Лицо врага: Окно первое

      Я Алению Хейгорёву помнила очень плохо, на уровне основных черт, и поэтому узнать по голосу не смогла. Зато меня удивило, как быстро это сделал Юлий — кажется, он был с ней хорошо знаком… в каком-то из смыслов этого слова.       — Можем попробовать, — ответили ей, — но просто эта дурацкая…       — Она же с черёмухой… — засомневался кто-то ещё, не очень, видимо, хорошо учившийся в Школе.       — И чего? Мы её не активируем — убьёт. И свою не вставим, — указал ему на тупость ещё один службист. — Мы их не перенесём. Разве что излучением каким-нибудь сейчас того…       — Я сейчас вас того, — ответил ему тот, который хотел попробовать. — Целые нужны.       — Одним словом, дорогие мои, — подытожила Хейгорёва, — чтобы сегодня эти милые студенточки и ещё более милый Марторогов были в институте! Целые! То есть, живые, способные говорить и дрыгать ножками и ручками. Как — не мои проблемы, я уже и так на бал опаздываю. Отвечать будете перед царём!       Как мило. Даже милее, чем мы и Юлий. По-моему, так обращаться с подчинёнными — слишком жестоко даже для тайной советницы. Если, конечно, она и есть тайная советница… —       Змеюка, — выругался кто-то. —       Видимо, она немедленно телепортировалась на свой бал, не став дожидаться возражений, предложений, просьб и прочего бессмысленного для неё трёпа.       Кто-то спросил:       — Вашу ж мать, серьёзно, у вас что, всегда так?       — Согнали местных и столичных, — подтвердил Юлий. — Что происходит, в курсе далеко не все.       — Да не, она одна такая дрянь, — ответил кто-то, видимо, столичный. — Шлюха царская. Мы вообще думали, что за операцию возьмётся Марений Верьесович, ну, генерал Косов, он бы прилично всё сделал. И сам. Он этого Марторогова уже упускал, он знает. А тут явилась эта, ничего не объяснила, ни про Косова, ни что они украли, мол, ловите, живыми, целыми, и плевать, что сами сдохнете.       Косов лучше бы руководил операцией, потому что он Юлия уже упускал? Это у меня что-то с логикой, или у них не всё с головой в порядке?       — Что, всё во благо Родины, и так далее? — сочувственно спросил ещё один.       — Да какое там благо Родины! Эти подобной дури не несут, им либо подчиняйся, либо сдохни на месте, мужицкая ты рожа. Они же это, мать их, главные сильно! Косов разве что просто отстранит от операции, да и всё на этом, солнышко наше, Марений Верьесович. Ну и Марская в свой институт утащит, в полную задницу, но тут непонятно ещё, что хуже!       — Возомнила из себя тайного советника!       — Тихо! Ты не воевал, не знаешь.       — Чего не знаю?       — Твою мать, да её свои же боялись!       — И сейчас бояться, — задумчиво вставил Юлий.       — Да вы хоть Доверие накиньте, идиоты, а то эти сучьи рожи на допросе ей всё и… — всё стихло. Кто-то прислушался и сотворил Доверие.       — А кто такой Косов? — спросила Вера. — Марений Верьесович. Солнышко… это смешно.       И правда смешно. Вызывает какое-то нездоровое умиление.       Я знала, что мне надо бы сдержаться, но всё равно сказала:       — Ты уверенна, что тебя сейчас должно интересовать именно это?       — Иди… наружу, у меня даже нецензурных слов на тебя не осталось.       И ведь не поспоришь.       — Это который преемник Хорогова, — коротко ответил Юлий. Очень информативное объяснение, да. Особенно для одной конкретной идиотки, которая до сих пор не в курсе, чем там её отчим в тайной службе занимался.       — А чем Хорогов занимался? — спросила за меня Яня.       — Ну, на войне он воевал…       — Ну надо же, а мы думали, картошкой торговал, — хмыкнула Вера. — Давайте по делу и быстрее, нам же не вечно тут сидеть.       — Если бы ты не перебивала меня через слово, нам бы о скорости вообще думать не пришлось.       — Да чтоб вас, — не выдержала я, надеясь, что Вера не станет припоминать мне предыдущую мою же фразу. — Мы правда собираемся собачиться здесь из-за пары слов до самой смерти? Чтобы неплохо провести оставшееся время, что ли?       — Если бы кто-то не был тупым раздолбаем, я бы помолчала!       — Так чем занимался Неяндр Хорогов?       — Всем.       Кроме семьи. Но вслух об этом явно говорить не стоит. Попозже скажу, если будет возможность.       — В смысле?       — В народе ходят слухи, что был тайным советником. В более… осведомлённых кругах говорят, что был чем-то вроде заместителя тайного советника. Советницы. Но это только по слухам, так мы не знаем. В любом случае, он… да что ж такое, надо избавиться от этой дурацкой привычке считать его мужчиной! Её. Короче, в любом случае, тайная советница ему очень доверяла.       — А кроме слухов у вас ничего приличного не найдётся? А у него — какой-нибудь нормальной должности?       — Нормальная должность у него называется «глава внутренней разведки». Не спрашивайте, почему так и кем они там народ своей собственной страны считают, просто примите это как данность. Ну и он генерал, конечно. Был. А Марений Косов — есть. А что до слухов — на тот момент у нас вообще ничего приличного не было, даже Отрядов Будущего ещё почти не было. Было много разрозненных сепаратистских организаций, но и у них тоже по сути не было никаких способов узнать, что происходит в стане врага. Надо сказать, что Косов, сколько бы подчинённые ни называли его солнышком, всё-таки редкостный раздолбай. Как он меня ловить пытался, — Юлий хулигански усмехнулся, — так мы потом всем Стольгородом ржали, и всем Беловейском. Он безусловно самый адекватный и самый человечный во всей тайной службе, но в умении работать ему до Хорогова далеко.       — Солнышко наше, — повторила Вера с улыбкой.       Юлий согласился:       — Действительно, если живым захватить удастся, будем только так в плену и называть.       — Ласково гладить по головке и благодарить за существование Отрядов Будущего?       — Да, вроде того. Он ещё и рыжий, такой, светло-рыжий, золотистый, можно сказать…       Тут, наконец, не выдержала Яня, до этого улыбавшаяся вместе со всеми:       — Никогда не видела этого Косова и ничего о нём не слышала, но теперь вот захотелось. Однако, не хочу никого расстраивать, но мы всё ещё сидим внутри коробки из магии, которую заботливо сделала нам Хеля, и всё ещё понятия не имеем, что нам сейчас делать. Может, мы всё-таки об этом подумаем?       — Зачем?       — Действительно, зачем думать. Мы прекрасно жили и без этого.       — Нет, я имел в виду, что наши действия сейчас целиком и полностью зависят от того, что будут делать службисты. Нет, можно, конечно, продумать разные ответы на разные варианты их действий, но пока мы вообще не знаем, на что они способны и чего конкретно они от нас хотят, и лучше заняться чем-то другим.       — Хорошо, — сказала Вера. — Тогда придумайте, пожалуйста, пару вариантов их дальнейших действий, чтобы мы подумали без вашего участия.       Он сделал очень оскорблённое лицо, но потом и правда задумался.       — Если честно, понятия не имею. Я никогда раньше в такие ситуации не попадал. Я либо убегал, либо… тоже убегал, но попозже.       — И больше ничего не умеете? — скептически спросила Яня. Она явно хотела сказать что-то ещё, но внезапно откинулась к стенке и упала в видение.       — Ну вот, — устало сказала Вера, поддерживая её под голову. — Опять. Юлий, ну вы же отрядник, или кто там, не знаю, сепаратист. В любом случае, человек думающий и боевой…       Я решила, что мне надоели эти вечные споры, и захотела прекратить новую перепалку ещё до её логического начала:       — А почему мы не можем просто подождать, пока не явится Древнее Зло?       Они умолкли.       — А с чего ты решила, что оно, явившись, предпочтёт их, а не нас? — спросил Юлий.       — Их больше, и они ближе.       — У нас Яня.       — Оно легко может понять, что если она и может что-то с ним сделать, то она не знает, что и как. Оно умное. Догадается.       — И у них есть возможность разбежаться в разные стороны, а у нас нет.       — А почему это у нас нет? — вдруг подала голос Вера. — Эта дрянь нам ничуть не мешает, пусть она и такая дурацкая.       Наверное, мне следовало бы обидеться, но я была полностью согласна. Я совсем не помнила, чтобы при создании защиты вплетала в неё какие-то подобные функции. Ну вот откуда там могла взяться эта несчастная стена?!       — Может быть, потому, что мы совсем не видим, куда нам бежать, а вокруг как бы лес, стволы деревьев как бы, и эта милая коробочка от них как бы никого не защищает? — с издёвкой ответил Юлий. — Да и пункт «в разные стороны», знаете ли, в нашем случае на редкость хорошо выполним.       — Ну зато мы летать умеем, — не отставала Вера. — Эту штуку легче всем вместе левитировать, чем нас и шмотьё по отдельности. Наверху только ветки, а это терпимо. Взлетим, подождём, пока Древнее Зло этих господ подразгонит, потом спустимся и вылезем. Если недолго, то несложно.       — Они тоже умеют летать.       — А вдруг не все?       Яня тем временем пришла в себя и зачем-то задумчиво вчитывалась в своё видение, но этого никто не замечал. Я тоже не стала переводить тему, поскольку не очень понимала одну вещь:       — А как мы узнаем, что явилось Древнее Зло? Мы ничего не видим, передвигается оно, насколько я поняла, бесшумно, и криков службистов мы тоже не услышим.       Да и Вера его не чувствует.       — Мы услышим, как они разбегаться будут, — сказала она.       — А вы разве не заметили? — удивлённо спросил Юлий. — Когда Древнее Зло рядом, возникает иррациональный страх, даже если ты не знаешь, что оно рядом. У всех возникает. Мы же вроде уже об этом говорили… ну, не важно. Мы точно сразу узнаем, что оно тут. А, ещё, службисты ведь тоже узнают, и разбегутся заранее. В этом случае взлететь — неплохая идея, мне нравится…       Теперь уже возразила Вера:       — По страху невозможно понять, с какой оно стороны и на каком расстоянии, так что они должны сначала его увидеть. А так как это как бы лес, тут деревья как бы растут, кустики, веточки и так далее, — она довольно паршиво скопировала его интонацию, — то оно в этот момент будет уже очень близко, а бежать им будет очень трудно... и далеко они разбежаться не успеют. И оно сожрёт их на месте, а после этого уже заметит нас наверху. Что оно, кстати, с людьми делает? Жрёт?       — Никто не знает. Может, и не жрёт. Но в живых не оставляет. Когда я сам от него бегал, я обычно высматривал его с деревьев, а потом уже убегал в нужную сторону. И я думаю, что у этих тоже есть караульные где-то на деревьях, они успеют. Высота ему не помеха, и левитировать бессмысленно, так ты только становишься заметнее для службистов, но так ты в любом случае дальше от него, и за целями ближе оно погонится… ну, так скажем, с большей вероятностью. В общем, тут двойственно.       — Бред какой-то.       — Короче, план есть, — подытожила я. Мне казалось, что дальнейшие рассуждения бессмысленны. — Службистов в любом случае больше. А почему оно за реку не лезет?       — Откуда я знаю? В Стольгородской волости есть легенда, что реку защитил какой-то святой. Не помню, какого бога. А может, и какой-то бог даже… неважно, всё равно не помню. По слову этого святого свершилось чудо, и вода в реке стала страшным ядом для любого, в ком есть хоть капля тьмы, и все порождения зла навсегда оказались заперты… ну, вы поняли. Никакой особой магии, аномальных искажений фона, скрытых плетений и так далее здесь нет, это исследовалось Ковеном. Правда, исследовалось оно двести лет назад, так что хрен его знает. Мне вот куда интереснее, как тайная служба защитила от Древнего Зла свой лагерь, тюрьму, люциановые шахты и институт, потому что Высыльные горы, как все мы знаем, никакой нечисти не помеха и никогда не были, и Древнему Злу, судя по всему, тоже.       Вера хмыкнула и отхлебнула из фляги очищенную магией речную воду. Мылись мы тоже ею, и вряд ли примитивные способы отделения воды от всякой живности, которая в ней есть, способны испортить божественное чудо. Разве что водоросли там святые плавают, а черви прямиком возносятся на небеса, прожив самую праведную червиную жизнь. Но неужели Ковен двести лет назад так просто оставил этот вопрос?       Веру же интересовало другое.       — Люциановые шахты? — спросила она. — В Богоси добывают люциан?       — Да. Его там очень мало и он некачественный, и нормальная добыча была бы убыточной. Но тайная служба нагнала заключённых, всё засекретила и радуется жизни. Он, естественно, весь идёт на нужды института. Не знаю, сколько там получается магии в результате, но точно больше никуда. Ну и, кстати, им там удобно подопытных подбирать из заключённых.       — О боги, вы можете уже наконец сказать, что это за институт?! — не выдержала Вера.       — Если бы ты не перебивала, я бы сказал. Я же не могу одновременно выдать вот вообще всё! Институт души и бессмертия. Тайная служба, — он усмехнулся, — возомнила о себе невесть что и считает, что она уже круче Ковена, а с наукой можно обращаться так же, как они привыкли обращаться с людьми. А царь очень жаждет бессмертия.       Я подумала, что это, наверное, и есть тот институт, в котором работает Мирея Марская.       Спросила об этом.       — Да, там работает, — согласился Юлий. — Там у них, кстати, самая надёжная тюрьма страны.       — Работает, — тоже ответила Вера.       — Работает, — подтвердила Яня. — Я же там была.       Пока Юлий не начал расспрашивать, откуда мы такие осведомлённые, я спросила:       — А кто там ещё работает, вы не знаете?       — Неяндр Хорогов? — предположила подруга, поняв моё удивление.       На моей памяти он там никогда не был, всё время сидел в замке. Только редко, очень редко переносился в столицу. Он вообще терпеть не мог покидать замок и, соответственно, этого не делал. Даже не упоминал этого места, хотя, конечно, кто я такая, чтобы при мне что-то подобное упоминать. Или, может, он по ночам туда ходил? В лаборатории своей он сидел всё время, я проверяла, как бы противно мне ни было.       — Нет, Хорогов почему-то нет. Хотя, конечно, он и не бессмертием занимается, а возвращением к жизни давно умершего человека, и делает он это совсем не для царя, что вряд ли царя очень радует. Вы же понимаете… А, кстати, вы все вообще в курсе, о чём мы сейчас говорим и что было в том видении про Хорогова? А то я как-то говорю и говорю, Вера явно в курсе, а вы что-то не спрашиваете.       Я не знала, что мне стоит сказать, чтобы было наименее подозрительно, и поэтому выжидающе молчала. Умом понимала при этом, что у Юлия вообще нет никаких оснований ни в чём меня подозревать, но это был один из тех моментов, когда прислушиваться к доводам здравого смысла не хотелось совсем. Он же счёл нужным на всякий случай рассказать:       — Ну, если коротко, Хорогов жил с любовницей и её дочерью, очень всех любил, хотел жениться и так далее, а она вот почему-то не хотела. Ему это в общем не очень мешало, но потом она странным образом погибла — не очень помню, кажется, откуда-то упала, причём вроде как без посторонней помощи, но нам это в своё время показалось странным. Но мы это не расследовали никак, ушёл из тайной службы — и ладно, а до его дамы сердца нам тем более никакого дела. И, если коротко, после её смерти Хорогов не только ушёл из тайной службы, но и конкретно поехал крышей. Во-первых, он поднял её труп и уже на трупе женился, причём венчался в церкви, всех запугав, ну, представляете, как это было, мерзость. В душе не знаю, зачем, так как делать с её телом всё, что угодно, ему никто и так бы не запретил, какое ему дело до закона, а закону до него, но, может, хотел потешить самолюбие, или просто настолько спятил. Потом ушёл из тайной службы, заперся в своём Рогатом замке, он же тоже из тринадцати родов, хотя напрочь забыл об этом, ну, неважно, и с тех пор пытается жену свою воскресить. У него по замку действительно ходит поднятый труп, я слышал, это выглядит скорее как такая своеобразная кукла, и тогда ещё подумал, что он, может, и не воскресить пытается, а… что-то другое, но видение Яни многое объясняет. Он до сих пор ходит в полном трауре, хорошо хоть падчерицу и прислугу не заставляет делать то же самое. Вообще нигде не появляется, только если что-то надо падчерице, не больше. Вот падчерицу он точно любит. — Ага, да. И почему это она не отвечает ему тем же? — Короче, как-то вот так. Вы лучше спрашивайте, если чего-то не знаете, это всё-таки сложные вещи, и не для любых ушей, всего не будете знать точно, но я осведомлён получше вашего.       — То есть, Хорогов не имеет к этому институту никакого отношения? — уточнила я.       — Ну, может, и имеет, — пожал плечами Юлий. — Но сейчас он точно сидит в своём замке вдали ото всех, сходит с ума исключительно самостоятельно, и всё как и сказано у Яни в видении. Начальница вот бывшая ходит чай пить — чем не связь с институтом?       — Кстати, — сказала Вера, — получается, что тайная советница с этим институтом тоже тесно связана? Не просто как начальница над всей тайной службой и их околонаучной деятельностью в том числе, а напрямую, она там что-то делает?       — Думаю, она тоже хочет бессмертия, — предположила я. — Вообще они там хорошо устроились. Кстати, Янь, а ты разве не там была? Ты же там была?       Действительно, а чего это у нас кое-кто так активно отмалчивается, хотя сам уже сказал, что был там, ничего не комментирует и даже видение нам не показывает? Ну, видение, наверное, потом.       — Там. Но я не знала, что это институт души и бессмертия. Я слышала, что они там чем-то таким занимаются, но я же была их предметом исследования, с чего бы мне что-то говорить.       — Ты была в институте души и бессмертия? — поразился Юлий, и я запоздала вспомнила, что ему об этих подробностях биографии Яни не сообщили, а лично я сообщать ещё и не хотела.       — Ну да, у меня же все эти видения. Тайной службе интересно. Потом сбежала. Не знаю, правда, каким боком я отношусь к душе и бессмертию... Я вообще почти ничего не знаю.       — Думаю, тут та же логика — самое важное тащим в самое охраняемое место, — усмехнулся Юлий. — Ну или просто больше некуда было запихнуть. Вообще отделы не по теме, образовавшиеся при каких-то интересных обстоятельствах и так и оставшиеся существовать — не очень редкое явление, но тут явно другой случай.       — А кто там главный? — спросила Вера. — Я помню, что в том видении тайная советница подкидывала идеи, носила книги и артефакты и так далее, и если это реальная помощь, то это значит, что она достаточно серьёзно разбирается в теме. А значит, она в это вникает, возможно, сама над этим работает, и точно очень внимательно контролирует. И если можно каким-то образом узнать, с кем из службистов, формально… не очень относящихся к институту, больше всего общается руководство, то среди них вполне может найтись тайная советница.       Ничего себе. Кто-то из нас умеет думать.       — Не знаю, — задумчиво ответила Яня, — меня не посвящали. Мною занималась как раз Мирея Марская, и все её слушались, если я правильно помню. Но она почти никогда никем не командовала, и её приказы были скорее просьбами. А при обсуждении их исследований она скорее вносила предложения, и их могли критиковать, и вполне критиковали, и с ней спорили, но только всегда брали во внимание всё, что она говорила. Ещё я пару раз там видела какую-то женщину, про которую мне вроде говорили, что это Савла Гузнова, но она только с кем-то разговаривала и уходила, а Хейгорёву упоминали в разговорах между собой, она чем-то всех достала и там тоже. Ещё была Эльга Явлосова, вот она как раз со всеми обращалась, как с прислугой, а с подопытными и заключёнными — ну, понятно, и того хуже. Вообще никого ни во что не ставила, всех использовала в качестве бесплатной рабочей силы — то ты ей чай подай, то ящик перетащи, хотя она сама сильный маг, хоть десять ящиков способна отлевитировать, то грязь с туфельки убери, то ещё чего. Любила свою власть показать, одним словом, и сучью натуру. Причём она так вообще со всеми, и с сотрудниками тоже.       — Как-то непрактично — приказывать подать чай тому, кто был бы счастлив в него что-нибудь долить и даже способен найти такую возможность, — фыркнула Вера.       — Есть такое. Так вот… Ещё была Вельдея Миргодовна Сорная, она очень пожилая, но добрая. А ещё Гельмина Богродина, и она постоянно на всех орала. Но про неё я ничего не знаю, она мною не занималась, только иногда мимо пробегала. Это если из женщин, — уточнила Яня, увидев по нашим лицам, что мы всё пытаемся понять, что не так в её путанном рассказе, но не можем. — Странно теперь делить всю тайную службу по половому признаку. А из более-менее главных мужчин там, я помню, Ваниний Одосторский, он постоянно молчал, никогда не улыбался и смотрел так тяжело, что его все боялись, и ещё Рудан Яблонов, его тоже все боялись. Я сначала не очень понимала, почему, а потом до меня дошло, что у него чуть ли не в каждой фразе угроза, и все эти угрозы он выполняет. Причём он всегда такой спокойный, и это самое пугающее.       — А некий Аксандр Хвостьев там был? — чуть удивлённо спросил Юлий. — Понятно, что ты помнишь тех, кого видела куда чаще, чем пару раз, даже если тебе кажется что-то другое, и тех, кто тебя чем-то зацепил. Но по нашим данным… По нашим данным Хвостьев должен быть из тех, кого там любой запомнит.       Яня слегка напряглась, задумавшись, но потом вспомнила и оживилась:       — Был. Он странный. Чуть ли не всё время его видели с Миреей Марской. Шутили о том, что он ходит за ней хвостиком. Ну, про фамилию. То есть, понятно, что каждый занимался своими делами, но для него Марская была, ну, не знаю, вроде какого-то непостижимого авторитета. Богини, что ли? Точно вроде того. Не знаю уж, что она для него такого сделала, поговаривали, что спасла на войне то ли его, то ли семью, то ли ещё что-то, но он с неё чуть ли не пылинки сдувал. Причём в прямом смысле тоже — вечно следил, чтобы у неё даже складочки на платье ровненько лежали. Если Явлосова обязательно должна была кого-то заставлять, то у Марской был свой собственный добровольный раб. Он всё за неё делал, постоянно следил за её комфортом. Вроде бы он занимал тоже какой-то важный пост, но, знаете, он вообще никому не перечил. Он постоянно молчал и всегда улыбался, у него ещё был такой светлый-светлый взгляд… даже жалко его временами было — чего он за этой ужасной женщиной всё время ходит и изображает из себя её личную подстилку для ног. Временами, знаете ли, бесило. И говорил ещё тихо-тихо, и тоже как-то очень светло. И очень умный был. А, и, не знаю уж, что о нём это говорит, но мне почему-то запомнился такой странный случай: как-то Одосторский очень грубо и тяжело выговаривал ему, что, мол, это всё-таки научный институт, а поэтому ни шиша не смыслящие в их работе люди, даже тайный советник, — я помню, что он именно в мужском роде говорил, возможно, у них принято в мужском роде о ней разговаривать, — так вот, даже тайный советник должен убираться в задницу и не мешать занятым людям. А Хвостьев кивал и соглашался. Вот.       — У Хвостьева нет семьи, — немедленно вставил Юлий. — Его родители давно умерли от старости, а других родственников вроде не было. Ему в любом случае больше ста, он выглядит молодо только потому, что очень сильный маг. За это время обычно теряются связи с семьёй, и если ты не интересуешься жизнью потомков тех, кого когда-то знал, то ты отдаляешься от них насовсем. По крайней мере, так с очень старыми магами обычно и случается. Он не женат, он для этого, вообще для любых отношений слишком поглощён магией и наукой… всегда был, по крайней мере, хотя у меня к нему много вопросов. И я не помню, что он делал на войне, но… по-моему, вряд ли он мог пересечься с Миреей Марской. Хотя, конечно, кто его знает.       — Ну, это же только слухи. Мало ли что могло случиться.       Я зачем-то спросила:       — Что же из себя представляет этот Одосторский, раз этот зашуганный тип боялся его больше, чем тайную советницу? И, кстати, если он такой сильный и такой старый, то чего он так себя ведёт?       — Он правда очень страшный.       — Я понятия не имею, чего он так себя ведёт. Проблема не в этом, — задумчиво сказал Юлий. Судя по выражению его лица, он сейчас в чём-то очень сильно засомневался. — По нашим данным, архимагистр Хвостьев — директор этого института. И, кстати, вы, возможно, не помните, но до Теана в Совете от нас был он. Потом ушёл добровольно, никому не объяснил причины. Яня всё правильно описала — тихий, молчаливый, любитель поулыбаться и очень светлый человек, даже я был в шоке, когда узнал, что он службист. Я вообще не понимаю, зачем бы ему это понадобилось. Честно, теперь в наших данных я сомневаюсь. Может, его заставили? Хотя кто может заставить такого человека…       — Или его долг перед Миреей Марской настолько велик, что он по-другому не может, — с лёгкой грустью возразила Вера.       Юлий печально кивнул.       — Что же он такого мог ей задолжать? Она же страшная, ледяная, и ей на всех глубоко наплевать?       На это ответа ни у кого не нашлось, и даже строить предположения почему-то не хотелось.       — Одно точно, — озвучила я свои мысли, — Мирея Марская точно не может быть тайной советницей. Иначе Хвостьев сказал бы Одосторскому что-то другое, пусть он и страшный.       — Безусловно, — сказала Вера. — И, судя по всему, тайной советнице совсем не обязательно проводить время в институте и чем-то там заниматься. То есть, возможно, Яня её просто не видела, поэтому состав дам в институте и среди гостий Неяндра Хорогова имеет только… полтора общих звена. Это самое точное число, которое я могу назвать, да. Но, как мы все прекрасно понимаем, Яня и её дар — вещи, которые для тайной службы куда полезнее, чем непонятное и плохо достижимое бессмертие для царя. Нет, Яня, я совсем не хотела называть тебя вещью, но тайная служба вряд ли относится к тебе иначе, — поправилась она, поймав мой укоризненный взгляд. Яня в ответ лишь пожала плечами. — Я хотела сказать, что тайная советница должна была заинтересоваться Яней и как минимум посмотреть на неё, подумать над тем, что с ней можно сделать. Но Хейгорёва и эта, как её… Гузнова ничего подобного делать не стали. В общем, мутно это всё. — Кажется, в конце концов она сама запуталась. Но я поняла. И правда мутно.       Вдруг Юлий встрепенулся.       — Кстати о тайной службе. Мы тут так упоенно болтаем, но совсем забыли, что она самая находится от нас в трёх шагах и явно времени даром не теряет. И мы не то чтобы знаем, чем они там занимаются и какие планы уже успели прийти к ним в головы.       — Вы же сами говорил, что надо лишь подождать, даже думать не обязательно, — фыркнула Вера. — Вот мы и сидим. Ждём. Что тебе опять не так?       О боги, может, хоть сейчас стоит обойтись без подколок и прочих подобных глупостей? Нашли, мать их, время и место.       — Понятия не имею, — просто и неожиданно спокойно отмахнулся Юлий. Судя по выражению лица, Веру он неплохо этим озадачил. Она ожидала нового дурацкого спора, что ли? Но Юлий меня порадовал своим пониманием, что сейчас не время и не место. Может, и глупо, но в нашей компании этого явно не хватало. — Кажется. — А, нет, не озадачил. — Можно сказать, что интуиция, можно сказать, что опыт, но меня напрягает, что они так долго ничего не делают. Если так, то они, видимо, совсем дебилы, причём такие, что даже тайная служба их только могилой и исправит. Ну или… тоже дебилы, но не совсем, и поэтому сейчас ждут кого-то, кого позвали себе на помощь. Или кого послали им на помощь.       — Судя по тому, что сказала эта Хейгорёва, им не должны были никого послать, разве нет? Более того, вряд ли она это одобрит. Ну, в смысле, если они за помощью пошлют.       — Как будто они ей скажут, — хмыкнул Юлий.       — Вообще не понимаю этой системы.       Вера скептически фыркнула.       — Это не система, это бардак, напрямую вытекающий из самодурства. Если тайная советница и прочее руководство ведёт себя так же, то они сами себя в конце концов сожрут.       — Да нет, у них довольно нормальное руководство… ну, если можно вообще называть их нормальными. Косов самый… наименее неприятный, наверное, хотя далеко не самый умный, — Юлий вновь усмехнулся, видимо, вспоминая какую-то историю, связанную с великими служебными деяниями этого Косова, — Марская, кстати, тоже вроде ничего, только относится ко всему очень наплевательски. Хотя, может, мне так кажется, потому что я сам привык к совсем другому отношению. Ещё там есть такой Верговодский, это внешняя разведка, он очень любит, чтобы его боялись, но в принципе хотя бы по отношению к подчинённым справедливый и ничего такой. Этот самый Хвостьев, про него я уже только что говорил, он вообще довольно милый, но, кажется, генерал он только на словах. Не знаю, в общем.       — Понятно, — вздохнула Вера. О чём-то задумалась.       Я этому затишью неожиданно для себя обрадовалась — поняла, что мне надо сосредоточиться и подумать. Что-то в своей защите я навертела странное, и совсем непонятно, как. И ладно бы, тогда навертела, но сейчас это творение пьяного вурдалака какие свойства имеет и как распутывается? Стенка на вид была абсолютным монолитом, как будто её такой и создавали. Столь любимое мною золотистое свечение нитей уже дико надоело и вызывало отвращение при каждом взгляде, а не смотреть было невозможно. Вот почему нельзя цвет нитей менять по одному желанию, а? Бесит…       — Яня, а ты что-то видела только что, — вдруг вспомнил Юлий. — Не покажешь?       Ладно, пока читать будут, ещё немного помолчат. Просить-то их, наверное, бесполезно…       — Да там что-то странное. То есть, нормально всё… — она кривовато улыбнулась, — ну как, нормально, какой-то альвийский мальчик нашёл какой-то труп. Но я просто понять не могу, что же должно случиться с человеком, чтобы его так… размазало. Это я сейчас смеюсь, хотя мне всё ещё паршиво, а видеть это было… это было самое ужасное, что я в жизни видела, наверное.       Юлий кивнул и взял у неё блокнот.       Так, надо вспомнить, что я тогда делала и чего от плетения хотела. Я хотела, чтобы оно схватило того, кто притронется телом или магией, попытается разомкнуть… Да мать его, почему я этого не помню?! Так, я точно применяла поиск и захват разумного существа. Растяжение, притяжение к подобному… Ага, притяжение к подобному там точно фигурировало больше одного раза. Правда, не потому, что я это помню, а потому, что иначе эта дрянь просто не получилась бы. Чтобы и на печать, и на клетку, ставшую коробкой… А хотя…       Стоп.       Вот… Даже слов нет от собственной тупости, даже нецензурных, даже несчастных завываний на отсутствие луны!!       Какая же я тупая идиотка!!       Я применила притяжение к подобному и как минимум один раз забыла задать конкретную цель, направив его не на отдельные нити, а на всю эту… чтоб её… клетку!!       Я всё-таки взвыла, хотя слов подобрать всё ещё не могла. Все удивлённо посмотрели на полоумную меня.       — Ты чего? — осторожно и как-то слишком ласково, в несвойственной ему бережной манере спросил Юлий, оторвавшись от своего занимательного чтива.       — Вспомнила, где именно в защите налажала, — отмахнулась я. — Тупая просто.       Вера хмыкнула. Юлий странно на неё посмотрел и сказал:       — Ну, подумай тогда об этом ещё немного и постарайся вернуть нам возможность смотреть вокруг, но так, чтобы защита сама осталась. Ещё неплохо бы сделать так, чтобы для наших службистов ничего не изменилось, но это уж как получится, как сможешь. — И вернулся к видению.       Я вздохнула и принялась рассматривать гладкую золотистую стенку. Что я сделала, что я сделала… так, ну, чтобы для службистов ничего не изменилось, нужно будет просто накинуть иллюзию и замаскировать в этом месте магию, причём так, чтобы не тронуть плетение клетки, а нити иллюзии полностью закрыть. Когда мы плыли, этого не требовалось, так как невидимость — это по сути одна нить, покрывающая излучением большое пространство, и я просто сделала их две, чтобы они скрывали от чужих глаз не только нас и плетения плота и клетки, но и друг друга. Теперь же нужно было закрыть плоский участок, и тут уже двух не сделаешь. Да и иллюзия — не невидимость, пусть они и очень похожи по эффекту, но по сути-то они очень разные. Сложно, очень сложно, придётся использовать особое заклинание для таких случаев, а оно очень запутанное. Но тут, к счастью, именно моя магия не обязательна, можно будет и Юлия попросить. Тем более, что он уже дочитал, отдал видение Вере и только о чём-то задумался, глядя на Яню. Он же хорош как маг, да? Какая у него степень? Не помню. Ладно, потом спрошу. Яня сказала, что сильный, значит, сильный. В любом случае, опытный, в прятки с тайной службой играть хорошо умеет. Только вот, чтобы его попросить, надо сначала понять, на что иллюзию саму накладывать. Если бы я всё сделала правильно, я могла бы вернуть клетку в начальное состояние легко и быстро, но теперь, раз уж такая лажа… Если попробовать, можно её совсем лишиться. Дырку, что ли, проковырять? Дурь какая.       Хотя…       А что, должно сработать…       Ну ладно. Что-то мне подсказывало, что Юлий изначально был не совсем прав в своём желании сидеть и дурью маяться, пока тайная служба чего-нибудь не придумает, а ещё я точно знала, что в ближайшее время мой недоразвитый мозг ни до чего умнее дырки не дойдёт. Время терять не хотелось, мы и так уже достаточно отвлеклись. Поэтому, собственно, почему бы не попробовать? Только вот ковырять её, собственно, где? Понятно, что там, где стенка тоньше, ведь в местах, где изначально не было нитей, она, несмотря на визуальную гладкость, обязательно должна быть тоньше, то есть, магическая плотность там должна быть меньше… но чисто для нашего удобства, чтобы мы тут не корчились, как черви в банке, она где должна быть? Я долго рассматривала нашу неуютную коробочку и в конце концов решила, что идеального места тут никак не найти. Поэтому остановилась там, где я сама сидела, более-менее в углу, но не совсем, чтобы было на что опереться и при этом не очень тесно, и место для дырки выбрала на уровне своих глаз. Мне, Вере и Яне вполне подойдёт, а Юлий … сам виноват, что он высокий.       — Юлий, — позвала я. Он повернулся ко мне. — Можете заплести небольшой участок невидимостью нитей так, чтобы клетку не задело, а я потом смогла туда обычную иллюзию подвязать? Я дырку проковырять хочу.       Он внимательно посмотрел на меня, потом на стенку, потом снова на меня, потом, задумавшись, в потолок. Сказал чуть возмущённо:       — Ты хоть представляешь, какие расчёты при этом потребуются? Мы тут до следующего утра одну только иллюзию вырисовывать будем, как её нити там расположить, чтобы углы излучения невидимости нитей приемлемые были. Не, давай что-то другое, а то помрём от математики, а не от тайной службы!       Да уж, то-то она обрадуется. Или обидится — работу, так сказать, отнимаем? И, кстати, сколько времени? Уже темнеет, или ещё нет? В этой дурацкой непроницаемой коробке, как в хорошо освещённом здании, всё время казалось, что снаружи уже темно. И мыслей про дырку не было совершенно, а про более разумные альтернативы — уж тем более.       — Сами придумайте, раз такой крутой, — огрызнулась я.       — Я думаю!       — Сделай свою дырку, а по краям заплети её создающей иллюзию нитью, — устало сказала Вера, не отрываясь от блокнота. — Это же твоя золотая гадость и твоя золотая нить. Если аккуратно и близко подплести, они ничего не заметят. Только сначала сделай иллюзию, можешь даже просто на нашей стороне стенки, а потом дырку ковыряй.       Да… Как я сама до этого не додумалась? Впрочем, Юлий, кажется, тоже был немного растерян, сражённый силой разума моей дорогой подруги, так что моя самооценка пострадала не сильно.       Я начала работу.       Присоединила нить к стене в выбранном месте, там, где до срабатывания этого плода моей дурости было пересечение нитей, и осторожно сделала окружность, так, чтобы в неё был как бы вписан квадрат из четырёх бывших ячеек сетки. Размер был чуть ли не самой неприятной вещью во всём этом мероприятии, потому что как ни крути, а правильным он не будет — в маленькую дырку будет неудобно смотреть, большую будет сложно закрыть иллюзией, а вообще в любую может что-нибудь залезть или залететь, например, ветка или боевое заклинание, и службисты это обязательно заметят, поймут, что тут иллюзия, и используют. Я подумала-подумала и решила сделать что-то довольно большое, максимум возможностей наложения иллюзии, чтобы две-три наших головы точно могли выглядывать. А то ведь мы больше времени и сил на разборки потратим, а не на дело… Заплела, активировала, проверила, просунув руку между иллюзией и настоящей стенкой. Иллюзия работала — моя кисть выглядела как будто сунутой в золотистую мутную жидкость у самой поверхности, так, чтобы костяшки торчали, а всего остального не было видно. Осталась довольна результатом, вынула руку, вдавила плетение с иллюзией внутрь стенки, чтобы оно заменило собой уже имевшуюся там магию. Вроде ничего с этой стороны не выступало, да и с той не должно было, и можно было начинать делать дырку. Если серьёзно, то «проковырять» — плохое слово для этого процесса, на самом деле это куда более чёткая и аккуратная работа. Я обвела пальцем границу нового плетения, оставляя заметную мне одной бороздку, и как бы вырезала старое, вобрав выделившиеся остатки магии в себя — нельзя же разбрасываться жизненно необходимым. Ничего не изменилось. Сначала я испугалась, что ничего не получилось, или что вырезала и поглотила я плетение иллюзии, а не стенки. Немного помедитировала, тупо разглядывая никак не изменившуюся ровную поверхность. Потом поняла, что я чего-то не понимаю, и вспомнила, что я что-то важное забыла. Потом осознала, что именно, поколдовала ещё немного и сделала иллюзию, по базовой формуле двустороннюю, полупроницаемой, так, чтобы она была видна только с той стороны, а с нашей стала полностью прозрачной. Если честно, вообще не понимаю, почему в данном случае базой является двусторонняя, полностью непрозрачная иллюзия. Она может понадобиться только при создании полноценного фантома, трёхмерной фигуры. Но ведь куда чаще иллюзиями что-то прикрывают и облагораживают, нередко себя или другого человека, а уж о повсеместно распространённой практике зачаровывать бойницы во время войн и обычные подвальные окошки в мирное время я вообще не говорю. Странно это, одним словом.       Теперь сквозь ровное круглое отверстие можно было увидеть, что мы всё ещё находимся на дереве (хотя куда мы, собственно, могли с него деться), просто теперь вместо неудобных веток у нас был ровный пол коробки и её же стенки, которые почему-то отодвинули ветки деревьев, хотя в теории должны были спокойно их пропускать, даже не шатая. Ладно, потом разберусь, чего ещё непонятного я там намудрила. Наверное. Службисты кучковались внизу и на нас не смотрели, что-то бурно обсуждая. У них явно имелись разногласия, причём немало. Самих же службистов было больше двадцати человек, я считать не стала.       — Гляньте, я правильно всё сделала? — позвала я Юлия. Судя по моей не то чтобы неудачной, но явно очень позорной защите, творения моих кривых рук стоило проверять кому-то более опытному и сведущему в магии. Правда, насколько таковым можно было назвать Юлия, я так пока и не выяснила, но, во-первых, он хотя бы Школу закончил, во-вторых, раз Яня сказала, что он хороший маг, значит, это, скорее всего, так, ну и, в-третьих, больше было некому.       — Закончила? — спросила Вера. Протянула мне многострадальный блокнот. — На, глянь. Много крови и ничего интересного.       Этим утром над берегом стоял белый туман, крупный и колючий. Оссиюливи прятал лицо в шарф как только мог, но шерсть помогала мало, а то и совсем никак. Кончики ушей уже почти окоченели, и наилучшим выходом показалось прижать несчастный шарф к ним ладонями. Правда, тогда мёрзли руки, но уже не так сильно. Для столь ранней осени было однозначно холодновато, а туман только усугублял положение.       Издали выглядело красиво. Когда Оссиюливи ещё не спустился с деревянной дорожки в дюнах, он искренне любовался молочными клубами тумана в огромных валунах, тёмными волнами, мерно накатывающими на крупный серебристый песок пляжа. В это время года они выносили на берег мёртвых медуз, совершенно безопасные голубоватые кружочки без щупалец и других намёков на то, что когда-то они были живы. На них было по четыре светлых пятна, и на ощупь они были как что-то среднее между холодцом и мазью. По огромным чёрным камням в тумане сновали крабы, как большие, с ладонь, так и совсем маленькие. Почему-то не летали и не кричали чайки. Возможно, они просто боялись тумана. Или мёрзли. Холодно.       Вскоре туман стал таким густым, что уже не удавалось понять, что там за силуэты — то ли камни вблизи, то ли корабли чуть дальше, то ли просто показалось. Стало немного теплее — или Оссиюливи просто уже привык — но вместе с тем отчего-то страшно. Наверное, зря, а может, это просто глупо, но ребёнку в этом ужасном тумане совсем так не казалось. Оссиюливи уже почти жалел, что пошёл. Согрелись уши, адски замёрзли руки, но оторвать их от ушей и согреть дыханием никак не получалось — уши сразу начинали мёрзнуть втройне.       Нет, теплее всё же не становилось. Но видимость потихоньку начала улучшаться — мальчик вдруг смог разглядеть на песке тёмную лодку и понять, что это именно лодка, а не странный длинный камень. Не сдержав любопытства, он подошёл к ней поближе. Лодка была рыбацкая, но незнакомая. Присмотревшись, он понял, что это была гостья с материка — островные жители предпочитали лодки более узкие и высокие. Она валялась вверх дном и выглядела так, как будто на ней действительно приплыли издалека, причём в сильный шторм, и не заметили камней в бушующем море. Оссиюливи подцепил ногой край, с усилием приподнял, подхватил руками. Он считался довольно крепким и сильным для своего возраста и, спустя долгое, как ему показалось, пыхтение, смог отжать и перевернуть лодку. Посмотрел вниз и замер, не понимая, что это вообще такое: все сплошняком стенки и дно лодки, песок под ней, были в бурой склизкой дряни с чем-то розовым, красным, ошмётками…       Когда понял, заорал.       Окровавленная маска на раскроенном вдоль черепе смотрела с песка будто бы с намёком, прикрываясь огрызком когда-то белого воротника.       — Почему ничего интересного? — спросила я, прочитав. — То есть, я отсюда вообще ничего… ну, очень мало поняла, но тут явно какие-то страшные события. Возможно, начало страшных событий.       — Да нет, — отозвался Юлий от окна. Яня и Вера, уже успевшие подползти туда же, обернулись и посмотрели на меня. — То есть, это можно и нужно назвать страшными событиями, но это нормальная современная практика. Видение явно о каком-то моменте в пределах последних двадцати лет.       — Имя альвийское, — задумалась я. — Только постфикс нигде в видении не используется.       — Ну, там ребёнок, значит, точно Оссиюливи-энь. Место — какой-то из островов Тивиатири, точнее сказать не могу. Сейчас все заключённые в княжестве помечаются особым заклинанием, небольшим концом нити, которое в случае их побега, во-первых, показывает всем окрестным магам, что данный альв должен находиться в тюрьме, а ещё в случае попытки выбраться за границы княжества жестоко убивает его. И не только его. Все, кто в этот момент рядом с ним находятся, по логике альвийского законодательства являются либо соучастниками, либо, очень редко и поэтому пренебрежимо, безответственными гражданами, которые попустительствуют побегу. Поэтому радиус поражения у этой штуки примерно четыре метра. То, что при пересечении границы беглецов и их помощников ожидает смерть, держится в секрете. Не то чтобы в очень строгом, слухи ходят, но альвы — существа отчаянные, так же, как и люди. Глупостям всяким не верят, на лучшее надеются, и так далее. В княжестве очень редко приговаривают к лишению свободы, только при очень серьёзных преступлениях типа убийства, изнасилования, долгих пыток… или попытки свержения или даже, причём гораздо чаще, оскорбления верховного князя и его семьи. А смертная казнь используется ещё реже — в том случае, если тюрьма не помогла или, по мнению судей, уже не поможет. У них в уголовном кодексе много запутанной дури написано, так что сами понимаете. Но, если я правильно понимаю, когда ты бежишь из тюрьмы или помогаешь кому-то сбежать, то тебе тюрьма не помогла или не поможет, и как бы можно сразу убивать.       Где-то на середине объяснения я уже поняла, что запуталась. Во-первых, альвийских княжеств, вроде бы, много? Не помню точно, сколько их там должно быть, никогда не интересовалась географией, но их точно как минимум пять. Все, конечно, с огромными непроизносимыми названиями в лучших альвийских традициях, поэтому все нормальные люди называют их просто княжествами. Но не одним же княжеством. Новости из-за границы в Богось доходили плохо, то есть, почти никак — отчим говорил мне, что одна из функций тайной службы как раз и заключается в том, чтобы «защищать некрепкие людские умы от знаний, способных вызвать неуместные сомнения и необдуманные поступки», или как там в указе было. Да, он мне даже царский указ о создании тайной службы давал почитать, чтобы я «не питала иллюзий о его бывшей работе» хотя это тоже секретный документ. Тем не менее, самые важные события внешнего мира всё-таки до меня доходили, либо письмами от отчима, если он считал необходимым мне что-нибудь рассказать, либо шёпотом от Хели, которая Болотная. Про альвийские княжества я знала только, что у них между собой союз, и каждые семь лет они избирают одного верховного князя, который должен контролировать деятельность всех остальных князей. Но в одно княжество они же вроде не объединялись? И, кстати, почему нельзя оскорблять только верховного князя? Разве остальных можно?       — Как вы хорошо разбираетесь в альвийских постфиксах, — сказала Вера. — А про какое из княжеств вы сейчас говорите?       А, это же может быть какое-то одно княжество. Хотя по логике, раз у них такой союз и один верховный князь на всех, то и законы должны быть похожи?       Я подползла поближе к окну и Юлию, чтобы лучше слышать и хоть что-то видеть, но внизу ничего не изменилось, службисты всё так же что-то обсуждали, собравшись в кучу. Лишь пара человек шатались по поляне, тоже ничего интересного не делая. Юлий пару раз треснулся головой об стенку, я так и не поняла, из-за нашей тупости, или из-за своей собственной, и ответил:       — А, вы же ничего не знаете… В общем, в девяносто третьем году князь Ассиохари-аль, тогда ещё, правда, не князь, а княжич… принц, то есть, они не любят, когда их княжичами называют, захватил престол у себя на родине, а затем путём долгих интриг, не буду сейчас вдаваться в подробности, объединил все княжества и стал там верховным князем.       — Это мы знаем. Но это же союз, а не одно государство?       Он усмехнулся.       — Формально — союз. А в Богоси формально разрешено выражать недовольство царской властью, аристократии не существует, а земля является частной собственностью. То есть, про свободу слова сложно, существует парочка документов, где можно найти чётко прописанный запрет, но они, я извиняюсь, засекречены. Так что да, сами понимаете. И у альвов похоже. Каждые семь лет спокойно переизбирают одного Ассиохари-аля, а всё остальное и все остальные не имеют никакой силы и могут быть уничтожены чуть ли не за косой взгляд в его сторону. Нет, он куда адекватнее и спокойнее, чем наш Волот, аналогов нашей тайной службы там не существует, и сложно получить проблемы, не представляя реальной угрозы его власти, но всё же. А, ещё можно ему лично сильно не понравиться… ну, всё равно, вы поняли. И да, он сильно изменил альвийское законодательство, и все эти ужасы — тоже его рук дело.       — Да уж, пусть у него и нет своей тайной службы, но наша после этого рассказа уже кажется родной, любимой и самой лучшей, — криво улыбнулась Яня. Кажется, видение её сильно потрясло, так, что бумаге это передать было невозможно.       — Есть такое. Но у нас проблема в том, что, во-первых, всем очень лень… — он умолк, пережидая вспышку нездорового смеха, — я серьёзно. Во-вторых, у нас для подобной траты сил и времени слишком много народу. У альвов тюрьмы, несмотря ни на что, почти пустые, для них это просто. В-третьих, таким образом нельзя помечать тех, кто нужен живым, а это довольно большая часть пойманных отрядников и сепаратистов, и бессмысленно — всех остальных, потому что они всё равно, если и сбегут, что уже само по себе чудо, границу перейти не попытаются, им это незачем. Так что это и правда смысла не имеет.       Внизу службисты наконец начали что-то делать. А именно притащили откуда-то лопаты (интересно, в каком же управлении у них подобный инвентарь валяется), очертили неровный овал вокруг дерева, на котором примостилась наша коробочка, и начали копать, будто хотели вырыть его с корнем.       — Если повалить хотят, то лучше бы пилили, — со смешком заметила Вера. Странно посмотрела на Юлия. Такое выражение лица возникало у неё всегда, когда она хотела сделать что-то, по её мнению, не очень правильное, и сомневалась. — Юлий, вот вы у нас отрядник, жаждете свободы и всё такое, да? Жертвуете ради неё всем, идёте на всё. А вот если бы этот князь Ассиохари-аль предложил вам помощь в свержении Волота, вы бы согласились?       — Ну, как тебе сказать, — почему-то замялся Юлий. — Он не предложит. Хотя… Хотя… Нет, вряд ли. Но тут немного другая штука. Князь Ассиохари-аль настолько… скажем так, заигрался, что от него сбежал родной брат. К нам. Сбежал почти сразу причём, в молодости, тут выучился, тут жить остался, уже успел подраться на двадцати девяти дуэлях, потому что бросает вызов всем, кто пытается назвать его принцем или княжичем, абсолютно наплевательски относится к типичным для людей ошибкам в альвийских именах, и всё у него хорошо. И с братом у него тоже прекрасные отношения, он даже согласился представлять альвов в Совете Ковена… его сестра заставила. Просто… Тиоссанири не хочет чувствовать себя причастным к действиям брата, вот. Он не хочет ему мешать и с ним ссориться, но не считает подобное правильным. Поэтому помогает нам восстать против царя и сделать из нашей страны что-нибудь нормальное. Ассиохари-аль обещал в его дела не лезть, так что ничего подобного не случится.       Юлий отвернулся, даже не став любоваться нашими лицами. Я не знала, что сказать. По-моему, этот бред был вообще за гранью добра и зла. Но сомневаться в этих словах не приходилось — пока он рассказывал, я напряглась и постаралась вспомнить всё, что знала об альвах. Постфикс «-эль» действительно был одним из княжеских.       Однако Вера если и была смущена или шокирована, то явно недостаточно.       — Вы же понимаете, что я не об этом спросила? — строго сказала она. — Мы, конечно, очень рады такому количеству откровений, но всё же.       — Посмотрел бы по ситуации, — недовольно ответил Юлий и поспешил перевести тему. — Вот у вас есть идеи, что они там так старательно откапывают?       То ли слов больше не нашлось ни у кого, даже у Веры, то ли все, даже Вера, решили не развивать очередную перепалку, но мы послушно уставились вниз. Там продолжались раскопки. Почему, интересно, они не хотят магией всё нужное накопать? Странно как-то. Но зато теперь стало заметно, кто ими руководит — какой-то белобрысый тип с косичкой. К сожалению, сверху можно было нормально разглядеть только макушку и то, что одет он был в чёрное.       Мне внезапно подумалось, что что-то не так в истории про принца Тиоссанири-эля.       — Слушайте… а ведь если альвийский принц находится в Богоси в тюрьме тайной службы, подвергается там страшным пыткам и лишениям…       — Так а зачем, по-твоему, нужен был взрывник? — прервала меня Вера. — Что, думаешь, альвы как-то узнают о том, что он жив? Съели и съели, нашего вон тоже съели, но мы же не жалуемся, идите и предъявляйте свои обвинения безмозглой твари, если уж так неймётся, но учтите, что принца вашего никто за шкирку не тащил и под локти не толкал, взрослый чело… альв, сам видел, куда лезет. Да мало ли у царя отговорок! И вряд ли альвы найдут, что на это ответить. — Вообще-то, если верить свидетелям, его и тащили, и толкали, и пинали, и вообще обращались с ним скорее как с пойманным преступником, не шибко жаждущим украсить собой виселицу. Но тут уж у альвов должны возникнуть вопросы к собственному принцу. И у меня тоже. Серьёзно, чтобы альв, альвийский принц, некромант, архимагистр Совета — и позволил гнать себя рогатинами?! Большего бреда я, наверное, в жизни не слышала, а если и слышала, то от отчима, который не считается. Вера же тем временем о чём-то задумалась, или, вернее, захотела что-то сказать, но обдумывала, стоит ли. Я была согласна, что если и стоит, то не сейчас, потому что мы, и без того не слишком внимательные, постоянно отвлекаемся на полезные, но всё же неуместные в данный момент разговоры. Но Вера решила иначе. — Слушай, а почему взрывник считается такой опасной тварью? Я подумала об этом на досуге, и мне кажется, что тут можно хоть двумя стрелами обойтись — с первой взорвётся, вторую всаживаешь в глаз и радуешься жизни. Или даже стрелой и камнем, которым не обязательно целится, главное хоть мазнуть.       — Потому что для этих двух стрел нужно иметь безопасное место, где стрелка не достанет взрывом. В Школе вроде должны всё это рассказывать… ну, неважно, повторите материал. Для белых и всех видов жёлтых взрывников, живущих в пустынях и степях, это сложно, но можно. Попасть потом при взрыве всё равно трудно, да и степь хорошо горит, а песок плавится и подойти по горячему стеклу сложно, и убитые ящерки становятся лёгкой добычей для хищных птиц и летучей нечисти, но всё же на них охотятся… если встречают, конечно, они не менее редки, чем их лесные собратья. Хатадинская империя потому и империя, что в стене столицы вместо зубьев их цельные позвоночники, говорят, раньше их много водилось. Ну, неважно. Так вот, в лесу такое место найти невозможно. Считается, что лучший способ убить такую тварь, это стрелять с неба. Ну и подумайте, у какого мага хватит на это силы, концентрации, меткости и банальных нервов. В остальных случаях от мага зависит только крепость его щитов, да и те, если маг попался упорный, всё равно рано или поздно сдохнут. Ещё можно кидаться в него чем-нибудь постоянно, чтоб он всё взрывался и взрывался, но слабо, да вот только эти твари после пары раз соображают, что опасность не близка, и спокойно ждут, пока в них ткнут мечом… Так, а почему мы опять болтаем, хотя уже не время? Молча смотрите на службистов и оставьте вопросы и умные мысли до более спокойного момента.       Я хотела напомнить Юлию, как совсем недавно он сам сказал не беспокоиться, но не стала. В этот раз он был прав. Только почему все его команды заканчиваются на том, что думать совсем не обязательно?       К тяжёлому физическому труду наши противники явно приучены не были, но копали старательно. Имелось и несколько заколдованных лопат, работавших самостоятельно. Приглядевшись, я поняла, что работают на поляне все, и лопат изначально принесли больше, чем по одной на каждого. Значит, магией поднимать землю они почему-то не хотят, а лопаты заколдовывать им нормально? Не копал только белобрысый командир, но, судя по тому, как он смотрел на одинокие лопаты без людей, работал он за шестерых, как раз по их числу. Хороший командир. Наверное. Хотя неважно, он в любом случае из тайной службы.       Только что-то было не так. Я никак не могла понять, что именно мне не нравится — мысль вертелась где-то на краю сознания, но при попытке поймать её скручивалась и исчезала, как многоножка под неосторожными пальцами. Непонятное волнение и страх, возникший будто бы из ниоткуда, делу никак не помогали. И чего это я так беспокоюсь? То есть, понятно, что тайная служба перешла к решительным действиям, и беспокоиться и бояться я определённо должна, но сейчас опасность куда меньше, чем, например, когда мы только угодили в эту ловушку. Жить — вообще на редкость опасное занятие. Смертельно опасное, но никто ж не боится. Ладно, наверное, стоит перестать об этом думать, чтобы эти дурацкие ощущения не усиливать. И сосредоточиться на чём-нибудь другом — тогда и нужная мысль сама придёт. Хотя что-то не кажется мне, что эта неправильность имеет место быть хоть где-то, кроме моей собственной головы… Так, нет, не думать об этом.       Я начала разглядывать службистов, хотя смотреть там было особо не на что. Для начала пересчитала — их было ровно двадцать. Странно, мне казалось, их было больше? Или они уходили? И тогда лишние лопаты просто брошены отошедшими… нет, с момента появления окна количество людей под нами не менялось так сильно. Если и уходили, то два-три человека. Нет, наверное, всё-таки мне только кажется. Двадцать человек… Скорее всего, так и должно было быть — вряд ли их вызывали поимённо. Просто сказали кому-то нужному «отправь двадцать человек, пусть леса прочешут», ну или не двадцать… нет, просто расчертили лес на карте тупым пером и по двадцать человек отправили в каждый сектор, так надёжнее. Хейгорёва отправила. Хотя эта могла двадцать и на весь лес послать, с неё станется… А, неважно. Только вот двадцать человек — это просто двадцать, или девятнадцать с каким-нибудь командиром?       — А этот тип с косичкой здесь изначально был? — спросила Яня, то ли придя к тем же выводам, то ли просто вспомнив, что раньше его не видела. — Который без лопаты.       — Вроде не было, — отозвалась наблюдательная Вера. — Косичек ни у кого не было. Он потом пришёл.       Может, именно это мне показалось неправильным? Хотя нет, пока я их не посчитала, об этом я вообще не думала. Не знала даже. У меня не настолько крепкие нервы, чтобы в моменты опасности рассматривать вражеские причёски. И, к тому же, чего мне тогда бояться? Если просто пришёл кто-то новый.       Нет, что-то тут не то… Бояться.       Бояться.       — Кстати, а это случаем не…       — Страшно, — веско сообщила я.       Юлий озадаченно замолк.       — Что — страшно? Всем страшно, и дальше что?       — Древнее Зло близко, — подтвердила Яня. — Я сначала не поняла, но теперь чувствую.       Он задумался. Ещё раз оглядел поляну, задержавшись взглядом на белобрысом командире, и чему-то непонятному обрадовался.       — Отлично. Теперь я тоже это чувствую. Оно ещё далеко, но приближается. Как только появится, надо быстро улетать вместе с коробкой. Рывком вверх, общими усилиями, и в сторону гор, только не забыв невидимость. Службистам будет не до нас, они если и заметят, в какую сторону мы полетели, то всё равно ещё долго не смогут никому об этом рассказать. Или никогда, смотря насколько они быстро бегают. Главное — не пропустить момент, когда оно появится. Жаль, не догадались и не успели сделать второе окно, но по ним, — он кивнул на службистов, — всё и так понятно будет. А ещё мы его почувствуем.       На второе окно у меня не хватило бы сил — я расходовала магию, не переставая, пусть это и были совсем небольшие количества. С момента спасения Теана мой резерв ни разу не заполнился хотя бы до середины. В обычной жизни магам хватает естественного восстановления, даже боевым, и редко какая работа заставит практика обратиться к своей стихии. Вот отлежаться пару дней, занимаясь только едой и сном, это всегда пожалуйста. Но я, видимо, магом была на редкость неудачливым — у меня не было не то что пары дней, но и живых растений в зоне досягаемости. Но не говорить же об этом Юлию…       Теперь мы начали всматриваться в трудолюбивых копателей с утроенной старательностью, надеясь заметить хоть какие-то признаки благоговейного ужаса перед Древним Злом. Но лиц мы увидеть не могли, а спины и затылки могли передать разве что острое желание прикопать этими лопатами драгоценное начальство, и если колдун с косичкой ещё стоял под вопросом, то упитанная любительница развлечений точно рисковала быть погребённой заживо.       Вдруг управляемые магией лопаты остановились и попадали на землю. Удивлённые службисты тоже замерли и начали недоумённо оглядываться на командира. Тот же, сказав им что-то успокаивающее, деловито направился в сторону кустов. По естественной надобности, что ли, пошёл? Как-то неловко будет наблюдать. И ведь не отвернёшься. Но вскоре, вывернув шею и вжавшись щекой в слегка пульсирующий тёплый край стенки, я увидела причину его беспокойства — там, довольно далеко от нас, спрятавшись от коллег за деревьями, стояли и разговаривали два человека, и вряд ли содержание их беседы было близко к светским рассуждениям о погоде — один удерживал другого за горло, прижав к стволу высокой, достаточно толстой сосны. Так себе удерживал, поняла я, приглядевшись, — шеи противника касались всего два пальца, остальные же были сжаты в кулак. Но тот почему-то не спешил вырываться.       И вообще, что-то в этом было неправильное. Опять, да.       Сзади пристроился Марторогов, попытался положить подбородок мне на макушку, но я протестующе дёрнулась, и он отстал. Вера же не была так вежлива, поэтому попросту отпихнула меня в сторону и заняла поскорее место, пока возмущённая хозяйка не опомнилась. Я хотела немедленно отвоевать свой клочок пола обратно, но тут, совершенно внезапно, накатила такая волна животного ужаса, что я еле удержалась от поскуливающего воя. Остро чувствовался чужой взгляд. Взгляд в спину, откуда-то сбоку, в лицо, в глаза, в самую душу, со всех сторон. Взгляд, одним своим существованием заставляющий трепетать всё живое, источающий смертельную опасность, да нет, сам по себе ею являющийся. Как будто Древнее Зло, до этого обретавшееся где-то очень далеко, внезапно появилось у меня за спиной. Я даже оглянулась на всякий случай.       — Его глаза!.. — взвизгнула-рыкнула Вера, от страха совсем забыв об осторожности. Но никто ничего не заметил.       Никакого Древнего Зла, разумеется, в коробке не было. Только Вера и Юлий, с нечеловеческой скоростью отлетевшие от окна, таращились на стены с тупым ужасом, а Яня сжалась в комочек в углу.       — Летим, — прошептал Юлий. Кажется, он хотел закричать, но голос его не слушался. — Скорее! Это оно…       Мне не нужно было повторять дважды — нить немедленно выскользнула с моих дрожащих пальцев. От страха выходило очень криво, но он же с лихвой компенсировал слабость — несмотря на то, что магии в резерве было ничтожно мало, я ни капли не сомневалась и была готова вычерпать недостающее хоть из ауры, хоть из собственной крови, хоть остервенело вырывая у неподвластных мне стихий, хоть из жертвы, наскоро принесённой в начерченной прямо тут пентаграмме. Но подобных подвигов не требовалось — Юлий отмер, грязно выругался и так резво бросился мне помогать, что от развитой нами скорости меня слегка замутило.       Вера, всё ещё пусто смотрящая в пространство, тупо спросила:       — Кто — оно?       Древнее Зло, дура ты! Но прежде, чем я успела с негодованием её это сообщить, Юлий глухо сказал:       — Оно способно менять облик. Становиться кем угодно. Только глаза останутся полностью чёрными.       В ответ Вера молча потеряла сознание.