Чертовы сучьи инстинкты

Роб: Ты давно заболел? Почему сразу мне не написал? Я: Извини, было мало времени на общение. Сейчас все нормально, не волнуйся. Я лечусь дома:) Роб: Может, я тебя навещу? Я весь испереживался. Я: Ээй, не волнуйся ты так. Все хорошо. Когда выздоровею - увидимся. На лице - вот против воли, честное слово! - расползается дурацкая довольная улыбка. Ну кто бы мог подумать, что мой новый друг так обо мне беспокоится? Улыбка гаснет, когда я начинаю думать о причинах столь неожиданного дружелюбия; мы знакомы меньше двух недель, а это подозрительное дружелюбие непохоже на искреннее. Тем более, что кому я и взаправду такой нужен? Либо он издевается, либо... у него своеобразные пристрастия, которые я вполне способен удовлетворить, по его мнению. Встряхиваю головой, прогоняя мрачные мысли и чересчур раздутые подозрения. Человек тут беспокоится, а я в этом пытаюсь найти какой-то херов подтекст! Да уж, пора сходить провериться на излишнюю подозрительность и прогрессирующую шизофрению... Я облизываю губы, пытаясь устроиться поудобнее; к телу неприятно прилипли мокрые от пота шмотки, голова раскалывается, все время хочется пить. Раздражение вызывает каждая деталь, окружающая меня. Может, и на Роба я окрысился из-за этого? В любом случае, стоит подождать, как голова перестанет так болеть, и снова подумать, но уже без преувеличений... - Лендон? Ты спишь? - заглядывает в комнату рыжая головка Лили. Из приоткрытой двери льется свет - тоже рыжий, мигом ударяющий меня по зрачкам. - Уже нет, - хрипло отвечаю я. - Прости, что разбудила, - она заходит в комнату, неслышно скользя на цыпочках, как кошка. Я вижу, как блестят в темноте ее глаза, и чувство дежавю вспыхивает мигом, как молния - а потом начинается мучительный пожар стыда и чувства вины. - Мы с тобой так и не поговорили... С того раза, - неуверенно начинает она, садясь на самый край кровати и начиная нервно теребить край своей футболки. Когда она волнуется, то всегда начинает что-то дергать. - Лили, я правда не... - Я знаю, что сама виновата, - перебивает она меня, - я знала, на что шла, и я... хотела этого. Уже давно, как ты к нам перевелся. Я думала, что знаю тебя, знаю о тебе многое... И что готова принять тебя таким, какой ты есть. Но... Она шумно сглатывает; я сквозь биение пульса в ушах насилу разбираю ее невнятный шепот, но каждое ее слово - как иголка, втыкающаяся под ноготь. Мучительно ждать, когда она скажет, что разочарована, и что жалеет, что вообще со мной связалась. - Но я оказалась неготова, Лендон, - жалобно продолжает она, опустив голову; голос ее начинает дрожать, как и судорожно сжатые кулаки на коленях, - я меньше всего ожидала, что ты окажешься омегой, и я... я... не могу. Не могу так. Она всхлипывает; я с огромным усилием сажусь, игнорируя острую боль в голове, и нащупываю ее руку - маленькую теплую ладошку, сжатую в кулак. Она вздрагивает, но не отдергивается. Слышно, как замирают всхлипы у нее в горле. - Оказывается, что я - просто идиотка, помешанная на твоей... Брутальности, что ли. На твоей альфьей силе. Мне нравилось думать, что ты - такой большой и... такой... альфа... станешь моим. Я, оказывается, именно это в тебе и любила! Ее голос срывается; хоть ее последние слова заползают мне прямо в сердце, отравляют изнутри, грызут и кусают, я машинально привлекаю ее к себе, утыкаясь носом в сладко пахнущие волосы. Бубню неразборчиво: "Все хорошо, все хорошо, все хорошо"... - Нет! - вскидывается она с внезапной порывистостью, дергаясь у меня в руках, - я не заслужила! Я же... я... Я ничем не лучше этих шлюх-омег! От ее последних слов меня будто молнией бьет. Чего? Она что, сейчас себя обвиняет? За что? - Ох, господи, ты не представляешь, какой сукой я себя чувствую! - захлебывается Лили, - я-то думала... Что люблю тебя... Но я... Просто повелась! А теперь... Не могу принять тебя таким! - Ты и не должна. Никто не должен, - тихо, на грани слышимости отвечаю я. Мне становится жалко ее, жалко за причиненные неудобства и разбитые красивые иллюзии. Она и правда совсем не виновата... Все равно корень всех бед - я. И никто кроме. - Нет! Ты не понимаешь! - яростно мотает она головой, вздрагивая у меня на груди, - я не могу теперь любить тебя... таким... уже не могу. А это значит, что я - такая же, как и омеги! Что мне просто был нужен... член... и... этот чертов... секс! - Все, успокойся, - отрезаю я, - это же глупо - так себя терзать. От моего тона Лили сразу же приходит в себя, поднимая полные недоумения глаза. Я продолжаю: - Это не так уж и страшно, что ты повелась. Меня это не волнует, поверь. Гораздо важнее, что ты смогла меня понять. Что не обвиняешь за ложь. Тем более, что я и сам не лучше - чуть с ума не сошел от твоего запаха. Так что ты тут не единственная, кто пошел на поводу похоти. Лили всхлипывает, утирая нос и громко хлюпая; кажется, она начинает успокаиваться. - Главное... Ты простишь меня? За все это время? Не начнешь меня презирать? - Глупый, - она, наконец, приходит в себя, улыбаясь распухшими губами и часто моргая, - конечно, прощу. Уже простила. А вот насчет презрения - это мой вопрос. - Нет, конечно. Ну что, друзья? - А ты еще спрашиваешь! Немного помолчав в уютной тишине, прижав ее теплое тело к себе, я спрашиваю: - Ты же не скажешь Кэшу? - Если хочешь, - отвечает она, - а зачем... Зачем ты скрываешь это? Почему ты не живешь жизнью нормальных омег? - Потому что я не нормальный омега, Лили. - Ты несешь бред, - отчеканивает она, поднимая брови, - какой же ты ненормальный? На всю школу нет парня лучше... И вообще, у тебя же столько... - Лили, я - чертова уродина! Такие, как я, альфам не нужны, омегам только на смех, да и бетам тоже. Думаешь, я так развлекаюсь, что ли? Что мне нравится обманывать окружающих? - Нет, но... - Так у меня есть хоть маленький шанс, что я буду кому-то нужен! Я уже кричу, не контролируя голоса и дрожащих в нем рыданий, подступивших к горлу. Пульсирующая боль в висках усиливается, жар становится невыносимым... Так хочется, чтобы все это, наконец, закончилось! - Лендон... - тихо зовет меня подруга, касаясь вздрагивающих плеч. И молчит, видимо, не зная, что сказать. Я ее понимаю. Тут не то что говорить - думать об этом невозможно. Невыносимо.