Ошибки жизни

Все пролетело передо мной, словно в пелене. Я вел мотоцикл, а Неясыть стрелял своим Адским пламенем, уничтожая все вокруг... Но я знал, что никому из наших вреда это не принесло... Потому что во время завтрака абсолютно все были или в столовой, или в бараках, или в главном рабочем здании: учителя там, тренеры и директор. А их бомбардировали в первую очередь. И тех, кто по каким-либо причинам не оказался в их числе, добивал десант. Одной из них была Нетта. Я, едва заметив, как солдат, поймав ее, собрался застрелить, прибавил скорости. Неясыть, яростно рыкнув у меня над ухом, залепил в него снарядом покрупнее. Куски сгорели, не долетев до земли. Я встал так, чтобы при случае предупредить. Гончая, не слезая с сиденья, схватил за плечи и придирчиво оглядел девушку с головы до ног: — Вроде цела... А та уставилась ему в лицо: — Ты все-таки был прав... — В чем? – глянул недоуменно, но испуганно, подозревая. В ее глазах застыли слезы: — Век бы тебя не знать... Я прям ошалел с таких слов и, обернувшись тут же, слишком поздно увидел темное дуло далеко на крыше... Гончая глухо вскрикнул. На ее чистом ровном лбу расцвела кровавая роза, и ясные, тронутые слезами глаза навечно погасли... И губы так и не потеряли печальной улыбки, в которой различалось нечто, что ясно говорило о том, что ее переменчивый дар предсказания вовсе не обманул на этот раз... Тошка уложил снайпера в следующую долю секунды, последним патроном. И, странное дело – этот противник также оказался последним. Никого чужого по эту сторону стены не было больше – я это чуял. Догорали одни постройки, огонь перекидывался на соседние, но мы ничего не делали – а смысл?.. Меня переполняла боль при одном лишь взгляде на всю эту картину. С губ само собой сорвалось (и это вовсе не было проявлением эгоизма): — Пошли отсюда... – и первым отвернулся от того места, что совсем недавно честно называл «домом». Тошка заколебался: — А вдруг кто-то жив? Я его отлично понимал – никому не хотелось терять надежду, что твой близкий не сгинул в бездне смерти... Даже я до сих пор... Неясыть, сидя боком на мотоцикле и продолжая смотреть туда, где в последний раз видел Нетту живой и где своими глазами наблюдал ее смерть, бросил глухо: — Уходим, — и перебросил через плечо свою сумку, которую забрал из барака, когда там бесчинствовал. Аква, вздрогнув, активно запротестовал: — Нельзя! Пока не убедимся и не спасем...! — Кого спасать?! – перебил резко он, взглянув исподлобья – Все: и Гиппократ, и директор, и твоя сладкая Кетти-Бри... все мертвы! Неужто до тебя до сих пор не доперло?! — Но... – напор изрядно ослабел, во взгляде мелькнули сдерживаемые слезы. Тут я подал голос: — Он прав, Тритон, — глянул искоса на обоих, и сердце сжалось: «Кроме них, больше никого...» — Если мы здесь задержимся, то попадем в переделку покруче – не хватало еще со служителями правопорядка родной страны сцепиться... Они дали нам шанс остаться в живых – так давайте сделаем так, чтобы их жертва не осталась напрасной? Оба смотрели на меня, борясь с собственными желаниями и отчетливо понимая, что я прав. По эту сторону стены теперь остался не наш дом – а зона, в которой можно запросто распрощаться с жизнью... Пока я и Неясыть заливали топливо в баки (и в сам мотоцикл, и в автомобиль, на котором собрался ехать Тошка, и, конечно, не забыли о запасных), друг-аква сбегал за рюкзаками. Через сорок минут мы уже ехали по шоссе за пределами города. Куда наш путь лежит? Без понятия. У нас отобрали все... Думаю, не надо пояснять? Мне самому было очень тяжко. Но сзади меня, держась за пояс, и за рулем старенькой «Тойоты» ехали еще двое, кому не легче. Так что я переборол себя и пообещал (и им, и небу, и всем высшим силам, что заведовали судьбой и миром, но в основном – своему сердцу), что уж их-то уберегу, даже ценой собственной жизни и души... На ночлег остановились около полуночи. Не ужиная, улеглись спать в машине на сиденья. У меня долго не получалось заснуть – перед закрытыми глазами постоянно вертелись кошмары, увиденные за весь сегодняшний день: взрывы, крики, осколки в разные стороны, запах крови, от густоты которого уже тошнило... безумный блеск в глазах Неясыти. Тот, словно почуяв мои мысли о нем, шевельнулся и, промычав что-то невнятное, прижался к моей спине теснее. Во сне выглядит, как самый невинный ребенок, внешний вид и в жизни не поражает габаритами, неизгладимое впечатление создают лишь глаза... Да, надо ему найти новые очки, а то те разбились... Встряхнув головой, чтобы отогнать навязчивые мысли о том, что он – существо из глубин Ада, пусть и полукровка, я вылез из-под одеяла и через спинку сиденья глянул на Тритона – так и есть – ревет тихонько, пока никто не видит. — Не хочешь поговорить? Тот, испуганно вздрогнув, поспешил вытереть мокрые следы: — Не, все нормально... Я понимал его браваду, но все же решил настоять: — Нельзя держать все в себе. Легче не станет, поверь мне... – проскользнув к нему, сел по-турецки – Ну, что тебя мучает? — Не строй из себя идиота... — Прости, — вздохнув терпеливо, поглядел ему в глаза – С этим ничего нельзя поделать. Но вы встретитесь. Когда-нибудь. Точно. — Откуда тебе знать?! – огрызнулся беззлобно, всхлипывая. — Тсс, не шуми, — приложив ладонь к его губам, быстро отнял – Знаю. Потому что фавны верят, как и люди, в жизнь после смерти. Религии особой нет, но... В общем, это круг жизни, и все мы смертны... Бессмертна лишь душа. А душа и у Кетти-Бри, и у всех остальных была сильна, без сомнения. Мы с ними встретимся – если не в этой жизни, то в другой. Не теряй просто надежды – и это обязательно случится... С минуту он просто смотрел на меня, время от времени вытирая крупные капли, что непрестанно катились по щекам, а потом, уставившись в степь за окошком, сказал: — Я не знал ни одного из своих родителей. Все мое детство прошло в детских домах. Мне не пришлось познать, что это – «любовь семьи»... Впрочем, это относится ко многим, кого сейчас нет в живых. Но, поняв однажды, что если кто-то называет тебя «друг», то вы близки, и это что-то сродни семье. Поэтому, — глянул исподлобья – Я не стану больше вести себя, как ребенок. Пришло время взрослеть. Во всяком случае, для меня. И, что бы ни случилось, на меня ты можешь положиться... — И ты – на нас! – прозвучало над моей макушкой бодро, и рядом пристроился Неясыть. Странно, почему я не почувствовал, что он проснулся? В следующую секунду Тошка, взорвавшись от бури чувств, крепко-крепко обнял нас. Гончая с хрипом «ой, мои ребра», попытался вырваться, но не тут-то было. Мне же было ясно, что из мощных лапищ аквы не выбраться даже лошади, потому и терпел... Все оставшееся до рассвета время мы спали спокойно, и кошмары меня ни разу не потревожили... Проснулся я по привычке – в 7-ь утра. Не открывая глаз, перевернулся на другой бок, надеясь еще немного поспать. В нос сразу попали волосы Неясыти, защекотав, так что сон улетучился без следа. Погода была прохладная – с нашей стороны запотели окна. Блин, а мы забыли теплую одежду... Тошка тихо сопел на переднем сиденье. «Что ж, пойду завтрак готовить...» — решил я и, осторожно открыв дверцу, выскочил наружу. Поежившись от ветра, подбежал к груде веток, что вчера насобирали, и стал поспешно складывать костер и его разжигать. По каменистой почве раздались торопливые семенящие шаги. Я сразу узнал их – даже не было необходимости оборачиваться – молодой койот, еще сеголеток. Холодный нос приветственно ткнулся в протянутую ладонь. Пока в котелке готовился завтрак, зверь, подозрительно косясь на костер, только после моих уверений о том, что все в порядке, осторожно присел, и на том расстоянии, чтобы искры не задели шкуру. — Кушать хочешь? – спросил его (еды мало, но, надеюсь, ребята меня поймут). Тот, деловито почесав шею, фыркнул: нет, мол, спасибо, и, окончательно поняв, что все в порядке, прилег, положив голову на передние лапы. На время я позабыл обо всем: просыпался мир вокруг (хотя, вернее будет сказать – менялся, потому что и ночью жизнь кипит, и подчас активнее, чем днем), летали первые насекомые, где-то на горизонте виднелся силуэт орла – это жизнь текла своим чередом, напрочь не обращая внимания на нас. Пусть вчера погибло более сотни разумных (и не только) существ, пусть в городе все сбиваются с ног в связи с расследованием этого происшествия... жизнь идет, напрочь не замечая этой мышиной возни. Даже погибни мы вчера под бомбами, от пули снайпера – ничего бы радикально не изменилось. Мир жил бы и без нас. Спокойно. Суп еще долго не остынет, так что я, не горя желанием есть в одиночку, отставил котелок в сторону от огня. Койот, приоткрыв один глаз, широко зевнул и перевернулся на бок. И меня вопреки всему начало понемногу клонить в сон. «Ладно, солнце еще не встало, так что...» — подумал я, взяв одеяло и устроившись на земле рядом с костром, а друг-койот прилег со спины, ограждая от холода... И приснился мне один из дней моего такого далекого детства... Мне 4 года, но события того дня помню так же четко, как если бы они случились вчера. Мой отец, Речник, был главой клана. И, несмотря на то, что в жены он взял человеческую женщину, его уважали. Если говорить о моей матери, то я видел ее лишь на фотографиях – она, по непреложной закономерности, умерла при родах. Конечно, ее пытались спасти, но... Если честно, я не люблю об этом вспоминать... Жили мы (и в этом нет ничего удивительного) в центре города, рассредоточенные по разным домам и квартирам вокруг парка. В этом парке происходили собрания, на которых решались вопросы и проблемы... Что я подразумеваю под «вопросами» и «проблемами»? Не могу сказать. Тогда я этим не интересовался, а сейчас – слишком поздно. Незадолго до этого старшие клана обеспокоились. К нам часто заходил дед (со стороны отца – свою человеческую родню я и в глаза не видел), что-то обсуждал с отцом с глазу на глаз, тот часто пропадал надолго, а ведь человеческая работа у него была на дому, чтобы за мной успевать приглядывать. Приходилось оставлять на других. А я, что ни день, то плакал – сложно отделаться от привычки, что с тобой нянчится отец. Мда, нытиком я тогда был... В тот день я заснул без всяких возражений и капризов – конечно, после стольких бессонных ночей. Няня – троюродная (или четвероюродная?) тетя, чувствуя от этого только облегчение и радость, также пошла спать в соседнюю комнату. Мне снилось... не помню. Ну а какие могут быть сны у маленьких детей? А проснулся от страшного грохота. За дверью раздавались громкие голоса и крики. Почему-то пахло дымом и гарью. В комнату ворвался отец и, тут же взяв меня в охапку, выбежал наружу. Придя в себя и выглянув из-за его плеча, я увидел, что наш дом уже горит, как костер. Где-то выли сирены службы пожарной охраны. Вокруг сновали люди, кто-то сетовал, что внутри еще кто-то мог остаться. И что-то во мне знало: да, кое-кто заперт внутри. Моя тетя, которая сегодня была мне за няню. Отец, наверняка чуя то же самое, прижал к себе сильнее: — Не смотри, Волчок, не смотри... – и закрыл мне глаза широкой ладонью. Внезапно кто-то его окликнул. Он, вздрогнув и насторожившись, резко побежал прочь. Я притих, уткнувшись лицом ему в плечо. Вскоре стих шум, и пропали уличные фонари. Мы оказались на безлюдной набережной. Отец, чтобы отдышаться, опустил меня на землю. Я огляделся: вокруг темно, хоть глаз выколи, стало страшно. На пристани было привязано несколько лодок и пара катеров. И не успел в моем горле зародиться и всхлип, как меня опять подхватили, и на этот раз быстро усадили в одну из лодок. Речник, еще раз внимательно оглядевшись по сторонам, наклонился и, с головой накрыв меня брезентом, наказал строго (при этом в его глазах плясала очень даже немалая тревога и страх): — Сиди тихо, пока не рассветет. Как перепел в траве, понял? – погладил по макушке – А потом выходи на берег. Спрячься, о себе не рассказывай... И хотел уже оттолкнуть лодку со мной в воду, как я схватил его за рукав: — Нет, папа, не уходи! – и заревел едва ли не во весь голос. Он, печально на это улыбнувшись, оторвал мои пальцы: — Когда придет время, я тебя найду. Обязательно найду... Течением меня уносило все дальше и дальше. Довольно скоро я перестал различать его темно-коричневую куртку в этой кромешной темноте... Больше я не видел никого из своего племени... Сквозь сон я почувствовал, что кто-то лижет мое лицо. Друг-койот. Оказывается, во сне я заплакал. Неподалеку раздался голос Тошки: — Тише, приятель, пусть еще поспит... – и жестом руки он слегка его отогнал. «Если зверь еще здесь – значит, Неясыть не проснулся...» — пролетела в голове вялая мысль, и пелена сна вновь меня окутала, как... Койот глухо и тревожно взвизгнул. Аква, тоже встрепенувшись, толкнул ощутимо меня в плечо: — Вставай! – и напряженно встал рядом. В подтверждение раздалось глухое рычание. Где-то неподалеку отрывисто завыла стая койотов. Наверно, родственники моего нового друга. Я, сбросив остатки сна, тут же поднялся на ноги: — В чем дело? Похоже, сон мой длился не более часа-полутора. Тошка, внимательно оглядевшись по сторонам, ответил: — Неладное что-то... Иди, разбуди Неясыть... А вот это я как раз не успел сделать. Практически из ниоткуда появились человек 15-ть, одетые в обтягивающие темные костюмы и в масках. В руках у них были винтовки, а на поясах – еще и пистолеты. Мой друг-койот, вздыбив шерсть, прыгнул на того, что стоял ближе всех, но клыки прошли вскользь по штанине. Аква, не теряя даром времени, защитил меня от сети, которую метнули откуда-то сзади, располосовав ее ножом: — Заводи двигатель! Мне хватило пары секунд, чтобы проскочить к автомобилю и, открыв дверцу, резко повернуть ключ в замке зажигания. Мотор заурчал. Неясыть, не имея на себе никаких признаков сна, собрался выскочить наружу, чтобы застать парочку врасплох... И тут вдруг заднее стекло разбилось, осыпав нас осколками, и его вытянули за шею. Я, на этот раз позволив ярости толкнуть меня вперед, закричал: — А ну прочь! – и со всего размаху залепил в него Ураганным прессом. Я, конечно, владею магией, но только элементарной – выше мне не дается, сколько ни стараюсь. Гончая, сбросив со своей спины оглушенного противника, собрался было сконцентрировать в руках Адский пламень, как... ...с тихим свистом ему в шею, между лопаток и в ноги вонзились дротики. Глаза, расширившись, успели пару раз удивленно моргнуть и только тогда закрылись. Я, не желая верить, что мы в ловушке, подхватил его и взвалил себе на плечо: — Тошка, давай, бе...! – и осекся, увидев, что он едва держится на ногах, а в ключице тоже торчит три штуки... Сердце ушло в пятки: «Нет... Столько усилий – и все впустую?!..». Во мне окрепла решимость драться до конца, как тонкие укольчики боли в лопатке заставили понять, что это бессмысленно. Люди в темном осторожно обходили нас, смыкая кольцо. Тошка, что-то пробормотав неразборчивое, тяжело рухнул на землю. Глаза уже подергивало мутной пеленой, и бороться со сном с каждой секундой было все тяжелей и тяжелей... Кто-то совсем рядом сказал мне: «Успокойся», и только рот открылся, чтобы громко и с вызовом ответить: «Черта с два!», как мозг отключился, как при переключении рубильника...