Ошибки жизни

Я сидел на полу под дверью в операционную медпункта. Меня переполняла паника. На правой ладони засыхала свежая кровь. По мозгам била мысль: «Что случилось с Неясытью? Ран я не заметил, но откуда кровотечение?! Что за мистика?». Хотелось метаться из стороны в сторону, кричать от безысходности, что-нибудь разбить или поломать... Но удавалось сдерживаться, пусть и с трудом, и заставлять себя сидеть тихо. Из-за двери раздавался шум, какой-то грохот (негромкий – наверно, мелкого оборудования), Гиппократ что-то говорил в ободрение, но слов мне не разобрать. Этот врач всегда работал один... Вдруг Неясыть вскрикнул. Я непроизвольно вскочил на ноги и схватился за дверную ручку – но остановил себя: «Нет, это еще не все...». И оказался прав – если бы этот полный ярости, злобы, боли и безумия вой я услышал по ту сторону двери, то наверняка бы оглох. А потом все резко стихло. Сердце, уйдя в пятки, колотилось, как бешеное. Губы безмолвно шевелились, умоляя его держаться... Прошло несколько минут... а, может, и целый час – дверь в операционную открылась изнутри, и вышел врач, попутно доставая сигарету. — Ну? Он посмотрел на меня, словно увидав впервые в жизни: — Нужен отдых. Если хватит сил, отнеси в барак – пусть спит до утра. Только осторожно неси – болезненность еще долго не пройдет... Признаться, я ожидал совсем другого, а не этого спокойного наставления: — Так что с ним случилось? – едва не схватил за рукав его. — Разве не догадываешься? – поднял брови, зажав сигарету зубами, но не зажигая – Ты же знаешь, что Гончие – гермафродиты, да? — Конечно! – меня это начинало против воли злить. — Значит, для размножения им не требуется противоположный пол. А твой друг вполне достиг половой зрелости... А дальше – сам понимаешь. У меня в горле застрял горький ком – не было желания верить в то, о чем подумал. — Можете поговорить, заходи, — повернулся спиной – А я пройдусь, пока звон в ушах не прекратится... Я, уняв дрожь в руках, осторожно нажал на дверную ручку. Вошел. Тихо закрыл за собой. За ширмой впереди плясала тень. Легкий ветерок из распахнутого окна колыхал ее, рисуя разнообразные фигуры. Неясыть лежал на койке, накрывшись почти с головой одеялом и свернувшись калачиком. Глаза закрыты, но по дыханию стало понятно, что до сна тут далеко. Я тронул его за плечо: — Как самочувствие? — Хреново... – отозвался слабо, открыв тусклые глаза и посмотрев на меня – Как будто меня полсотни мужиков изнасиловали разом... — Ты уверен? – усмехнулся я нервно. — Никакого другого сравнения в голову не идет... – завозившись, глубоко вздохнул. Полминуты я стоял, а потом спросил: — Почему ты мне не сказал? Разные глаза долго сверлили, а потом медленно закрылись: — Не рассчитал. Думал, что это случится лет в 16-ть – самое раннее... Не в наших силах управлять собственными родами. Когда приходит время – тогда... – не закончил. — А где...? – присел тихонько с краю, попутно оглядываясь. Он вздрогнул: — Уже нигде. — То есть? — Я не полноценная Гончая, а лишь полукровка, — ответил спокойно – И нормальное потомство давать не могу... Во мне поднялась жалость: — Что, все так плохо? — Ты же сам видел. От схваток я не могу пошевелиться, а крови вылилось столько, что Гиппократу пришлось сделать два переливания... – ухмыльнулся слабо и иронично – Хорошо, что мне без разницы группа и резус-фактор... А что касается этого отродья, то даже будь оно жизнеспособным, то не имело бы ни единого шанса выжить в Аду... «Откуда ты знаешь?» — застыл на губах вопрос, но не был произнесен: — Болит сильно? — Я же сказал... — Потерпишь, пока я тебя буду нести? Неясыть, дернувшись, поднял голову: — Я не настолько слаб, чтобы не дойти самому!.. – а затем совершил самую большую глупость, которой я от него никак не ожидал – резко соскочил с койки на пол. Но мне хватило скорости, чтобы подхватить и, не обращая внимания на протесты, взять на руки. Внутри, рядом с сердцем, что-то похолодело: да в нем и так были одни кожа и кости, как можно еще похудеть?! Иссиня-черный хвост свесился, доставая мне до колен: — Со мной все будет нормально... – прижал уши, глядя смущенно в сторону — ...через полчаса. Мне поначалу захотелось рассмеяться, чтобы подбодрить его, а заодно и себя, но тут же я, заметив одну немаловажную вещь, покраснел: — Ты же еще... да? — Сил на хватает, чтобы превратиться обратно... – вздохнув, посмотрел...а на меня и руками обвила мою шею – Пошли скорей в кровать. Пока я еще терпеть могу... Из горла ее вырвался невольный вздох облегчения, когда я положил нее на матрас и накрыл одеялом: — Постарайся заснуть. Гиппократ так сказал. Ведь во сне все раны лечатся лучше... — Замолкни! – огрызнулась тут же не очень доброжелательно. Настроение мое упало ниже плинтуса: — Прости... – отвел глаза в сторону, боясь, что обнаружатся крупные капли, вот-вот готовые побежать по щекам – Когда я беспокоюсь, то несу несусветную чушь. — Забей! – бросила, устраиваясь поудобней под одеялом, и сверкнула прояснившимися глазами – Я понимаю. Не оправдывайся. И тут ударило в голову: — Когда остальные придут, я им скажу, что ты перелезал через стену и свалился. Как, подойдет? — Для сельской местности... да, вполне... Спасибо... – пробормотала в полузабытьи, закрывая глаза. Я хотел уже уйти, чтобы собраться с мыслями и успокоиться, как Неясыть хватает за край плаща (и теперь на лице не было и намека на сон): — Нет, без тебя я не смогу отдохнуть. Посиди со мной! – и дернула к себе. — А зачем тебе я? – все же сел на кровать рядом с подушкой – Мне кажется, наоборот... Она, приподнявшись, вдруг уложила голову мне на колени: — А мало ли что тебе кажется, — завозилась, устраиваясь – Ненавижу подушки. Меня это заявление удивило: — Почему? — Изобрести их надоумил Дьявол... – выдохнула расслабленно, положив ладонь под правую щеку – С рождения самого первого человека всему роду наказали не слушать его шепот... а они... Идиоты... — Откуда ты это можешь знать? – наклонился ниже, чтобы не говорить громко. — Читали, знаем... Мне не удалось сдержать смеха: — Что-то мне подсказывает, что ты как раз любишь читать, но упорно не хочешь этого признавать! – заметив, что взгляд Гончей направлен на сценарий, торчащий из ящика тумбочки, добавил, только сейчас поняв – Даже эта история... Из шкуры вон лезешь, чтобы хорошо сыграть... Внезапно тощее тело пробрала дрожь, между ушами замерла искра, и в следующую секунду Неясыть, расслабив вздувшиеся мышцы, подтянул колени к груди: — Пастух, а ты знаешь, что эта история звалась изначально вовсе не «Снег и Лед»? – татуировка на плече потухла. Мне сразу стало интересно, не скрою: — Нет, не знаю... — Так она стала зваться после Культурной революции, которая многое изменила до неузнаваемости, поменяла землю с небом... – голос странным образом изменился, стал... умудренным, что ли? – А до этого она звалась «Лед и Тьма»... — А поконкретней? – мне надоело выслушивать его размышления – Какой она была до революции... по-твоему? Он, будто и не заметив моего вмешательства, продолжил: — Фридерт и Элиот... и Кайл родились в одной деревне, в соседних семьях. И с малых лет дружили. И, по достижении понятного возраста, возникло притяжение между Элиотом и Фридерт, которое переросло в любовь – горячую и страстную. И невероятно крепкую. И это доставило немалую боль тому, кто тоже любил Фридерт, но со стороны. И не мог стерпеть, что она досталась другому... Когда пришла война, и Элиот решил пойти на защиту Родины, он попросил своего лучшего друга Кайла позаботиться о благополучии Фридерт... Дурашка, был слишком добросердечен и доверчив, чтобы прочитать в его глазах ненависть... От этого рассказа что-то внутри меня чуть дрогнуло: — Только из-за зависти... своему другу? — Да, — кивнул почти равнодушно – Кайл долго, очень долго молился... нет, не Господу-Богу. Его там замещало произведение искусства, наделенное душой и магией – Вторая Рука Времени. Но, так как Фридерт также неустанно просила о спасении любимого от смерти, долго не мог добиться результата. А также из-за благословения, лежащем на мече, который девушка дала ему... Но все же злой рок нашел этого славного юношу... Рядом с речкой, где они втроем любили играть в детстве, Элиот пал от стрелы в спину. Узнав об этом, Фридерт взмолилась: «Умоляю, Вторая Рука Времени, раз ты властна над временем, отдай Элиоту мое! Все, до последней секунды!». А так как эта святыня была рождена для того, чтобы исполнять чужие желания, то и это она исполнила. Элиот ожил. И заместо крови вокруг него действительно были лепестки роз... Кайл, ища Фридерт, нашел ее бездыханной у постамента со Второй Рукой Времени. И тогда осознал, что наделал: он думал, что после смерти Элиота она станет искать утешения, и хотел стать этим утешением... Ему и в голову не приходило, что такое возможно... А ведь он любил ее по-настоящему... Элиот, вернувшись в деревню, обнаружил уже только холодный могильный камень с ее именем... Он не мыслил жизни без своей Фридерт, поэтому, достав меч, проткнул им свое сердце... Я молчал, ожидая еще чего-то, и, когда этого не произошло, спросил: — И это все? На этом история заканчивается? — Заканчивается только эта история. Кайл остался жить еще надолго. Пережил даже собственных детей и внуков, которые умерли как раз от старости. И, только написав книгу о своем грехе, наконец нашел покой... — Как это возможно? — А вот так, — дернул плечом – Есть много способов заставить человека жить дольше срока, что ему положен... Некоторое время это укладывалось и осмысливалось в моей голове, а потом я спросил: — А это действительно правдивая история? — Угу. — Тебе ее рассказали, не так ли? — Так. Кое-кто с шерстью и хвостом, чья кровь течет во мне... — Неясыть... – произнес по инерции, как до меня дошло – Ты видел своего отца?! — Давно. Когда еще любил слушать такие сказки... – вздохнув глубоко, потер глаза – А потом он сплавил меня... этот старый валенок... Непроизвольно мне подумалось: «И на кого ты похож больше? На мать... или на «этого старого валенка»? А на кого тогда я похож? Хотелось бы знать...». Как-то сама собой левая ладонь легла ему на макушку, но тут же отдернулась, ощутив дерганье острого уха: — Ты не спишь? — Пока не хочу, — почему-то зевнув, покосился на меня – А ты чего дергаешься? — Да ухо твое... – с интересом посмотрел на то, как с чисто собачьей манерой оно снова прижимается к голове. — Они живут своей жизнью, как и хвост... – повернувшись обратно, закрыл глаза – Я ими могу двигать, но управлять – отнюдь... До меня не вполне дошел смысл этих слов, но ладонь снова потянулась (уже с осознанным намерением). Наверно, будь на моем месте какая девчонка, то наверняка завизжала б от восторга – потому что уши его были мягкими, теплыми и приятными на ощупь. Неясыть, чуть извернувшись поудобнее, не стал возражать. Я осторожно их ощупывал, изучал. Обычные собачьи уши, как ни удивительно. Разве что на вполне человеческой голове. А вот до хвоста дотронуться так и не получилось – тот отпрянул и спрятался в шортах. Сам Гончая спокойно сопел. Спит. Мне не осталось ничего другого, как лечь на бок, положив его подушку себе под голову, осторожно, чтобы ненароком не разбудить... Впрочем, после того, как этот негодяй засыпает, его не может разбудить и пушечный выстрел...