Девчонка не понимает, что кровь ангела может убить человека — того, кого они и защищают. Ведь человечество пока что не знает, кто проще и доступнее.
— Чего ты пищишь, будто тебе без разрешения волосы обрезали? — сзади прозвучал кислый голос Шона. Эмма не ответила, лишь отползла в сторону и обернулась. Позади Шона пристроился Итан, выглядывая из-за плеча высокого приятеля. Эртон бросил взгляд на фуражку. Этого мимолётного движения глаз хватило, чтобы Эмма смогла увидеть, как лицо Шона побледнело, и по нему пробежала тень негодования. Отчаяние, изъедавшее тело мальчика до этого момента, сменилось злобой. Эванс чуть успела отскочить, прежде чем Шон замахнулся ногой и наступил на фуражку, буквально втоптав её в плитку. — Хоть бы ты сдох, паразит, — зло просипел Шон, — хоть бы ты сдох… После Эртон от безысходности топнул ногой, лишённый последних сил, опустился на сырые остатки деревянной сцены и закрыл лицо руками. «Хоть бы ты сдох»… — волной прошло по извилинам Эммы, когда она встала и с жалостью глянула на втоптанную в грязь фуражку. Хоть бы он сдох…***
… Знакомое, злое шипение. В голову иглами впивается ноющая боль, кажется, в черепе ничего нет кроме комков свернувшейся крови. Волосы слиплись от багровой жидкости, капли которой попадают в глаза, жгут кожу. И Итан… Обеспокоенное лицо Итана и ухмылки детей, злоба которых чувствуется даже сквозь пластмассовые маски. Глаза Друга где-то сзади, которые с жадностью впиваются в кровавое зрелище на сцене. Только эти картины вертелись в голове Оливера. В черепе как будто что-то разломалось на куски, словно невидимая нить, удерживающая его здесь, в Кошмаре, порвалась. Друг говорил, что Оливер любит своего брата и никогда не ослушается его. Оливер понимал, что не боится. Он понимал, что хочет жить.И он понял, что выиграл.
***
— … не буду тебе врать! — что-то будто ухнуло в голове, и до Оливера, словно сквозь помехи старого радио, донеслись слова, которые он с трудом смог разобрать. — Он рукой двинул! Двинул! — Он умер, Итан! Не издевайся надо мной, а то и во второй глаз получишь! И гораздо сильнее, уж поверь мне! Оливер осторожно вздохнул. Холодный воздух с примесью металла приятно обжигал ноющую грудь. Но ощущение свободы длилось недолго. Вернулось чувство, будто голову зажали в тиски и медленно вводят в череп иглы, лишь бы мальчик помучился подольше. На миг показалось, что это и не иглы вовсе, а вновь те же острые металлические зубы золотого медведя. Неужели, это повторится? Оливер с закрытыми глазами представлял, как кожа на голове расползается, как что-то внутри трескается, и тёплая жижа красного цвета вот-вот вновь хлынет наружу. Но вопреки ожиданиям ничего этого не произошло. Только тягучая боль в голове. — Он, что, дышит? Как Оливер ни напрягал мозг, он не мог понять, кто это говорит, только слышал, что голос мальчишеский. И всё. Слова долетали до ушей противным звоном, от которого хотелось оградиться. — Олли! Ты дышишь, Господи! Только Оливер сообразил, что ему следовало бы хоть как-то ответить, как его схватили за плечи и встряхнули так, что он ударился затылком о пол, и в голову тут же хлынул фонтан мыслей и догадок. До Оливера дошло, что последний возглас принадлежал Шону — живому и, похоже, радостному Шону. Эртон-младший открыл глаза. Как только он это сделал, всё поплыло, казалось, глазные яблоки кто-то сильно-сильно сдавил, но со временем картинка стала более чёткой. Но перед глазами всё равно царила тьма, лишь кое-где показывались столбы какого-то белого света, который освещал чёрно-белую плитку. «О, нет», — первая мысль эхом проскочила в голове. Закрались сомнения, живой ли Эртон-младший и где он вообще находится. — Оливе-е-ер… — перед глазами мелькнула исцарапанная рука и тут же потонула в сумраке. — Ты меня слышишь вообще? Мальчишка было хотел ответить, но словил себя на мысли, что у него не хватит сил даже промычать что-нибудь нечленораздельное, поэтому он просто кивнул, но сразу же пожалел — в шее что-то кольнуло. Это была мимолётная, но сильная боль. — Боже, ты жив, — пролепетал Шон и прижал ошарашенного и ничего непонимающего брата к себе. Сначала Шон не поверил Итану, когда тот, подойдя ближе к телу Оливера, вдруг испуганно крикнул и сказал, что Эртон-младший двинул рукой. «Это невозможно, Фиолетовый человек убил Оливера», — прокручивал у себя в голове Шон, но всё же ждал. И вот, наконец! Он жив, чёрт возьми, очнулся, несмотря на то, что в Кошмаре он погиб! Но как? Шон и не думал, что в игре с Фиолетовым человеком вообще можно выиграть. — Жив, — страх и непонимание происходящего мешали трезво оценить ситуацию, так что голос казался неживым, равнодушным. Хотя, в душе Оливера тоже ничего не было, будто бы там что-то оборвалось, что-то треснуло. — Где мы? Мы выжили? — Мы прикончили Фиолетового человека! — Итан словно вылез из-под земли, и Оливер невольно дёрнулся, выбравшись из крепких объятий старшего брата. Эртон-младший упёрся руками о пол, пытаясь сидеть ровно, и повернул голову на голос Итана. Белобрысый стоял, скрестив руки на груди, и довольно улыбался. Как только Оливер облегчённо выдохнул, Итан подорвался и за мгновение прижал сероглазого к себе. Оливер даже через тёплую кофту ощутил, как холодны пальцы его друга. Из сумрака на лунный свет вышла Эмма и скромно остановилась в нескольких шагах от радостных мальчишек. Она легонько улыбнулась, но улыбка тут же стала шире, и на душе у Оливера стало ещё теплее — он никогда не видел, как Эмма улыбается, тем более так широко. Если она улыбается, значит, всё хорошо. Но вот с лица Шона улыбка исчезла. Под зелёными глазами заиграли мрачные тени. — Мы не знаем, правда ли это, Итан, — возразил Эртон. — Мы проснулись до того, как… — Мы освободили детей, — наконец-то отпустил Оливера Итан. — А Марионетка говорила, что Фиолетовый человек только и держится, что на эмоциях аниматроников. — Не факт, — мотнул головой Шон, и внутри Оливера всё похолодело. — Так! — вдруг топнула ногой Эмма и подошла ближе. Присела рядом с Оливером на корточки и хлопнула его по плечу. Да так крепко, что Эртон-младший дёрнулся от неожиданности. — Лично я не хочу сейчас об этом думать. Шон, твой брат здесь, живой, а ты думаешь только о демоне! — Просто я не могу поверить в своё счастье, — протянул Шон, и его голос дрогнул. Оливер удивлённо посмотрел на брата. Сейчас он не узнавал Шона. Оливеру всегда казалось, что Шону без него будет лучше, да и сам старший брат частенько кидался не совсем приятными пожеланиями. А сейчас… Глаза привыкли к темноте, и Оливер смог увидеть множество ссадин и земли на руках Шона, смог разглядеть синяк на лице Итана, смог уловить блеск до сих пор кровоточащего пореза на щеке Эммы, и в голове застыл немой вопрос: «Что же с вами приключилось?» Но Оливер сам себя спрашивал и не только про внешность. Дети, с которыми он отправился в опасное путешествие в царство сна, поменялись. Дело было не в уставших улыбках, не в заплаканных глазах… Эти дети стали взрослее, стали уважать друг друга. Поняли, что им на самом деле дорого. Тут же в голове всплыл очень похожий на прошлый вопрос: «Что же с нами стало?» Оливер поймал себя на мысли, что спокойно может назвать этих детей товарищами. Не просто друзьями по беде, а настоящими товарищами, которых сплотила общая проблема. Боль в голове утихла и превратилась в размеренные стуки крови в сосудах. «Мы не знаем, правда ли это…» — пробубнил Оливер себе под нос и оглядел пиццерию. Никто не знает, правда ли это. Никто и никогда не узнает. Но Оливер чувствовал, что Друга нет. Демон, словно червь, со своего первого появления, каждым своим словом, каждым своим взглядом выгрызал дыры в сердце, обжигал душу и оставлял на ней чёрные ожоги. Оливер всегда чувствовал тяжкий груз на плечах, словно демон, как паразит, жил внутри него и тянул вниз, не давал расправить плечи и подняться выше. Теперь этого ощущения не было, пустое место, оставленное Другом, заполнило чувство свободы. — Нет его, — мотнул головой Оливер. — Кого его? — в недоумении изогнул бровь Итан. — Друга, — уточнил Эртон-младший. — Я не чувствую его. Демон словно… исчез?.. — Может… — тихо начал Итан, — поэтому ты выжил? И тишина… — Что ж, — непривычно звонким голосом Шон растормошил остальных, — если всё прояснилось, а я в этом уверен, пошлите отсюда, а? С этой пиццерией покончено. Навсегда. Шон положил руку брата себе на плечо и осторожно поднял его. «Будто я сам не поднимусь», — хотел было возмутиться Оливер, но тут же поблагодарил старшего за предусмотрительность. Голова пошла кругом, перед глазами появились мелкие мушки, а боль в голове вновь вернулась, сжав череп своими холодными когтистыми руками… Итан тоже поднялся с колен и отряхнулся, будто это чем-то поможет. В принципе, на тёмной одежде не было видно пятен травы и земли, так что Джонс больше всего волновался за синяк под глазом. Что он скажет родителям? Пока Итан не знал и не задумывался об этом. Сначала до дома надо без происшествий добраться. Дойти. Шон с Оливером двинулись к выходу, но тут их окликнула Эмма. Оливер остановился, тем самым остудив рвение брата свалить отсюда. — Ты не хочешь забрать… это? — обращаясь конкретно к Эртону-младшему, Эванс вытянула руку из-за спины, от чего волосы на голове Оливера зашевелились. На худом указательном пальце Эммы висела до боли знакомая фуражка фиолетового цвета. — Зачем она нам?! — вспыхнул от негодования Шон. Ему хотелось как можно быстрее забыть весь этот ужас.Мальчишка не знает, что это невозможно.
— Я не у тебя спрашиваю, — нахмурилась Эмма, — а у Оливера. — Я возьму её, — немного помолчав, тихо проговорил Оливер, опасаясь неодобрения. — Да зачем она тебе? — уже спокойнее спросил Шон. — Я хочу помнить его, — с некой благодарностью сказал Эртон-младший, что немного напугало его старшего брата. — Хочу помнить всё, что он для нас сделал, и никогда не забывать. Ведь именно демон научил нас ценить жизнь, а не родители. Многие не ценят жизнь. Но не мы и не теперь. — За козырёк берись, — осторожно передала Оливеру фуражку Эмма, — а то на ткани жидкость золотая, она… обжигает… Эртон-младший с интересом принялся разглядывать фуражку. И правда. Ткань в лунном свете сверкала золотом. Это… Нет, не завораживало, а пугало. — Пошлите, — недовольно фыркнул Шон и быстро вышел из заброшенного здания вместе с братом. Итан мотнул головой и, передёрнув плечами, пошёл следом. Эмма остановилась возле выхода и обернулась. Также она оборачивалась перед тем, как зайти в пиццерию, вот только видела она багровое небо, словно тучи впитали в себя всю ту кровь, которую пролил демон не только за это лето, но и за всю свою жизнь. Эванс вздохнула и вышла. Завернув, пошла вдоль бетонной стены за мальчишками, чтобы нырнуть в дырку в сетке и больше никогда сюда не приходить. Только ребята оказались возле остановки, как со стороны небольшого холма, на котором стояла пиццерия, словно раскат грома, послышался грохот. Да такой громкий, что проходившие мимо прохожие подскочили от неожиданности. — Что это только что было? — испуганно спросил Итан своих друзей, которые синхронно посмотрели на пиццерию. — Похоже, не выдержало наше здание, — возле детей остановился незнакомый мужчина, и Итан прикрыл больной глаз. — Крыша рухнула. Давно ведь говорили, снести это здание надо, но нет… Незнакомец медленно двинулся по тротуару, а ребята переглянулись. Лишь Оливер глядел мужчине вслед. В темноте его силуэт настолько был схож с Другом, что, казалось, незнакомец вот-вот обернётся и сверкнёт красными глазами с кошачьими зрачками. Но это просто последствия шока. Друга больше нет.И с пиццерией покончено. Но навсегда ли?
***
Шли молча. Итан, спрятав руки в карманы, пинал по дороге пустую банку из-под пива; Эмма внимательно вглядывалась в прохожих, а в голове у неё застыл вопрос, когда-то заданный демоном: «Как там Ваша собачка? Живая ещё?»; Оливер поник, вслушиваясь в уханье у себя в голове, будто оно раскроет ему все тайны мира; Шон дрожал, как осиновый лист и мечтал добраться до дома как можно быстрее. Конечно, идти в одной майке таким холодом не очень-то комфортно, толстовка так и осталась лежать в Кошмаре. Разминулись тоже молча. Эмма с Итаном пошли в одну сторону, а Шон с Оливером — в противоположную. Но в мыслях каждый пожелал друг другу удачи дойти до дома и не увидеть там ничего страшного.Демон говорил, что доведёт чёртовых детей до такого состояния, что они будут бояться каждого шороха, будут бежать от каждой тени. Он сдержал своё обещание.
***
Итан выдохнул и зашёл в дом, медленно прикрыв за собой входную дверь. Он прислушался и облегчённо прикрыл глаза — до первого этажа чуть слышно доносился шум телевизора и голоса родителей из их спальни. Итан мысленно поблагодарил Бога. Белобрысый всегда возвращался поздновато, так что родители совершенно не волновались, даже если Итана не было дома в одиннадцать часов вечера. Теперь можно не бояться, что мама с папой увидят фонарь под глазом, ведь напрямую им ничего не расскажешь. Пришлось бы выкручиваться, но это лишнее. По крайней мере, сегодня. «Завтра что-нибудь придумаю», — решил для себя Итан. Но поневоле в голове застыла колючая мысль: «Если проснусь». Итан поднялся по лестнице и застыл возле двери, ведущей в спальню родителей. Горькое осознание того, что он вернулся домой, шевельнулось в груди. — Я дома! — потребовалось немало времени, чтобы успокоиться и сказать это как можно спокойнее. Но, судя по одобрительному мычанию из-за двери, родители не заметили дрожи в голосе своего сына. Ведь они и не подозревали, что ему довелось пережить, что побороть. Джонс в нерешительности застыл. Хотелось броситься в родительскую комнату, увидеть добродушную улыбку отца, почувствовать на плечах мягкие руки матери… Услышать смех Агнес. Итан сжал челюсти и с трудом повернул в сторону своей комнаты, в которой было темно. Но мальчика больше не пугала темнота. Тревожило нечто другое… Итан зашёл в комнату и щёлкнул выключателем. Свет заглянул и в тёмные углы, в которых когда-то прятались горбатые тени ужасных монстров, и за окно, за которым давно-давно каждую ночь, каждая из которых могла стать роковой, прятался Фиолетовый человек и разглядывал скрюченное и напряжённое детское тело. Итан вздохнул и закрыл лицо руками. Лоб до сих пор был потным. Джонс опустил руки и окинул оценивающим взглядом комнату. Больше она не казалась ему пустой. Джонс решительно подошёл к столу, не глянув на себя в небольшое зеркало, и схватил стоящую рядом с книгами рамку, в которую уже многое время была вставлена фотография Агнес. Здесь ей было от силы лет восемь. Здесь она улыбалась. Здесь она была рада. Жива. — Все умирают вовремя, — беззлобно процедил сквозь зубы Итан и сжал чёрную рамку, на которой были нарисованы белые цветы. Резким движением руки Итан отбросил фотографию в сторону. Она, описав в воздухе дугу, с глухим звуком упала на пол и, несмотря на мягкий ковёр, треснулa. Трещина словно перечеркнула радость на лице белобрысой девочки, исковеркала беззаботную улыбку ребёнка. Итан даже не глянул в сторону разбитой рамки и бросился лихорадочно перебирать все книги на столе, перелистывать по нескольку раз каждую страничку. Наконец он нашёл то, что искал — из книги, которую подарил Том, выпало фото, где был запечатлён Итан со своим лучшим другом, с которым он больше никогда не сможет сделать такого лучезарного снимка. Здесь Том тоже улыбался. И Итан. Он был счастлив, потому что в тот миг чувствовал на плече руку друга, с которым ни разу не подрался и не поссорился. В Кошмаре демон нанёс сильный удар, но сейчас Джонс не чувствовал угрызений совести. Он смог простить. Итан задержал дыхание и резко развёл руки. Звук разорванного фото оглушил. Две части одного снимка в разных руках заставили сердце биться чаще. От шелеста отброшенной в сторону бумаги раны на лице вспыхнули, и Итан без сил шлёпнулся на кровать. С пугающем равнодушием он уставился на плюшевого Бонни с разорванным животом, которым выглядывал из брошенного возле стены рюкзака. От вида засохшей крови передёрнуло.После пережитого этот холод будет преследовать Итана всю оставшуюся жизнь. Друг говорил, что Итан будет бояться. Он будет бояться всегда. Итан всегда будет идти на поводу у своих эмоций.
***
Эмма тихо зашла в дом и остановилась в небольшой прихожей. Эванс напряжённо вздохнула — на кухне горел свет. Видимо, её ждали. Эмма прикрыла рукой поцарапанную щеку, надеясь, что родители не заметят дырку на майке сбоку, и заглянула на кухню. За столом, подперев подбородок двумя руками, сидела мама Эммы и, не моргая, смотрела на свой телефон, который лежал перед ней. Рядом — ещё один мобильник, только вот уже девчонки. У Эванс сжалась глотка от неприятного чувства, которое настигло её в первый раз за всю жизнь. Некая смесь страха и стыда. «Мама волновалась», — подумала Эмма и подошла ближе к матери, давая знать, что она здесь, дома, и всё хорошо. Наверное хорошо… Миссис Эванс, стряхнув со лба тёмную, как у дочери, прядь, подняла глаза. У Эммы сердце ухнуло куда-то вниз, когда она увидела в глазах матери беспокойство. — Эмма, — удивлённо проговорила женщина и нахмурилась, — где ты была? Вместо ответа девочка, забыв обо всех опасениях быть разоблачённой, прильнула к матери и закрыла глаза. Эмма не хотела ничего видеть, только чувствовать тепло родного человека, а не могильный холод Фиолетового человека и запах крови. — Что-то случилось? — миссис Эванс ласково обхватила плечи дочери. — Просто я соскучилась, — выдавила Эмма. — Я тебя так люблю… Ты не представляешь! Мать девочки лишь одобрительно хмыкнула. — В следующий раз бери с собой телефон, ладно? — Да, мам. Вдруг лицо матери похолодело, побледнело, по нему прошли тени отчаяния. Приподнятое настроение Эммы тут же ухнуло куда-то вниз вместе с сердцем, когда она услышала: — У меня для тебя плохая новость. Это насчёт Рида. — Что с ним? — желудок сжался, готовясь услышать что-то поистине ужасное. — Рид попал под машину. Мы не знаем, как это случилось. После твоего ухода он сидел возле двери, словно его кто-то силой тянул на улицу, звал… Мы открыли дверь, и Ридик опрометью бросился на дорогу и… Он мёртв. Дальше Эмма не слушала. Миссис Эванс протянула ей руки, чтобы обнять, но Эмма отпрянула от неё, уже не скрывая царапин на лице. Лицо матери удивлённо вытянулось, но Эванс не хотела отвечать на её вопросы. Эмма кинулась в свою комнату, захлопнула дверь и осела на пол. Она закрыла лицо руками. Горячие слёзы жгли глаза, мокрыми дорожками царапали щёки. Это сделала Эмма. Своими руками умертвила Рида.«Живой» — очень широкая категория. Человек может быть убит морально. Такой человек больше никогда не оживёт.
***
Шону пришлось попотеть, чтобы вставить ключ в замочную скважину, повернуть его и открыть входную дверь — руки дрожали. То ли от радости, что младший брат здесь, рядом, дышит, цел и невредим. То ли от волнения, то ли от незнания, что может ждать братьев там, в доме, который был пропитан холодным серебром лунного света и запахом гари, страха, несчастья, который ещё долго будет сдавливать тело железным обручем с острыми шипами. Мальчишки зашли. Никто не ждал Шона и Оливера. Дом был пуст. Шон подавленно вздохнул. Иногда он как и Оливер задумывался, что у родителей и вправду только работа на уме. Почти десять, а их нет. Их никогда нет в моменты, когда мальчикам нужна поддержка. После вздоха брата Оливер тоже поник, отлипнув от Шона и упёршись плечом о стену. Раньше его всегда ждал Друг. Хоть Оливер часто и не замечал бледную тень на стене, он всегда чувствовал, что демон был рядом — по спине табуном бегали мурашки, а груз на душе тянул вниз ещё упорнее. Цена была слишком высока. Уж лучше сидеть в одиночестве, чем иметь такого друга, которому нужно лишь заляпать твои руки чужой кровью. Шон пересёк гостиную, по лестнице поднялся на второй этаж. Оливер на ватных ногах молча следовал за братом. Когда Эртон-младший зашёл в дом, голова разболелась с новой силой, словно он пересёк какую-то черту, запретную границу. — Я у себя там прилягу, о`кей? — сипло спросил Оливер, когда Шон обернулся и с недоумением уставился на младшего брата. Шон что-то пробурчал в ответ, и Оливер скрылся за дверью своей комнаты. Там он шлёпнулся на кровать и закрыл глаза. Как только Эртон прилёг, спина радостно и приятно заныла, в ступнях протяжно загудело. Только теперь, в полной тишине, Оливер смог прислушаться к гудению в голове. Там как будто до сих пор обрывками звенел притворно ласковый голос Друга, его пустой, немного болезненный смех, отчаянный вскрик Итана, скрип металлический деталей в аниматронике, хруст собственных костей… Оливер вспоминал это, и не мог поверить, что это происходило с ним на самом деле. Мальчику казалось, что он вот-вот сорвётся, череп вновь треснет, и сердце перестанет биться. Казалось, что смерть следует по пятам, стоит здесь, возле самой кровати. На миг проскочила мысль, что лучше было бы умереть. Так было бы правильнее. Человеку ведь нельзя идти против того, что ему неподвластно, иначе он заплатит. Оливер уже успел убедиться в этом. Шелест в голове стал звучать острее, медленно превращаясь в отчётливый шёпот. Такое же Эртон-младший чувствовал, когда уговорил Итана отпустить Тома в его последнее путешествие. Гул в черепе собрался воедино, наведя мальчика на очень странную мысль: «Устал? Умри». Оливер не на шутку испугался, но двинуться не смог. Даже открыть глаза было трудно. Он устал. Слишком сильно, чтобы бороться дальше. Шон тихо спустился по лестнице, поправив чистую майку. Когда он переоделся, а свою заляпанную землёй и пропахшую потом одежду запихнул ногой под кровать с глаз долой, стало легче. Теперь осталось промыть раны от грязи на руках, пальцы которых уже онемели от холода, покрытые тонкой коркой крови. Мальчик сошёл с последней ступени, аккуратно нажал на выключатель и замер, уставившись на пол слева от лестницы. Шон знал, что с этой стороны на стене висит большое зеркало, в котором, если немного отойти, можно легко увидеть себя в полный рост. Это, конечно, удобно, но тёмная, тяжёлая рама никак не сочеталась со светлой и просторной гостиной. Но вопреки возмущениям внутреннего дизайнера Шона зеркало висит здесь уже долгое время. Шон привык к нему, но всё же старался лишний раз в него не смотреть. Особенно, когда мальчик проходил близко, и его было видно только по пояс. Странно, но это пугало. И теперь перед зеркалом лежало то, что успело потрепать Шону нервы. То, от чего даже теперь русые волосы встали дыбом. Шон подошёл и сел на корточки возле Плюштрапа. Игрушка лежала на спине, а живот был распорот. Шон сморщился, сдерживая рвотные позывы, когда золотистая шерсть возле живота блеснула чёрным. Вся игрушка и пол вокруг были заляпаны чёрными следами, разводами, словно здесь только что была драка не на жизнь, а на смерть. — Что же здесь произошло, чёрт возьми? — как Шон ни напрягал мозг, он не мог вспомнить, был ли Плюштрап здесь раньше, когда ребята только-только зашли. От чёрной лужицы по полу шли две тонкие полосы, словно по паркету провели пальцами. Шон проследил за отпечатками и подавленно вздохнул — чёрные полосы переходили на светлые обои и, бледнея, вели прямо к зеркалу. Шон резко перевёл взгляд на Плюштрапа. Почему-то совершенно не хотелось смотреть на гладкую поверхность зеркала. Дальше время словно остановилось, исчезли все звуки. До уха донеслось только тихое постукивание, словно по стеклу несильно стучали иголкой. Стук был размеренным, с одинаковыми интервалами, которые заполняла гробовая тишина. И это заставило сердце Эртона застучать сильнее. Шон резко вскинул голову, снизу глянув на зеркало. Он увидел Друга в зеркале. Он, видимый только по пояс, стоял за гладью зеркала и легонько постукивал когтистым указательным пальцем по стеклу изнутри. Друг смотрел вниз, на мальчика, не улыбался. Было непривычно видеть врага без улыбки. Сейчас он больше походил не на расчётливого демона, а на бездушную машину, которая выполняет лишь то, что ей прикажут. Движения его одинаковы, однообразны. Стучание стихло, и только теперь Шон обратил внимание на правую руку, которую теперь медленно опускал Друг, оставляя на стекле мутные, чёрные разводы. Когти притянули взгляд. Острые и тонкие, как иглы. Теперь понятно, откуда такой звук. Эртон опустил взгляд ниже. Кожа. Широкие тёмные полосы опоясывали предплечье, между которыми изредка мелькали белёсые, почти незаметные пятна. Ступор прошёл, и Шона затрясло в диком ужасе. Человек в зеркале был настолько реален, что мальчишка резко обернулся — удостовериться, не стоит ли враг за спиной, отражаясь в зеркале. Но нет. Сзади никого не было. Друг был в зеркале. Неспособный выйти за его пределы. В ушах Шона звучало лишь его хриплое дыхание. В памяти всплыл тот момент, когда отец впервые отвёл его с братом купаться на озеро, неподалёку от города, где Шон настолько глубоко погрузился в сине-зелёную воду, что мир над головой исчез, оставив по себе лишь звук биения детского сердца: искажённое и далёкое эхо. Он ещё испугался тогда, что знакомая ему вселенная на веки вечные канула в прошлое, что он потерялся отныне и навсегда, пока папа не сунул руку в воду и не извлёк его, отплёвывающегося и растерянного, на солнечный свет. — Чёрт меня задери, — просипел Шон скорее лишь для себя, отскочил от зеркала и опасливо присел, готовый в любой момент накинуться на врага, — что ты здесь делаешь?.. Отражение услышало и улыбнулось. Эта улыбка всегда была предвестником жуткого. И даже сейчас, когда её хозяин проиграл, она всё равно выдержанно выполняла свою роль. С Шона Друг перевёл взгляд на Плюштрапа. Эртон глянул туда же. Рядом с игрушкой, такой жалкий и незаметный, лежал перочинный ножик. А ведь во сне он казался смертоносным лезвием. Да, во снах всё перекручено, переделано, вывернуто наизнанку. В этом и их опасность. Люди верят в то, что видят, даже если это не истинно. — С моей стороны было бы невежливо не вернуть это Вам, месье, — почему-то Шону казалось, что голос испугает, будет тяжёлым, болезненным, но нет. Хрипло и тихо произнесённые слова легко долетали до уха через гладь зеркала, несли за собой холодное спокойствие. Всё-таки больше Шона испугал внешний вид врага. Люди всегда сначала обращают внимание на внешность. Сердце бешено колотилось внутри, но Эртон до сих пор не мог поверить, что это правда. Что Друг стоит перед ним, живой. Его не беспокоит рана на животе, ему не мешает слабость. Да, демон находится за гладью зеркала. Но что такое тонкое стекло против существа, который знает, что значит ломать? Может, это просто продолжение ненавистного Кошмара? Может, на самом деле ребята не проснулись, а до сих пор без чувств лежат на холодной плитке? Это пугало ещё больше. Лучше жить в горькой реальности, чем навечно застрять в мире иллюзий. — Оливер говорил, что тебя не стало, — Шон никогда так старательно не желал смерти кому-либо. — Он говорил, что ты погиб… Отражение в зеркале как-то странно дёрнулось, и на момент мальчику показалось, что демон в зеркале вот-вот расхохочется. Шон напрягся, готовясь вновь услышать поганый, лязгающий и одновременно бездонный смех, но его не последовало. Эртон не знал, что Другу сейчас не до смеха. Он пришёл не затем, чтобы бесцельно хохотать. — Ваш брат прав. Друг умер там, в Кошмаре, но Фиолетовый человек остался, наказанный за свои дела, — мужчина легонько наклонил голову набок. — Возьмите свой нож, месье. «Он тебе понадобится», — автоматом почему-то продолжил Шон у себя в голове, но послушался. Тихо подполз к подарку Алекса и сжал прохладную гладь в руке. Странно, но лезвие было чистым. Шон собрал всю волю в кулак и поднялся. Лицо было очень близко к зеркалу, но мальчик не видел своего отражения. Только фиолетовую рубашку Друга. Шон никогда не стоял так близко к своему врагу. Фиолетовый человек был выше на голову-полторы, и Эртон чувствовал себя неуютно. Он привык смотреть на всех свысока. Всё было таким реальным… Когда Шон выдыхал, стекло запотевало, он видел это. Неужели, Шон находится настолько близко? Он даже видел, как вздымается грудь Друга в хриплых вдохах. Всё-таки ему тяжело дышать. Очень тяжело. И сердце, если оно есть, наверное, слабо бьётся. Очень слабо. Зачем Друг пришёл? Просто отдать этот дурацкий перочинный нож? Тогда почему он до сих пор стоит? Ждёт благодарности? Не может такого быть! — Хочешь убить меня? — просипел Шон. — Никак не успокоишься? Лицо Фиолетового человека вытянулось, тень отчаяния скрыла натянутую улыбку. Демон отвёл глаза в сторону, будто пытаясь разглядеть, что происходит сзади. Шон не видел, что творилось за гладью зеркала. Он видел освещённую гостиную, но это — очередная иллюзия. За спиной Друга теперь властвовали хаос и безразличие. Багровое небо, обломки царства ужасных сновидений, разрушенная на корню пиццерия, лужи чёрной жижи на плитке и большие куски стекла — теперь единственная связь с миром людей, в который Друг никогда не попадёт. Убить?.. Тот же вопрос когда-то задал Том. Тогда демон был уверен в себе. Он знал, что всё пройдёт гладко. Он думал, что о нём никто не узнает, и надеялся, что больше никто ничего не заподозрит. Ведь сны для людей — ничто. Тогда Друг только в непонимании вскинул брови и промолчал. А потом, когда мальчишка был уже на пределе, сказал «да». Но теперь Фиолетовый человек не сможет это повторить. — Хочу, — Шон сжал нож сильнее, когда голос демона дрогнул, — но… не могу. Первое слово полоснуло по сердцу Шона холодным лезвием, и он презрительно прищурился. — Не можешь? — злорадно переспросил Эртон. — Всё-таки мы смогли остановить тебя, да? Для тебя всё кончено, но ты продолжаешь ненавидеть весь мир и желать каждому смерти? — Оу, какие острые слова, — нахмурился Друг. — Неужели ты бы не смог убить человека, чтобы просуществовать хотя бы на день дольше? Я уверен: смог бы. Да ещё с каким удовольствием… — Убить человека?! — вспыхнул Шон. — Да ни за то! — Для нас люди — неудачный эксперимент, убогое растение, оказавшееся совершенно бесполезным, но сожравшее столько времени и сил, что его попросту жаль уничтожить, — осклабился Фиолетовый человек. — Я бы тоже не смог уничтожить то, что дорого мне. Я убиваю незнакомцев, месье. — Тебе всё же что-то дорого? Сомневаюсь, — фыркнул оскорблённый Шон. — Когда-то было, — усмехнулся Друг. — Тогда я ещё не понимал, для чего и зачем я вообще существую и занимался ерундой. А как печальна и убога жизнь без цели… — Ты действительно хочешь поговорить об этом? Я — нет! — хотел злобно съязвить Шон, но получилось плохо. — Я не верю, что ты пришёл лишь для того, чтобы вернуть мне нож. Что тебе нужно от меня? От нас всех? — Раньше я был уверен, что дети — глупые и наивные создания, — Эртона не покидало ощущение, что демон тянет время. — Думал, пока не потерял всё. Теперь я должен сидеть здесь, в пустом мире, и наслаждаться одиночеством, отчаянием и осознанием того, что теперь я ничего не могу. И так странно… Кто помешал мне? Дети. Кто помог Марионетке? Дети. Кто победил Зло? Дети… Дети-дети-дети… Вы верите, не то, что взрослые, которые живут по одинаковым правилам… Из-за детей теперь я владею целым миром, но не могу с ним ничего сделать. — Корона без королевства, — вспомнил строку из своей любимой песни Шон и хмыкнул. Стало легче, когда мальчик почувствовал уважение к своей персоне. Демон уважает их. Но правда ли это? Друг ничего не ответил. Он окинул взглядом гостиную, в которой стоял Шон. Он чётко видел светлые обои на стенах, кожаный диван, темноту за окном, но когда переводил взгляд на Эртона, глаза могли различить лишь бледный силуэт подростка. Ни глаз, ни рта, ни волос, ни одежды — просто прозрачная дымка, тонкий слой стекла, который вот-вот гляди и треснет от малейшего прикосновения. Друг уже свыкся с этим, но до сих пор его угнетал вопрос: зачем ему такое зрение? Зачем этот сквозной взгляд, который вгоняет в ступор любого? Почему-то только сейчас он понял это, когда взглянул на людей под другим углом. Такие глаза нужны, чтобы оставаться демоном. Чтобы никогда не уподобиться человеку. Чтобы не видеть внешности человека и не доверять ей, как это делают люди. Паразиты должны видеть только то, что им нужно для дальнейшего существования, — нутро. А Друг как раз такой. Убивает чужими руками и питается за счёт других. Но теперь-то зачем Другу эти глаза? Он ведь не демон. Интересно, если попробовать избавиться от глаз, — будет больно? Они будут только помехой. — Какие у него глаза, Шон? — вдруг спросил Надзиратель. Эртон дёрнулся от неожиданности и с недоумением вскинул брови. — У твоего брата, — уточнил Фиолетовый человек. — Какие у него глаза? Шона вогнало в ступор. Он не знал, что можно ответить на этот вопрос. Какие глаза у Оливера?.. Хоть он и был братом Шона, старший особо не обращал внимания на глаза мальчика. Да и почему Друг спрашивает? Будто бы он не знает… Но тут Шон вспомнил, как Оливер рассказывал про одну странную вещь в Фиолетовом человеке. Эртон-младший говорил, что Друг буквально слеп. Он не способен видеть внешность человека. Как вообще так можно? Общаться с кем-то, не зная, как этот кто-то выглядит. — Ну… — Шон решил, что лучше попытаться ответить на вопрос. — Серые. — Серые… — мечтательно повторил Надзиратель. — Наверняка кажутся выразительными, не так ли? — Да, — сглотнул Шон. — Глаза у Оливера выразительные и… глубокие, — Эртон принялся лихорадочно вспоминать, какими могут быть глаза. — Эт-самое… Умные они у него такие. Задумчивые. — Светлые… — легко кивнул демон. — Да, — а в голове застыл вопрос: «К чему ты клонишь, тварь?» — Жаль, что они померкнут, — по спине Шона табуном пробежали мурашки, застрял комок в горле. — Станут тёмными-тёмными. И ты больше никогда не увидишь в них той задумчивости и выразительности, какой ты не успел насладиться. Эртон застыл. Кожа стала холодной, словно покрылась толстым стеклом. — Что ты имеешь в виду? — Ох, Шон, — усмехнулся Друг. — Там, в Кошмаре, когда ты выбирался из-под земли, ты не сделал правильных выводов. Но в последний раз я смогу помочь тебе понять, что для тебя должно быть важнее всего. У меня было много друзей. Оливер всё ещё является моим другом. А друзья должны помогать друг другу. Я не для того ушёл из Ада, чтобы попасть в другой, но теперь у меня нет выбора. И я хочу отправить последнюю весточку в Бездну. Чтобы там знали: «не отдохну, не перестану биться, пока мне очи не закроет смерть иль рок не даст исполнить меру мщенья¹»… — Фиолетовый человек широко улыбнулся. — Зря ты оставил своего брата без присмотра, пока мы с ним дружим. — Друг, чёрт... Внутри Шона будто взорвалось что-то, острые осколки страха вонзились в тело. Мальчик чуть не рухнул на пол, когда сделал шаг назад, собираясь стремглав броситься к брату. Но шипение Друга на момент приморозило Шона к полу, и он так и застыл возле зеркала. Шон видел, как демон выбросил правую руку вперёд, а стекло дёрнулось, словно вода при слабом ветерке, выпуская длинные, тонкие когти и почерневшую руку наружу. Эртон не двинулся и тогда, когда рука схватила его за горло. Нож выскользнул из оробевших рук, которые теперь судорожно сжимали худую руку на шее. Слизкое предплечье вновь скрылось за стеклом, осталось лишь запястье. — Не называй меня так, — Шон услышал возле своего уха холодное дыхание и горьковатый запах гари с кровью. — Не называй! Когда Друг увидел, как кожа на его ладони возле глотки Эртона с неприятным треском начала расползаться, и на свет показался ненавистный фиолетовый цвет, демон яростно зашипел и сжал пальцы ещё сильнее. Шон думал, что мужчина окончательно разозлился, и испуганно зажмурился.Но нет. Надзирателю просто больно. Слишком больно чувствовать на себе реальность, чтобы молча терпеть.
— Я тебе не советую бежать к Оливеру, — стиснув зубы, просипел Фиолетовый человек. — Ты увидишь его, и тебе станет очень больно. Также больно, как сейчас мне! И это уже навсегда! Мы с тобой будем чувствовать боль вечно! Эртон не слышал, чувствуя, как лихорадочно колотится сердце. Шон разжал руку врага, и та тут же притянула его ближе к зеркалу. Эртон лишь слабо пискнул, думая, что вот-вот пройдёт сквозь стекло, но этого не произошло. Шон лишь сильно приложился виском к холодной поверхности. Он сжал одну руку в кулак и принялся бить им по зеркалу. Стало страшно от чувства, как жгучая смесь адреналина в крови бежит по венам к сбитым пальцам и костяшкам. Шон ещё раз лихо дал кулаком по зеркалу, и оно сдалось. Надзиратель, вскрикнув, убрал руку с шеи подростка и уже полностью исчез за стеклом, когда трещина хлыстом коснулась его запястья. Шон глотнул воздуха и отскочил. — Что ты сделал?! Что?! Фиолетовый человек в ответ лишь демонстративно засмеялся. Теперь его смех был больше похож на душераздирающий визг психопата, чья тёмная улыбка была изуродована длинной трещиной. Шон, потонувший в бездумной ярости, напрягся, готовясь нанести очередной удар, на этот раз более сильный. Фиолетовый человек спохватился, затих. Всё также улыбаясь, он дунул на ладонь в гротескной пародии на прощальный воздушный поцелуй и сделал шаг назад. — Исчезни из нашей жизни! Исчезни! — взревел Эртон и ударил по зеркалу ногой. Стекло разлетелось вдребезги, осыпав распоротого Плюштрапа большими кусками. Шон, в ужасе дикими глазами глянув на пустую раму с остатками зеркала по бокам, в которых словно до сих пор звучал злобный смех, бросился на второй этаж. Горячие, солёные слёзы уже жгли заднюю стенку горла, а поверх накатывал куда более грубый, тёмный привкус паники, когда Шон распахнул дверь в комнату брата. И остановился, чуть не рухнув на пол. Фуражка охранника валялась на полу. Цветное покрывало возле головы Оливера потонуло в тошнотворном бардовом цвете. Затылок вновь был расколот, и сердце не билось. А его глаза... Они были закрыты.Навсегда. Они теперь тёмные-тёмные. И теперь уже не такие задумчивые.
Словно издалека до ушей Шона донеслись скрип двери, топот ног в прихожей. Эртон бросился на первый этаж.***
Вскоре всё потонуло в крике отчаявшегося и ослабевшего подростка. Этот крик, полный разрушения, хаоса и боли, сладкой музыкой донёсся до осколков зеркала на полу, в которых в последний раз сверкнули адски злые, красные глаза, которые больше никогда не смогут увидеть мир людей.