Лицо врага: Окно первое

      Небо хмурилось и раньше, но теперь погода решила перестать радовать нас теплом и сухостью, и начался дождь. Сначала он накрапывал меленько-меленько, и магическую защиту от воды наложил только сахарный Юлий, но дождь всё усиливался. Мы с Верой наложили защиту и на Яню тоже, аргументировав это тем, что у неё нет одежды, а сами решили, что мы не Юлий, и мокли до тех пор, пока дождь не стал совсем уж сильным. И, когда мы наконец решили защититься от дождя, мы были уже почти насквозь промокшими.       Но мы, в отличие от Юлия, не жаловались.       — Ненавижу дождь, — ворчал он, переступая через одну из быстро появившихся луж.       — Зато грибы будут, — возразила Яня.       — Я думаю, нам ещё не так уж много осталось. До вечера точно придём к зоне, где запрещена телепортация посторонних.       — Мы далеко телепортировались? — уточнила Вера,       — Да, я постарался как можно дальше.       — Ну хорошо тогда.       — Но я всё равно ненавижу дождь.       — Да мы уже поняли, иди спокойно.       Мокрый мох хлюпал под ногами, но, тогда как в обычном лесу я чуть ли не с каждым шагом слышала бы хруст раздавленной несчастной улитки, в этом лесу под дождём из земли никто не выползал. Я даже специально некоторое время смотрела вниз, но там не было ни одного живого существа.       Яне дождь не мешал собирать свои грибы, и она по-прежнему бегала туда-сюда вокруг нас, лишь иногда падая в свои видения.       Идти под дождём было не то чтобы неприятно, но как-то печально. Он всё шёл и шёл, и мы всё шли и шли, хлюпали и хлюпали, а вокруг была тишина, и только капли били по мху, листьям и нашим щитам от дождя.       На обед мы решили остановиться пораньше, несмотря на дождь — все хотели есть, и особенно я, потому что утром со всем этим Древним Злом я всё-таки очень много волновалась.       На этот раз у нас с Верой проснулась совесть, и обед готовили мы. На обед снова были грибы, потому что ничего другого в этом лесу не было, а та малость, что мы забрали с собой из деревни, давно уже была съедена. Честно говоря, грибы уже начали надоедать, даже несмотря на то, что мы ели их всего второй день. Но жаловаться, конечно же, было глупо. Что тут ещё есть, чем можно пообедать — Древнее Зло?       — Если бы мне сейчас встретилось Древнее Зло, то неизвестно, кто бы кого съел, — глуповато пошутил Юлий.       Мысли у нас сходились.       — У меня по дороге было всего одно осмысленное видение, — сказала нам Яня. — Но оно про Веру, и я его покажу только в том случае, если Вера разрешит. И Хеле тоже.       Вера как-то обречённо вздохнула и взяла у неё блокнот.       — Но там не про меня, — почти тут же сказала она.       Яня виновато посмотрела на меня, а потом на неё.       — Но там есть ты, — возразила Яня. — И ты там пытаешься кого-то убить.       — У тебя была бурная молодость? — заинтересовался Юлий.       — Очень, — фыркнула Вера и продолжила читать.       И мне, даже с моим низким уровнем эмпатии, было видно, что читать ей трудно. Почти физически трудно.       Но она прочитала.       Посидела пару мгновений с закрытыми глазами и отдала блокнот мне.       Хеле тринадцать лет, почти четырнадцать. Хеле плохо. Хеля — несчастный ребёнок без отца и без матери. Вместо отца у Хели больной и жуткий сумасшедший с огромной силой и властью, который может делать всё, что захочет, и которому плевать на мнение Хели, а вместо матери — поднятый труп, который ходит по замку, слегка пошатываясь, смотрит пустыми глазами и тянет к ней мёртвые руки.       Хеля ненавидит их обоих.       У Хели есть подруга, у подруги тоже нет родителей, и у подруги тоже нет родителей просто потому, что отчиму Хели так захотелось. Просто поэтому.       Хеля наполнена горем и ненавистью, она сама поражается тому, как в ней, такой маленькой, может находиться столько чувств.       Чувства не иссякают уже больше года.       Слишком много чувств.       Боль.       Сейчас каникулы, Хеля бродит по замку без цели и без мыслей, полностью погружённая в то, как ей плохо.       Вера сидит в выделенных ей покоях, погружённая в травы и книги о ядах. Хеля выпросила у чудовища — отчима — разрешения Вере брать что угодно со склада при рабочей лаборатории. Отчим как будто её и не слышал, но разрешение есть.       Хеля не верит, что Вера убьёт его. Но — почему бы и нет. Вера, вроде бы, верит.       Иногда она просто приходит к Вере и ложится где-нибудь рядом. Хоть на полу, но — рядом.       Ей это нужно.       Рядом.       Раньше — когда-то — рядом всегда была мама.       Хеля добредает до рогов — башен замка, главных, самых высоких. Между ними платформа, родовой алтарь Хороговых, очень мощный и сильный, способный почти на всё.       Хеля не Хорогова.       Это символично.       Красиво.       Наверное.       Хеля как будто в трансе, она долго смотрит с платформы вниз, на поля, леса, город под замком, и вообще не боится высоты. Этой высоты.       Раньше боялась.       Раньше ей нельзя было подходить близко к краю, но теперь всем плевать, и она подходит.       Ей тоже плевать.       Садится на каменный борт.       Почему бы и нет.       Наклона и падения она как будто бы даже не ощущает. Это не прыжок, она просто ложится на пустоту, она просто устала и ложится отдохнуть, и ничего более.       Она закрывает глаза, и полёт для неё — просто ветер.       И боль — боль — физическая — есть только тогда, когда костяная рука хватает её за ногу. Пальцы острые, ногу тянет, висеть — противно.       Неожиданно.       Она открывает глаза и видит перед собой, почти совсем у лица, траву и чёрную землю. Там гусеница. В траве.       Да, гусеницу жалко.       Было бы.       Она берёт эту гусеницу и откидывает подальше.       Конечно, она забыла, что замок тоже разумный. У него — замка Хороговых — даже есть своё извращённое чувство юмора. И он, конечно же, воспринимает её как обычную маленькую идиотку. Которой надо преподать урок, ага.       Это противно.       Но замок в чём-то тоже глуп. Глуп, как и все, кто называет себя взрослыми.       Хеля смотрит вверх, на руку одного из тысяч скелетов, из которых состоят стены замка. Когда-то он был одним из врагов далёких предков её отчима. Он был убит и вмурован в замок древней магией, был вынужден стать помощником и защитником потомкам того своего победителя.       Он один из тех, кто помогает горничным мыть полы, потому что у Неяндра Хорогова нет и не может быть врагов, способных вообще подойти к его замку.       И он ещё смеет издеваться над ней.       Хеле хочется в него плюнуть, но она висит вниз головой, а он её держит.       Он издевательски машет рукой и отпускает её.       Она больно падает. Отвратительно.       Когда она встаёт, скелета уже не видно. Но можно не сомневаться, что он всё расскажет отчиму.       Ей плевать. Только немного грустно.       Хочется к маме. Только и всего. Просто лежать рядом с мамой, чувствовать её тепло и дыхание.       Только и всего.       Просто — с мамой.       Но нет, это не причина чему-либо.       Теперь понятно, почему Яня дала его Вере. Она знала, что это про меня, но боялась, что его увидит Юлий, и поэтому дала Вере, решив, что она всё это уже знает, и что ей можно доверять.       Твою мать.       Вере можно было доверять — конечно, ей — больше всех. Но она этого не знала.       Твою мать.       — Так мне можно? — поинтересовался Юлий.       — Нет, — почти резко сказала Вера.       — А почему тогда ей можно?       — Потому что ей можно.       Я постаралась сделать вид, что это всё не имеет ко мне никакого отношения. Не только для Юлия, но и для Веры. Потому что она про меня ничего такого раньше не знала — но сейчас… Это было давно. Я до сих пор не могла сказать, что я была маленькая и глупая — просто с тех пор я очень сильно изменилась.       Однако я всё ещё не хотела это обсуждать. Мне тогда было постоянно плохо — вот и всё, что ещё здесь можно было сказать? Но Вера знала только о том, что тогда я резала руки, специально пуская кровь. Мне тогда от этого становилось легче и спокойнее, и Вера меня не ругала. Но сейчас я надеялась, что она не захочет это обсуждать.       — Чем я хуже? — не отставал Юлий.       Зелёные глаза Веры стали светиться так, что это было заметно даже с моей стороны, хотя я сидела сбоку, а во рту у неё стали удлиняться клыки.       — Тем, что ты — не моя подруга. — В её голосе звучало рычание.       — Да не зверей ты, я просто не понимаю, почему не заслуживаю доверия.       Клыки достигли своей максимальной длины — в четыре раза больше обычных зубов, и остальные зубы тоже заострились.       — Потому что Хеля знает часть того, что здесь описано. Поэтому ей можно это увидеть.       — А мне почему нет?       У неё исчезли человеческие уши, оставив забранные за них пряди волос повиснуть, а сверху стали расти волчьи, прорезая причёску.       — Потому что мы едва знакомы.       — И что? И не зверей, всё равно не съешь!       Мне очень редко удавалось увидеть частичную трансформацию Веры, и обычно это просто было что-то вроде свечения глаз. Поскольку все оборотни подлежали немедленной казни, Вера не превращалась в волчицу уже лет десять, а частичную трансформацию на нервах сдерживала, как могла. Она в детстве очень беспокоилась, что её частичная нервозность на полнолуние может быть очень заметна, и поэтому развила в себе отвратительный характер, демонстрируемый всегда и всем — по крайней мере, она так мне говорила, я-то не считала её характер плохим.       Но сейчас она была в Подрожных лесах, с теми людьми, которые не стали бы казнить оборотня и не доложили бы никому о ней. Она могла себе это позволить.       — Потому что это — личная информация о другом человеке. Этот человек вряд ли хотел бы, чтобы я эту информацию показывала всем и каждому. И ты, надеюсь, знаешь, что я уже изменила рот настолько, что способна откусить тебе половину шеи.       Ей действительно было трудно говорить, в голосе уже было явное рычание, а некоторые звуки она не проговаривала.       Она щёлкнула когтями длиной с половину пальца и зажгла между ними огонь — на котором начала медленно сжигать лист с видением Яни.       — Тогда почему мы спокойно читаем любовные письма короля Айнаре?       — Потому что никто из нас не знает его лично, и на его чувства нам глубоко плевать.       — Я с ним как-то переписывался, между прочим!       — Но ты счёл нужным показать нам его любовное письмо.       — Вот именно!       — А я не считаю нужным показывать тебе это видение! И мне плевать, что ты об этом думаешь!       — Но Яня же видела! Какая теперь разница?       Вера на миг замолкла, тихо рыча, и я вмешалась:       — Яня не виновата в том, что она это видела, и она не хотела этого видеть.       — И я никому ничего не скажу, — добавила Яня.       Видение в руках Веры догорело, осталась только горстка пепла в мокром мхе.       — Не веди себя как ребёнок, — рыкнула Вера.       Юлий заметно оскорбился.       — Я вас всех троих не понимаю, — холодно заявил он. — А ведёшь себя как ребёнок именно ты, когда звереешь без повода.       — Это не «без повода», — так же холодно ответила ему я.       Я тоже не была так эмоциональна — но она имела полное право злиться.       И она злилась за меня. Защищая меня.       — У тебя просто полностью отсутствует совесть и честь, — сказала Вера уже более нормальным голосом, отдышавшись и немного успокоившись. — И это исключительно твои проблемы.       — Я так не думаю, — сказал Юлий.       — Я тебе сочувствую, — сказала я, потому что Вера не сразу нашла ответ.       — А я вам, — сказал он.       — Вот и договорились, — сказала Вера, убрав клыки.       — Уши оставь, — предложила я, чтобы скрыть собственную неловкость от того, что она так меня защищала. — На всякий случай. Ты же с ними лучше слышишь, чем с человеческими?       — Да, но я и с человеческими хорошо слышу. Лучше, чем человек.       — Тогда лучше пусть будут нормальными, — решил Юлий. — Мало ли, тайную службу встретим.       Вера послушно изменила уши и поправила причёску.       После обеда пошли дальше — и почти сразу же Вера выбилась далеко вперёд. Может быть, ей надо было подумать.       Дождь постепенно закончился. Небо побелело, стало немного светлее. Яня упала в очередное видение прямо в лужу, пришлось её чистить и сушить. Идти пешком, честно говоря, уже более чем надоело.       — А вот и граница телепортации, — заметил в какой-то момент Юлий. — На этом месте любой, кто попытается телепортироваться дальше, окажется в ловушке, где его и найдёт тайная служба. Если успеет раньше Древнего Зла.       — Что-то его, кстати, давно не видно, — заметила Яня, пока мы осматривали плетение-ловушку для переносящихся.       — Так оно же наверняка знает, что ты с нами, — ответил Юлий.       — Логично.       Мы посмотрели на огромную стену-сетку из тёмно-красного плетения и пошли дальше.       — Не знаешь, многих так ловят? — спросила я у Юлия.       — Откуда я знаю, я же не службист.       — Тише. — Вера вдруг вскинула руку. — Тут кто-то есть.       Мы мгновенно закрылись щитами.       Оглянулись и никого не увидели.       — Ты уверенна? — уточнил Юлий.       — Да, — твёрдо сказала Вера. — Прямо перед нами, вон у того дерева. И ещё у того, на котором грибы растут. И ещё… я бы сказала, их не меньше шести, но расположение остальных я так точно не скажу.       — Как? — раздался чей-то голос перед нами.       — Ветками хрустите, — просветила этого кого-то Вера, хотя мы прекрасно знали, что она их просто унюхала.       — Вы всё равно в ловушке, — ответил кто-то другой сбоку.       — А вы Древнего Зла не боитесь? — нахально спросил Юлий.       — Мы всегда сможем сбежать, а вас оставить ему на растерзание. Так что бояться стоит скорее вам.       До меня запоздало дошло, что вопрос Яни слышали только мы, а не они.       Юлий внутри заклинания Доверия сказал:       — Я сейчас накидываю невидимость, и вы все взлетаете.       И почти без паузы накинул и взлетел сам. Я подхватила Яню, и мы полетели тоже… и прямо над соснами расцвело тускло-синее плетение барьера — и мы едва успели затормозить и не влететь прямо в это плетение — судя по всему, если бы мы влетели, оно бы что-нибудь с нами сделало.       — Они ещё здесь! — крикнул кто-то внизу.       Это тускло-синее плетение было и по бокам, и мы оказались в клетке.       Службисты тем временем стали видимыми — наверное, чтобы не тратить на невидимость магию и силы. Их было больше, чем шесть — просто остальные были дальше. Их было, кажется, больше десяти.       Я постаралась осмотреться…       И только сейчас заметила тоненькую нить, серебряную с разноцветными искорками, вьющуюся вокруг нашего дерева и уже вплотную подобравшуюся к моей защитной клетке.       А в следующее мгновение меня ослепило светлым золотом. Я мгновенно зажмурилась. Рядом взвизгнул Юлий и грязно выругалась Вера. Потом всё стихло.       — Что это значит? — осторожно спросила Яня.       Откуда-то снаружи раздалась разноголосая мужская брань. Я даже не сразу поняла, что это господа из тайной службы так ситуацию описывают.       А потом до меня дошло, что же именно здесь не так.       Открыла глаза. Огляделась. Вокруг нас была монолитная стенка из магии, довольно тесная и бугристая. Все сидели вокруг и, точно так же, как и я, осматривались с полным шоком и непониманием на лицах. Я потрогала стенку.       И заржала, как ненормальная.       — Я… я совсем… забыла! — Выдала чуть позже сквозь смех, и больше ничего сказать не смогла.       Вера звучно хлопнула себя ладонью по лбу в ответ на непонимающие взгляды Яни и Юлия и пояснила:       — Она сама, дура, забыла, что там в своей защите навертела. Очень смешно, да, я согласна.       — Так это защита Хели? — переспросила Яня. — Значит, мы в безопасности? Всё в порядке?       Я перестала смеяться, озадаченная вопросом. Юлий потрогал стенку и покачал головой.       — На данный момент — очень даже. Но мы не знаем, как они будут нас отсюда вытаскивать или хотя бы пытаться. Это во-первых. Во-вторых, они могут просто оставить нас тут и шляться вокруг с ехидными рожами, пока мы сам не вылезем, голодные, обессиленные, переругавшиеся и готовые друг друга сами поубивать, потому что никто не может долго выдерживать общество одних и тех же людей, тем более, целых троих, в пространстве размером с небольшую комнату.       Твою мать.       Чтоб его, а ведь так и будет.       А хотя… Не, не будет.       Тем временем ругань снаружи поутихла.       А потом вдруг стало совсем тихо. Потом вдруг раздался смутно знакомый задумчивый голос:       — А телепортировать мы их можем?       — Хейгорёва, — немедленно опознал Юлий.