Кошмар поневоле

Несколько дней пролетели незаметно. Ночи, проведённые с Кошмарами, высосали из Итана все соки. Мальчишка чувствовал себя ужасно. Джонс валился с ног, а на вопросы Оливера лишь отнекивался. В голове в этот день витала одна-единственная мысль: «Сегодня будет пятая ночь». Самая сложная, самая опасная, самая страшная. Итан знал, что он не боится, что он прошёл уже через четыре ночи. Но одна ошибка — и мальчик может умереть. И Оливер останется один. Один против Кошмаров. Один против проблемы, которая, наконец, сблизила их. Итан не боялся, не думал о смерти. Он просто играл. Плыл по пугающему сюжету Кошмара. Кое-что другое пугало мальчишку. Джонс так больше ничего и не узнал. Плюштрапа словно подменили. Заяц не хотел ничего рассказывать. Да и времени больше не было. Как только Плюштрап выполнит свою часть, Итан просыпался. И плевал, что из-за победы над зайцем время Кошмара сокращается. Джонс думал лишь об очередных вопросах, которые так хотелось задать игрушке. Но это пятая ночь. И Итан был уверен, что ничего не узнает. Последний шанс будет упущен. А дальше что? Конец. Ведь Кошмары могут присниться любому ребёнку! И разыскать того самого будет невозможно. А ведь так хочется покончить со всем этим… Итан плюхнулся на кровать и закрыл глаза. Пятая и последняя ночь. Нужно играть до конца. Джонс открыл глаза. Опять эта комната. Уже знакомая до каждой мелочи. Комната, которая уже стала какой-то родной. Всё на своих местах. Ничего не изменилось. Итан задрал голову кверху, разглядев очередную надпись. «Хочешь добраться до правды? Ты веришь в Кошмары? Так поверь в меня!» — мальчишка испуганно огляделся. Такое чувство, будто за ним следят, видят каждый шаг. И не только здесь, но и в реальной жизни. Ведь в реальности мальчишка просто спит. Кто знает, что происходит там? Оставалось надеяться, что автор этих надписей не имеет в виду происки Итана и Оливера. Но Джонс знал: эти записи — советы, которые реально помогают. Главное — глядеть между строк, потому что не всегда смысл находится в буквах. Но здесь, похоже, всё было написано прямым текстом. Итан растерянно оглядел комнату. В кого поверить? Ведь кроме Кошмаров здесь никого нет. Или Джонс ошибается? Но кто здесь может быть? «Всё фиолетовое, месье», — вспомнилась фраза, которую услышал мальчик на первой ночи, и по коже прошлись мурашки. Может, это именно тот, кто делает эти записи на потолке? Но кто он? Каковы его повадки? Каковы его особенности? Может, это про него говорил Плюштрап? Может, именно автор этих слов имеет при себе когти, клыки и красные глаза? И всё фиолетовое… Неужели, даже кожа?.. — Фиолетовый? — озадаченно сморщил лоб Итан. — Человек… — он, округлив глаза, испуганно выкрикнул: — Фиолетовый человек?! Словно мальчишке в ответ по коридорам пронёсся холод, который мощными порывами ветра настиг мальчишку врасплох. Фиолетовый человек… Убийца пятерых детей из легенд про оживших аниматроников. Отрицательный герой, который вселял в детей страх в историях о сгоревшей пиццерии. Но ведь это вымысел! Не было никаких убитых детей, не было никакого охранника в фиолетовой форме, не было ничего этого! Но ведь были мёртвые охранники… Аниматроники не могли убивать их просто так. Так что же? Неужели, всё это — вовсе не вымысел? — Где ты, чёрт побери?! — злобно крикнул Итан. Он поверил. В мёртвой тишине Итан услышал треск и поднял голову. «Хочешь увидеть меня? Глупый мальчишка». Это лишь больше разозлило Джонса. Послышались шаги и грубый, злобный хохот. Только теперь Итан вспомнил, что он находится в Кошмаре и может умереть в любой момент. Ведь страх мощным напором вновь заполнил голову. Кошмары вновь встретились на том же месте, в котором пересекаются изо дня в день — в помещении между коридорами. Они ждали конца пятой ночи. Они не слышали выкриков Итана, ведь надежда угасла. Фредди, Бонни и Фокси ждали. Ведь Чика говорила, что, возможно, благодаря мальчишке, они смогут выбраться отсюда. Но такого не произошло. Настала пятая ночь. Видно, шанс упущен. Но Чика надеялась. Она поверила. Вновь верила. Вновь ждала. Кошмарная покосилась на тень, которая быстро прошмыгнула по стене. Видимо, это то самое наваждение. Жёлтый медведь. Самый мерзкий и страшный. Самый опасный. Ведь он не действует по продуманному демоном сценарию. Он непредсказуем. Бессердечная машина. Созданная самим Фиолетовым человеком из эмоций, из пыли, из детских мыслей о смерти, которые заполняли их головы. Плевать, боится ребёнок или нет. На пятой ночи всё по-другому. И детей об этом никто не предупреждает. Вот почему они погибают в основном на пятых ночах. И белобрысый, который сейчас находится в детской, обречён. Его может спасти только чудо. Лучик добра, который несмотря на ужасную боль и страх сможет прорваться в эту темень. Но добро уже давным-давно потеряло значимость в этом месте. Его просто не существует. И никогда не будет существовать. Здесь все забыли значение слова «добро». Оно просто стёрто, прикрыто злобой, страхом и мёртвой тишиной. Когда Чика вынырнула из глубокого озера своих мыслей, она заметила, что осталась одна. Остальные аниматроники исчезли. Им нечего здесь делать. Впрочем, как и Чике. Только Кошмарная двинулась, как тишину разрезал какой-то звук. Странный, незнакомый. Какой-то мелодичный, приятный уху перезвон. Этот звук не сравнится с резким, колким потрескиванием, которое исходит словно из всех сторон сразу. Это точно не Друг. Но кто же тогда? Аниматроник двинулся в направлении звука. Миновав правый коридор, Чика пошла прямо. Там, в этом небольшом коридорчике, обычно сидел плюшевый заяц. Но сейчас его не должно быть там. И правда. Окно да пустой стул. И надпись, сделанная уже знакомым почерком: «Поиграй с Плюштрапом». — Наконец… — послышался голос, и Чика испуганно припала к стене, скрывшись в тени. Ох, этот голос… Женский мягкий. И до ужаса знакомый. — Господи, я смогла… Лунный свет из окна осветил высокий, худой силуэт. И до боли знакомый. Тень расправила худые плечи и растопырила длинные, тонкие пальцы на худых руках. Вздохнула. Чика не могла поверить своим глазам. Просто стояла и видела это. В груди что-то заболело, заныло, всё тело словно скрутило, а в голове вихрем пронеслись картинки из пиццерии. Было такое чувство, что Кошмарная вот-вот расплачется. Но не от боли, которая сопровождала её каждый час в этом проклятом Кошмаре, а от радости. От радости, которая охватила все металлические детали. Боже, как давно Чика не ощущала таких чувств! — Марионетка! — надрывным шёпотом просипела курица — волнение, радость, даже страх скрутились в один комок и повисли где-то внутри, не давая вдохнуть без хрипов. О, да, это она! Хоть в голове и было пусто, Чика помнила эти узкие плечи, которые многие годы таскали за собой непосильную ношу; эти руки, которые, мягко изгибаясь, одним прикосновением могли стереть все проблемы хотя бы на некоторое время; эту спину, которую Марионетка всегда держала прямо, показывая, что её не сломить. Кукла обернулась, и внутри Кошмарной что-то больно кольнуло, словно осколки битого стекла попали прямо в сердце. Когда-то улыбка на белой маске была настоящей, искренней. Но теперь даже она наполнена какой-то поддельной радостью, слегка прищуренные глаза казались неестественно задорными. Лишь белые огоньки говорили: Марионетка потеряна, напугана. — Боже, Чика, что же с вами сделали? — испуганно выдала кукла, в изумлении прикрыв рот рукой. — Марионетка! — уже громче проговорила Чика и бросилась к тому существу, которое может помочь. Она поможет… — Мы знали, что ты жива! Марионетка, прошептав что-то невнятное, обхватила одной рукой живот аниматроника и прижалась к грубой, жёлтой шерсти. Чика не двигалась — боялась задеть своими острыми, как бритва, когтями хрупкое тело куклы. Её не хотелось потерять ещё раз. Чика оглядела Марионетку. Только теперь она заметила, что кукла держит какую-то тетрадь в другой руке. Или книгу… В темени плохо видно. Впрочем, сейчас это не важно. — Как ты сюда попала? — тихо спросила Чика, не веря своим глазам. Она просто не могла поверить такому счастью. Радость буквально ослепила робота. Чика чувствовала это… Она поверила в счастье. Спустя пять лет. — Неважно, — глянув на курицу, отмахнулась Марионетка. Чика скривилась. Только сейчас она заметила во рту у куклы еле заметные острые клыки и полоски на маске, которые стали тёмными, чуть ли не чёрными. — Сейчас это неважно. Потом ты всё узнаешь… — Когда? — голос Кошмарной дрогнул. — «Потом» может и не быть. — Поверь мне, сейчас у меня каждая секунда дорога, я очень слаба, я потратила все свои силы на то, чтобы залезть в сон этого ребёнка, — Марионетка сжала в двух руках тетрадь. — Я вытащу вас отсюда, только дай мне время! — вдруг она осеклась. — Он здесь? — Нет, — мотнула головой Чика. Хотелось кричать от радости. Неужели, мечты о свободе ещё не мертвы? Неужели, они наконец-то сбудутся, и мучениям придёт конец? В это невозможно было поверить. Казалось, Надзиратель всё продумал до каждой мелочи, всё окутал тьмой. Но, оказывается, для света всегда найдётся лазейка. — Отлично, — чуть слышно проговорила Марионетка. — Боже, если бы было время, я бы тебя никогда не оставила. А сейчас… — Стой, — дернулась Чика. — Ты куда? Ты бросаешь нас? — Это, — подняла руку с тетрадкой вверх Марионетка. — Путь наверх. Туда, куда вам и дорога. — Но как? — Чика принялась лихорадочно оглядываться. Появился панический страх. Вдруг демон здесь и всё видит? — Нужно отдать тетрадь мальчику. Где остальные? — Сейчас нам нельзя появляться перед ним. Мне очень жаль, — прикрыв глаза, мотнула головой Чика. Глаза Марионетки — живые, наполненные надеждой, — поникли, огоньки вновь стали светить бледно. — А кто там ходит? — сухо спросила кукла. — Фредбер, — протянула ненавистное имя Чика. — Он целиком и полностью подчиняется Фиолетовому человеку. Он убьёт мальчика. Вдруг спокойное лицо Марионетки перекосила злость. Чика уже пожалела, что ляпнула, не подумав. Когда на кону жизнь ребёнка, кукла может сделать всё что угодно, пожертвовать всем, чем только возможно. Такие как она очень берегут детей, пытаются помогать им в жизни, чтобы души их оставались чистыми до конца. Для верха дети — не просто люди, а путь сделать мир лучше, для низа же — просто очередная никчёмная душонка, очередное пятно грязи в уже потерянном мире. Поэтому Марионетка и оживила аниматроников с помощью убитых детей. Она просто хотела сделать мир лучше. Но это всё затянулось и превратилось в кровавую борьбу за свободу. — Он не умрёт, — твёрдо сказала Марионетка. Её голос никогда не звучал так грубо и так уверенно. — Я не позволю. Этот мальчик сделает мир чище. По спине Чики прошлись мурашки. — Ты говоришь, что Фредбера создал сам демон? — Кошмарная кивнула. — У зла есть конец. Главное — его найти. Марионетка обошла Кошмара и, сжав тетрадь, скрылась в темноте правого коридора. — Ты уходишь? — Чике вдруг стало страшно. Страшно находиться в мире, где её никто не слышит, не понимает. Где её боятся. — Пожалуйста, не оставляй нас! — Клянусь, что скоро всё закончится, и мы вдоволь насмотримся друг на друга, — тихо прошептала Марионетка из темноты. Казалось, огоньки в глазах стали больше, ярче. — Пожалуйста, никому ничего не рассказывай, поняла? Никому. А пока… До встречи. Чика ничего не сказала. Раньше Марионетка была другой. Всё-таки времени подвластно всё. Кукла стала холодной, чёрствой. Голос лишился той искренности, которой она буквально очаровывала детей в пиццерии. Впрочем, не Марионетку стоит винить. В таких ситуациях, буквально у врага под носом, чувствам и тёплым словам не место. Кошмарная вздохнула. Пора и ей научиться держать свои чувства далеко отсюда. Итан вновь испуганно зажмурился, когда увидел в коридоре клыкастую пасть золотого медведя и громко захлопнул дверь. Да, это последняя ночь. Самая тяжёлая ночь. Та самая, когда ребёнок не может совладать с собой. Но от чего? То ли от этой машины, которая двигается не так, как другие аниматроники, то ли от этих грубых смешков, которые пробирают до костей. Или из-за того, что Итан полностью уверен, что здесь, помимо него и золотого медведя, есть ещё кто-то. Кто-то, кто ненавидит детей. Но чего же он добивается? Силы уже на исходе. На полусогнутых ногах Итан подбежал ко второй двери, услышав очередной смешок. Джонс уже не прислушивался, не боялся лишний раз направить струю света в коридор. Ему было неважно. Мальчик просто хотел, чтобы это всё закончилось. И плевать, выживет он или нет. Ведь умирать не больно. Зато чувствуешь себя свободным, становится легко. Но часы показывать шесть часов не торопились. Итан не видел, что они показывают два часа. Не видел, что это время словно застыло. Не видел, что это будет длиться вечно. Не видел, что игра нечестная. Поэтому пятая ночь столь ужасна. Страх, отсутствие терпения, усталость рано или поздно сделают своё дело — ребёнок не захочет жить. Боишься иль нет — разницы это не имеет. Итан остановился в центре комнаты и вновь принялся прислушиваться. Руки вспотели, луч фонарика заметно дрожал. Золотой медведь словно высасывал из мальчишки все силы. Смешок где-то в глубине левого коридора, в темноте, которая делала только хуже. Но тут Итан подскочил от громкого шипения. Мальчик закрыл руками уши. За шипением последовал какой-то нечеловеческий рык. Что-то с громким стуком рухнуло на пол, и всё утихло. Повисла тишина. Самое ужасное, что может произойти с тобой в таком месте. Кругом тихо, а Итан всё ждёт чего-то… До уха донеслась чуть различимая в этой вязкой тьме и густой тишине мелодия. Тихая, спокойная… Знакомая. Итан скривил губы, озадаченно уставившись на дверь, ведущую в левый коридор. Сколько же ещё сюрпризов скрывает в себе пятая ночь? Какая же знакомая мелодия. В голове Итана появились размазанные картинки Марионетки. Её шкатулка в маленькой комнате, которая когда-то была увешена рисунками детей. — Вот, чёрт, — тихо проговорил Джонс, боясь двинуться. Это та самая музыка. В детстве Итан не любил Марионетку. Она была странной. Слишком живой для простого механического робота. В некоторые моменты мальчишка даже побаивался её. Особенно тогда, когда кукла неотрывно смотрела на него. Становилось не по себе. Мелодия доносилась будто бы из левого коридора, и Итан, сжав кулаки, двинулся к двери, не отрывая взгляда от тёмной щели. Джонс медленно открыл дверь, и на него из темноты дунул холод. Итан передёрнул плечами. Такого в Кошмаре он ещё не чувствовал. А мелодия продолжала играть. Медленно, тихо, спокойно. На удивление она успокаивала. Итан включил фонарик и испуганно ойкнул. Золотого медведя не было. Только его голова валялась в самом конце коридора, застывшие глаза вперемешку с холодным и тупым равнодушием наводили ужас. Кто это сделал? Музыка стихла, и только теперь Итан заметил, что возле стены, прямо перед дверью, стоит кто-то. Чёрное, худое тело, слившееся с темнотой, застыло. Два белых огонька и жуткая улыбка на белого цвета лице. Итан узнал Марионетку. Джонс вскрикнул и поспешил закрыть дверь, но не успел. Острые пальцы на чёрных руках вцепились в плечи, и Итан ввалился обратно в комнату, рухнув на пол. Мальчишка попытался отцепить куклу от себя, но тщетно — Марионетка вцепилась в плечи мёртвой хваткой. Итан испуганно завопил, и кукла шикнула, зажав его рот. — Тише же, — Итан застыл, когда услышал женский вполне человеческий голос. — Не кричи. Не бойся меня, понял? Марионетка разжала плечи Джонса, и тот повернулся к ней лицом. Только теперь он разглядел маленькие острые зубки во рту куклы. — Береги это, — Марионетка поспешно сунула Итану в руки тетрадь в чёрной шершавой обложке. На немой вопрос в голубых глазах она лишь прикрикнула: — Просыпайся! — Итан! Вставай! Джонс подскочил на своей кровати и, прищурившись от яркого света, огляделся. Первое, что он увидел — лицо матери, окружённое светлыми локонами и скривлённое в усмешке. — Я, конечно, всё понимаю, лето, можно дрыхнуть, сколько хочешь, но это уже слишком — Сколько я проспал? — туманно спросил Итан. — Сейчас двенадцать, Итан, — приподняла одну бровь мать Итана. — Вставай давай! С такими словами женщина выпорхнула из комнаты сына. Итан расслабился. Но, нащупав шершавую обложку тетради, застыл.