Ошибки жизни

На душе было больней и поганей некуда. Ярость и жажда мести затуманили мне последние мозги. Как я мог?! Дважды, трижды... сотни тысяч раз кретин!!! Позволить двигать мной этим галимым человеческим страстям... Да пропади оно все пропадом! Я мог бы долго себя корить, проклинать последними словами, но вот он... Не знаю, смогу ли себя простить, если он не... — Конечно, — голос мелькнул веселой хитростью – А как же иначе? Я, поддавшись нахлынувшим эмоциям, сжал его сильнее. — Но только при одном условии. Гляжу на него снизу, готовый на все. Теперь я многим ему обязан. — Можно я сейчас пойду спать? – глаза устало полуприкрыты, голова склонилась набок. — Пожалуйста! – подхватил его с полной готовностью отнести – Хоть...! Последний луч солнца исчез за горизонтом, скрытый от меня облаками, но я знал, что это так в самом деле. После доли секунды после этого меня пронзила боль, которая бросила обратно на землю, заставив согнуться пополам. Кости заломило, скручивая в спираль прямо в теле. Из горла моего донесся глухой хрип. Что происходит?! Сердце заметалось в грудной клетке, не находя выхода: «Что же со мной?! Почему так...?». Раздался хруст, отозвавшийся раскаленным железом во всем теле, и тогда вырвался истошный крик. Его я не смог бы сдержать при всем старании. Мы оба рухнули на землю. Я, гонимый странным желанием, отполз на несколько шагов и там заметался. — Тише! – раздался голос Неясыти в перипетии этого сплошного ада – Держись!.. Я, не чувствуя своего тела, со всех сил вцепился в эту спасительную соломинку. И боль чуточку притупилась, давая бесценную возможность уйти в забытье... «Белые мотыльки... – мелькнула в голове вялая мысль – Или это что-то другое?». На фоне серого неба медленно падали белые хлопья. Один приземлился на самый кончик моего пальца. Кольнул холодом и стек вниз маленькой каплей. Снег... Голова пуста. Что я здесь делаю? Откуда я здесь? Кто я? Тело словно отсутствовало вовсе. Какая-то пещера окружала меня, через ее вход виден мир снаружи. Будто управляя куклой, я повернул лицо вправо, чтобы рассмотреть получше: лес на горизонте, немного ближе – длинная черная полоса на кристально белой земле. Хм, глубокая расщелина... Вновь смотрю вверх: кружат снежинки в безветрии, проскальзывая через какую-то щель наверху и неспешно опускаясь... Красиво, блин... и спокойно. Интересно, когда-нибудь я чувствовал что-то подобное? И тут случайно вспомнил: «Да, мое имя Пастух. Волчий Пастух. Фавн-полукровка. И сейчас война... – что-то внутри дрогнуло от нахлынувших воспоминаний – Убрать как можно больше тех, что входят в число правящей верхушки, и, если повезет, добраться до Императора... который находится в Цурикене, столице... Мы шли туда... Я, 13-й отряд, — болезненный укол слева – Фил, который оказался вампиром... – еще один, и не слабее предыдущих – Тошка, аква, что мне почти как брат... был... – кольнуло и туго свернуло узлом, перед глазами помутнело от навернувшихся слез – Если бы я тогда не побежал к этому одержимому...! – мозг заполнили воспоминания, кипя и сменяя друг друга в хаосе видений, как выскочило одно – Неясыть!»... Голова сама собой повернулась влево. Он лежал на боку, с моим плечом заместо подушки. Иссиня-черные волосы припорошены снегом (впрочем, и он, и я, и одеяло на нас покрыты им с головы до пят), и глаза плотно закрыты. Рот приоткрыт, доносится негромкое сопение. Его, как и меня, пробирала крупная дрожь от холода. Я пришел в себя окончательно и облегчено вздохнул. Похоже, тот ад вчера был просто ночным кошмаром... Хотя постойте... Тогда почему мы лежим на голой земле, когда зима почти наступила?! Сердце подскочило и едва не вылетело через горло: что за...?! — Проснулся наконец... – раздался полушепот мне в ухо. Неясыть, не сводя с меня взгляда своих странных глаз, чуть улыбнулся и привстал. Я же не решился пошевельнуться – мало ли, опять придет эта боль?: — Вчера... да? Со стороны это показалось бы бессмыслицей из двух слов, но он быстро все понял: — Ага, — кивнув, вдруг щелкнул меня по носу – Поздравляю! — С чем? – удивился я, потирая нос и напрочь позабыв, что боль может вернуться. С полминуты Неясыть молчал, давя на меня этим и буквально изводя: — Мы совсем потеряли счет времени в этой суматохе... «Война – суматоха?! Ну и ну...». — ...Оказывается, этой ночью тебе исполнилось 16-ть... представляешь? В первую секунду я не понял, признаюсь. Но потом... С неожиданной тяжестью и трудом я сел, ошарашенный новостью: — То есть?! — Глухой, что ли? – недовольно прищурился, подперев щеку ладонью. Я не стал ничего больше говорить, чтобы не довести его окончательно. Нам 16-ть... С ума сойти... Так вот почему...? — Жалко, зеркала нет... – выдохнул он неожиданно с чувством... восхищения? — Что? — Видел бы ты себя... – все смотрел и смотрел мягко и улыбался одними глазами – И не забудешь вовек, раз увидев... Меня объял страх: — Что со мной случилось?! – не, я знал, что, но как... Гончая, фыркнув будто бы иронично, встал, сбросив одеяло, и протянул мне руку: — Давай, — и, с некоторым нажимом удержавшись с моим весом на ногах, бросил коротко и тихо – Оглянись же... Я так и сделал – и невольно замер... До 16-ти лет любой фавн ничем особенным не отличается от человеческого дитя. Но потом, в его День Рождения... тело его радикально меняется. С виду, конечно, это не заметно, вот только при его желании... Простыми словами это не описать. Да и нету у меня знаний в этой области – я же расстался со своими в 4 года... Но тогда я знал, что у моего отца, Речника, при желании глаза видели в инфракрасном, ультрафиолетовом и каком-то из магических спектров. При этом вся поверхность (и зрачок, и белок) его глаз переливалась всеми цветами радуги. Я думал, что будет у меня, мечтал временами. Но, понятное дело, на это повлиять не мог никак. И подобного никак не ожидал... У меня прорезались крылья. Настоящие, белые с черными вкраплениями перьев, как у птицы, широкие. И не двое, а четыре – нижние что-то вроде подкрылков. Без понятия, зачем они нужны, но тогда я и не думал об этом: у меня крылья! На земле остался след от моего тела – похоже, размах их не меньше 7-и метров... А летать я смогу, интересно? — Еще не окрепли, но выглядит неплохо, — отвлек от раздумий Неясыть, зайдя ко мне сзади и ощупав их (ощущение странное, но приятное по-своему) – Наверно, тех мучений и криков стоят... — Пока не знаю... – выдохнув устало, сложил их и втянул обратно в спину, будто делая это не в первый раз (внутренние умения и знания). Сразу стало холоднее – в футболке, свитере и куртке теперь красовались неплохие рваные дырки... Неясыть, заметив, как я поежился, снял с плеча сумку и, покопавшись в ней, протянул дубленку (ладно, сумка такая особенная, что-то вроде двери в другое измерение, но каким образом она может вместить что-то настолько объемное?): — Остальное потом, ладно? Я, надев ее и с достоинством оценив, признательно взглянул в упор: — Спасибо. Даже не представляю, что бы я без тебя делал... Тот, посмотрев в ответ, ухмыльнулся: — Конечно! Без меня я даже не представляю, как бы ты выжил!.. Понятное дело, что это была шутка с его стороны, но я готов был согласиться... и именно поэтому долго не хотел отпускать из своих объятий. Он брыкался, толкался, а я смеялся, зная, что уж в этом решение за мной!.. Но на самом деле... Что поделать с тем, что я не мог выразить признательность ему никаким другим способом, кроме этого? И он это отлично понимал. Потому и терпел. Вот бы узнать, что на это каждый раз ворчала натура Гончей в глубине?.. Вся еда осталась во внедорожнике. А внедорожник – по ту сторону расщелины. И, мне кажется, естественно, что туда обратно мы не полезли. Неясыть откопал что-то в своей чудесной сумке (я сказал «что-то»? да это просто Рог Изобилия!), что мы мигом и уплели за обе щеки. До ближайшего города должно хватить. Когда я только сделал шаг вперед, мой духовный брат вдруг притормозил: — Господи Боже, как можно было забыть?! – и звонко хлопнул себя по лбу. Имя Всевышнего он поминал на моей памяти лишь второй раз. Я обернулся: — В чем дело? — Тошка, — ответил коротко, что мне вмиг стало понятно, но продолжил – По обычаям его родни... Если его тело невозможно опустить в воду, то читают особое заклинание, которое обращает само тело в воду... Меня кое-что тревожило в этом и вызывало сомнение: — Но откуда мы наем это заклин...? – и не успел закончить. — В книге. Я прочитал его в книге... – сказал твердо и, сложив руки перед грудью особым способом, сосредоточился – Просто повторяй за мной... Этот ритуал длился недолго. И я не удержался от того, чтобы по завершении не добавить чуточки отсебятины: — Еще увидимся, не скучай! – и в лицо ударил свежий влажный ветер, как бы в ответ... Как ни странно, но после этого на сердце стало намного легче... Куда мы направились? В ближайший город – Канаран. Там планировали по-тихому угнать машину и добраться до границы. А затем пересечь ее и... ну, понятно. На этот раз возражать мне совсем не хотелось. Мы отрезаны от вестей с фронта. Что творится там, кто берет верх, изменилось ли что к лучшему с нашим вмешательством? – ответы на это мы не знали. Поэтому следовало поскорей вернуться в штаб секретного отдела ВСР – и там сориентироваться, что делать дальше. Город по всей окраине окружала кирпичная стена (и это еще не значило, что через нее можно перебраться!), а на каждых воротах стояла охрана. Проверяли всех, кто въезжал и выезжал. Так что только попасть туда без излишнего шума стало проблемой номер один. В этом я доверился Неясыти – глаза его были крайне однозначны... — Для начала я перевоплощусь, — вынув из сумки длинную женскую рубашку с разрезом от бедра с каждого бока из шелка, сапоги и брюки прямого покроя (и сколько в этой его сумке еще шмоток, интересно? наверняка причуды его смежной ипостаси), стал замазывать татуировку на щеке тональным кремом – А ты будешь изображать моего... ну, парня или, еще лучше – мужа... При этом в голосе ни следа смущения или неловкости! Ему легко говорить: раз! – и ты девушка, два! – и снова парень... А мне это жуть как не нравилось. Но какой выбор, когда любым способом надо попасть на родину?.. — Кстати, не голоден? – спросил, вытаскивая небольшой пакет орехов. Я, кивнув, съел половину. Ну а потом, после обсуждения некоторых деталей, пошел покорно следом. И тут меня кольнуло слегка: — А почему именно шелковое платье? Не слишком ли... ярко? Она, обернувшись, слегка улыбнулась, перебирая убранные заколкой назад волосы: — Ты не заметил разве? – даже глаза в линзах (которые остались еще с того времени, как мы помогли тому раненому имперцу) мелькали лукавством – В Канаране праздник. Годовщина избрания родоначальника династии Герцогов этой области... Челюсть моя отвисла едва ли не до земли: — А ты-то откуда знаешь? Та сделала вытянутое лицо, будто бы это знание естественно: — Да болтовня охраны слышна даже за полкилометра! Вот встань рядом и послушай... Я, поправив на себе чистую белую рубашку, что была узковата в плечах, и жилет, потуже затянул шнурки на горле замшевого плаща и в несколько легких (как сложно отделаться от этой привычки...) шагов сократил расстояние между нами. И правда, тихо говорили охранники с такого расстояния, но вполне разборчиво. Острые собачьи уши спрятались среди прядей волос, руки кое-как пригладили их, а потом левая крепко сжала мою ладонь, вызвав минимум смущение: — Помнишь, как ты должен со мной разговаривать? Кивнул: — Свысока. Ты моя жена, и во всем должна слушаться меня... – «Эх, не нравится мне эта затея... Ой, как не нравится!..». — Правильно. Я постараюсь тебе подыгрывать, но могу и не сдержаться, и чего ляпнуть ни к месту. Не стесняйся, подзатыльник мне будет полезен... Это вызвало во мне усмешку. В последний раз присмотревшись к ее плащу, я четко запомнил узор на нем и сделал шаг вперед первым... Вот и ворота внутрь. Охранники – двое, строго и вопрошающе воззрились на нас. Первый, окинув беглым взглядом Неясыть, обратился ко мне: — Кто такие? Я выдал приготовленную заранее фразу: — Прогуливались по лесу. А в чем дело? — Мы вас не видели... – прищурился подозрительно. — Вышли с западных ворот, — махнул справа от себя небрежно – Рады бы и вернуться через них, но немного заблудились и вышли неподалеку отсюда. Замерзли... Подозрительности стало меньше: — А это кто? – указал на Неясыть. — Жена моя, — ответил спокойно и, поймав их ошарашенный взгляд, пояснил – Мы из деревни. Приехали к родственникам на праздник. То, что мы якобы из деревни, было исчерпывающим ответом – в них разрешены браки с 14-ти лет. И, понятное дело, родители спешили сплавить дочек. А во время войны – тем более – чтобы не пропала, если что. Охранник, закончив расспросы, стал совещаться со своим коллегой. Я не сомневался в успехе – вид у нас далеко не как у тех, кто преодолел путь от границы с Республикой, а сумка Неясыти, что сейчас висела у меня на плече, слишком мала на вид, чтобы вмещать провиант, теплые вещи и какую-нибудь палатку для ночлега (вообще-то могла вместить, но кто об этом знал, кроме нас двоих?), да и разыскивают поблизости двух парней, а не любовную парочку... Вот за это они и уцепились, к нашей досаде. Второй, почесав затылок, подошел: — Скажите честно, сэя, — обратился непосредственно к Неясыти – Вы правда женщина? Она, вздрогнув, лишь посмотрела в упор. За нее ответил я: — А в чем дело, уважаемый сэй? – сделал шаг вперед. К особам женского пола здесь обращались «сэ’я», к мужчинам – «сэй», к детям – «са». Манера разговора вообще довольно заковыристая, но простая. Я ее знал, но не особо хотел применять – привычки не было. А если их использовать с запинкой, то могут что-нибудь заподозрить... Охранник, что-то недовольно крякнув, ответил: — Это не наша воля, а начальства... Ищут двоих примерно вашего возраста, мальчишек. И мы вынуждены проверить... Я постарался выразить возмущение с долей понимания: — Вы что, не видите? Не верите слову честных людей? Он затоптался нерешительно. И ему на выручку (и кто просил его, скажите мне?) пришел напарник – расправив широченные плечи (шире намного, чем были у Тошки), вышел вперед и встал между нами и ним: — Значит так, сэй. С девкой твоей мы ничего не сделаем – только посмотрим. Прояви должное уважение... – и, не успел я даже и слова сказать, схватил ее за руку и дернул вверх, оторвав от земли. Я мог бы ему помешать, но тогда бы весь план провалился – потому остался стоять, сжимая кулаки и сверля его взглядом. Неясыть, вскрикнув слабо, покорно повисла: — Сэй... отпустите! Больно... – голос дрожал от страха. Лично я бы на его месте безоговорочно поверил. Но на его месте был не я – он, что-то отметив про себя, внаглую откинул полу плаща и ощупал грудь. Раздался звонкий пронзительный крик, звук пощечины – и она, упав и снова вскочив на ноги, тенью шмыгнула мне за спину, мелькнув красным, как помидор, лицом. Я с готовностью закрыл ее собой на всякий пожарный, хотя охранник остался невозмутим – только потирал красный след от ее ладони: — Плоская, как доска, но женщина... – посмотрев на меня еще раз внимательно, махнул рукой – Идите оба. Империя признательна вам в помощи, и мы говорим спасибо вам... Я, схватив ее за запястье, поволок за собой торопливо – не терпелось поскорей пересечь ворота и раствориться в толпе горожан. Перед нами никто не расступился – мы сами протолкнулись через чьи-то тучные туши (кажись, это был владелец какого-то ресторана и двое его помощников). Через минуту, когда стена скрылась за углом, темп сбавился сам собой. — Фух, пронесло, слава Фортуне... – вздохнула расслабленно, уткнувшись на мгновение мне в плечо – Вот приспичило им проверку устроить... — А ты молодец, — хлопнул ее по плечу – Даже я бы так не сыграл. — Спасибо, босс! – подмигнула, взяв меня под руку и приноровившись к моему шагу. День мы просто ходили по Канарану, чисто для вида заходя во всякие магазинчики, которые в это предпраздничное время изобиловали безделушками. Находясь здесь, даже сложно поверить, что не так далеко кипит война, гибнут люди... И совсем рядом расположились лагеря готовых к дислокации армий (впрочем, многие из них перебиты нами же), члены которых наверняка заглядывали сюда, чтобы закупиться провиантом. Я большей частью раздумывал над тем, что нам делать дальше. Угнать машину или мотоцикл проблемы не представляло, но вот минуть ворота... Не хватало еще проверки заново. Иначе я могу взорваться и распустить крылья с непривычки – и тогда старания все пойдут прахом... Неясыть наверняка укокошит меня быстрее, чем эти охранники-гиганты успеют сказать «Вы арестованы!» — или думаете, она меня простит за унижение у входа, когда этот дебил лапал ее за грудь?! И, если речь зашла о ней, то хочу сказать несколько слов: ее поведение было типичным для деревенской девушки, что редко бывает в городе. Потупленный взгляд и просящие щенячьи глазки, когда видит какую-нибудь ерунду, которая ей очень понравилась... Такой актерский талант пропадает!.. От этих мыслей лицо мое расплылось в улыбке. Она, заметив это незамедлительно, тронула за локоть: — Что случилось? Я повернулся к ней: — А разве похоже, что что-то случилось? — Да нет... – нахмурилась задумчиво, не сводя с меня взгляда – Просто странно... — Что? — Ты так не улыбался с самой... гибели интерната... – сглотнула. Я также потерял остатки хорошего настроения, но заставил себя забыть об этом: — Просто вспомнил, как мы репетировали «Снег и Лед»... Марк с Тошкой критикуют, а мы корячимся до невозможности, стараясь воспроизвести все так, как они хотят... Но было весело, что ни говори и как ни посмотри... – зажмурился, сдерживая слезы. Глубокий вздох – и она ткнулась макушкой мне под подбородок. Я по привычке ее обнял и плотно прижался лицом, зарываясь в волосы. Думал, что вот сейчас и нервы Гончей не выдержат, и она даст волю эмоциям... Но нет – дыхание, прерываясь, не имело и намека на всхлипы и плач. Оглядевшись, отметил, что прохожие на нас внимания обращают не больше, чем на фонарный столб, и тихо сказал: — Они еще пожалеют о том, что напали. Пусть и не от нас, но смертельный удар получат еще тот! По стенке точно размажет, и от пола придется отскребать... — Давай хоть сегодня не будем об этом говорить, — отстранившись, легонько щелкнула меня по носу – Вот вернемся в штаб, зайдем в кабинет генерала – и там вдвоем вовсю покричим и пообвиняем. Мы еще дети – нам это простительно. Посмотрим, как он будет выкручиваться... Я, придя немного в себя, усмехнулся и потрепал ее по волосам... Начинало быстро темнеть. Народ разбредался по местам празднования. Неясыть, в один миг сориентировавшись, потянула меня в центр. Там соорудили платформу, и на ней уже выступала какая-то популярная группа (я люблю только родную музыку, так что названия их если и слышал, то не запомнил). Сгрудившаяся толпа пританцовывала с ними в такт. Но рядом хватало людей, кто просто слушал и попутно разговаривал с друзьями или деловыми партнерами (как ни удивительно, но так – Империя вообще набралась опыта поддержания мирного образа жизни во время войны, а праздники представляют из себя вполне неплохой повод собраться и обсудить какие-либо важные дела) – и, как ни странно это прозвучит, но мне стало немножко неловко за Республику и ее Президента – все эти военные положения... Впрочем, готовность к войне у нас была практически нулевая, так что даже это можно рационально объяснить. Неясыть, найдя скамейку в местечке поукромней, устало бухнулась на нее задом: — Все, зарекаюсь носить каблуки! – и стала сквозь сапог массировать лодыжку. Я пристроился рядом с тяжелым вздохом: — Можно было и сказать... — Ничего, теперь неважно, — вздохнув устало, откинулась на спинку и крайне критично оглядела прошедшую мимо парочку – Блин, могли бы и подождать... — Что? – недоуменно посмотрел сначала на них, потом на нее – Ты о чем? Она с досадой наклонилась ко мне, также смотря на них: — Вот, видишь, как девчонка к нему льнет? И как он ее обнимает за талию – крепко до хруста ее спины. Шутка... Ого! Решительный! Парень за мгновение до этого тихого возгласа опустил ладонь ниже и ущипнул ее за «филейные места». Я поневоле зарделся и поспешил отвернуться. Гончая, не разделяя моей реакции, до самого конца провожала их глазами, а потом, снова откинувшись, тихо сказала: — Не, ну любовь – это всегда хорошо... – вздохнув глубоко, продолжила спокойно – И хорошо быть молодым. Даже на погосте, в который превратился мир, быть молодым и любить – хорошо. Нужно наслаждаться, пока можно. Ибо смерть еще повстречается впереди... Но любить – это хорошо. Мои глаза не находили сил отвернуться. А горло как онемело. Прошло минуты три, прежде чем нарушилось безмолвие: ее разные глаза медленно опустились, потемнев от задумчивости, а потом слегка скосились на меня: — Ты не будешь против, если я сейчас кое-что сделаю? Я, удивившись (раньше за Гончей такой вежливости не наблюдалось), ответил: — Ну, смотря что ты собираешься... – и не успел закончить. Тихий шелест ее плаща – и иссиня-черная шевелюра с блестящей заколкой на затылке уютно пристроилась у меня на коленях. Моя ладонь сама собой нашла мягкое ухо и слегка потеребило (кстати, успокаивает). То почти мгновенно отдернулось: — Щекотно... – завозилась с легкой усмешкой. — Извини, так получилось, — усмехнулся тоже, немного пригладив волосы поверх него. — Знаешь, кое-что тут вспомнилось... – начала вдруг тихо, но серьезно. — И что же? — Помнишь ту исходную историю, «Лед и Тьма»? – перевернувшись на спину, глянула в упор – Ту, где Кайл... — Да-да, помню отлично. И что? — Не «чтокай», — фыркнула немного иронично, но потом вновь сменила выражение лица обратно на предельно серьезное – Фридерт умерла, Элиот покончил с собой, Кайл смог найти покой только после многих десятилетий прозябания среди живых... Это был конец одной истории и начало другой... Тела двух влюбленных превратились в прах, но души остались живы. Девушка была заточена во Второй Руке Времени, а парень – в том мече, которым он проткнул себе сердце... Так что даже по ту сторону жизни они не могли вновь встретиться, да так и коротали время, наблюдая со стороны, как меняются времена и эпохи, как рушатся одни города и на их руинах воздвигаются новые, еще более величественные... и втайне желая воссоединиться с потерянной любовью. Это было их наказанием за нарушение правил... — Наказанием? – признаться, я опешил – Но каких правил? — У человека есть душа. А душа после смерти отправляется в мир мертвых. Нет особой разницы между теми, что описывают различные религии, но... в общем, либо посмертие будет хорошим, если ты вел себя при жизни соответственно, либо плохим... Эти двое не совершали преступлений, любили друг друга беззаветно и бескорыстно. И одна отдала свою жизнь за его, а другой не захотел жить без нее. Они бы могли получить на двоих счастье после жизни, если бы... не решили сами с этой жизнью расстаться. Никто не может распоряжаться своей жизнью. Рисковать – да, но распоряжаться, поканчивая с ней или отдавая ее, как цену чего-либо – не имеешь права... Но и на муки их послать не могли – ведь они делали это из лучших побуждений... Вот их и заточили в этих произведениях искусства, сказав: «Если сумеете воссоединиться – тогда обретете свой покой!». Они и пытались – не один год, не один век... – и неожиданно, повысив тон, замолчала на полувздохе. Несколько секунд длилось мое ожидание: — И что дальше? – как и в тот раз, меня охватил живейший интерес. — Дальше? – покосившись на мгновение, дернула плечом – Они встретились в конце концов. Но имена тех, кто им помог, затерялись в суете дней и лет... Но говорят, что они благодарны им до сих пор, и каждый раз даруют их потомкам удачу... И тут подул холодный ветер, и Неясыть, вскочив, закуталась плотнее в плащ: — Блин, ну и дубняк... На площади начиналась новая волна веселья. Я, рассчитывая на то, что хоть там-то будет потеплее, потянул ее туда. Она без возражений припустила за мной. И вдруг... — Гарри? Это ты? А с тобой... неужели Мартин?! -раздался громкий окрик за нашими спинами. Сердце подскочило к горлу. Этими именами мы назывались только... На рефлексе я прикрыл собой Гончую, чтобы та незаметно успела пропустить между ушами искру, что превращала ее обратно в парня: — Эм... – замявшись неловко, я немного отступил, силясь расслабиться – Прости, забыл... — Каен, са... то есть, уже сэй... — рассмеялся добродушно и снисходительно – Каен Рейнс. Показалось, или Неясыть правда вздрогнул от звука этой фамилии? — Поначалу я вас не узнал, — приблизившись вплотную, хлопнул меня по плечу – Так вы изменились... да еще и эта одежда... – глянув мне за спину, едва сдержал смех – Ух ты, так это и правда ты, Мартин! Чего ж ты прячешься? Тот, ответив сдавленным смехом, выглянул немного: — А ты бы на моем месте что бы делал? – и выдавил ухмылку. А у меня уже душа в пятки уходила: — Мы прячемся. С того времени, как мы тебя видели, многое изменилось. Кроме нас, в живых никого не осталось... – сглотнул звучно, забивая подальше немалую боль – И нам приходится прятаться. Вот недавно объявили розыск двух парней, которые похожи почему-то именно на нас... — Но мы ничего не делали, факт! – вставил мой духовный брат. — ...Так что вот унизились до маскарада, — вздохнул тяжело – Мотаемся по городам... А ты здесь какими судьбами? — Да этот город – мой родной! – заявил громко – Здесь жил мой прадед, живут дед и отец, дай Бог им обоим здоровья и долгой жизни... И свой дом собираюсь построить тут же. Дам начало новой традиции... – и немного помрачнел – Если, конечно, вернусь живым с войны. Я предусмотрительно промолчал. Но парень, видимо, не любил думать о плохом: — Знаете, я вам благодарен. Я говорю спасибо вам от всего сердца! – глядел на нас в упор безотрывно – Не повстречайтесь вы мне там, то я бы не осилил пути досюда! Ваша помощь мне там была, как спасательный круг утопающему, ей-богу! Изобразить неловкость и смущение у меня, кажется, получилось: — Да что уж там... Ты тоже помог нам, сказав, где располагаются основные лагеря... Мы их обошли, и многие избежали смерти именно благодаря этому... – поник – Но судьба решила вот по-своему... Он тоже предусмотрительно промолчал, а потом, поймав момент, когда мы уже были готовы распрощаться с ним, предложил: — Может, в честь праздника погостите у нас? – лицо выражало открытость намерений (и как такой бравый парень может быть солдатом Империи?) – Мой отец будет очень рад с вами познакомиться. И отлично отблагодарит... Меня это предложение поставило в тупик. А вот Неясыть быстро сориентировался: — Почему бы нет? – глянув на меня и не заметив следов противления, кивнул активно – Мы с удовольствием примем твое приглашение... – осечка – Сэй Рейнс, дело говоришь. Тот рассмеялся снова: — Надо «правильно говоришь». Да и в данном контексте не очень подходит... Учти это на будущее, — улыбнувшись обаятельно, сделал жест следовать за собой... Когда на горизонте показался его дом, я отвесил челюсть едва ли не до асфальта. Потому что «домом» это можно назвать только с большой натяжкой. Да это была вилла! В два этажа, не очень большая, но на «частный дом» не тянуло! Каен, заметив мою реакцию, от неловкости споткнулся. Мы помогли ему встать (и при этом я отметил лично, что под одеждой его тело костлявей, чем у Неясыти – неужели его веселость и доброжелательность – не следствие хорошего самочувствия?). Открыл нам мужчина лет под 50-т: высокий, крепкий, с заметной сединой в висках. Его глаза сразу сфокусировались на Каене: — Сын, в чем дело? Ты разве не собирался на праздник? «На нас – ноль внимания...». Тот ответил сразу же, немного отойдя в сторону, чтобы не загораживать нас: — Хотел тебя познакомить. Помнишь, я говорил о мальчишках из Республики, которые помогли мне? — Ну да, и не раз... – начал о чем-то догадываться, но не высказал этого. — По странному стечению обстоятельств они сегодня оказались там же, в центре. И я говорю спасибо судьбе. Вот и уговорил их прийти к нам на ужин. Ты не против, отец? Мистер Рейнс окинул нас пристальным взглядом (под которым по спине у меня пробежала волна дрожи): — А это разве...? – указал на Неясыть (еще в женском наряде). — Позвольте потом объяснить... – пробурчал тот тихо, переминаясь с ноги на ногу. — Проходите скорей, — будто поняв этот намек, отошел в сторону, пропуская нас – Ужин уже почти готов, так что ждать долго не придется. У меня отлегло – вроде бы, все более-менее нормально... За столом мы все и объяснили: и как помогли его сыну – тот сам плохо помнил, как добирались сюда и почему мой духовный брат в таком наряде (отформатировано мной и ним по ходу дела). А потом узнали, что дом этот достался прадеду Каена по далекому наследству едва ли не случайно, и с того времени его семья – вполне обеспеченная, но не настолько, чтобы позволить себе слуг и прочие привилегии, тут и обитает. Сын сам решил отправиться на фронт ради родной страны (кстати, если вспомнить, что он был единственным, как и его отец и его дед, то это даже очень глупый поступок – что бы отец стал делать один – мать ведь его умерла от каких-то осложнений после гриппа). Я слушал внимательно, изредка поглядывая то на отца, то на сына, то на духовного брата своего, который также держал ушки на макушке (не в прямом смысле) и внимал каждому слову. Правда, если говорить на чистоту, то прислуга тут была – но в лице горничной. Та принесла нам ужин и после убрала тарелки. Ну и, наверно, повар... Мда, дом большой, не для стольких людей, которые, наверно, с ног сбиваются – поддерживать его в чистоте и порядке... Я не постеснялся эту мысль высказать. Мистер Рейнс улыбнулся: — Да, ты правильно подметил, молодой сэй. Но ничего – зато есть надежда, что уж Каен сделает его более живым и радостным... Я отлично понимал его желание. Мой отец тоже, наверное, возлагал на меня свои надежды, как на предполагаемого преемника на посту главы клана. Вот только не знал, что на нас нападут и уничтожат... — Гарри? – раздался рядом со мной тихий голос, и за локоть дернули – Что с тобой? От испуга глаза взлетели вверх, и тут даже до меня дошло: по щекам моим в два ручья лились слезы. Неясыть, глядя обеспокоено, ласково погладил по плечу: — Похоже, ты слишком устал... – и, встав, чуть поклонился им по очереди – Простите, пожалуйста, но мы, наверно, пойдем. Завтра нам уезжать... Каен, боясь, что мы исчезнем прямо сейчас, вскочил со стула: — Постойте минутку! – и почти умоляюще взглянул на отца – Можно? Тот понял его желание без дополнительных объяснений: — Конечно. Это лишь малость, что я могу для них сделать... Пускай переночуют. Я быстро понял, к чему они ведут, поэтому, вытерев слезы, заявил громко: — Нет! Не надо. — В чем дело? – невероятно удивился Каен. Грудь мне сжигала совесть. Да, мы обманули их и теперь пользуемся этим... Пусть они и имперцы, но... добрые люди. Я не хотел злоупотреблять их доверием... И мой духовный брат – я чувствовал и видел по глазам – был на моей стороне. Они нас стали активно переубеждать. Мы же сопротивлялись до последнего. И все же не смогли устоять перед одной вещью. Каен, уже злясь от нашего упрямства, твердо заявил во всеуслышание: — Ладно, если не хотите переночевать – пожалуйста. Но тогда вы позволите мне вас завтра проводить за ворота! Что мы могли на это ответить? Ничего! Да если нас будут провожать, то это сломает все планы! Мы не сможем угнать транспорт, и все задуманное полетит в тартарары! И я сдался – но на мгновение позже, чем Неясыть, который, отпустив мой локоть, выдохнул устало и с примесью безысходности: — Хорошо, мы согласны переночевать. Но умоляю: никаких проводов! Отец, заметив его просящие глаза, не удержался от усмешки. А про сына вообще молчу... Я уже начал думать над небольшими изменениями в плане, как... Раздался глухой «бум» и от стен отразился старческий фальцет: — Сынок, что случилось? Что за шум? По парадной лестнице спускался старик лет под 80-т, если не под 90. Сгорбленная и сухая фигура выдавала в нем в прошлом высокого, статного и крепкого человека, от одного вида которого девушки томно вздыхали, а невероятно блестящие глаза – то, что мозг в этом облысевшем черепе по-прежнему мыслит, не тронутый маразмом. И мне снова показалось, что Неясыть вздрогнул: раз – от звука голоса, два – от вида деда. А в это время Каен в несколько приемов преодолел лестницу и подхватил старика под руку: — Дедушка, тебе врач говорил не вставать!.. — Кто эти двое? — Я про них говорил: они спасли мне жизнь... Тот, что-то недовольно прокряхтев, наконец удостоил взглядом нас. Моя персона его мало заинтересовала, а вот Гончей... Поначалу во взгляде не было ничего, кроме отстраненной заинтересованности, потом появилась задумчивость, а после нее... Это мне показалось, или это был шок? Повисла гнетущая тишина. Что-то неладно. Я вмиг напряг мышцы и, скосившись на моего духовного брата, замер поневоле: его фигура не имела и тени настороженности, глаза смело смотрели в упор на старика, словно его спрашивая: «В чем дело, уважаемый сей?». И тогда отлегло и у меня... Мистер Рейнс, взяв своего отца под другую руку, сказал ему: — Папа, пожалуйста, вернись в кровать... Тот, опять что-то проворчав, оттолкнул его несильно и с хрустом в спине кое-как выпрямился: — Если они помогли моему дорожайшему внуку, то я не могу их отпустить без разговора. Бояться вам нечего, молодые сэи, — успокоительно глянул на каждого, на этот раз не заостряя внимания ни на одном – Я всего лишь лично хочу выразить благодарность... Что-то во мне трепыхнулось: это плохая затея! Да и Неясыть неуверенно покосился на меня, а потом на них, будто не зная, что и делать. А мне не хотелось, чтобы план завтрашнего побега через стену провалился, да и тем более – верность данному слову. — Хорошо, мы... Неожиданно старик как-то побледнел (хотя и так имел далеко не свежий вид) и сполз на ступеньки. Сын и внук успели его подхватить. Каен досадливо бросил: — Господи, дед, да не стоит! Мы тебе завтра все расскажем!.. Мне стало ясно, что от долгого разговора и рассыпания благодарностями (а семейка у них, похоже, такая благодарная, что просто жуть!) у этого хрыча инфаркт случится точно, и тут шагнул вперед мой духовный брат: — Многоуважаемый сэй Рейнс, вы можете переговорить только со мной? А я с немалым удовольствием передам ваши слова моему другу... – глаза горели решительностью. Признаться, я не ожидал. Но был ему благодарен – не по моей части стоять перед рассыпающимся в прах человеком и выслушивать его надтреснутый фальцет... От этого старикана веяло чем-то... что внушало уважение с первого же взгляда, и заставляло трепетать при первом же слове. Пусть и человек, даже не одаренный, он производил впечатление до сих пор. Даже представить боюсь, какое оно было во времена расцвета сил этого тела... Сын и внук согласились, но только с одним условием – он сейчас же ляжет. А нам предложили еще перед сном принять ванну. Меня торкнуло при одном слове «ванна» и мысли, что есть возможность... Сколько ж я не мылся? Да с того самого дня, как нас мы разорили последний лагерь... Эх, и пахнет, наверно, от меня... да и от Неясыти. На том мы и порешили. И вздохнули с облегчением. Неясыть как раз вышел по делу – ему «приспичило», а я осматривал гостевую комнату, которую нам так щедро предоставили, как в дверь постучались, и вошел Каен со спокойным выражением на лице: — Мартин просил передать, что сразу пойдет к моему деду, пока тот не заснул... – встав рядом, поглядел вместе со мной в окно. Я колебался, но, посчитав, что это – своего рода знак, решился: — Каен, скажи, а... где находится комната твоего дедушки? – постарался сказать это как можно небрежней и незначительней. — Отсюда направо до конца коридора, последняя дверь слева. А зачем тебе? — Да так, — дернул плечом, разворачивая – Хотел просто поблагодарить его лично за то, что он нас принял. Я, конечно, благодарен и вам с отцом, но... – обернувшись, слегка улыбнулся — ...согласись, старые люди не так доброжелательны. Он, кивнув понятливо, сказал напоследок: — Ванная на первом этаже. Дверь оставят открытой. Но, если что, спросите горничную? Я, заверив его в этом, поспешил, пока Неясыть не успел первым. Меня беспокоили эти странности. Очень беспокоили. И я не собирался останавливаться, пока не пойму, в чем же дело, и что же происходит... Дверные петли даже не скрипнули. Осторожными беззвучными шагами я скользнул внутрь и вдоль стены стал пробираться вглубь, стараясь держаться в тени от огня в камине. Слышался отчетливый храп – старик успел прикорнуть. Но, вполне возможно, это уловка, и мне не стоило расслабляться. Можно было применить и заклинание Невидимости, но, боюсь, Неясыть обнаружил бы его следы... Вполне удобное укромное местечко нашлось за одной из портьер – та была тяжелой и длинной, так что даже если я по неосторожности шевельнусь, то не обнаружу себя. И стал ждать. Недолго – через пару минут, дверь снова открылась, и вошел Гончая: вид настороженный и одновременно спокойный, одежда заменена на мужские брюки и рубашку – большие ему размера на два, наверняка из гардероба Каена. Легкие шаги прошелестели по ковру – и дед от этого проснулся: — А, это ты... – покряхтев, завозился. — Вам помочь, может? – подступил ближе нерешительно. — Нет, я говорю спасибо тебе, но не стоит... Минуту стояло молчание. В камине потрескивали дрова, отражения пламени тенями рисовали различные картины. Стены уже давили своей тяжестью, когда наконец это безмолвие кончилось. — Как тебя зовут, молодой сэй? — Мартин, — ответил коротко, сложив руки за спиной и не сводя взгляда. — И откуда ты, Мартин? — Из... Республики. Заминка. — Республика?.. Хм, далековато тебя занесло, не считаешь? — Наверно... — Впрочем, мой внук сказал, что вы с другом спасли ему жизнь, и я ему верю. Как и в то верю, что делали вы это без злого умысла и расчета... Черт, снова эта совесть... — Я не стану говорить то, что уже сказал мой сын. Наша немногочисленная семья перед вами в огромном и неоплатном долгу. Так что, если вы захотите остаться... — Нет, — перебил твердо – Огромное спасибо, но... нет. Извините. — Ну-с... я понимаю. Патриотизм – это такое дело... Или патриотизм здесь ни при чем? Он откровенно заколебался: — Скорее да, чем нет... Нас заставили сражаться, и возвращаться мы не намерены... – голос понизил тон. Снова небольшая пауза. — Скажи, Мартин... ты ведь родился вовсе не в Республике? О, вот это уже новость! Я насторожился. Тот, вздрогнув, побледнел: — П-почему...? Простите, но вы неправы!.. — Не пугайся так, молодой сэй. Я просто хочу кое-что выяснить. И тебя с другом это не коснется никак, обещаю... – откашлявшись, сказал немного тише – Просто я некогда знал одного человека... нет, даже не человека. Он был ненормальным. Ты знаешь ведь, что это слово значит? Кивнул сдавленно. — И ты мне его напомнил. Притом, очень. Я не знал его фамилии, уж прости, но имя... – снова закряхтел и завозился – Скажи, Мартин, ты знаешь о такой странной личности, как Оул? — Оул? – нахмурившись (и под этим спрятался настоящий испуг), отвел взгляд – Что-то припоминаю... Так звали моего прадеда, кажется... — Уверен? — Говорю же: кажется... – повторил настойчиво. — Значит, правнук? – в тоне появилось разочарование – Но так похож... Скажи, а твоего отца как звали? На этот раз глаза Гончей мелькнули едва ли не раздражением: — А это вам зачем? — Интерес... — Простите, но его имени я называть не хочу... – на лице возникла странная тень. — Просто назови его имя – о большем я и не прошу... Он отступил на шаг: — Нет. Об этом и не просите. Простите... Мне эта упрямая настойчивость показалась подозрительной. Как и, видимо, старику. — Но ты так похож на Оула... — Только не говорите мне... – едва сдержал нервный смех — ...что вы думаете, что это я! Да вы спятили, простите еще раз... На этот раз фальцет прозвучал сильно: — Ведь то, что глаза твои карие – лишь уловка, верно? Правый глаз алый, как кровь, а левый – желтый, верно?.. — Нет! – в несколько шагов преодолев расстояние до стены, прижался к ней – Неправда!.. — И татуировка на твоей щеке такая же, как была у него... — Ну и что? Да, я восхищаюсь своим прадедом, потому и попросил сделать себе такую же, как и у него! – едва не сорвался на крик – Ну да, я на него очень похож, но это еще не дает вам права заявлять, что мы – одно и то же!.. Мое сердце заколотилось, как птица в клетке, к голове приливала кровь: «Так что же тут творится?!». А вот старик, похоже, своего обладания не потерял: — Ладно, если ты так упорно настаиваешь, что тебя зовут Мартин, я подыграю. Можешь идти. Но, пожалуйста, будь осторожен... Неясыть, через силу расслабившись, поклонился: — Буду. Спасибо. — И извини, если чем-то тебя напугал. — Не стоит беспокоиться, — полуприкрыв глаза, сжал губы плотно – Все нормально... Спокойной ночи вам, многоуважаемый сэй Рейнс, и мы все говорим спасибо тебе за то, что ты есть в этом мире и проливаешь свет в него свет своим умом... – окончательно взяв себя в руки, стал отходить к двери – Завтра мы уйдем. И попрошу забыть о нас... Снова возня на кровати. — Значат ли твои слова, что я оказался прав? Я ждал, что ответ будет категоричным «нет», но... он, не произнеся ни единого слова, вышел, плотно закрыв за собой дверь. Старик лег обратно в кровать с тихим кряхтением и ворчанием. Через несколько минут мои затекшие ноги вновь бесшумно ступали по ковру обратно к двери. Глаза в последний раз глянули мельком на дедушку Каена, как... ...заметили что-то, зажатое в его тощих пальцах. Фотография. Я, поборовшись пару мгновений с чувством самосохранения, осторожно приблизился к кровати и откинул полог. С этой позиции стало заметно, что на ней запечатлен какой-то парень, брюнет, в свободной одежде, в положении сидя. Но не более. Любопытство все нарастало, не давая уйти. Я, внимательно приглядевшись к лицу старика, убедился, что он крепко спит, очень-очень медленно потянулся к фотографии, зажал торчащий уголок двумя пальцами... и предельно незаметно вытянул. И, даже не глядя на нее, молнией выскользнул из комнаты. Он даже не пошевельнулся, продолжая храпеть. Колени дрожали, спина упиралась в стену, а ладони прижимали клочок истершейся бумаги к груди. Перед глазами уже переставали плясать темные точки. Дыхание мое выравнивалось. Главное, чтобы сейчас меня никто не нашел... «Вроде бы никого...» — мелькнула в голове мысль, а рука уже сама подняла снимок, давно пожелтевший от времени... Первое, что я испытал – это недоумение. Да, парень здесь очень похож на Неясыть, но старше (даже старше Каена – эдак 22-25 лет) и шире в плечах – впрочем, и он сам может впоследствии возмужать, если спортом начнет заниматься; да, татуировка та же, цвет волос, их растрепанность... Но, чуть сильнее приглядевшись, я понял: эти глаза я видел. Про цвет молчу вообще: что правый красный, а левый желтый – вполне имеется вероятность, что это снова шутка природы: ведь говорят же, что особенности людей сильнее всего проявляются в их потомках? Но вот выражение, этот прищур... Его мне довелось увидеть лишь раз, да и то только сегодня, иначе забыл бы вовсе. Такое выражение было у Неясыти, когда та говорила о том, что хорошо быть молодым... Так неужели то, что говорил старик – правда?! И этот Оул и Неясыть – одно лицо?!! К тому же, у обоих имена имеют отношение к птицам*... Впрочем, и это можно списать на причуды, но на этот раз отца – заметив схожесть с дедом, и дал имя... В общем, этот шпионаж вовсе не прояснил картины, а внес еще больше путаницы. Зря все-таки на это решился, сказать по правде... Хотелось выяснить все до конца, но на то, чтобы спросить об этом, пока мы были в ванной, смелости не хватило. Тем более, что горячая вода так расслабляла... Но, когда он присел на свою кровать и стал активно вытирать голову, я начал... ------------ "owl" — "сова" (англ.) — Прим. автора