Ошибки жизни

В таком состоянии (то есть, в женской ипостаси) мне было значительно удобней воспринимать свою роль. И, когда дело дошло до сцены, где влюбленные видят друг друга живыми в последний раз, и где завершением служит долгий поцелуй в губы, я прямо так и сказала: — Вперед и с песней. Только не тормози. Пастух уставился на меня, как на умалишенную, выронив сценарий, в который до сих пор подглядывал. — На сцене мы должны это сделать так же естественно, как если бы и вправду были влюблены, — не отводила от него взгляда, полного непоколебимого спокойствия – А на это нельзя рассчитывать без пробы. — Такое впечатление, что ты уже набрался опыта в этом деле! – заявил раздраженно. — Ну, что есть, того не отнять... — Когда?! – заморгал ошарашено – И с кем? — С Неттой, пару месяцев назад. Просто иногда вспыхивают молнии... и исчезают так же быстро, — ответила ему, словно это не имело ни малейшего значения – Правда, мне приходилось следить, чтобы очки не сорвала... — Замолкни! – бросил коротко, упрямо вперившись в стену. Я предусмотрительно закрыла рот. Но продолжала изучать глазами: крепкое тело (особенно плечи) напряжены, челюсти сжаты, на скулах играют желваки, правая рука все сильнее стискивала скрученный в трубочку сценарий «Снега и Льда». А в серых глазах мерцал гнев вперемешку с... опаской и трепетом. Волчий Пастух в таких ситуациях не мог ничего поделать с фавном в своей душе – пугливым, недоверчивым и... настороженно косящимся на адскую Гончую, что зачастую рядом. — Если ты не снимешь этого облика, то ладно. Но одна просьба – не подтрунивать! Я примирительно подняла руки и шагнула навстречу, сразу вернувшись в роль: глаза полны мольбы, весь вид выражал крайнее нежелание отпускать. Пастух, надев личину Элиота, погладил меня по плечам и с печальной улыбкой посмотрел... а затем, бережно взяв в ладони лицо, приблизил к своему. Фридерт закрыла глаза, выражая этим ответное желание... Губы его оказались теплыми и сухими, поцелуй показался легким, как перышко, но и говорящим все, без лишних слов. Не шло ни в какое сравнение с теми, что я получал от Нетты. Потому что я с ней не целовался. Соврала. Руки, к моему удивлению, долго не отпускали, а серые глаза его внимательно всматривались в мои на том же расстоянии, что и были до поцелуя: — Почему у меня ощущение, что ты со мной играешь, как кот с мышонком? – тон голоса посуровел странным образом. — С чего ты...? — Как будто тебя не устраивают наши отношения, — словно не заметил моего вопроса – Отношения братьев... Я прищурилась: — Но мы не просто братья... Неужели тебе не понятны мои действия и мысли? — К сожалению, нет. Слова уже были готовы сорваться с губ, как тело мое напряглось. И это не осталось незамеченным: — Что такое? — Да так, — поморщилась небрежно, чувствуя, как напряжение растет сильнее – Пучит, — вывернулась осторожно из его рук, чтобы не вызвать слишком быстрого развития событий – Схожу к Гиппократу, попрошу таблеток... Гиппократ – пожилой врач и целитель от природы, работающий здесь не первый год. Так-то его зовут Фрэнк, но все его зовут так. — Тебя проводить? – спросил озабоченно. — Нет, я сама... – стараясь не показать своего настоящего состояния, расстегнула застежки на бретельках платья и, когда оно с шумом упало, явив мою обычную одежду (которую не возникло необходимости снимать) поспешила уйти – Иди-ка спать, у тебя синяки под глазами... — А тренировка? – крикнул вслед. Отпустило. Вовремя. — Не сегодня! – обернувшись, махнула рукой – Мне придется принять кучу препаратов, и половина из них имеет снотворное действие. Так что не жди! — Выздоравливай!.. Дальнейшее не услышала – со всех ног неслась по коридору, спеша добраться до медпункта до нового приступа. Молила: «Ну потерпи! Чуть-чуть!.. Прошу тебя, Господи, не дай этому случиться до того, как доберусь...!»... Наверно, это было наказанием за то, что адское отродье посмело упомянуть имя Божье, пусть даже и в мыслях. Меня подкосил приступ нечеловеческой боли. Пальцы впились в низ живота, стараясь вытащить «это» и прекратить наконец... Из горла вырвался крик. Но слишком слабый, чтобы его услышали. Спасибо моей выдержке хоть на этом. Сжав зубы до скрежета, я попыталась встать хотя бы на четыре конечности и доползти... Черта с два! От моих трепыханий «это» попыталось вырваться с удвоенной силой – будто желая разодрать меня на части! Вся нижняя часть тела полыхала в неистовом пламени. Мне ничего не оставалось, кроме того, чтобы лежать, согнувшись в три погибели, сдерживая новый крик, уговаривая «это» повременить, и ждать, пока схватки не притихнут... Правое ухо само дернулось, уловив звук. Шаги. Приближающиеся шаги. Именно целенаправленные. Проклятье, кто это у нас такой любопытный и добросердечный?! Башки лишиться захотелось?! — Черт возьми, Неясыть! – раздался знакомый голос, и шаг перешел в торопливый бег. Мое сердце сжалось: «Ну почему все так?!». Сказать, что это стало унижением для меня – это ничего не сказать! Он бережно приподнял меня над полом: — Что случилось? – дотронувшись до джинсов на моем заду, в ужасе посмотрел на густой темно-красный след, оставшийся на ладони – Тебя ранили?! Кто?! Заставив спазмирующее горло слушаться, я просипела: — Позови Гип... Гиппократа!.. – и от все нарастающей боли заскрежетала ногтями по стене, сдирая краску. — Я тебя не брошу!.. Со всей дури я влепила ему в челюсть: — Ты ничего не сможешь сделать, кретин! – голос перешел на хрип, жар снова бросил на пол – Зови... пока не поздно!.. И тогда, наверно, я потеряла сознание. Потому что потом увидела, что Гиппократ несет меня на руках, а всегда безупречно белый халат его спереди испачкан кровью. Моей кровью... Пастух что-то говорил, спрашивал, едва поспевая. Врач от рождения что-то ему терпеливо и коротко отвечал. Меня раздирало на куски в буквальном смысле. Но я не позволила себе закричать, пока не оказалась на операционном столе, и дверь не закрылась... А что было потом – не могу вспомнить, как ни пытаюсь. Все в пелене боли...