Чертовы сучьи инстинкты

- Я тебя предупреждал, что выебу, если мы проиграем? Кэш сверлит меня взглядом, полным злости. После матча он обыкновенно всегда спокоен, доволен и ленив, как сытый кот; сейчас он усталый, вымотанный и взвинченный до предела. Я совру, если скажу, что не виноват в этом. - Я тебя предупреждал? Я говорил, что нам. Нельзя. Проигрывать? Что от этого матча зависит, мать твою, попадем ли мы на соревнование команд в округе! В округе, понимаешь ты своей тупой башкой?! - Капитан... Хватит, - осторожно говорит Плат, не делая попыток подойти ближе или хотя бы заткнуть посмелее и погромче. Все ребята из команды смотрят на нас с опаской и недоумением. Еще бы: Кэша никто никогда таким разозленным не видел. Тем более, что... - Мы же все равно... победили, - продолжает Плат, все также не решаясь подойти. В душный, полный запахами пота и усталости воздух в раздевалке будто тяжелеет, звенит и подрагивает от общего напряжения. Оно ложится мне на плечи тяжелым, мучительным грузом стыда. - А что, это меняет то, что из-за этого ушлепка мы чуть не просрали игру? Что он даже на предварительные сборы не пришел! Его Высочество изволило придти только к самому началу! Даже и не знаю, как благодарить! - Кэш, я... - Капитан, - неожиданно припечатывает Майк, - он не виноват. Он на игру не опоздал, не фолил, не тупил - все нормально. И прошло все тоже хорошо. В чем проблема? Кэш, быстро развернувшись, одаривает его таким взглядом, что я бы на его месте превратился бы в кучку вонючего пепла; Майк, устало вытерев пот со лба, поднимается со скамейки, не поведя даже бровью. Со стороны, наверно, смотримся забавно: невысокий и худощавый Кэш орет на здорового и широкого меня, глядя снизу вверх, а долговязый, тощий Майк смотрит на Кэша сверху вниз тяжелым мрачным взглядом. Вся ирония в том, что все в этой раздевалке прекрасно знают, что ситуация все равно зависит от Кэша. Что он легко размажет Майка, если сильно его разозлить, а меня вообще раскатает по полу тонким аккуратным слоем. Но мой друг, разумеется, такого не сделает; именно это его и отличает от прочих альф, никогда не позволяющих кому-то оспорить свое мнение. Он не станет устраивать показушные петушиные бои. Он довольно быстро берет себя в руки, сухо кивая и принимаясь дальше переодеваться. Вся команда расходится примерно через полчаса, негромко и устало, но с удовлетворением переговариваясь о прошедшей игре и предвкушая весеннюю серию окружных матчей. Я, глубоко задумавшись, делаю все медленно, вяло, то и дело зависая на долгие минуты за размышлениями. В основном - угрызениями совести. Он прав. Кэш сказал чистую правду. Я и правда облажался так, как никому никогда и не снилось; за все полученные очки команда соперников может поблагодарить меня. Я раза четыре упустил мяч, раза два провалил подачу, и один раз вмазал прямо в сетку. Не собрался, переволновался, чуть не засунул всю нашу командную работу адовой мамаше в задницу. Омеги обыкновенно оправдывают свои перепады настроения, беспричинные слезы и смех тем, что они - прекрасный пол, которому доступны такие эмоции, до которых грубым альфам и равнодушным бетам - как до Луны. Разумеется, они имеют в виду, что после хорошего траха ни думать, ни следить за своими действиями никому из них не хочется. И без того не самые сдержанные, после секса омеги вообще не настроены ни на что, кроме глупого хихиканья и излучения флюидов счастья. Если бы все знали, как дела обстоят на самом деле, все сразу встало бы на свои места. Если бы Кэш узнал... Думаю, все тоже встало бы на свои места: я бы получил заслуженную долю презрения и ненависти, Кэш бы получил полнейшее разочарование во мне. В своем лучшем друге, притворяющемся альфой, при этом не очень удачно пытающемся спрятать омежью похотливую дырку. Неужели я и правда не способен жить ни в образе альфы, ни в образе омеги? Неужели и правда придется выбирать, чтобы перестать мучить близких мне людей? Я долго-долго размышляю над этим, потеряв счет времени; не чухаюсь даже тогда, когда негромко звякает дверь, ведущая в душевую. Показавшийся неожиданно громким голос Кэша выдергивает меня из оцепенения. - Ты чего не собираешься? Некуда торопиться? Или что, твой милашка-стесняшка не закатит истерику? Я поднимаю на него взгляд. - Нет. Не закатит. Кэш, потирая мокрые волосы полотенцем, щеголяет передо мной в одних трусах, посылая очередной неприятный, полный злой насмешки взгляд из-под потемневшей от влаги челки. - Кэш, может, хватит уже? - неожиданно для себя же спрашиваю я. - Это я тебе хотел сказать. - Нет. Я не об опозданиях и игре. Я об этом, - и указываю на него. Он непонимающе хмурится, невольно оглядев свое еще распаренное, влажное тело беглым взглядом. Спрашивает: - О чем - об этом? - О том, как ты себя ведешь в последнее время, - я, кажется, начинаю раскочегариваться, - ты все время ходишь злой и раздраженный, огрызаешься и срываешь весь гнев на меня и Лили. А что она тебе сделала? Что тебе сделал я? Завел себе пару? Тебя что, это бесит? Кэш зло оскаливается, подходя вплотную и приближаясь настолько близко, что частое горячее дыхание щекочет мне лицо; рот кривится, будто он пытается пережевать что-то твердое и неподатливое, а глаза блестят такой душной ненавистью, что меня аж передергивает. - Тебя бесит, что теперь не ты самый близкий мне человек? - выпаливаю я ему в лицо, - чего же ты молчишь, а? Ревнуешь, что ли? Поэтому мозги мне ебешь?! - Заткнись. Нахер, - цедит он, щуря глаза и хватая меня за ворот, чтобы приблизиться еще больше. Я так могу разглядеть каждую волосинку в его бровях, каждую ресницу, каждый светлый луч радужки, каждое нервное движение плотно сжатых губ. И внезапно все для меня переворачивается с ног на голову. Меня будто по голове бьют, а точнее: будто снимают с глаз, лица и тела какую-то невидимую, но непроницаемую толстую пленку. Будто горячее дыхание Кэша, его чрезмерная близость и исходящая сила плавят все существующие и несуществующие барьеры между нами. Меня начинает колошматить; начинается страшная по своей силе мука, жажда чего-то, чего я даже понять не могу. Ощущение, будто я банально умру, если не случится этого чего-то. Лицо начинает гореть, язык будто немеет и отнимается, а сердце сваливается в желудок и бухает оттуда горячими, сильными толчками. Лицо Кэша тоже едва уловимо меняется; напряженные морщинки разглаживаются, глаза мутнеют и приобретают какое-то одновременно растерянное и пьяное выражение; он нервно облизывает губы и пробегает глазами по моему лицу. Я шумно сглатываю, не в силах отстраниться, сказать что-то. Мы оба будто залипаем в какое-то душное мутное марево, как мухи в меду. Кэш, снова облизав губы, открывает рот, чтобы что-то сказать, как на скамейке оглушительно громко вибрирует мой телефон. Пришло сообщение. Наверное, Роб написал. Нас мигом будто отдирает друг от друга, раскидывает по разным углам раздевалки и давит тяжелой, неловкой тишиной. Наспех высушившись и одевшись, Кэш с невнятными словами прощания вылетает из комнаты. Немного погодя, я медленно выползаю следом, пытаясь придти в себя и привести в порядок разбежавшиеся в беспорядке мысли. Какого, блять, хрена?..