Ошибки жизни

Я, глубоко удовлетворившись тем, что теперь чистый (это, кстати, очень приятно), уже стал насухо вытираться, как Пастух тихо, но с какой-то странной настойчивостью спросил, глядя в упор: — Мы можем поговорить? Эх, вот захотелось ему... А я только забыл о разговоре в этим стариком Рейнсом... Но Пастух – мой духовный брат, так что я кивнул в знак согласия. — О чем вы говорили в его комнате? Я нахмурился, вспоминая: — Да ничего нового. Поблагодарил он, предложил остаться, но я отказался. Или стоило...? — Нет, правильно... – махнул рукой без излишних эмоций, глянув задумчиво в сторону. Внутри у меня что-то заскреблось. Какое-то сомнение. Шальное чутье, что он от меня чего-то ждет. Ключевого слова, жеста... — Просто я забеспокоился, что этот старик так к тебе прицепился... «А, так вот оно что?..» — в груди расплылось облечение. — ...поэтому до того, как в его комнату зашел ты, я спрятался там. Сначала меня захлестнула ярость и гнев. А потом – страх на грани паники... Он это слышал... Он все это слышал!.. Пастух, глубоко вздохнув для смелости, вновь внимательно взглянул мне в глаза: — Неясыть, я спрошу только один раз: то, что он сказал – правда? Я обмер, не в силах и пошевелиться, даже моргнуть. Не зная, что и делать. — То, что этот старик сказал – правда? – все же повторил настойчиво, приблизившись ко мне на расстояние ровно в шаг, и внезапно выражение в его глаз сменилось на мольбу – И если ты скажешь, что это не так, я поверю. Безоговорочно, без сомнения... Скажи, что это все неправда! Страх сменился болью за одну секунду. Вот и произошло то, чего я боялся. Стоило ожидать, но чтобы так рано, и по такой глупой случайности... Ну кто бы мог подумать, что с таким-то возрастом его не тронет старческий маразм?! Теперь уже я злился на этого идиота Рейнса: вот взбрело ему... В ладонь мне ткнулась что-то – Пастух совал какую-то желтоватую бумажку: — Посмотри, я взял это из его комнаты... Я взяв ее, присмотрелся к лицу. Закусил губу от злости и досады. — Прошу, скажи, что... — Это правда, — прервал его я твердо, посмотрев в упор и не отворачиваясь. С полминуты фавн не мог найти слов, а потом выдавил с трудом: — Т-то есть? – поначалу отступив на шаг, вернулся обратно. Если бы на его месте был кто-то другой – тот же Тошка, я бы без колебаний соврал. Но только потому, что это был Волчий Пастух, мой духовный брат, у которого от меня не было тайн, который доверяет мне (доверял, во всяком случае – сомневаюсь, что все останется, как прежде, наутро), я решил ответить взаимностью. От духовного близнеца не может быть секретов – вот и все. Пальцы сами сжали этот клочок бумаги и сожгли – пепел хлопьями медленно упал: — Вот так и есть, — вздохнул глубже, собираясь с мыслями и, не выдержав его взгляда, отвернулся в сторону – Семьдесят один с половиной год назад меня звали Оул, и жил я здесь, в Канаране, и работал Изгоняющим злых духов и мелких демонов. С Бериллом – так зовут того, кто сейчас является дедом Каена, я познакомился в воинской части, когда шел призыв, а мне захотелось отмазаться... Да, тогда он был просто гигантом... — Ближе к делу! – отрезал мои вольные повествования круто и, подняв руку, стал что-то рассчитывать в уме (я сидел молча, не мешая) и через 10-ть секунд ровно спросил – Так выходит, что тебе аж 87 лет?! Хотелось рассмеяться, но я сдержался, сохранив серьезность: — Знаешь, для Гончих это – далеко не предел... — К чему ты клонишь? – прищурился, едва сдерживая злобу на меня. И снова мне стало не по себе, невольно нахлынули воспоминания, и всякая охота разрядить обстановку пропала напрочь. Когда сердце перестало колотиться, как зверь в тесной клетке, горло снова обрело пластичность, а мои глаза взглянули в его глаза: — Хочешь, я скажу тебе одну вещь, которую еще никому не говорил? Его взяла нерешительность и некое подозрение: — Ну, давай... Собравшись с духом, я сосредоточенно закрыл глаза и, пока Пастух тихо ворчал (и это, в принципе, понятно), производил подсчет. Внутри меня все противилось такому решению, требовало прекратить эти глупые игры, но... И наконец выдал – четко: — Если считать с того дня, когда я родился, то мне 2637 лет... – и, постаравшись, чтобы тяжесть от всей этой ситуации в моей груди исчезла, выжидающе посмотрел на него. Реакция была вполне ожидаема – шок, недоверие, испуг, страх. И ступор длился ровно две минуты, а уж потом... — Почему ты мне не говорил?! – серые глаза горели гневом. Мне не было так погано вот уже 6-ть лет: — Да ты бы поверил? — Ну да, не поверил бы... Но знал хотя бы! – выбросив вперед руку, удержался от того, чтобы сжать пальцы на вороте рубашки и от того, чтобы треснуть. Признаюсь честно, мне было больно и совестно, что я это скрывал. Я хотел сказать, правда, но... не решался. Потому что боялся, что он от меня откажется, отвернется, скажет: «Убирайся»... Да и в данный момент эти страхи не исчезли. Ведь там, в самой глубине его раньше таких ясных глаз теплился огонек именно этого желания... — Знаю, я не достоин этого... но прости. — Это не главное, — успокоившись, сжал кулаки, глядя куда-то мимо меня – Ответь, ты участвовал в войне? — Говори точнее, пожалуйста, — фыркнул мрачно – Я не одну повидал. — Ладно, раз ты не понял... – развернулся всем телом, выражая решимость довести это дело до конца – Встань, — и, когда я это сделал, спросил уже более конкретно – Тогда тоже была война Империи и Республики. Ты участвовал именно в ней? «Хотелось бы на этот раз соврать, но...»: — Крайняя северная граница, застава у города Фангег... Он не дал мне даже закончить: — Так ты раньше сражался за Империю?!! — Да, сражался, — ответил устало – И, скажу опять же по секрету, это был девятый раз. — Но это же предательство! — Предательство? – полуприкрыл глаза, с немалым трудом выдерживая уничтожающий взгляд – Чего? Кого? Чести Императора? Президента? – и сказал уже бесстрастно – На них мне плевать. Плевать на политику, на их идеалы и их цели. Я видел рождение и разрушение множества Империй и Республик. И сражался не за них... — А за кого же? – спросил с нескрываемым недоверием. — За тех, кто был со мной рядом... – теперь уже смело взглянул на него в упор. — К чему ты ведешь? «Да, ясно и понятно я никогда не умел говорить...»: — Сейчас я сражаюсь не за Республику. Я сражаюсь за тебя. Но будь я на этой войне один – то не стал бы вмешиваться... — Даже если бы на твоих глаза погибали люди и одаренные?! Никогда не любил таких вопросов, но ответил: — Я бы их защитил. Но принимать чью-либо сторону не стал бы. Пастух, скрипя зубами, отступил на шаг, по-прежнему прожигая взглядом: — Выходит, тебе будет тоже наплевать, если землю, на которой стоял наш интернат, захватят и построят на ней игорное заведение или бордель?! – и едва ли не закричал, едва-едва сдерживаясь от того, чтобы не сорвать злость и не устроить тут погром – Наплевать, что они уничтожили все, что было нам... с Тошкой было дорого? – из его глаз полились крупные слезы, которые тот неистово смахнул – Тебе плевать, что его убили, не так ли ?!.. И тут я, испугавшись, сорвался: — Нет!!! Не говори так! Мне плохо без него, сердце хочет мести...! — И...?! – выжидающе потребовал. Тут же успокоился: — Но пресловутой местью его не вернешь! Какой смысл мстить?! Может, скажешь? – и испытующе поглядел на него, внутренне убежденный в своей правоте. Это поставило его в тупик: — Н-не знаю... – глаза растерянно забегали. — Поверь, это – не выход... – решив все закончить, подошел решительно ближе... ...но встретил твердый шаг назад, его рука резко отбила мою, протянутую к нему: — После всего этого... что ты от меня скрывал... ты еще хочешь, чтобы я тебе верил?! – пронзил глазами с удвоенной силой, что я физически почувствовал, как меня рвет на части: и от этого, и от открывшейся раны; по щекам продолжали течь слезы злобы и нестерпимой обиды и боли – Прости, но я не могу... Я не смог остановить его, когда он, развернувшись ко мне спиной, лег на свою кровать и накрылся одеялом с головой, показывая, что разговор окончен. Но меня это не устраивало. Хотелось сию же секунду подскочить, стащить его на пол, объяснить все доходчивым языком, треснуть пару раз по тыкве, чтобы дошло... Но я с трудом сдержал этот порыв. Он близок мне, как никто другой ни до, ни после. Я отношусь к тому типу, который не может причинить боль своему духовному близнецу по настолько глупой причине. Потому что тогда и я буду чувствовать нечеловеческую боль. Да просто и не решусь на подобный шаг... Поэтому я, глубоко вздохнув, чтобы совладать с собой, также лег спать... Но, уж понятное дело, так и не поспал ни секунды... Звуком, побудившим меня открыть глаза, стал звон разбивающегося стекла. Вернее, какой-то вазы. Звук просто характерный. Я, подскочив, заметил, что Пастух тоже не спит. Переглянувшись, мы одновременно кивнули и, выскользнув из-под одеял, быстро оделись (да и спали в штанах и рубашках) и тенями нырнули в темноту коридора. С первого взгляда, был покой и тишина, но... Мое чутье тревожно скреблось. Фавн на мой немой вопрос в глаза кивнул: да, появился кто-то чужой. Сейчас было не до наших разногласий. Ситуация требовала срочного вмешательства. Ближайшая комната была Каена. К ней припустил я, а Пастух побежал дальше, чтобы предупредить его отца. Дверь открылась без единого скрипа, и рядом с кроватью у меня получилось оказаться в пару прыжков и один вдох: — Каен! – шепнул коротко, теребя его за плечо – Эй, Каен... Тот, сонно замычав, хотел что-то сказать, как моя ладонь заткнула ему рот. — Ни слова. Кто-то сюда влез. Быстро одевайся и следуй... И по всему дому разнесся истошный женский крик. Я, схватив парня за руку, прямо так потянул за собой (хорошо, что спал он в старых спортивных штанах и майке), не обращая внимания на вопросы и слабые протесты. Меня сейчас не это волновало. А то, что крик был из комнаты Берилла... У дверного проема нас с ног чуть не сшибла горничная: лицо белее мела, глаза бешено вращаются, нечего не видя вокруг себя. И убежала. Мы предельно осторожно вошли. У кровати с пологом стояла одинокая фигура Пастуха. Я сглотнул. Поленья в камине догорали, но света было достаточно. Даже для человеческого глаза. И даже мой нос четко различил этот запах. Запах крови... С угла одеяла на пол, в крупную лужу, капало красное вещество. С моей позиции еще было видно, как с края кровати свесилась костлявая рука, которая еще 70-т лет назад была мускулистой и жилистой... Каен, не веря в случившееся, отступил на шаг: — Нет... Этого не может быть... – а в уголках глаз застывали крупные капли. Из горла моего вырывалось рычание: низкое, утробное, никак не вяжущееся с этим обликом – рычание ипостаси Гончей. Зрение затемнило сгустком неистовой ярости и жажды мести. Пастух, испугавшись только этого, схватил меня за руку: — Тихо! Возьми себя в руки!.. Я пытался. Честно, пытался. Но это было сильнее меня. Последняя капля, которая переполнила чашу моего терпения... не так велика, как убийство Тошки (ничтожна по сравнению с ней – потому что этот старик уже не был тем Бериллом, которого я знал), но все же достаточная для того, чтобы это сделать. Парень, отшатнувшись от меня, с опаской выдавил: — Что с тобой, Мартин? Силой воли удалось каким-то образом отшвырнуть пламя, бушевавшее во мне, подальше: — Ничего... – голос остался прежним, рычание пропало – Просто... – проморгавшись, свободной рукой одним движением вытащил линзы, которые, сверкнув, пропали в ворсе ковра, глаза медленно скосились в его сторону... ...и только увидели, как в воздух взвилось несколько фонтанчиков крови из его разом освободившейся от головы шеи. Раздался глухой стук, что-то закатилось под кровать, мой духовный брат, прерывисто вздохнув, встал на один уровень со мной до того, как тело Каена опустилось на колени и тоже упало. В дверном проеме сверкнул клинок, на фоне темноты вырисовывалась фигура. Тело мое напружинилось, готовясь к прыжку. Первая ярость схлынула, оставив место холодному расчету. Он стоял, ожидая, когда мы первыми прыгнем ему в лапы. Но я не собирался, как и Пастух. Раздался свист – мое плечо само ушло от удара, ноги торопливо перешагнули через ножку валяющегося стола, одна рука увлекла следом Пастуха, а другая, схватив с полки канделябр, разбила им окно. И все это – за секунду, в течение которой глаза мои безотрывно следили за незваным гостем. Мы выпорхнули наружу, как две птицы... Кожу, покрытую по’том, опалил морозный воздух. Фавн, испуганно сжавшись, едва не распустил крылья, но сдержался и приземлился в кустарник, ничего не повредив. Даже успел поймать меня. Я, встав на ноги, толкнул его вперед: — Быстрее, надо спешить...! Но не успели сделать и единого шага. — Спешить никуда не надо, ребятки... – раздался предельно ироничный голос, снег под шагами легонько хрустел – Останьтесь тут, со мною. Поиграем в «салочки»... «В ловушке. Бежать не имеет смысла...»... Я, глубоко вздохнув, повернулся к врагу лицом, пронзая глазами и заслоняя Пастуха – тот при любом раскладе должен уйти отсюда живым. Это теперь единственная причина того, что я остаюсь. У меня есть силы и умение сбежать. Но в одиночку. Поэтому...