― Когда могущество застилает наши глаза, мы становимся слишком беспечны, наивно полагая, что в любой момент легко сумеем остановиться и исправить содеянное...
― И чего ж мы такие кислые? ― теперь Оливер понял, что в его плечо худыми пальцами впился Итан Джонс с фиолетовой кроличьей мордой на лице. Эртон-младший не заметил никаких изъянов в мальчишке, кроме одежды, как и у Шона. И штаны, и рубашка ― всё было совершенно другим. ― Да не, ― поспешил оправдаться Оливер и делано засмеялся, ― я вовсе не кис… Сероглазый умолк. Его взгляд притянул мальчишка с мертвенно-бледной кожей и маской медведя. По карим глазам и взъерошенным волосам Оливер, к своему ужасу, понял, что перед ним стоит Том Браун, который погиб тринадцатого июня. ― Том?! ― выдохнул поражённый Эртон-младший. Когда бывший мертвец хмыкнул и кивнул, по коже Оливера прошла волна мурашек, ноги подкосились. ― Вот мы все и собрались, я так рада! ― из-за спины Итана, который наконец-то разжал плечо сероглазого, показалась Эмма в маске курицы и мерзко захихикала, прищурив синие, какие-то равнодушные ко всему глаза. Оливер никогда ещё не слышал, как смеётся эта скромная девчонка, но ему показалось, что смех Эммы должен быть совершенно другим. ― Что вам от меня надо? ― плюнув на дружелюбие и вежливость, спросил в упор Эртон-младший. От друзей Оливера исходил холод. Такой же, как и от остальных посетителей в пиццерии. Но всё же маски могли скрыть от глаз бедного мальчишки злобные оскалы на лицах вроде бы дружелюбных детей. ― Знаешь, Оливер, лучше ходить с другом в темноте, чем одному при ярком свете, ― посмотрев куда-то вверх, корча из себя умного, изрёк Джонс. ― Ой, белобрысый, перестань говорить загадками! ― на удивление грубо оборвала голубоглазого Эмма. ― Ты меня уже достал за сегодняшний день! ― А как же ты… ― совершенно не по-человечески шикнул Джонс и сузил глаза. ― Ребят, не портьте моему братцу праздник, за пределами пиццерии плюйтесь! ― вдруг Шон, глянув в сторону выхода, расхохотался. ― Хотя, какие пределы?.. Оливер посмотрел туда же и обомлел, увидев сквозь стекло двери красное небо. Теперь мальчишка окончательно убедился, что он в ловушке. Нитки спокойствия разорвались, и в сердце закрался дикий страх за свою жизнь. Эртон-младший перевёл растерянный взгляд на своих товарищей и сглотнул. Те, заметив, что именинник боится, переглянулись. Видимо, это нравилось этой четвёрке. ― Оливер, у тебя ведь праздник, нужно ве-се-лить-ся! ― топая ногой в такт песни золотого медведя на сцене, Джонс скрестил руки и неодобрительно приподнял одну бровь. Неужели, Итану нравится песня механического животного? ― О! Совсем забыл… ― тряхнул головой Шон и протянул младшему брату руку. Лишь теперь Оливер заметил, что в руке зеленоглазый держал золотого плюшевого мишку с чёрными глубокими глазами и лиловыми шляпой с бабочкой на шее. «Сколько бы ты ни обнимал плюшевого медведя, он никогда не обнимет тебя в ответ». А ведь буквально минуту назад Оливер и не сомневался, что он не будет один. Но сейчас на мальчика навалилась, словно громадный валун, тяжесть одиночества. Эртон-младший никогда не чувствовал себя так плохо. Да, порой нам бывает одиноко среди людей, а не в тиши своих комнат… Шон нетерпеливо сунул в руки брату плюшевую игрушку и хмыкнул. «Так-то лучше», ― говорили взгляды остальных. Почему-то сердце обожгла тупая боль, и глаза заслезились. Оливер не хотел утирать слёзы, и по щекам покатилась пара тёплых капель. Всё равно маска всё скроет. Всё равно никто не увидит. И никто не поможет. ― Ах, да, ― с такими словами Шон прокашлялся. ― Короче, с праздничком и так далее, и так далее. Братец, ты знаешь, я не мастер в поздравлениях. ― Спасибо… ― попытался скрыть дрожь в голосе Эртон-младший, но тут спохватился. ― А Фиолетовый человек? Как же он? А души детей? ― Какие, к чёрту, души и… Какие «человеки»? ― непонимающе вскинул брови старший брат. ― А… ― скучающим тоном протянула Эмма. ― Это он про своего демона и детей, которые в аниматрониках... ― Точно, ― закивал головой мальчик в маске лиса, ― голова вообще не работает сегодня… Братец, какое тебе дело до этого демона? Вот я плевал на этих детей и тебе советую! Да и тем более, у тебя праздник! «Неужели мне должно быть плевать?» ― пронеслось в голове у Оливера. Слёзы на щеках уже высохли, и мальчишка резко втянул носом воздух, чтобы чувствовать себя хоть немного увереннее. Глубокие вдохи всегда помогали совладать с собой. Эртон-младший прокрутил у себя в голове последнюю реплику старшего брата. Нет, Шон никогда бы так не сказал. Да, иногда он делал вид, что ему по барабану на свои оценки или очередное замечание родителей, например. Шон видел в таком поведении некий способ защиты, что ли… Но, Господи, не сейчас же! Оливер ведь видел, как зелёные глаза посветлели от нахлынувшей уверенности и желания помочь уничтожить всю ту дрянь, которую создал демон, когда ребята стояли возле остановки, сжимая кулаки, заходили в заброшенную пиццерию. ― Мой брат бы так не сказал, ― глухо проговорил Оливер, словно бросая вызов «товарищам». Между ребятами воцарилось молчание. Озадаченные Том, Эмма и Итан покосились на мальчишку в маске лиса. Шон сузил глаза, и Оливер почувствовал, что под маской сверкнула смертоносная, словно хлыст, улыбка. Сердце сероглазого заколотилось где-то у горла, словно пойманная бабочка, в груди заклокотал гнев, и мальчик с пугающей злостью сжал голову плюшевого Фредбера. ― Время меняет людей, братец, ― зловещим шёпотом парировал Шон. ― Но кое-что способно остаться навсегда. Я люблю красный цвет, а жёлтый и все его оттенки… ненавижу! Вдруг Шон дёрнулся и в один миг сорвал с младшего брата маску золотого медведя. Оливер вскрикнул ― лицо неожиданно резко прострелила обжигающая боль. Мальчик отшвырнул плюшевую игрушку в сторону, согнулся и приложил холодные мокрые руки к щекам, которые тут же вспыхнули. В глазах почувствовалась сильная резь, и против воли мальчишки по щекам вновь потекли слёзы. Всем нам в моменты слабости хочется, чтобы нас кто-нибудь утешил. Мы плачем в надежде на то, что кто-нибудь неравнодушный успокоит нас. Оливер наконец осознал, что именно бессилие и жалкий вид выдавливают из него слёзы. ― А Оливер, оказывается, настоящий нытик! ― воскликнул мальчишка в маске Бонни. ― И как я с таким дружу? Эртон-младший несмело поднял голову, словно ожидая, что ему влепят кулаком по лицу, и Шон увидел мокрые дорожки на щеках брата. Но в глазах не было ни капли сожаления, лишь мрачное веселье в прорезях маски лиса. ― Хм… ― скривился зеленоглазый. ― Видимо, у моего братишки день и вправду не задался. Но вы только посмотрите на его моську! Он такой смешной, когда напуган! ― Кажется, я знаю, как поднять ему настроение! ― самодовольно хмыкнула Эмма в маске Чики. ― Оу, я знаю, о чём ты! ― поддержал Эванс белобрысый в фиолетовой маске. ― Поможем моему брату заглянуть его страху в глаза! Оливер застыл, уставясь на Шона. Как мальчик ни старался, он не мог себя убедить, что это не его брат, что это не его друзья. Эртон-младший попятился назад, ненароком наступив на плюшевого Фредбера. Заглянуть страху в глаза? Его страху?.. Ужас стал столь явным, что превратился в металлический вкус во рту. Оливер и понятия не имел, что у страха есть вкус. Всё внутри сжалось, будто сероглазый наглотался червей. Вдруг на Оливера диким зверем напало отчаяние. Оно впилось в горло мальчишки, заставив во рту всё пересохнуть. Перед серыми глазами пролетели отрывки из его жизни; воспоминания о выходках старшего брата превратились в осколки, пропитанные ядовитым и горьким страхом, которые вонзились в сердце, и оно затрепетало, словно делая попытки освободиться. Тщетные попытки. Время словно застыло. В голове эхом прокатилась пугающая считалка, которую иногда перед очередной выходкой напевал Шон, чтобы младшему брату стало ещё хуже:Шесть, три, два, ноль ― в этом мире только боль, Пять, семь, три, восемь ― будь готов, тебя все бросят, Девять, десять и двенадцать ― ты разучишься смеяться.
Механический заяц на сцене продолжал играть на гитаре, медведь ― подпевать в такт музыке. Видимо, только Оливер чувствовал, как смех детей превращается в завывания, а слова Фредбера переросли в напряжённый шёпот. Сероглазый замер в ожидании. Казалось, что все вот-вот замолчат, в зале и во всём здании повиснет тишина, и на сцену грациозно поднимется Фиолетовый человек ― существо, которое убивает надежду в людях и порождает ненависть ко всему живому и существующему. Всё будто срывалось на крик: «Убийца, Ваш выход!» ― Между прочим, я тут не молодею, стоя как столб! ― Шон скрестил руки, и остальные дёрнулись, синхронно переведя взгляды кровожадных хищников на Оливера, который трясся, как засохший лист, готовый вот-вот рухнуть с ветки на землю. ― Давайте, берите его, повеселимся как надо! Пускай обнимет золотого и большого мишку! «Бежать», ― промелькнуло в голове у Оливера, но осознание пришло слишком поздно. Старший брат с Итаном крепко сжали руки Эртона-младшего и поволокли куда-то через весёлых посетителей, которые и не подозревали, что с минуты на минуту случится что-то непоправимое… А, может, просто ждали, когда придёт их время в этом кроваво-красном театре. Никто не смотрел в сторону брыкающегося и вырывающегося сероглазого мальчика, которого опутали холодные и на удивление чужие руки казалось бы друзей. Но отчаянный крик «отпустите!» долетел до охранника в фиолетовой форме, который пристроился в уголке поближе к сцене. Фиолетовый человек улыбнулся и, сдерживая радостную дрожь в голосе, одними губами прошептал: ― Минус три.***
― Что там Марионетка тебе говорила? Ждать и надеяться? ― Шон протиснулся через толпу и, словно в первый раз чувствуя прохладу бетона, припал к стене. ― Ты меня слушаешь вообще? ― раздражённо бросила Эмма, но её голос потонул в визге промчавшегося мимо ребёнка лет пяти, так что, надеясь, что Шон не услышал её вопрос, девочка терпеливо повторила: ― Марионетка мне сказала, чтобы я нашла вас, а потом добавила, чтобы мы делали всё, что она скажет… ― И как же она скаже… ― не договорил Эртон и с заметной раздражительностью выпалил: ― Ах да, точно, телепатия, всё такое, чёрт возьми! ― Да что ж ты взъелся? ― наконец-то из толпы вынырнул Итан в маске Бонни. ― А ты подумай! В этой психушке где-то ходит мой брат, за ним, зуб даю, шляется тот самый Друг, который хочет уничтожить нас и всех детей в мире, а мы не можем его найти! Если с моим братом что-то… ― голос сорвался, и Шон притих, так и не договорив. ― Ты волнуешься за Оливера? Вот не думал, ― прищурившись, беззлобно сострил Итан. Зеленоглазый не ответил. Оливер… В сердце Шона закралось неописуемое чувство, которое мальчишка испытывал последний раз лет в восемь, когда младший брат заплутал между полками в супермаркете. Тогда Эртон волновался за Оливера… И это было в последний раз. До сегодняшнего дня. Сейчас при воспоминаниях о своём брате Шон вздрагивал, и сердце совестливо сжималось. Не хотелось думать о том, что Оливера может не стать. И во всём будет виноват Шон. Он не смог выполнить долг старшего брата. Повернувшись лицом к стене, Эртон спинным мозгом чувствовал, как выжидательно на него смотрит Джонс, ожидая ответа. Какой же белобрысый иногда упрямый. Но понимающий. Итан ведь прекрасно понимает, что значит опоздать. Вместо ответа Шон выдохнул, опустошив лёгкие. Почему-то запах пиццерии теперь стал противен. Мальчик стянул маску Фокси на макушку, тем самым убрав со лба чёлку, которая скрывала проступающие капельки холодного пота, олицетворяющие страх, волнение и уныние. ― Маску опусти! ― сердито и почти испуганно скомандовал Итан. ― У меня нет фонаря на пол-лица, мне можно, ― Шон прильнул спиной к стене и поневоле привстал на цыпочки ― в сердце всё ещё жила надежда увидеть чёрную майку Оливера в белую полоску… Итан фыркнул, но не ответил. Скрестил руки, отвернулся и… ...И застыл, испуганно уставившись на сцену через головы посетителей. ― Что такое? ― обеспокоенно спросила Эмма, легонько толкнув Джонса. ― Да, что-то у тебя глаза в кучку… ― присоединился Шон. Эванс и Эртон проследили за взглядом Итана и в унисон поражённо охнули. На сцену поднимались пятеро подростков. Ребята возле стены разглядели маски медведя, зайца, лиса и курицы… А один русоволосый мальчишка был без маски, и, похоже, его тащили ближе к аниматроникам против его воли. «Отпустите меня!» ― крик, словно острая стрела, долетел до Шона и вонзился в стену, заставив мальчишку вздрогнуть и покрыться холодным потом. ― О чёрт, Оливер! ― выдохнул Эртон. Он не мог пошевелиться. Для Итана вскрик Шона был словно ударом под дых, и белобрысый очнулся. Краем глаза он увидел, что Эмма прикрыла перекошенный от испуга рот, а Эртон вжался в стену, не отрывая взгляда от брата. Больше медлить нельзя. ― Куда ты?! ― Эванс увидела, как Джонс пригнулся и нырнул в толпу, грубо расталкивая посетителей, которые косились на мальчика и… словно улыбались чему-то. Девочка обернулась. В глазах Шона застыл страх. Бесконечный и исступленный ужас. Но не за себя, как раньше. За младшего брата. ― Это точно не к добру! ― Эртон резко подорвался и схватил Эмму за дрожащую руку. Двое было рванули за Итаном, чья тёмно-синяя толстовка мелькнула где-то совсем далеко, но посетители, будто назло, обступили Шона и Эмму со всех сторон, не давая пройти.***
― Ты пищишь как дельфин, братишка! ― псевдо-Шон сузил глаза, в которых по-прежнему играл злобный огонёк. Когда Оливера подвели к самой сцене, ещё одна волна гнева окатила холодом всё внутри, и Эртона-младшего передёрнуло. Сероглазый резко дёрнулся и высвободил руку из крепкой хватки старшего брата. Кисть интуитивно сжалась в кулак. Оливер с яростным нечеловеческим шипением ударил лже-Шона прямо по маске, и та слетела, глухо ударившись о чёрно-белую плитку. Старший брат замер и с сожалением глянул на маску, а когда вновь перевёл взгляд на Оливера, зелёных глаз не стало. Была лишь тьма без намёка на белок. Холодная и вязкая тьма. Глянув прямо в глаза врагу, Эртон-младший оробел, его буквально приморозило к полу. ― Что ты бьёшься, братец?! ― воскликнул Шон и, заметив, как на него таращится Оливер, улыбнулся. ― Вон, лучше мишку в щёчку чмокни! Сероглазый покорно повернулся к аниматронику, не соображая, что делает. Всё тело похолодело и словно обросло толстым слоем льда. Вот оно, ужасное свойство страха. Мальчика вновь подхватили за руку и силой затолкнули на сцену. Оливер почувствовал, что не касается пола ногами. Его на удивление легко приподняли над полом двое в масках зайца и медведя. Теперь-то Эртон-младший видел механического медведя в полной красе. Скрип деталей вконец разрушил добрый настрой песни; стеклянные глаза были пусты и безжалостны. А пасть… Она была огромной. Словно по чьему-то взмаху руки, зубы медведя стали длиннее, острее… Происходит ли это на самом деле, или просто воображение Оливера решило убийственно пошутить? Несколько сантиметров разделяли мальчика и Фредбера. Оливеру даже показалось, что аниматроник наклонился ближе и смотрит прямо на него. Но в глазах был лишь холод, в воздухе почувствовался запах металла. Оливера полностью парализовал страх. Он уже чувствовал, как острые железные клыки рассекают кожу, как хрупкие кости покрываются трещинами, как рот наполняется кровью, — и ему хотелось умереть прямо сейчас, только чтобы прекратился этот убийственный ужас… Лучше страшный конец, чем бесконечный страх. Эртон-младший зажмурился. Послышался скрежет, походивший на чей-то визг. Но мальчик в полосатой майке не отскочил, не убежал — из тела будто вынули все кости, и остался лишь мешок из мяса и кожи. Оливер почувствовал лишь лёгкое жжение в голове, Итан и Том отпустили его. Зрение постепенно застлала тьма, тьма темнее приходящей во сне. Тьма, которая отнимет всё и погрузит в покой, длящийся вечно. Внутри сероглазого стало пусто. Но пустота не пугала. Не стало страха, не было угрызений совести, которая изъедала в пиццерии, будто Оливер не сделал чего-то… важного и весомого. Теперь всё было хорошо. Нельзя бояться.***
Все замерли, всё стихло. Не было слышно и песни Фредбера. А мелодия решительно стихла, словно у гитары зайца оборвалась струна. От этой тишины у Итана задрожали коленки, и он чуть не упал навзничь, когда наконец-то добрался до сцены. Вдохнул полной грудью, не чувствуя давления людей. Первое, что услышал Итан, — громкий хруст и глухой удар, будто что-то мягкое упало на пол. Первое, что он увидел, — окровавленную морду золотого медведя и тело подростка, который, неестественно скрючившись, лежал перед аниматроником. Когда по сцене начала расплываться красная лужа, у Итана желудок подвело от страха. Ступор прошёл, и, увидев полосатую майку, русые волосы, Джонс чуть сдержался, чтобы не рухнуть на пол и не закричать от навалившейся тоски и горя. Такое чувство впервые явилось, когда белобрысый потерял Агнес, во второй раз — когда погиб Том… — Оливер… — словно опасаясь чего-то, проговорил Итан, но вдруг заорал во всё горло: — Оливер!!! В груди пышным ядовитым цветком расцвёл гнев. Итан в один прыжок залетел на сцену, не соображая, что делает. В голове стало пусто, в груди зашевелились десятки мерзких червей жалости вперемешку с ненавистью, которые избороздили сердце, лёгкие… — Будь оно всё проклято! — раненым медведем взревел Джонс и бросился к своему другу, к которому так успел привязаться. Жаль, что такая мысль пришла в голову лишь сейчас. — Боже, Боже, Боже… нет... Итан опустился на колени. От вида изуродованного лица Оливера к горлу подступила тошнота, благо Джонс давно уже ничего не ел, иначе его бы точно вывернуло здесь наизнанку. Сердце тревожно дрогнуло, когда Итан увидел, как судорожно вздымается грудь Оливера. Он ещё жив. Выдыхает последнее, что осталось от жизни, оставляя пустоту для смерти и мёртвой тишины. Джонс подполз к окровавленному лицу друга. Запах крови никогда не казался таким мерзким. В настоящей жизни Оливера бы, возможно, спасли… Да в какой настоящей жизни?.. Нитки суровой реальности проглядываются даже здесь, в этом кошмарном хаосе. Думать, что было бы наяву, — глупо. — Оливер… — слова Итана прозвучали как со старой изжёванной плёнки. Глаза Оливера заволокло собственной кровью. Кровь была тёмная, чуть ли не чёрная. Не такая, которая течёт из порезов и царапин. — Мы опоздали. Эртон-младший тихо простонал. Каждый вдох, даже каждая мысль отдавалась ужасной стреляющей болью в голове. Оливер не видел, что его волосы побагровели из-за крови, что его череп не выдержал острых зубов медведя, который сейчас замер над Эртоном-младшим. Мальчик уже ничего чувствовал: ни похолодевшей руки Итана, ни презрительных взглядов посетителей, ни цепких глаз охранника в фиолетовой форме, ни красных капель, которые скатывались с морды аниматроника. Всё было неважно, кроме одного, — избавиться от боли. — Я… — выдавил из себя Оливер. Он боролся до конца, плюнув на то, что давится кровью, что горло судорожно сжимается само по себе, — сделал, всё, что… Договорить мальчик не смог. Выдохнул и, сморгнув красноватую из-за крови слезу, затих. — Нет… — Итана обдало волной жара. Не из-за вида крови, нет. Из-за осознания того, что ребята проиграли. Проиграли, за мгновение лишившись надежды и того, кто смог зажечь её. Вдруг сзади послышался знакомый треск, от которого уже тошнило. И смех. Пронзительный смех. Не отчаяния, а мрачной радости и безумия. Итан вскочил. Со сцены прекрасно было видно, как к ней приближается охранник в фиолетовой форме. Обычный человек, если бы не вены на руках телесного цвета, которые натянулись, словно ниточки кукловода, и почернели. Люди (или не люди вовсе?) расступались перед демоном с пугающей покорностью, словно они всегда были его верными слугами. Друг остановился в нескольких шагах от сцены, на которой стоял Итан. Демон с интересом глядел на Джонса, по-птичьи склонив голову набок. И улыбнулся — широко и жутко. — Вот досада… — голос Фиолетового человека был мягок, как мохнатые лапки паука. — Упустил Оливера. Проглядел... Вдруг демон разразился хохотом, к которому немедленно присоединились посетители пиццерии. Жуткая, потусторонняя смесь уханья, гоготанья и повизгивания напоминала звуки, издаваемые страдающим животным. Произошло то, что заставило Итана дрогнуть. Вроде бы окаменевшее сердце забилось с ещё более бешеной скоростью, когда люди — и дети, и взрослые — начали таять на глазах. Словно фарфор, их кожа начала покрываться трещинами, с жутким потрескиванием расходилась одежда, оголяя нечто чёрное, что всё это время таилось под костюмами улыбчивых и дружелюбных людей, падали пластиковые маски, показывая жуткие гримасы на детских лицах. Когда лжедрузья Оливера, которые стояли как вкопанные возле сцены, дёрнулись и визгливо рассмеялись, Джонс отскочил и, поскользнувшись на крови, рухнул на пол. Лицо Шона с бездонными чёрными глазами потемнело, вытянулось, кое-где показались следы сажи. Вот мелькнула почерневшая от времени морда лиса и растворилась в воздухе, обдав запахом гари. Остальных Джонс не разглядел — они живо исчезли вслед за главарём. Пиццерия опустела. Остался лишь Друг. К своему ужасу, Итан не видел своих друзей. Где они? Куда пропали? Неужели, кошмар Итана всё-таки продолжается? Пиццерия продолжала меняться: рисунки — один за другим — пожелтели; лампочки, лихорадочно мигая, гасли, и на замену пришёл мрачный багровый свет, подарив пиццерии зловещий окрас и сумрак; стены потрескались; плитка захрустела под ногами демона, сквозь неё возле выхода с пугающей быстротой начали прорастать сорные растения; крыша в некоторых местах рухнула, и Итан испуганно отполз вглубь сцены. Однако Фиолетовый человек не шелохнулся. Лишь улыбался, как убийца, который нашёл себе подходящую жертву. Друг перевёл взгляд на сцену, и только сейчас Итан заметил, что дерево сцены гниёт и чернеет, покрывается плесенью, где-то доски отваливаются и падают вниз… Куда? Неважно. Белобрысый с трудом поднялся, почувствовав в ноге ноющую боль, — видимо, подвернул, когда падал. Мальчик соскочил со сцены и, сжав руки в кулаки, с осторожностью быстро обошёл демона. Но тот и ухом не повёл, лишь неотрывно смотрел, как рассыпается сцена. Вот она обвалилась, и двое аниматроников рухнули куда-то в темноту, в пустоту. А за ними — и окровавленное тело сероглазого мальчика. Теперь пиццерия выглядела, как в реальности, но Итану было совершенно плевать на это. — Оливер! — только и мог выкрикнуть Джонс. Будто мертвец схватится за обгорелые края досок и выкарабкается наружу… — Он в безопасности, — наконец-то демон повернулся к голубоглазому. В глазах цвета крови не было ни гнева, ни сострадания, ни даже ненависти. Лишь пустота свежевырытой могилы, прикрытая козырьком фуражки. — И я просто обязан обеспечить вам встречу. Там, внизу. Фиолетовый человек хмыкнул, медленно, прогулочным шагом подходя к белобрысому мальчишке. Будто ничто в мире его не заботило. Будто не он убил минуту назад человека. Будто не из-за него погибло столько детей. Итана будто зажали в тиски, руки у него дрожали, голубые глаза метались из стороны в сторону. Мальчик не мог пошевелиться и слепо искал помощи. Но где? Пиццерия была холодна и пуста. Как и в реальности, заброшенная и одинокая. Джонс сделал шаг назад, когда Фиолетовый человек остановился в метре от него. Вблизи чёрные венки, словно трещины, на человеческих руках без острых когтей выглядели зловеще. Итан зажмурился, но, поняв, что ничего не происходит, приоткрыл здоровый глаз и увидел, как улыбка демона стала не такой радостной, в ней проклюнулись нотки замешательства. Друг издал приглушённый звук, похожий на смех, который так и не сумел вырваться из глотки. — Вижу, мнение мальчика ты не ценишь вовсе, — за спиной раздался женский голос, и Итан понял, на кого с таким выражением лица смотрит Фиолетовый человек. Джонс сжал кулаки, чтобы не было видно, как трясутся пальцы, и резко обернулся. Под разбитыми окнами пиццерии возле стены стояла Марионетка, которая так яро обещала помочь ребятам. Её худой силуэт, освещённый красным светилом, выглядел совершенно иначе. Сейчас кукла казалась не такой доброй, как в те моменты, когда, радостно хихикая, она раздавала детям подарки. В белых огоньках глаз блестел нескрываемый гнев, а длинные пальцы были похожи на острые когти. Марионетка излучала уверенность, и от этого по спине Итана огромной волной пробежали мурашки. — А смысл? — глухо отозвался Друг. — Месье обречён. Демон улыбнулся — одними губами, более на его лице не дрогнул ни один мускул, — и судорожно сжал одну руку в кулак. Сейчас Итан не чувствовал себя человеком, который может спокойно принимать решения, не опасаясь несправедливости. Мальчишка понял, что сейчас он — пушечное мясо, и ему лучше молчать, чтобы прожить хоть на минуту дольше. Сзади, совсем близко, стоял убийца, набивший себе руку, а впереди — кукла, которой белобрысый давно перестал доверять. Ещё тогда, когда без чувств рухнул на мокрую от дождя, грязную плитку, не зная, что ему придётся пережить, с кем подраться. Где Марионетка была тогда? Она стояла в растерянности, не зная, что предпринять. — Видимо, меня ты совсем не берёшь в расчёт, — с долей обиды тихо выдала кукла. — Нет, — просто ответил Друг. Любитель убивать правдой. — Своим видом ты более не вселяешь ужаса, как раньше. Убийца криво усмехнулся. Зря — этим он словно бросил спичку в хворост гнева куклы. — Да? — холодно переспросила Марионетка, подавшись вперёд. — Даже если взять во внимание то, что силы у нас равны? Усмешка исчезла с лица демона. — Конечно, — голос Друга больше походил на шипение, — похвально, что Вы смогли пробраться сюда, помочь Итану, но Вы не можете того, что могу я. Скажем, Вы — умная, но всё же мартышка, а я — владелец зоопарка. — Я могу помочь и не только Итану, — от волн адреналина зрение Джонса будто бы обострилось, и он смог различить каплю радости в застывшей улыбке на пластмассовой маске. — Ты ведь знаешь, что я всегда добиваюсь своего? — Пустые слова, мадемуазель, — фыркнул демон. Как же Итану хотелось умереть и не слышать этого разговора. — Я давно заметила, как эти дети похожи на погибших, — продолжала кукла, пропустив упрёк Друга мимо. — И они смогут помочь аниматроникам. — Трус, который стоит передо мной, не сможет ничего сделать в одиночку, — вновь в голосе появилось простодушие. Вдруг Итан стянул с себя маску и повернулся к демону. Тот посмотрел на мальчишку, как на плесень, выросшую под раковиной. Ни капли уважения или замешательства в красных глазах не было. — Может, в кошмаре я и не захотел прикончить тебя, но сейчас, — голос Джонса дрожал от негодования, — мне хочется придушить тебя голыми руками. — Знаешь, Надзиратель, — кличка, которую придумали аниматроники, из уст Марионетки прозвучала больше, как оскорбление, — Итан не один. Друг перевёл злобный взгляд с Джонса на куклу. Радость мелькнула в сердце, когда Итан увидел, как за спиной демона в темноте промелькнули две фигуры. Одна — худая и не такая уверенная, вторая — широкоплечая, решительно настроенная, сжимающая что-то блестящее в руке… Эмма с Шоном. — Не один? — выдохнул демон, полностью занятой Марионеткой. — Я пыталась отговорить тебя от опрометчивых поступков, но в ответ ты просто втоптал меня в грязь, — в голосе куклы прозвучала неукротимая ярость. — Ты зашёл слишком далеко, — Марионетка тихо добавила: — Прости... Друг непонимающе уставился на куклу. На свет за его спиной выскочил Шон. Только сейчас Итан догадался, что мальчик держит в руке перочинный нож, который угрожающе поблескивал багровым на свету. Вспомнился отрывок из кошмара, когда Друг приставил лезвие к животу, уговаривая Итана пырнуть его. — В брюхо! — выпалил Джонс и отшатнулся в сторону. Фиолетовый человек в замешательстве и вякнуть не успел, как из-под его руки высунулась почерневшая от грязи и крови кисть с острым лезвием. — Это тебе за моего брата, тварь! — горестно взревел Шон и с пугающей злостью вонзил лезвие прямо в живот демону. Нож легко вошёл в холодную и твёрдую плоть, лишь мерзко чавкнув. Фиолетовый человек яростно зашипел и отбросил от себя Эртона. Рухнул на колени и согнулся, обхватив руками живот. На концах худых пальцев показались когти, кожа начала менять цвет на бледно-фиолетовый, показался частокол белых зубов, превратив рот в гневно раскрытую пасть. Друг тихо простонал, и на чёрно-белую плитку упал перочинный нож, почерневший от багровой и неестественно тёмной крови демона. Интересно, какая она из себя? Похоже, вязкая и холодная…Да, другая рана бы тут же затянулась… Но не эта. Она всегда будет с ним, как вечное напоминание о своей неудаче. Шрам, который никогда не исчезнет.
— Хитрые детишки, — прошипел сквозь сомкнутые челюсти Друг. И вдруг рявкнул, захохотав: — Хитрые, чёрт возьми! Демон попытался встать на ноги, но ноющая боль и неукротимое жжение не дало подняться и закончить начатое. Фиолетовая рубашка взмокла на животе, покрылась ужасно большим багровым пятном, фуражка съехала на лоб, скрыв слезящиеся красные глаза. — Бегите! — вскрикнула Марионетка. — Я разберусь с ним! К остолбеневшему Джонсу подбежала раскрасневшаяся Эмма. — Туда беги! — девочка указала на длинный, тёмный коридор. — Живо! Эванс пихнула Итана в бок, а сама пулей метнулась в совершенно другую сторону. Шона уже нигде не было. Джонс растерянно бросился к коридору и исчез в темноте, поборов страх. Хоть сейчас тьма была на руку. Демон стих, стоя на коленях, и невидящим взглядом уставился на дырку в рубашке, через которую была видна, словно разорванная как ненужное тряпьё, кожа, из-под которой безостановочно текла холодная, густая кровь. — Своё ты и так получишь. Но, ради Бога, — голос Марионетки прозвучал совсем рядом, отчего когтистые руки задрожали и сильнее сжали окровавленную рубашку, — ответь мне на один-единственный вопрос.***
Только Итан зашёл в коридор, как пространство начало меняться. Везде лежали горы мусора и… детали аниматроников?.. Итан прищурился, сжав в руке маску зайца, нагнулся к механической лапе, которая чёрным пятном выделялась в темноте. Лапа фиолетового кролика, Бонни. Чуть подальше, в стороне — чёрный цилиндр. Фредди, что ли? Что бы это значило? Белобрысый глянул на маску Бонни и вдруг лихорадочно похлопал себя по животу. Почувствовав маску медведя за пазухой, которая наверняка должна была принадлежать Тому, мальчик вздохнул с облегчением. Джонс было двинулся дальше, но тут же в замешательстве остановился. На плитке была кровь. Пятна ещё свежие, едва начали засыхать. Чуть дальше ещё пятно, и ещё. Прямо как тропинка из хлебных крошек в сказке про Гензеля и Гретель. Куда идти? И зачем Эмма сказала Итану бежать сюда? Где она сама? Почему она бросила мальчика? Страх темноты вперемешку с металлическим запахом застоявшейся крови навалился на плечи, и голова пошла кругом. Но шаги где-то вдалеке всё же заставили белобрысого пошевелиться. Итан попятился, когда из-за неоткуда взявшегося поворота вынырнули двое детей, явно не настроенных доброжелательно. — Братик? — послышался знакомый голос. — Я же говорил, что эта дрянь здесь! — выкрикнул второй. Вновь они. Вновь двойники погибших близких Итана. Когда же они уже отцепятся? — Давай прикончим его?! — Сейчас же! — уверенно выдал Итан. — Я вас не боюсь! Путь назад был отрезан, поэтому был один выход — идти вперёд. Точнее, бежать. Джонсу вовсе не хотелось умирать в такой момент. Как только он подался вперёд, рана на шее ощутимо зажгла. Но мальчика это не смутило. Он будто чувствовал, что делает всё правильно. Итан глянул на двоих знакомых из кошмара и пулей ринулся вперёд, перепрыгивая через горы мусора, детали механического зайца и лужи крови. Агнес и Том, синхронно издав протяжный и сердитый рык, бросились следом.***
Запыхавшаяся Эмма, зайдя в холодное помещение, поёжилась. Она заскочила в комнату, не глядя, и теперь не понимала, куда зашла. Эванс сняла с себя маску Чики, махнув ею, тем самым остудив покрасневшее, потное лицо. Порезы на боку заныли, по коже покатились капли крови, но Эмма не чувствовала этого. Она с интересом и со страхом одновременно разглядывала комнату. Стены словно бесшумно сузились, и теперь перед синеглазой предстал тёмный коридор, сплошь покрытый паутиной и заляпанный чьей-то кровью. Эванс шагнула вперёд, и тут же почувствовала, как наступила на что-то мягкое. Эмма нагнулась и ойкнула. Под ногой лежал почерневший кусок жёлтой обивки. Девочка вспомнила слова Марионетки и успокоилась. Когда Итан побежал к сцене, кукла воспользовалась моментом и подскочила к Шону и Эмме, на которых никто не обращал внимания. Тогда Марионетка сказала, что они смогут освободить детей. Смогут… Эмма выдохнула и пошла прямо. Она не знала, что случится с ней в этом коридоре, как у ребят получится освободить бедных детей, запертых в аниматрониках… Но девочка надеялась, что всё будет хорошо. Впрочем, в тишине Эванс шла недолго. Сзади, будто бы издалека, послышались мелкие шажки. Эмма резко обернулась и вскрикнула от неожиданности. К ней шёл её пёс. Глаза, налитые кровью, ничего не выражали, из разбитой головы текла багровая жидкость вперемешку с чем-то ещё. Эмма рванула подальше от Рида, но тот, перейдя на бег, уверенно последовал за ней. Девочка бежала, надеясь покончить со всем как можно быстрее. Эванс удивилась спокойствию внутри. Страха больше не было. Он испарился, не оставив и следа.***
Когда Шон заскочил в комнату, где раньше в шкатулке сидела Марионетка, он смог позволить себе выпустить всё, что накопилось за те мгновения, проведённые в пиццерии, где собственной кровью захлебнулся его брат. Неописуемые чувства больно сжали грудь, и Эртон шмыгнул носом. Но досадный шмыг дал начало пугающим всхлипываниям, и мальчик, прикрыв лицо грязными руками, не видя перед собой тёмного коридора, судорожно задёргал плечами. Раны на руках, куда ненароком попала тёмная кровь демона, жгли, но это казалось лишь лёгким пощипыванием по сравнению с болью в груди. Шон и не помнил, когда в последний раз так рыдал. Рыдал, скорчившись возле холодной стены в темноте, завывая и насылая на себя проклятия. Вслух ругал себя за то, что был ужасным братом. «Зло всегда возвращается», — частенько любил повторять отец двух мальчишек, когда Шон в очередной раз напакостит младшему брату. Зеленоглазый не верил, не знал, что когда-то всё бумерангом вернётся к нему, вот только удар будет в несколько раз сильнее. Или, быть может, это все выходки Шона просто собрались воедино? Ведь мальчишка и не помнил, сколько их было. Знал лишь, что с каждым годом они становились всё изощрённее. Всё больнее было Оливеру. А когда Шон увидел кошмар младшего брата и себя в главной роли, сил просто не хватило двинуться, пробраться сквозь толпу, побежать за Итаном к сцене. Попытаться хоть как-то помочь близкому человеку. Но нет. Духа не хватило даже в тот момент. — И вновь я виноват! — воскликнул Шон, и вскрик эхом понесло вглубь тёмного коридора. — И даже сейчас я сижу и… Эртон замолчал. Даже сейчас он сидит возле стены сложа руки, рыдает по тому, кого уже не вернуть. Винит себя в том, что уже не исправить. Шон вскочил, перед глазами появились мушки, лихорадочно зашевелились, как помехи в телевизоре. Марионетка убеждала ребят, что они смогут помочь убитым детям. Пора уже начать делать хоть что-то. Сделать хоть что-то, чтобы не оказалось, что Оливер погиб зря. Только Эртон утёр слёзы, как стены пошли трещинами, пол задрожал, словно при землетрясении. На слипшиеся волосы с потолка посыпались кусочки облупившейся краски. Шон приглушённо охнул и отскочил. Вовремя ― потолок пошёл трещинами, и гигантские куски с ужасно громким грохотом рухнули на чёрно-белую плитку, которая от удара, наверное, превратилась в пыль. ― Вот же подстава, ― в другом месте и в другое время Шон бы хорошенько ругнулся, не стесняясь, но не сейчас. Попросту не успел бы. Трещины продолжили бороздить потолок над мальчиком, бетон угрожающе трещал, и Эртон не нашёл ничего лучше, как броситься по коридору, удерживая маску лиса на макушке.***
Марионетка властно стояла над Другом, который, дрожа от злости, напрягся. Наверное, чтобы в очередной раз безуспешно попытаться подняться с колен. Кукла всё терпеливо ждала хоть какой-нибудь реакции от демона на её просьбу, но он упорно молчал и смотрел на свои руки. Минул один напряжённый вдох Марионетки, прежде чем Надзиратель поднял голову и улыбнулся — точно такой улыбкой, которая когда-то заставляла вздрогнуть. Правда, вышла она кривобокая. Во взгляде сквозило презрение и заносчивость. Демон нахмурился, и на переносице показалась небольшая складка, которая выдала то, что было за улыбчивой маской: гнев, печаль, мимолётная радость, которая медленно угасала… Но не было самого главного — страха. Марионетка посмотрела в потемневшие красные глаза. Они будто говорили: «Страх — это ничто. Страх — мой старый знакомый. Я бил по собственному страху. Не убивал его в себе, но заставлял подчиниться. Брал под контроль. И вполне в этом преуспел. Я не боюсь». — Хотите побеседовать со мной о смысле жизни? — Марионетку уже мутило от этой притворной вежливости, которая ещё больше показывала неуважение. — Что ж, если кровь Вас не смущает — пожалуйста. Я не против. Кукла медленно осела на пол, будто собиралась поговорить с маленьким ребёнком, который ещё ничего не понимает, и Друга это, похоже, удивило. — Не о смысле жизни, — несмотря на тёплые жесты, голос куклы оставался холодным, — а о смысле твоих поступков. Я уже многое время пытаюсь понять, зачем ты это делаешь, найти хоть какую-то закономерность, но я не могу… — А зачем маленькие дети разрушают муравейники? — перебив, вдруг задал вопрос Друг. — Что? — непонимающе спросила Марионетка. — Они делают это, — демон вроде бы смотрел на куклу, но всё же взгляд его был устремлён куда-то за неё, — потому что знают: маленькие и жалкие насекомые ничего не сделают. Дети бездумно разрушают, потому что могут, — Фиолетовый человек с гордостью приподнял подбородок ещё выше, будто собирался плюнуть Марионетке в лицо своей обжигающей кровью, которая обагрила острые зубы. — Ты пытаешься найти хоть какую-то зацепку, объяснение… Ищешь мотив?.. — грудь затряслась от невесёлого смеха. — А его нет. Нет! — Лжёшь, — гневно прошипела Марионетка, и её голос прошёлся эхом по опустевшей пиццерии. — Ты никогда, никогда бы не тратил своё время впустую. Это твоё достоинство. Для тебя не существует понятия «просто так», просто не существует. Фиолетовый человек нарочито громко выдохнул, похоже, польщённый последними предложениями. Правильно, демон лгал. Потому что поклялся самому себе, что никому ничего не скажет. Ни за что. — Ты не поймёшь, — качнул головой Друг. Плохо. Такими словами не отмахнёшься. — Не пойму? — удивлённо переспросила кукла. — А ты хотя бы попытайся. Зачем тратить оставшееся время на молчание? — от нахлынувшей уверенности внутри всё свело холодной и колючей проволокой. — Всё равно ты проиграл. Марионетка замолчала, лишь осторожно отползла чуть подальше от собеседника. В пиццерии повисла гробовая тишина, пропитанная недопониманием, но на лице демона, кроме одной брови, которая вздёрнулась вверх уже в привычном движении, не дрогнул ни один мускул. Если бы когтистые руки, что ранее со злостью сжимали рубашку, не расслабились, кукла бы и не поняла, что Надзиратель удивлён. Марионетка знала: только последнее предложение заставило Фиолетового человека вынырнуть из иллюзий, похоже, об идеальном мире, который был возведён идеальными существами. Или такими, каким является он сам. — Что значит… — Что значит — проиграл? — борясь с искушением позлорадствовать, перебила Друга Марионетка. Тёмно-красные глаза округлялись всё больше. ― Думал, я не захочу уничтожить твой адский механизм, благодаря которому ты всё ещё не теряешь самообладание? Вновь повисла тишина. Если прислушаться, в здании слышались лишь судорожные вдохи демона да пропитанное горечью дыхание аниматроника. Друг смотрел на Марионетку, и в глазах его наконец показалась грусть — не человеческая грусть, а печаль, настоянная веками жизни. Печаль, острые углы которой время стирает и делает глаже, как вода стачивает острые грани стекла. Вдруг Фиолетовый человек выпрямил спину, сжав челюсти. Сквозь рубашку на спине проступили очертания позвонков. Кукла тут же дёрнулась и мигом вскочила — сейчас можно ждать чего угодно. Друг искалечит себя, но не остановится, даже если для него всё будет потеряно. Демон, с отсутствующим выражением лица превозмогая боль, поднялся: сначала, пошатываясь, встал на колени, потом — на ноги. На удивление уверенно полностью расправил плечи и, приложив одну руку к ране на животе, склонил голову набок и… улыбнулся. Марионетка, не сводя глаз с Друга, попятилась. — Ничего не выйдет без потерь, ничего, — демон сказал это с такой интонацией, будто только что наслал настоящее и ужасное проклятие на Марионетку. Но про неё ли говорил?***
Итан, судорожно вдыхая воздух, нёсся по коридору. Зрение словно обострилось, и на пути мальчик ни разу не споткнулся. Зато пара соперников то и дело натыкались на детали двух, как понял Джонс, аниматроников и горы мусора, поэтому вскоре отстали. Сердце белобрысого затрепетало от счастья, словно пойманная бабочка, когда громкий топот позади стих окончательно. Итан завернул за угол и нерешительно остановился. Тупик. Мальчик повёл носом, и желудок вместе с кишками сжались в один комок. Пахло не просто металлом, а настоящей гнилой плотью. Джонс не знал, что из себя представляет запах разлагающегося трупа, но тут же понял: это именно тот запах. Но почему отсюда так несёт? Итан, против воли задержав дыхание, сделал ещё шаг вперёд. Под ногой что-то противно чавкнуло, и мальчик опустил глаза вниз. Ох, зря он это сделал. Итан взвизгнул, как девчонка, и тут же отскочил. Брезгливо поморщился и прищурился. Глаза привыкли к темноте уже давно, но только сейчас мальчик разглядел почерневшую от времени руку, которая валялась на плитке. Именно на неё Джонс и наступил, и теперь внутренняя сторона ладони больше была похожа на фарш. От осознания того, что теперь у него на подошве имеются остатки этого самого фарша, Итан передёрнул плечами. ― Теперь я видел всё, ― хотелось пошутить так же беззаботно, как и Шон, но из-за дрожащего голоса сарказм больше походил на жалобу той самой сгнившей части тела. Итану в какой-то момент даже захотелось добавить: «Даже тебя, рука мертвеца». Джонс присел на корточки, пытаясь дышать ртом, но даже так запах гнили чувствовался просто божественно. Пригляделся, и вновь сердце затрепетало. Не от страха, а больше от мерзости картины и некого пугающего удивления. У руки было продолжение, такое же противное и зловещее. Когда Итан пригляделся к пальцам, к предплечью, он сделал ужасный вывод ― рука детская. Джонс различил когда-то перекошенное ужасной болью мальчишеское лицо, раскрытый в немом крике рот. Труп ребёнка ― уже прогнивший насквозь и разрушенный беспощадным временем ― лежал на плитке. Итан невольно коснулся своей шеи, где длинным бугорком выделялась рана, которая появилась просто так (или всё же нет?), когда на том же месте у мёртвого незнакомца блеснула чёрная из-за застоявшейся крови линия. Видимо, мальчику перерезали горло, а Итану в кошмаре вручили эту рану неспроста. Но удивляться Джонсу пришлось и дальше. Рядом с трупом ― ещё один. Приступы тошноты прошли, и теперь Итан смотрел на мертвецов с холодным равнодушием, словно сотрудник морга ― на умерших, которых видит каждый день. Второй мёртвый, судя по разорванной одежде, ― тоже мальчишка. Лицо превратилось в сплошное месиво, то же можно было сказать и об остальных частях тела. Бедный… По мальчику будто прошло несколько толп людей. А, может, и один человек, которому убивать и издеваться было в радость… Глядя на изуродованный труп, Итан почему-то вспомнил Тома. Джонс не видел тела друга полностью, но говорили, что ему крепко досталось от колёс грузовика. Но зачем коридор привёл Итана сюда? Что хотел ему показать? Белобрысый закопошился и достал из-за пазухи маску Фредди, вытянул перед собой и руку с маской Бонни. «Помоги», ― два голоса холодком прошлись по извилинам, прокатились по позвоночнику. Итан, словно под гипнозом, протянул руки с масками к трупам двух мальчиков… Эмма услышала, как сбивчиво начала дышать собака сзади, как печально заскулила. Стук когтей о холодную плитку стих. Сердце сжалось, и Эванс остановилась, медленно обернулась. Лже-Рид, распластавшись на полу и вывалив набок длинный ярко-красный от крови язык, протяжно и тяжело дышал. «Это сон, — мысленно сдерживала себя Эмма, чтобы не броситься к собаке, не прижать к себе. — Это неправда, всё не по-настоящему». Девчонка тяжело вздохнула, когда изуродованный пёс закрыл мерцающие в темноте глаза и выдохнул в последний раз. Вскоре, погружённая в свои не очень светлые мысли, Эмма увидела перед собой лишь бетонную стену. Бок прострелила жгучая боль, порезы вновь измазали кровью майку. Эванс резко выдохнула и, выпустив из руки маску, присела на корточки. Когда Шон ударил Фиолетового человека ножом, несмотря на всю ненависть к нему, что-то будто оборвалось внутри Эммы. А когда демон скорчился на коленях перед Марионеткой, рвение его уничтожить пропало вовсе. Девочка и представить не могла, как убийце больно. Теперь, наверное, представила. Но когда Эмма принялась разглядывать плитку возле себя, боль отступила, и её место заняли настороженность и любопытство. Эванс протянула руку вперёд и коснулась предмета, который по форме очень походил на туфлю. Синеглазая подняла находку на уровень глаз и нахмурилась. Точно, детская чёрная туфелька, покрытая слоем пыли. Внутри виднелись пятна засохшей крови. Эмма поморщилась. Куда же её завела смесь сил Марионетки и Фиолетового человека? Приглядевшись, в противоположном углу Эванс увидела человека. Похоже, мёртвого. Горло сжалось, и там застрял комок. Эмма медленно подползла ближе. Мёртвая девочка. Распущенные волосы закрывали испещрённое тёмными пятнами, похожими на синяки, бледное лицо. Ужасно худые пальцы застыли, навечно впились в разорванное платье, которое, видимо, раньше было жёлтого цвета. На одной ноге — такая же туфля, которую железной хваткой сжимала Эмма. Раньше она думала, что при виде трупа в реальной жизни её сразу же вырвет, но сейчас Эмма лишь удивлённо разглядывала синяки на руках девочки, покромсанное и окровавленное платье на боку… Эванс медленно подалась вперёд и, нащупав маску Чики, подползла к убитой девочке. Убрала с лица слипшиеся и ломкие от времени пряди неопределённого цвета волос. И приложила маску к искажённому лицу. Эмма живо отскочила, когда труп дёрнулся и открыл глаза — абсолютно белые и пустые.***
― Тебе недостаточно жертв? ― Марионетка судорожно захватила ртом воздух, пытаясь избавиться от удушья захлестнувших эмоций. ― Откройся же мне! Фиолетовый человек хохотнул и качнул головой. ― Друг… ― протянула Марионетка, будто прозвище образумит Фиолетового человека. ― Не называй меня так, ― грубо оборвал куклу демон. ― Прошло слишком много времени, наизнанку выворачивает. ― Ты понимаешь, что для тебя всё кончено? ― Марионетка словно разговаривала со стеной ― демон её не слышал, не видел. ― Сделай хоть что-нибудь правильно, расскажи мне. Пожалуйста... Что ж, клятвы ― не более, чем слова, а слова ― не более, чем ветер. Но всё имеет свои последствия. ― Ничего не кончено, ― наконец-то Друг взглянул на куклу. ― Я всё ещё здесь главный, а ты, так, просто актёр. ― Дети не боятся, ― настояла на своём Марионетка. ― Ни тебя, ни самих себя. Надзиратель ничего не ответил. С притворной простотой, которой он заманивал детей в свои лапы, демон прошёлся в сторону. Казалось, что даже рана не мешает ему двигаться всё также тихо и решительно. Марионетке на мгновение просто показалось, что Друг тянет время, прохаживаясь возле неё. Тогда Добро и Зло преследуют одну и ту же цель. Сейчас время — единственное, что повлияет на исход.***
Треск стих, и трещины остановились над головой Шона. Последние кусочки штукатурки упали перед ним, и всё замерло. Шон притормозил, согнувшись, упёрся руками о колени и глубоко-глубоко задышал. Слёзы на щеках уже высохли, и кожу неприятно стянуло. М-да, давно Эртон так себя не чувствовал… Вроде бы широкоплечий высокий, а бегун из него никакой… ― Ха! ― выдохнул Шон. ― Я победил, тупой бетон! Хотел похоронить меня во второй раз? Вот тебе! ― мальчик показал потолку кукиш, но тут же спохватился. Видимо, он сходит с ума. Конец пути Эртон прошёл спокойным и размеренным шагом, спрятав руки в карманы. Голова под маской взмокла, по вискам скатывались капли холодного пота, и Шон иногда утирал лицо, оставляя на нём полоски смешанной с кровью земли. Интересно, как он сейчас выглядит? Наверняка бледное лицо уже давно покрывает несколько слоёв грязи. В последний раз Шон так измазался, когда после дождя он малой решил походить по лужам и грохнулся в одну из них. Ох, и досталось же ему тогда от родителей… Вновь отчаяние захлестнуло Эртона. Что он скажет родителям, когда они увидят мёртвого Оливера? Шон прекрасно помнил одно из немногих правил демона: умрёшь во сне ― умрёшь в реальности. Не спас, не доглядел, не помог… Бедный, бедный братец… Размышления Шона прервали странное хлюпанье под ногами и стена, в которую мальчишка упёрся. Эртону и смотреть вниз не хотелось. Было вовсе не интересно, что там, под ногами. Уж точно не вода… Но вопреки своему нежеланию Шон опустил взгляд. На плитке блестела бурая жижа, похожая на смесь крови и жидкой грязи. Кое-где сверкали кусочки свернувшейся крови, и Эртон, прикрыв рот рукой, нагнулся и отскочил в сторону. Спазмы сковали живот железным обручем, но, увы, исторгнуть было абсолютно нечего, и вскоре мальчик, сморщив нос, вновь разглядывал лужи, рассеянные тут и там. А запах… Даже самому заклятому врагу в такой комнате остаться не пожелаешь. ― В канализации и то лучше... ― не воздержался от комментариев Шон, но запнулся, когда горло вновь судорожно сжалось вместе с желудком. Эртон мотнул головой, и в углу что-то вспыхнуло серебристым огнём, но тут же померкло в вязкой тьме. Шон, пытаясь хоть как-то обойти кровавые лужи, отдающие сладким запахом протухших фруктов, подошёл ближе к источнику того мимолётного света и замер. На этот раз Эртон сдержался, чтоб вновь не согнуться напополам. На полу, небрежно отшвырнутый в угол, лежал труп мальчика. Скрючившись, он лежал на боку, прикрывая что-то блестящее возле груди. Боль возникла где-то в ключицах и опустилась ниже, когда Шон разглядел, что у трупа между рёбер, словно древко поразившей цель стрелы, засела рукоять длинного ножа. Но Шон прекрасно знал, что нужно делать. Словно голос нашёптывал ему шаги к победе. Мальчишка осторожно присел возле мертвеца, снял с себя маску Фокси и нахлобучил её на убитого, пытаясь не касаться холодного застывшего лица, которое, казалось, до сих пор в немом крике просит о помощи. Эртон отклонился от мальчика, рукой угодив прямо в жижу, которой некоторое время уделял столько внимания. Но сейчас Шон не обратил на густую прохладу и усилившийся запах внимания. Зачарованный, он смотрел, как распахнулись белые глаза мертвеца, как он медленно сел, как начал с зловещим звуком рассыпаться на части. Показалось, что мальчик улыбнулся Шону сквозь маску и понимающе кивнул. «Интересно, видят ли остальные то же самое?» ― с тоской подумал Эртон и мысленно одёрнул себя. Конечно же видят! ― Спасибо, ― радостно пролепетал погибший мальчишка. Наверное, Шон трясся точно также, если бы его наконец-то освободили от стольких лет заточения в железных машинах… ― Да пожалуйста, ― растерянно выдал Эртон, раскрыв рот. После того, как мальчишка сказал это, его обдало ярким светом. Холод, тепло, ярость, надежда ― всё смешалось в этих лучах, которые ослепили Шона.***
Марионетка и Друг молчали. Но когда сквозь все проходы в главный зал просочился яркий свет, который вмиг разрушил густой и тяжёлый сумрак, оба охнули. Марионетка ― удивлённо, не сдерживая радости в голосе, а Фиолетовый человек ― отчаянно, терпя боль, которая второй волной сильнее, чем лезвие перочинного ножа, ударила в рёбра. Кукла лихорадочно оборачивалась, терпя резь в глазах, вглядывалась в потоки белого света. Кого же она пыталась разглядеть? Непонятно. Но вот в четырёх белёсых столбах мелькнули ссутулившиеся детские силуэты в масках аниматроников. И тут же исчезли. По зданию пробежал радостный смех четырёх детей, которые поневоле все эти годы были Кошмарами для детей всего мира. Марионетка задышала часто-часто. Хоть что-то светлое она смогла сделать для этих детишек. Внутри что-то стукнуло, словно это было металлическое сердце, которое уже давно зачерствело. Кукла, поглащённая зрелищем, не видела даже, как отшатнулся от одного столба света демон, словно затравленная собака — от человека. Видимо, для него этот свет свободы являлся ядом. Марионетка не видела, как демон впился когтями в волосы и согнулся; не слышала острого, как игла, вопля: — Нет, пожалуйста! Только не сейчас!!! Я не могу оступиться!