользнула усмешка. Задорная, легкая, словно Гарри сумел поймать увертливую мысль за хвост и теперь тянул на себя, становясь более уверенным с каждым словом. Драко же, напротив, стало откровенно неловко от подобных признаний. — Ты помогал мне эти годы больше остальных вместе взятых, сам того не зная. Никто из моих друзей никогда не был настолько честен со мной. Все боялись говорить мне правду, скрывали что-то, порой даже врали в лицо, но только не ты. — Но я и не был твоим другом, — нашелся Драко, ухмыльнувшись. Он понимал, насколько глупо и по-детски сейчас выглядела его фраза, брошенная в пустоту. Привычку отгораживаться от окружающих за плотной стеной непробиваемого ехидства, изрядно приправленного цинизмом и неестественным безразличием, искоренить не получалось. Да и не хотелось, если честно. По крайней мере, с собой Драко привык быть откровенен. — Именно! — радостно воскликнул Гарри, словно только такой реакции и ждал. — Ты не был моим другом, поэтому ничто не мешало тебе говорить мне в лицо такие вещи, о которых друзья даже не подумали бы. Я, наверное, дурак, раз понял это только теперь, но я благодарен тебе за все то, что ты делал и говорил. Если бы не ты, не знаю, что еще я мог необдуманно натворить. Прости, наверное, еще и за это, ну, что использовал тебя так... — Подло? — подсказал Драко, постаравшись не вкладывать в догадку лишних эмоций. Слишком запутаны они сейчас были. — Корыстно, — закончил с улыбкой Гарри, устроившись удобнее на постели, и уперся ладонями в ее края. — Думаю, будет вполне справедливо, если теперь и ты меня тоже используешь. Так мы будем квиты. К тому же, я уверен, что ты хотя бы будешь вполовину так же честен со мной, как и раньше, чтобы не скрывать это. — Я тебе даже больше скажу, Поттер: я буду с тобой еще более честен, чем раньше, раз уж это неожиданно идет тебе на пользу и заставляет думать хотя бы иногда. — Значит, друзья? — Мы никогда ими не были и вряд ли станем. Не лги себе, это ничем хорошим не закончится. Для дружбы уже слишком поздно. — Но я ведь могу заставить тебя передумать? — Сомневаюсь. — Значит, могу, раз ты и сам не уверен. — Вот же самоуверенный черт... — Какой есть. — Только, Поттер, прежде чем ты ляпнешь еще какую-нибудь несусветную чушь, я скажу тебе кое-что. — Драко вздохнул, набрав в грудь как можно больше воздуха, будто собирался перестать дышать вообще. "Гриффиндорская глупость точно заразна", — сказал себе и, отбросив возможности передумать в последний момент, отчеканил. — Я, и правда, собирался тебя использовать. И все еще собираюсь. Повисла долгая пауза. Она тянулась вязким желе, медленно расползалась вдоль стен и заполняла собой все помещение. В груди гулко ухало сердце, замедлившись, казалось, вполовину привычного ритма. Сбоку слышалось размеренное дыхание Гарри, придававшее иррациональной уверенности в том, что произнесенные слова пришлись как никогда кстати. Впервые Драко не сомневался в верности выбранного для чего-то времени, словно мог знать наперед, что произойдет дальше. Поэтому, вероятно, и не удивился последовавшей реакции. — Спасибо, — ухмыльнулся чересчур уж по-слизериновски Поттер, подавшись вперед и коснувшись ладонью плеча собеседника. — За честность. Снова. — Всегда рад, — в тон ему среагировал Малфой, ощутив невероятной силы облегчение, свалившееся на него лавиной разномастных эмоций. — Если захочешь услышать еще какую-нибудь гадость, я весь в твоем распоряжении. — Уверен? — с легко уловимой хитрецой в голосе спросил Гарри, но Драко был уверен только в том, что ничего по-настоящему подлого за внезапно появившейся затеей этого безумца не стояло, поэтому запросто кивнул. — Уверен, Поттер. Для тебя ничего ни жалко: ни дерьма, ни правды. — Учитывая, что зачастую это одно и то же, верю. — Тебе пора, — напомнил увлекшемуся беседой Поттеру его теперь то ли друг, то ли враг. — Пожалуй, — согласился тот, поднявшись на ноги и убрав руки в карманы. — Но я еще вернусь. — Никогда не надеялся, что от тебя настолько просто отделаться. — Точно, Малфой, очень тяжело. — Полагаешь, мне это не удастся? — Сомневаюсь. — Значит, стоит попробовать, раз ты и сам не уверен. Два абсолютно одинаковых смешка всколыхнули воздух, стерев напряжение, висевшее между ними невидимой тенью долгие годы. Со стороны могло даже сложиться впечатление, что оба они всегда были слишком похожи, чтобы находиться рядом. Но ни один из них сейчас предпочел не зацикливаться на этом, хоть и почувствовал отчетливо, как некая преграда треснула, образовав в толстой стене размашистую узорчатую брешь. Комментировать не стали. Как и продолжать без того затянувшийся диалог. Гарри молча развернулся и вышел из Больничного крыла, не в силах сдержать идиотской улыбки, так и просившейся на лицо. Драко повернулся на бок, спрятав точно такую же в мягкой подушке, пахнувшей лекарствами и каким-то моющим средством. Вроде ничего не изменилось, только вот он полноценно осознал, что недавнее одиночество бесследно исчезло в неизвестном направлении, вытесненное чересчур настойчивым присутствием Поттера. И даже собственная слепота и беспомощность казались не настолько значимыми теперь. *** Открывать глаза не было никакого желания: всё равно ничего не менялось. Темнота так и оставалась, сколько ни пытался проморгаться или присмотреться. Драко пробовал уже не единожды размыкать веки, но лишь вглядывался в пустоту. Один день еще вышло перетерпеть, но дальше начался ад. Открылась заветная шкатулка светлых воспоминаний, выворачивая наружу все сокровенное и наизнанку — душу. Перед распахнутыми слепыми глазами плыли лица, улыбки, слышался смех матери, такой редкий, тихий и оттого невыразимо прекрасный. Он ласкал слух плавными мелодичными переливами и был таким реальным, живым, что хотелось кричать в голос, лишь бы заглушить его. Прорисовывались сквозь мрак детские забавы: тайные ночные побеги из замка на улицу; сорванные для Нарциссы цветы из сада, который она же сама и обустраивала долгие годы; мелкое волшебство, сотворенное на ветке дерева случайным всплеском магии. Огромный парк Малфой-Мэнора с его высокими деревьями, раскидистые кроны которых создавали летом блаженную тень, а зимой — живой навес от падавшего хлопьями снега. Аккуратно подстриженные кустарники вдоль мощеных тропинок, на чьих ветках один день в году расцветали бутоны редкой красоты, и к ночи созревали сладкие плоды, исчезавшие с рассветом. И, конечно же, невероятные клумбы всевозможных форм и размеров. Нарцисса безумно любила все это, сама ухаживала за растениями, холила их. Своими руками собирала плоды и порой подрезала криво отросшие ветки. Но только, если отца не было дома. Драко вспоминал, как сидел с матерью на небольших плетеных скамейках и смотрел на путавшиеся в листьях лучи. По земле прыгали туда-сюда солнечные зайчики. Нарцисса ловила их маленьким зеркальцем, заставляя плясать в кронах снизу, будто ручных. Для маленького мальчика тогда уже это считалось магией. Вспомнил он и ночи, когда тайком прибегал в сад, чтобы забраться на одно из многочисленных деревьев и смотреть на звезды, пока не сморит сон или наступит рассвет. И то, и другое происходило попеременно. Но яркие блики на темном небе, будто подсвеченном откуда-то изнутри, заставляли его порой задерживать дыхание. Он даже не моргал, боясь упустить что-то важное, волшебное, отчего после глаза болели и часто слезились. А отец, завидев воспаленные веки сына, смотрел недовольно, с прищуром, но отчего-то не ругался. В очередной раз загнав все эти моменты обратно в драгоценную шкатулку и захлопнув крышку, Драко понял, что плакал. Подобное было для него совершенно непозволительно. Тем более, в таком возрасте, когда эмоции успешно держались под строгим контролем разума на протяжении уже многих лет. Слезы — роскошь безродных, низших и рабов. «А чем я лучше?» — вдруг оформился в голове вопрос, на который не хотелось отвечать. Ответ имелся, довольно четкий и осмысленный, но лишь ухудшавший и без того упаднические настроения Драко. Собственно, ничем он, по сути, не отличался теперь от низших и рабов. Клеймо на левом предплечье свидетельствовало об этом лучше многого другого. Однако даже осознание себя как чьей-то вещи, игрушки, не позволяло наследнику рода Малфоев опуститься до совершенно неблагородных истерик. Поэтому плакал он молча, совершенно беззвучно, мертво. Слезы просто скатывались по скулам, затекали в уши, притягивая на себя сквозняки. Кожа начинала зудеть и подсыхать легкой корочкой. Тогда ладони с нажимом проходились по лицу, словно старались стереть не обычную воду, а горький осадок с самой души, куда руками дотянуться представлялось весьма проблематичным. А пустые, абсолютно белые глаза, не моргая, пристально смотрели в такой же пустой и белый потолок. Тем же вечером Драко попросил мадам Помфри наложить ему повязку, чтобы та придавила веки и подарила уставшему сознанию иллюзию спокойствия. Лучше было думать, что не видел из-за забинтованных глаз, а не из-за приобретенной слепоты. Самообман порой оказывался незаменимым лекарством от участившихся приступов плохо контролируемой паники. С тех пор долгие, тягучие, как бесконечная жвачка, часы бодрствования проходили в идеальной темноте, редко нарушаемой воспоминаниями. По большей части, правда, Драко старался спать: то ли восстанавливал силы после долгой бессонницы накануне, то ли набирался сил перед новой, которая явно ожидала его за дверьми Больничного крыла. В конце концов, его не станут держать здесь слишком долго. Если хотя бы за месяц состояние пациента не улучшится, скорее всего, им займутся медики из Мунго. Новость об этом непременно достигнет ушей Нарциссы и наверняка подкосит несчастную мать на много дольший срок, чем пара месяцев. Потерявшая мужа, едва вставшая на ноги ради сына, она не переживет, когда узнает, что ребенок стал калекой по собственной же глупости. Драко, конечно, предусмотрительно попросил мадам Помфри и профессора Снейпа никому не сообщать о произошедшем, но шило в мешке надолго утаить не удастся, он понимал прекрасно. Только размышлять сейчас о возможном развитии событий не стал. Слишком тяжело и с боем давалось ему осознание приобретенной неполноценности и принятие неоспоримого факта. Самообман самообманом, но врать себе с недавних пор не получалось совершенно. Как будто тот псевдо-веритасерум, сваренный им по чистой случайности, продолжал действовать до сих пор, влившись в кровь неотъемлемой частью. Чтобы совсем не сойти с ума, Драко начал вспоминать языки, которые знал. Считал до тысячи на латыни, перебирал запомнившиеся крылатые фразы, читал сонеты на французском, мысленно записывал все, шлифуя грамматику. Составил себе персональное расписание школьных занятий, удвоив их число, и принялся вспоминать поочередно темы по каждой дисциплине в отдельности. Читать лекции самому себе оказалось смешно, немного напоминало шизофрению, но детальная визуализация варки зелий ни шла с ними ни в какое сравнение. «Зато не отстану от программы», — с фальшивым оптимизмом думал Драко, вальяжно развалившись на кровати. Мадам Помфри подходила к пациенту редко, видимо, осознав, что не могла ничем ему помочь. Тот практически кожей ощущал витавшую в воздухе жалость и благодарил Мерлина за предусмотрительность тех, кто забрал у него палочку. Будь она под рукой, он, наверное, давно бы что-нибудь поджег или взорвал, не выдержав липкой атмосферы сочувствия. В детстве Драко порой любил пострадать на публику, когда хотел привлечь к себе лишнее внимание. Исключительно до определенного момента, пока не пришло осознание, насколько слабым и разнеженным считали его окружающие. Вернувшись на летние каникулы домой по окончании третьего курса, он попросил отца нанять ему тренера по рукопашному бою. После недолгих препирательств, благодаря убедительно выстроенной доказательной линии и благодушному настрою Люциуса, тот дал свое согласие. Через неделю начались тренировки, которые, к сожалению, уже через год пришлось прекратить из-за возрождения Темного Лорда. Только недавно, во время сумбурной драки с Поттером, полученные некогда знания и выработанные рефлексы напомнили о себе. Мысль в который раз ожидаемо зацепилась за набившее оскомину имя бывшего врага. Последнее время это случалось довольно часто, к вящему неудовольствию Драко. Как будто что-то не позволяло забыть о данном недавно обещании: заглянуть еще раз, проведать больного. Визита так и не случилось, и он упрямо убеждал себя в безразличии к данному факту. Самовнушение, казалось, перестало действовать на все, за исключением утраченного зрения. Пришлось признать, что забывчивость Гарри задела таки за живое. В его присутствии, пусть и недолгом, одиночество ощущалось не настолько явно. Больше, собственно, никто и не выказывал стремления пообщаться с Драко. На третий день, проведенный в Больничном крыле, он перестал отвечать даже на редкие реплики мадам Помфри. Она подходила к пациенту дважды в сутки. Приносила лекарства, которые не помогали, спрашивала о состоянии, которое не менялось ни в лучшую, ни в худшую сторону, и удалялась в свою каморку. Чаще Драко начал размышлять о потенциально проваленном задании, хоть и старался отрешиться от этого. В сравнении с перспективами, грозившими ему в случае неудачи, лежать до конца года — а, возможно, и жизни — слепым и беспомощным не казалось чем-то невероятно ужасным. По крайней мере, переставало казаться таковым. Он все-таки мог ходить, разговаривать и относительно здраво мыслить. После же щедрой порции круциатусов даже эти мелочи рисковали стать недостижимыми мечтами. Смерть перестала пугать абсолютно: уж лучше она, чем безумие после непростительного или неизлечимая слепота в комплекте с беспомощностью. Хотя беспомощным Драко был и раньше, до отравления, так что ничего нового в привычном ощущении не находилось. Конец очередного дня ознаменовал щелчок ручки на входной двери в Больничное крыло. На протяжении всех этих неприлично долгих часов Драко иногда слышал шаги редких посетителей, но они звучали далеко. Сам он лежал, никому не нужный, забытый и брошенный. Вспомнились слова Кребба: «Вот был бы ты на моем месте, от твоей кровати, наверное, не отходили бы». Даже смешно. Пусть уже давно стало понятно, что подобного не произойдет, но мысль, не облеченная в слова, упрямо игнорировалась. К кому-то приходили, сообщали новости. Некоторые из них даже было интересно послушать, однако, не более того. Наступила очередная ночь, и опять навалилась необходимость спать, а с ней — совершенное нежелание вновь погружаться в пучину кошмаров. Они выползали из темноты давних страхов и новых опасений, накопившихся переживаний и безрадостного будущего. Куда светлее виделась перспектива попросить Поттера сварить ему обезболивающее зелье, чтобы впасть в кому от получившейся отравы. Всяко лучше, чем лежать бревном изо дня в день, поднимаясь лишь пару раз, чтобы дойти до уборной. «Гриффиндорский идиотизм точно заразен», — вынес вердикт Драко, сжав на секунду кулаки и вновь расслабив их. Он не имел права на эмоции, даже в полном одиночестве. Мадам Помфри говорила, что зрение должно было восстановиться через несколько дней, однако она ошибалась. Причина крылась отнюдь не в повязке на глазах. Она лишь создавала иллюзию своего влияния, что помогало держаться. Вера в слова медсестры медленно угасала и вскоре грозила потухнуть окончательно. Уснуть с подобными мыслями в голове оказалось невозможно. Но за недели бессонницы Драко уже почти привык коротать долгие часы. Ничего необычного. Нынешняя ночь мало отличалась от множества предшествовавших. Время неторопливо сворачивалось ленивой сытой змеей под аккомпанемент вялых дум. Минуты растягивались, казалось, на целую вечность. Драко слышал, как двигались стрелки на огромном циферблате в башне за дверью. Можно было считать, но он не хотел. Можно было плакать, но он не имел права. Малфои не плачут — эту простую истину ему вбили в голову раньше, чем научили ходить и говорить. Порой держать себя в руках удавалось невыразимо тяжело, но все же удавалось. Однако сейчас навязчивое ощущение, что что-то неуловимо изменилось, вышло на первый план и разъедало изнутри. Жрало жадно, больно, оглушительно чавкая. И этот вымышленный, фантомный звук напоминал неумело исполненную симфонию забытого автора. Она вгрызалась тишиной в уши, надрывала перепонки, трепала струны нервов, натянутые до предела. Выводила фальшивые ноты, срывала чересчур резкие звуки, будто ножом по стеклу. Все тонуло в их нестройной какофонии. Слушать это было невыносимо, но не слушать — нельзя. Словно где-то глубоко внутри сидел кто-то еще, кто-то чужой, и терзал нежный инструмент потрепанной души, отчего тот слабо подвывал и кровоточил. Происходившее не походило на сумасшествие — Драко знал наверняка. Просто все хорошее и светлое, что давно жило в нем, теперь протестовало против реальности и силилось выбраться наружу. Прочно запертое родителями и глубоко захороненное им самим, оно проснулось и взбунтовалось по вине одного лишь человека, имя которому Гарри Поттер. Он не носил масок и не прятал свои эмоции. Прямо говорил то, что думал, и поступал, как чувствовал, пусть порой излишне опрометчиво. Его вело сердце, а разум ждал на подхвате. А главное, ему было, у кого попросить помощи в трудную минуту. Другое дело, что он вечно пытался справиться самостоятельно. Тем не менее, ему постоянно помогали, не оставляли наедине с кучей проблем. Драко не знал, что такое дружба. Настоящая, добровольная, не основывавшаяся лишь на взаимной выгоде. Но всегда хотел, мечтал о чем-то подобном. Мечтал о доверии, взаимовыручке, поддержке, пусть хотя бы моральной. Он не считал себя слабым, отнюдь. Умел адекватно оценивать свои способности как мага и человека, не преуменьшая и не преувеличивая. Потому что твердо заучил, что ни на кого нельзя полагаться. Только теперь от этого становилось лишь горько и противно до тошноты. Помощи ждать не приходилось — Драко и не ждал. Спрятав лицо в подушку, он обнял ее руками, вцепившись пальцами в наволочку. Так крепко, будто собирался разорвать в клочья. Внутри бесновалось его прошлое, разгорался свет, почти задушенный законами семейства Малфой. Он, словно хитроумный враг, бередил душу воспоминаниями вперемешку с несбыточными мечтами. Если бы Драко мог хоть чем-нибудь заглушить его безумную мелодию в своей голове, то непременно сделал это. Даже если бы пришлось раскроить себе череп. Но он не мог. Симфония хаоса прорывалась изнутри, с такой глубины, что не получалось представить. Оставалось только терпеть. Терпеть, не смея раскрыть рта, чтобы наружу не вырвался крик. Отчаянный, безысходный, загнанный, убитый. Как финальный аккорд реквиема. Реквиема по Драко Малфою, которого все некогда знали.