Смерть — это стрела, пущенная в тебя, а жизнь — мгновение, за которое она до тебя долетает.
Эванс шмыгнула носом. Что это? Угроза? Предостережение? .. Эмма встала с колен и положила записку в карман джинсов, которые висели на спинке стула. Главное, чтобы родители не увидели… Девчонка вздохнула и посмотрела на плюшевую игрушку, которая лежала на кровати. Эмма отвела взгляд. Эти глаза малинового цвета — будто живые. Так и следят за тобой, следят… Девочка вышла из своей комнаты, громко хлопнув дверью.***
Солнце медленно исчезало где-то за горизонтом. Тихими шажками на город медленно наступал вечер. Оливер, пытаясь хоть как-то нарушить тишину в пустом доме, где в этот вечер находился только он, прохаживался по небольшой кухне, громко топая кроссовками по кафелю. Мальчишка иногда останавливался, выныривая из воображаемого мира, который хранила в себе купленная сегодня книга, находившаяся в руках, и оглядывал комнату. Кухня была светлая, хорошо освещённая. За окном, тихо барабаня по стеклу, нехотя шёл слабый дождь, тучи выжимали уже последние холодные, маленькие капельки. Но вот за пределами кухни царила темнота — по всему дому, не считая кухни, свет был выключен. Оливер остановился возле стола, положил книгу, а сам уселся на деревянный стул. Глубоко вздохнув, мальчишка положил голову на стол и прикрыл глаза. Всё-таки тишина и одиночество нравилась Эртону намного больше, чем шумные компании. Лучше устроиться где-нибудь в уголочке, читать книгу и никого не трогать, чем постоянно разговаривать о каких-то совершенно ненужных вещах со своими ровесниками. Болтать впустую про испорченную погоду, из-за которой не получится лишний раз поиграть в футбол, зная, что из-за этих слов тучи не исчезнут, пытаться выдавить из себя хотя бы один несчастный смешок, когда душа компании ляпнула что-то «остроумное», из-за чего ты должен просто повалиться на землю и хохотать — всё это не интересовало Оливера. Да и над ним всегда подшучивали, мол, какой ты замкнутый, тихий. Это ужасно надоедало. И Эртон бросил попытки заводить друзей и начал проводить своё свободное время с Итаном. Джонс был единственным мальчишкой, который тоже любил книги, с ним можно было поговорить именно об этом. О выдуманных писателем мирах, о волшебстве, мифических животных… Но теперь появился тот, кто, казалось, всегда с Оливером. Мальчишка не раз замечал тень худого, высокого человека на стене. Даже днём. Даже тогда, когда вся семья Оливера собирается в одной комнате. Друг всегда рядом. И, похоже, может видеть его только сам Эртон-младший. Друг постоянно говорит, что не сделает Оливеру зла, но почему-то мальчишка всё равно ему не доверяет. Что-то было в этом демоне не то. Может быть, те острые и частые клыки с длинными когтями, которые он постоянно прячет? Или натянутая улыбка, которая умело стирает с лица равнодушие? Или, быть может, тот холод, который покорно следует за тенью и окружает тело демона? Но несмотря на все эти непонятные Оливеру вещи, демон понимал мальчишку как никто другой, просто видел его насквозь. Эртона тянуло к Другу, будто бы он — единственное существо на это планете, на которое можно положиться, рассказать все свои тайны, поведать о своих проблемах, которые иногда ужасно мешают, наваливаясь всем своим существом на спину, и надеяться, что он потом никому ничего не расскажет, и секреты останутся секретами. — Одиночество тебе в тягость? Оливер, дёрнувшись, поднял голову и оглядел кухню. За её пределами, где было темно, тускло блестели два красных глаза с чёрными вытянутыми зрачками. Друг. Демон насмешливо прищурился: — Не так ли, месье? С одиночеством трудно сжиться. Тем более, когда в голове столько мусора. Эртон вздохнул и вновь положил голову на стол, мельком заметив, что демон исчез. Тут же на своих плечах Оливер почувствовал худые, длинные пальцы, в которых скрывались острые когти, тая скрытую угрозу. Мальчишка передёрнул плечами, и Фиолетовый человек покорно убрал руки, не обронив ни слова. — Зачем ты пришёл? — хрипло и нехотя спросил Оливер, мимолётно бросив взгляд на демона, который стоял за ним, всё также смотря сквозь мальчишку. — Тебе скучно? — на вопрос Друга Эртон ответил кивком. — Вот поэтому я и пришёл. Друзья всегда приходят в трудную минуту. Оливер поднял голову и, обернувшись, посмотрел на мужчину. Тот ухмыльнулся. Эртон же язвительно улыбнулся в ответ и протянул: — Неужели, ты считаешь меня за какого-то наивного мальчика? — В смысле? — Друг, перестав улыбаться, удивлённо приподнял брови. — Давай на чистоту, — вздохнул Оливер. — Я тебя своим другом не считаю и вообще не понимаю, как ты здесь оказался и зачем ты постоянно ходишь за мной, строя из себя добродушного дяденьку, которого я должен любить и которому я должен доверять. Я не слепой и тебя прекрасно вижу. Как ты постоянно зло ухмыляешься за моей спиной, как ты пытаешься не смотреть на меня, потому что боишься, что твои вот эти глазищи выдадут всё твоё нутро. — Я? — хохотнул Друг. — Боюсь? Поверь, я такой, какой есть. Ты не думай, что когда я нахожусь рядом с тобой, я такой весь добренький и чистенький, а когда я где-то далеко, то я веду себя как кровожадный монстр, разрушающий всё на своём пути. Да и первое мнение о человеке чаще всего бывает ошибочным. — И всё же, даже если ты такой, какой есть, — передразнил демона Оливер, — зачем ты навалился мне на голову? Это ведь пустая трата времени! — Помогать людям раскрывать и понимать себя — далеко не пустая трата времени, — буркнул Друг, отведя взгляд в сторону. — И как ты мне помогаешь? — усмехнулся мальчишка. — Единственное, что ты можешь сделать — так это уйти и больше не трогать меня. — Я, — голос демона стал на тон громче и прозвучал намного твёрже, и Оливер уже пожалел, что ляпнул какую-то ерунду, а потом только понял, что сказал, — хочу тебе помочь, но Вы, месье, очень упорно сопротивляетесь и искусно строите из себя неприступную и очень вспыльчивую стену, — Друг довольно усмехнулся, завидев, как мальчишка напрягся. — И, кажется, я задал вопрос, — Фиолетовый нагнулся и прошептал на самое ухо Оливеру: — Одиночество тебе в тягость? Оно тебе не нравится? Оливер сжался под холодным взглядом демона. Наступила тишина. За окном всё также моросил слабый дождь, где-то в коридоре тихо тикали часы. Мальчишка молчал, Фиолетовый человек вглядывался в Оливера, нахмурившись. — Оно мне не нравится, — выдавил из себя Эртон, вжав голову в плечи ещё сильнее. — Не нравится… — тихо проговорил Друг. — Да… И что же такое одиночество? — Ну, — протянул Оливер и выпрямился, услышав уже спокойный мужской тихий голос. — Одиночество — это когда ты всегда один… — Один… — перебил Оливера Друг и кивнул, чтобы тот продолжал. — Ты всегда один, тебе скучно и… страшно. — Скучно, страшно… — И ты чувствуешь, что никому не нужен, — Оливер обернулся и выжидательно посмотрел на Фиолетового человека. Друг улыбнулся и несколько раз одобрительно кивнул. — А родители? — спросил Друг. — Разве ты не нужен им? Оливер горько усмехнулся. Друг вроде бы такой рассудительный, а ведёт себя как ребёнок. Такой любопытный и до ужаса наивный. Похоже, он ничего не понимает… — А вот этого я не знаю, — сердито буркнул Эртон. — У меня вообще иногда складывается впечатление, будто у моих родителей одна работа на уме! А я что? У меня кроме них никого нет! — Шон? — Друг отвернулся и один уголок его рта чуть-чуть приподнялся вверх, превращая добродушную улыбку в какой-то хищный оскал. — Ты издеваешься? — отчаянно хлопнул ладонью по столу Оливер. — Ты же не слепой. Ты же видишь, как он чуть ли не каждый день пытается задеть меня побольнее, а мать с отцом этого будто бы не замечают, даже не пытаются вбить своему «любимому мальчику» в голову то, что я ему не собака, над которой можно издеваться, а она тебе даже не вякнет в ответ! Друг молчал. Вновь наступила тишина, в которой с каждой секундой росло напряжение. Демон хмыкнул: — И… Вы считаете себя одиноким, месье? — Наверное. Я не уверен, — мотнул головой Оливер. — Что же, — выдохнул Друг и повернулся к мальчику лицом, тут же перестав скалиться. — А мне всегда нравилось моё одиночество. Оно меня никогда не покидало. — Что значит «всегда»? — переспросил Эртон. Друг глянул на Оливера и, увидев в серых глазах мальчишки детский интерес, ухмыльнулся. — По-твоему, я всегда был таким? — живо и звонко спросил демон. — Ну… Всегда ли я был демоном? — Наверное, — прищурил один глаз мальчишка, подбоченившись. – Нет? — Верно, — кивнул Друг, ловко обогнув стол, оказавшись напротив Оливера. — Я тоже был таким же мальчишкой. Правда, очень, очень давно. Но всё же был. Но вот детство отобрали у меня мои родители, которые меня очень «любили», — Друг, прикрыв глаза, нарисовал в воздухе кавычки. — Они постоянно ссорились, дрались, проклинали меня, били. И поэтому я всё своё время пытался проводить подальше от своего дома. Ты, наверно, даже представить себе не можешь, как мне было больно. Тебя ведь родители всегда успокаивают, жалеют, верно? Оливер тихонько кивнул и опустил взгляд вниз, услышав, как на заданном вопросе голос демона чуть заметно дрогнул. В груди что-то ёкнуло, и мальчик закусил губу, переведя взгляд с плитки на свои кроссовки. Друг, с минуту помолчав, продолжил: — А вот у меня такого не было, — вздохнул демон. — Я был предоставлен сам себе с момента, как родители поняли, что я смогу обойтись без них. Конечно же, это были очень поспешные выводы. Мать с отцом забросили меня, а я всё надеялся, что моя жизнь наладится. Я всегда верил в то, что человек может творить чудеса. Нужна лишь капля веры. Шли годы… Я верил, верил, просил Бога, чтобы тот помог мне, думая, что он не покинул людей. Много лет я жил так, будто людям не плевать на меня. Шли годы… Я сам познавал мир, чуть ли не до ночи гулял по нашему маленькому, бедному городку, где жили люди, которые слепо надеялись, что всё будет хорошо. Шли годы… А я, словно призрак, ходил и верил… Я даже сам не знал, во что я верю, в кого я верю, зачем я верю. Я просто думал о светлой жизни. А меня не замечали. Ни родители, ни друзья, которых, увы, у меня было ужасно мало из-за моего, так сказать, характера. Некоторые родители моих товарищей называли меня безумцем. Называли меня так лишь потому, что я отличался от своих сверстников. В то время жизнь пыталась сломать всё население, уморить голодом, убить восстаниями, войнами. Тогда много человек ушли в землю, в том числе и много моих знакомых. Они смеялись — я молчал, они веселились — я молчал, кто-то жаловался на свою судьбу — многие просто игнорировали, а я пытался помочь. Но вот когда кто-то уходил, и остальные ныли, мол, какой хороший был мальчик, жаль, что Смерть забирает самых лучших… Я кусал губы до крови, чтобы не выдать свою улыбку, которая не сходила с моего лица много дней. Только я понимал, что Смерть — это не грустно. Грустно — это когда человек больше не хочет жить. Ведь только мы можем править у себя, в этом маленьком мире под названием «Жизнь». Всё зависит только от нас, ни от кого больше. Всё зависит только от тебя, Оливер. Ни от Шона, ни от отца, ни от матери, ни от кого-либо ещё. Но человек построен так, что понимает он это только тогда, когда у него никого не остаётся, когда он остаётся наедине со своими мыслями, когда боль начинает медленно, миллиметр за миллиметром, ломать твои рёбра, когда мысли начинают убивать тебя. Человек понимает это, когда чудеса становятся бредом, а разум превращается в безумие. Тогда человек начинает думать своей головой, а не чьим-то чужим мнением. Одиночество — это безумие. Одиночество — это норма. Одиночество — это самое выгодное положение для человека. Я могу сказать, что я одинок. Я могу сказать, что я совершенно один. И я буду полностью уверен в этом. А Вы, месье? — Я не могу, — Оливер мотнул головой, задрав голову и зажмурившись. Эртон почувствовал холодок у себя на коже, от которого по всему телу пошли мурашки. Стало даже как-то жалко того, к кому буквально несколько минут назад относился мальчишка. Мнение о демоне тут же круто изменилось. Может, ему всё-таки можно доверять? .. — Так ты когда-то был че… — Оливер запнулся. – Ну, смертным, или как там это у вас называется? Друг кивнул, сжав губы, будто бы боясь, что он может сказать что-то лишнее. Но по выражению его глаз, которые всё также были сощурены, было понятно, что внутри, где-то очень глубоко, он светится от счастья. Но почему? Может, от того, что он выговорился, и то, что копилось внутри, наконец-то дало выпрямить спину? — А сколько тебе вообще лет? — Оливер расслабился и, подперев рукой щеку, заинтересованно посмотрел на демона. — Какая разница? Нужно судить не по возрасту, а по уму, — хрипло отозвался Друг, стиснув зубы. — Ну… интересно просто, — пожал плечами Эртон. — А если я скажу, что уже давно сбился со счёта, ты мне поверишь? — усмехнулся демон, с хитрецой глянув на мальчишку. — Поверю, — кивнул Оливер и вдруг хохотнул. – Ты, что, даже день рождения не празднуешь? Или просто не помнишь такую знаменательную дату? — Я, конечно, мало помню из своей старой жизни, — медленно выдохнул Друг. — Но тот ужасный день, когда я родился на свет, я помню хорошо. — Почему же ужасный? — Потому что, — буркнул Друг, — на протяжении своей жизни я хотел, чтобы меня просто взяли и пристрелили. — Ну ты и пессимист, — театрально закатив глаза, протянул Оливер. — А когда случилось это ужасное событие? Демон, с минуту помолчав, вдруг звонко хохотнул и протянул: — Тринадцатое июня… Меня всегда поздравлял лишь мой самый лучший друг. — Тринадцатое? — Эртон вскинул брови и повернул голову в сторону. На стене висел красивый, цветной весёлый календарь. Оливер удивлённо охнул. Сегодня двенадцатое июня… Вроде бы столько времени прошло, а сейчас только двенадцатое. Наверное, всё из-за этих странных происшествий. Сначала не стало Агнес, а теперь — Друг. Демон глянул в ту же сторону, что и мальчишка, и довольно ухмыльнулся. Эртон медленно перевёл взгляд на Фиолетового человека и, прыснув, сквозь смех прикрикнул: — Ух ты! Так тебе срочно нужно купить подарок и торт! Только вот, похоже, мне всё придётся есть самому! Оливер, притихнув, посмотрел на удивлённое лицо демона и вновь засмеялся. — Ты серьёзно? — тоже усмехнувшись, Друг приподнял бровь. — Конечно! — бросил Оливер. Демон, осклабившись, опёрся о стол. Эртон тут же притих, изредка подёргивая плечами, пытаясь сдержать смех. — Ну… — протянул Друг. — Если ты так хочешь сделать мне приятно, то, думаю, тебе не составит труда выполнить одну мою просьбу. — Это какую? — Ты ведь знаешь Итана Джонса? — Друг улыбнулся шире, завидев удивление на лице мальчика. Оливер ошеломлённо кивнул, и мужчина продолжил: — Я хочу, чтобы Вы, месье, прогулялись с ним вечером вдвоём, — демон прищурился одни глаз и глянул наверх. — Где-то так часов в восемь. — Зачем тебе это? — Ну-ну, — закивал головой Друг, услышав заметное напряжение в голосе Эртона. — Не бойтесь, месье, всё будет хорошо. — А всё-таки? Зачем? — Никогда не стоит мешать человеку совершать геройские поступки, — пробормотал Друг, перестав улыбаться, но тут же спохватился: — Главное, что мне будет приятно. Или тебе так трудно занять своего лучшего и единственного друга на пару часов? — Нет, — удивлённо бросил мальчишка. — Вот и славно, — кивнул Друг, нависнув над поверхностью стола. — Я обещаю Вам, что если Вы выполните мою просьбу, то я сделаю Вашу жизнь намного лучше. Вы же этого хотите, месье? За входной дверью послышалась возня, шёпот и мягкий, ласковый голос матери. Друг, дёрнувшись, ещё раз кивнул на прощание и, шагнув назад, растворился в воздухе. По светлым обоям быстренько проползла полупрозрачная тень худого мужчины. Входная дверь открылась. Тень скрылась в темноте, за мгновение слившись с ней.