Мир Луны

Наруто поднял голову от экрана телефона. Принюхался к ванильному запаху выпечки и чего-то, что отдалённо напоминало жареную рыбу. Живот тут же сжался и протяжно заурчал. Ещё бы, ведь у него во рту не было ни крошки с утра, и это — настоящее дерьмо! И ладно бы при этом он сидел не здесь, где всё так вкусно пахнет и так вкусно выглядит, совсем не так, как им подают каждый день в столовой. У девушки за соседним столиком стоит пирожное — небольшое, но ужасно красивое, розовое, с кремом. Клубничное? Или малиновое? А может, вишнёвое? А на столе другой компании так и вовсе тарелка с сочным жареным мясом, которое всё ещё дымится, и рыбные блюда. Да, толстяку Чоджи точно бы понравилось, ему ведь постоянно мало и невкусно. А тот ребёнок, который постоянно маячит у двери, пьёт колу из запотевшего стакана и ест белое, наверное, лимонное мороженое. Наверняка и оно тоже вкусное. Наруто в который раз сглотнул и раздражённо поправил чёрный парик. Его цель — бледный, болезненного вида мужчина с тёмными кругами под глазами, сидящий в противоположном углу кафе, — уплетала за обе щеки уже третье блюдо. Смачно жевала одно за другим и с удовольствием пила кофе из белой чашки. Как же всё-таки вкусно едят люди здесь, в городе! Им с Чоджи тоже бы понравилось здесь! И они бы съели всё, совершенно всё, тем более рамен в лавке за углом. И когда Наруто отчётливо ощутил, что близок к тому, чтобы вгрызться зубами в собственную руку, цель наконец-то расплатилась, взяла свой кейс и вышла, оставив колокольчик на двери задорно звякать. Два часа пытки закончились неминуемым поражением: перед тем, как выйти следом, Наруто таки не удержался и стащил с одного из столов недоеденный шоколадный кекс. Как же вкусно! И ведь эти люди едва ли ценят такие мелочи, раз считают нормальным оставить такую прекрасную пищу! На улице уже было глухо, холодно и темно, и стоило Наруто закрыть за собой дверь кафе, как ему тут же с досадой захотелось вернуться обратно в тёплое, полное приятных ароматов и людского шума заведение и сесть обратно на нагретое в углу место под самым светильником. Где-то вдалеке тем временем привычно шумела уже знакомая им трасса — главная и единственная трасса, пересекающая реку Накано и соединяющая обе части города; её размытые огни уходящей вдаль цепочкой с переливающимися бликами горели под ясным летним небом. Наруто ещё недолго без дела помялся на пороге кафе, которое ему всё ещё жаль было покидать, и где он мог посидеть как остальные, нормальные люди, как будто тоже был таким же, как и все они, — обычным школьником, тянущим время перед тем, как вернуться домой. Но оставаться он там больше не мог. Разве что теперь только здесь, на небольшой парковке, где не было ни души. — Вызывает Тень, — зашипело в наушнике, и Наруто едва ли не вздрогнул от неожиданности. Поспешно отвернувшись к стене, он сдавленно прошипел: — Чёрт, напугал, Шик… — Никаких имён! — грозно затрещал ему передатчик в ответ, на что Наруто кисло поморщился. Ну когда же уже он выучит все их позывные и хоть немного привыкнет к ним? — Да-да, прости… Нар… Кьюби на связи. На другом конце раздался тяжёлый, обречённый вздох. — Иди к Бьякугану. Вторая машина слева. Бьякуган уже получил дальнейшие инструкции. Конец связи. — Конец связи, — уже на ходу прошептал Наруто, направляясь к указанной машине. Далеко не с первой попытки открыл дверь и неуклюже забрался на переднее сидение. Неджи был рядом и в готовности ехать держал руки на руле. С его длинных каштановых волос слетела тонкая, едва сдерживающая их резинка, и теперь они то и дело падали на лоб. — Ну, что? — безучастно спросил Неджи, поглядывая то в окно слева от себя, то на друга, и его неимоверно скучающий вид говорил о многом, потому что он наверняка тоже не отказался бы посидеть в тёплом кафе и хотя бы на несколько призрачных часов вновь почувствовать себя обычным человеком. — Я сидел там, как идиот, и смотрел, как все вокруг жрали! Ко мне целых два раза подходили с меню! Такие милые девчонки подходили, ты бы видел, а я сидел, как последний дурак, в этом проклятом парике и бубнил под нос, что кого-то жду! И смотрел, как все, чёрт возьми, ели! — вдруг взорвался Наруто и с силой сдёрнул с головы парик, слепо кидая его на заднее сидение. Растрёпанные волосы взъерошились и встали дыбом. — На что ты там смотрел, кретин? Ты должен был следить за целью, а не за жратвой! — взаимно вскипел Неджи, который едва ли ждал ответа на свой скорее риторический вопрос, но а если и ждал, то явно не такого. — Ну а я что делал, по-твоему! Я и следил за ней! Я же не виноват, что голоден, или что, прикажешь время от времени вырезать желудок?! — Да у тебя всегда и все мысли только о еде, иногда напоминаешь Чоджи, — безнадёжно вздохнул Неджи, не зная, как ещё прокомментировать услышанные им жалобы. Но, помолчав, он всё-таки уже куда спокойнее добавил: — Только насчёт милых девчонок не огорчайся. Ты и без парика, и с меню всё равно, как чучело. Сакура, кстати, подтвердит. Ей же в итоге нравятся надменные брюнеты, да? — прикусил нижнюю губу Неджи, чтобы не расхохотаться в голос от вида того, как сначала вытянулось, будто лошадиная морда, а потом густо покраснело лицо в одно мгновение вспыхнувшего Наруто. — Да… да пошёл ты! Очень смешно! Да и вообще, как будто нужен ей этот придурок Саске, как же, ха! — скрестил он руки на груди и рывком вздёрнул подбородок, всем своим видом показывая, что ему действительно плевать, ведь ну и что — ну и что с того, что Сакуре нравится Саске, подумаешь! Нравится, а потом возьмёт и разонравится! Тем более Саске же она вроде как не нравится, так что волноваться не о чем, ха!.. Однако в конце концов Наруто только лишь горько покосился в сторону своего окна. Ну да… кого он вообще обманывает, собственно говоря. Действительно, кому вообще может серьёзно понравиться такой, как он? Кому может понравиться какой-то глупый, чрезмерно шумный и неуёмный мальчишка, который и лицом-то ничего особенного? То ли дело, и правда, тот же Саске. Или даже, чёрт с ним, Итачи. Они — да. Серьёзные, умные, надёжные, интересные, загадочные и к тому же ещё и красивые, особенно в глазах девчонок. Да и не только они, Неджи… тоже. Или Шикамару. Да много кто на самом-то деле. А что он, Наруто? И куда ему хотя бы до того же Саске? Просто какое-то несправедливое дерьмо, а. — Итак, — начал тем временем Неджи, мгновенно переключаясь с беззаботного настроя на сугубо рабочий. — Цель вышла из кафе и села в тот автомобиль, хотя первоначально приехала на такси, — в пояснение своим словам он кивнул на скромную серую машину в самом дальнем углу парковки. Тяжёлое выражение уныния на смуглом лице Наруто точно так же сдуло, как ветром, стоило Неджи перейти к делу, и теперь он, оставив всё прочее позади, с не менее серьёзным видом слушал, что ему докладывали. — Тень сказал, что мы должны последовать за ней, перехватить и забрать кейс. При сопротивлении — убить. Наруто стиснул зубы. — Ага, — только и выдавил он из себя, но его кулаки все равно непроизвольно сжались. Убивать он, разумеется, никого не хотел и даже серьёзно думать об этом, кем бы ни была их цель. А в этот раз тем более человеком, за которым он наблюдал последние два часа, и который после того стал ему практически заочно знакомым. Да о чём вообще речь, если они в любом случае не должны никого на этом свете убивать. Не должны даже думать о таких вещах, кем бы ни были и сколько бы лет им ни было, потому что у людей нет права думать о том. Человеческого и законного права. Разве не так? Тогда почему? Чёрт! Неджи, заметив чёрную тень на чужом лице, только молча поджал тонкие губы: разумеется, он тоже всё понимал и, более того, разделял целиком и полностью, но задание есть задание, и никто не в силах это изменить, что понимал в свою очередь и Наруто. Разве что в итоге этого безмолвного обмена общими мрачными мыслями всё ещё хотелось надеяться, что по крайней мере пока что того не изменить. Пока что, да? — А мы не можем отобрать кейс прямо сейчас? Он ведь всё равно там стоит, смотри. Давай сейчас, а? Прямо в две пары рук. Справимся? — Тень сказал, что цель может знать о том, что мы её преследуем, а, значит, быть готовой к нашему нападению. Нам следует быть осторожными, чтобы самим не получить пулю в лоб, и сначала стоит просто проследить за ней перед тем, как начать действовать по-настоящему… — Но мы же… — В любом случае не забывай о Шарингане, — отрезал Неджи. Наруто, помедлив, натянуто кивнул. Ну да, с ними в этот раз ещё и Саске. Их первая, между прочим, совместная миссия, которую они вчера так и не обсудили до конца из-за этого же идиота, что взял и просто ушёл шляться неизвестно где, и из-за Зецу, которого он ещё в итоге умудрился притащить на своём хвосте, кретин, а — и чего, спрашивается, не сиделось у себя? Нет, надо было выпендриться и лишний раз привлечь внимание, чтобы всыпали точно уж всем. Но тут спору нет, Саске, конечно, всё уладит, если хоть что-то пойдёт не так. Для этого он и тут — единственный, не считая Итачи, кто уже стал убийцей. Однако именно поэтому, понимая, зачем им поставили подобную поддержку, Наруто меньше всего хотел, чтобы Саске вновь был вынужден брать на себя такую ответственность, тем более просто потому, что они прощёлкают клювами. Ведь почему в конце концов он должен это делать и отдуваться за них всех? Он же тоже не должен. Ему то тоже далеко не в удовольствие. Он же тоже не хочет, как и они все, — он ничем от них не отличается, чёрт возьми! И, возможно, ему в итоге даже ещё хуже, чем им всем, потому что этот кретин никогда не хочет говорить о том, что его беспокоит, и трудно даже предположить, что у него в голове. Как он вообще способен раз за разом оставаться сугубо наедине со своими переживаниями? И на сколько ещё его хватит? Или он думает, что это всё пройдёт для него бесследно? Ну правда же придурок! Придурок, который даже не понимает, что вредит себе же! Но только вот сколько Наруто ни пытался достучаться до него через толстую стену, вставшую с первого дня знакомства между ними — да, в тот день, когда лидер собрал их всех, едва поднявшихся с постелей госпиталя, в тренировочном зале, — Саске всё равно почему-то упрямо оставался кромешно один в своём закрытом ото всех, одиноком мире. Если бы он только был чуть более открытым, если бы он только позволил коснуться своей боли, если бы только захотел разделить её с остальными, если бы только позволил заглянуть вглубь себя, если бы только не считал себя таким всесильным, если бы только не был таким гордым, самоуверенным, если бы только… Блять, он на самом так похож на Итачи. Просто… хренова копия. Может, ему сказать об этом? Вроде как по всем законам его же дурацкой логики он тогда должен начать вести себя ровно обратно, лишь бы не быть хоть в чём-то похожим на Итачи, разве не так? — Цель начала двигаться, — сухо сообщил Неджи и выразительно посмотрел на Наруто, что означало, что шутки закончились. Его брови сконцентрированно сдвинулись к переносице, губы поджались, тело напряглось: задание началось, и это требовало от них обоих предельного хладнокровия. Наруто мгновенно стряхнул с себя неприятную задумчивость, так некстати настигшую его сейчас и особенно преследующую последнее время, и с третьей попытки пристегнул ремень безопасности. В плотной футболке ему вдруг стало жарко. — Сложно было угнать машину? — между делом поинтересовался он, оглядывая любопытным взглядом салон. На задних сидениях лежала кофта, женская, и большой бумажный пакет — следы людей, владеющих этим автомобилем. А ещё пахло лёгкими духами, прохладными, но немного терпкими. — Не сложно, — добродушно усмехнулся Неджи. Он медленно развернулся на парковке, выезжая вслед за нужной машиной, после чего нажал на передатчик у себя на воротнике и отчеканил в микрофон: — Вызывает Бьякуган. Цель движется, мы начинаем слежку. — Следуйте плану, конец связи, — прошипели в ответ. Наруто восторженно распахнул глаза, когда они спустя пять минут таки выехали на главную трассу — ту самую дорогу, соединяющую их стоящий на отшибе город с внешним миром. Трасса, точно как и издалека, вбзили горела такими же яркими огнями: нависшие над проездом фонари, пёстрая реклама на подвешеных щитах, мелькающие повсюду автомобильные фары — всё это разноцветными бликами плясало в расширенных зрачках. Их небольшой город, родная Коноха, раскинутая на двух противоположных берегах Накано, в вечернее время была похожа на огромное царство светлячков: вся светилась в чёрно-синей темноте рассыпанными огоньками, пересечённая ярким ободком трассы, сверкала, блестела и мигала, возвышающиеся вдали торговые центры и офисные здания пылали, словно свечи-небоскребы, и цветная реклама на них рябью отражалась в гладких стёклах проезжающих мимо автомобилей. Наруто, засмотревшийся во все глаза, на какую-то долю мгновения и вовсе забыл об их задании: он так редко бывал здесь, за стенами собственной комнаты, столовой, общего зала и тренировочного, а ночной город так и совсем видел впервые, что теперь не мог отнять зачарованного взгляда от раскнутой перед ним Конохи — своего города, который он любил и в котором мог бы жить, как живут и все остальные люди. Это ведь был его город, и он когда-то мог свободно гулять по нему, когда вздумается и где вздумается. Мог сидеть в том же кафе, что осталось позади, мог есть то самое розовое мороженое и сочную свинину на гриле. Мог сидеть на берегу мерцающей под ночным небом Накано, на набережной, и глядеть на этот самый мост. А ещё у него где-то там тоже есть семья. И, может, его семья тоже обедала в этом злополучном кафе сегодня? Или, может, его родители проходили мимо него сегодня, а он об этом даже и не знал, как и они? — Здорово, — прошептал Наруто, прижавшись лбом к холодному стеклу — они проехали через Накано по мосту, оставив его позади. Сердце стучало так сильно, что его пульс пчелиным роем гудел в ушах. Когда-нибудь они обязательно обретут свободу и вернут себе нормальную жизнь. Когда-нибудь. Может, даже раньше, чем думают. Не важно, когда и каким образом. Главное, чтобы это однажды случилось. Главное, чтобы они однажды вернули себе свою потерянную жизнь. — Ебать! — вдруг на весь салон вырвалось у Неджи, и, увидев, что Наруто всё ещё поглощён созерцанием города и едва ли слышит его, он крепко пнул его ногой по лодыжке: — Смотри! — Ты что делаешь?! — тут же возмутился обернувшийся Наруто, действительно не понимая, почему на этот-то раз стал причиной чьей-то агрессии. Из-за того, что просто ненадолго отвлёкся? Ну и что! Неужели он не может хотя бы немного помечтать о том, чтобы жить в этом месте с этими людьми, что вокруг него?! Просто хотя бы помечтать, если большего не дано! — Нас нагнули! — всё тем же криком безуспешно пытался прояснить ситуацию Неджи, уже куда быстрее мчась по трассе, однако Наруто всё ещё ничего не понимал. — Что?! — на таких же повышенных тонах переспросил он. — Да разуй уже глаза и посмотри перед собой, болван! Наруто нагнулся к лобовому стеклу и внимательно прищурился. И спустя еще несколько секунд попыток свести концы с концами смысл чужих воплей таки оказался дошедшим и до него. — Дерьмо! Дерьмо, вашу мать! Теперь перед ними ехали сразу две машины того же серого цвета и с одинаковыми номерами. — Какая из них?! — Не знаю! — со злобой выпалил Неджи, однако злился по итогу он скорее на самого себя, чем на их чёртову цель или на всё точно так же прозевавшего Наруто. — Но ты же следил за целью! — Я отвлёкся на секунду, а потом их стало уже две! Наруто в сердцах сплюнул. Ну и кто тут после этого идиот, а?! — Вызывает Нарут… блять, Кьюби! Кьюби, мать твою! — заорал он в наушник. — Тень на связи, — незамедлительно ответили ему. — Тут… тут короче только что появилась ещё одна такая машина! Вообще такая же! И номера такие же! — И? — Что и? Этот придурок со мной рядом забыл, какая из них наша! — Эй, а ты на что?! Ты вообще просто пялился в окно, как последний идиот! — оскорблённо взвился Неджи. Однако, тут же глубоко вздохнув в попытках успокоиться, он продолжил уже куда более сдержанно, прекрасно понимая, что никакими криками делу не поможешь и тем более не исправишь действительно одну на двоих оплошность: — Впереди развилка. Влево трасса сворачивает по направлению к северо-восточному району города, вправо — к юго-восточному. Что делать, если машины разъедутся, а они обязательно разъедутся? На долю мгновения повисла задумчивая тишина. — Так и знал, что они решат подстраховаться, — наконец, заключил на другом конце передатчика Шикамару. — Ничего страшного. На этот случай у меня есть план. Держите в таком случае путь вправо. — А… — А в северо-восточном районе Шаринган. Я продолжу следить за ситуацией на вертолёте, в случае необходимости свяжусь. — Поняли, конец связи! — Наруто отключил микрофон и замученно откинулся на спинку сидения. Скорость машины между тем ещё больше увеличилась, и живот тут же неприятно скрутило, из-за чего Наруто невольно подавился подступающим к горлу комком из кислой слюны. Оставалось надеяться, что его, не переносившего быструю езду, не вывернет прямо в салоне. Паршиво будет. — Саске справится, — вдруг твёрдо сказал Неджи, как будто у кого-то из них могли быть в том сомнения. Наруто туманно кивнул: уж он-то никогда не сомневался в способностях Саске. Конечно, он справится. Только вот ценой чего, если эта поганая лотерея, случившаяся по их же вине, вновь выпадет ему? — Главное, чтобы про наш план не забыл, точнее, не продинамил его… — Не забудет, — заверил Неджи, безотрывно глядя на дорогу перед собой. — Я надеюсь. Мы все-таки должны посмотреть, что в том проклятом кейсе. Полезным может оказаться всё, — пробубнил Наруто. Его голова, всё ещё замутнённая болезненным укачиванием, снова повернулась к окну, и взгляд случайно упал на боковое зеркало. — Блять, — вдруг не на шутку напрягся Наруто, не отводя прямого взгляда от зеркала, и невольно подтянулся обратно по спинке сидения, выпрямляясь. — Что ещё? — недовольно отозвался Неджи. — Слушай, мне кажется, или за нами и правда едет полиция?.. — Что?! — ахнул Неджи и, даже не разбираясь, в чём именно дело, верности ради ещё крепче надавил педаль газа, от чего Наруто окончательно вжало в кресло со всеми его затанцевавшими свинг кишками, подобрать которые уже приготовилась взметнувшаяся ко рту рука. Блять, его сейчас реально вывернет прямо на навигатор или в худшем случае на униформу Неджи! Тому же тем временем оставалось надеяться, что полиция всё-таки двигалась не за ними. *** Саске отогнал велосипед от стены и незамедлительно сел на него, как только ожидаемая им серая машина с нужными номерами, съехав с оставленного позади них дорожного полотна и ярко замигав через весь соседний пустырь слепяще белыми фарами, грузно зашуршала шинами по грунтовой дороге, медленно заезжая на складскую территорию. Надавив носками ботинок на педали, Саске поехал вслед за ней, петляя на неосвещённых проездах поодаль, хотя, честно говоря, к этому самому времени он, прозябавший последние часы в бесмысленном ожидании хоть чего-то, уже успел потерять всякую увереность, что действительно дождётся их цели, но, как в итоге оказалось, всё же зря в конце концов засомневался в одном из своих сокомандников. Задания, требующие немедленной импровизации или какого-то существенного перепланирования прямо на ходу, или же групповые всегда строились исключительно на без преувеличения феноменальных аналитических способностях Шикамару, посоперничать с которыми по сей день всё ещё не мог никто из них, раз за разом без малейшего шанса на обратное проигрывая ходу его мыслей. Каким неведомым никому, даже, пожалуй, преследуемой стороне, образом он в итоге просчитал, что цель действительно не будет и дальше двигаться строго по трассе до самого выезда из города, а в самом деле свернёт на первом же повороте, ведущем к складам на окраине, Саске искренне не понимал, потому что, по его мнению, ничто не могло на то указывать, а просто взять и ни с чего предугадать подобное виделось ему невозможным, если только, конечно, Шикамару не ясновидящий. Но в любом случае факт оставался фактом: он как всегда оказался от начала и до конца прав в своих рассчётах и с той же лёгкостью, как и всегда, поимел не только их цель, но и сам по себе здравый разум. Ноги круг за кругом проваривачивали педали велосипеда; проворачивали их настолько лёгко, привычно и приятно, будто Саске ездил на нём каждый день по несколько часов — это маленькое наблюдение бросилось ему в глаза сразу же, как только он впервые попробовал сесть на предложенный ему велосипед и вместе с тем тут же с удивлением отметил, насколько подходящим видится ему это средство передвижения, и насколько хорошо тело помнило саму по себе механику езды; возможно, что действительно помнило, поскольку каждый раз оно чувствовалось так, словно он всю жизнь только и делал, что катался на велосипеде. Свежий вечерний ветер, густо пропитанный влажностью с берегов Накано, пузырём раздувал края застёгнутой ветровки и трепал взъерошенные на затылке волосы. В свежем воздухе приближающейся ночи пахло горькой пылью и шумящим позади городом, остывающим после дневного зноя вечером и красным летом, и Саске, вновь и вновь выписывая ногами ровные круги, ощущал себя самым обыкновенным школьником, старшеклассником, безмятежно прогуливающимся после долгих школьных занятий, дополнительных секций или подготовительных курсов. Кровь приятно циркулировала по телу и обдавала мягким жаром щёки, и будь его воля, он бы вот так ехал, ехал и ехал в никуда до самого Судного дня или, ладно, чёрт бы с ним, хотя бы до ближайшего парка, но это мимолётное желание так и осталось таковым, туманным, неясным и мимолётным, потому что в грязно дышавшей ему в затылок реальности не могло быть места ничему подобному, а, стало быть, ни за какие из всех этих глупых, навеянных случайностью фантазий не было смысла держаться, как и особенно увлекаться ими Потому что обманываться — самое тупое дело. Всё тем же медленным ходом миновав половину территории, цель наконец затормозила в очередном проезде между складскими застройками, после чего гудящий на весь пустырь мотор затих одновременно с погасшими в синих сумерках красными задними фарами, и Саске в свою очередь зеркально дал по тормозам, останавливаясь неизменно поодаль. Слез с сидения, откатил велосипед к груде наваленного вперемешку со строительным мусором шифера и, устроившись в тени этой свалки, вынул из внутреннего кармана ветровки заранее подготовленное оружие, в котором и глушитель, и патроны были уже давно на месте. С этого момента для него начиналась настоящая работа, в которой ему просто-напросто оставалось ждать того самого подходящего, благоприятного момента — ровно так, как их дрессировали с самых первых дней. Обычно хренов благоприятный момент сопутствовал ему на заданиях без каких-либо трудностей, однако в этот раз очередное на сегодня ожидание по всем ощущениям отчего-то затянулось приблизительно на треть часа, за которые цель так и не вышла из машины и вместе с тем так и не сдвинулась с места, где припарковалась, продолжая просто стоять посреди складских застроек. Понять, что всё это время происходило в салоне, едва ли виделось возможным, и единственная догадка относительно того заключалась в том, что, кажется, цель несколько раз пользовалась телефоном, судя по тому, как периодически мерцал слабый белый свет в глубине машины. Подойти к ней ближе, чтобы сделать уже наконец свою грёбаную работу и закончить на сегодня с этим дерьмом, Саске пока что тоже не мог, ведь сукин сын за рулём скорее всего сразу ответно вышибет ему мозги, как только увидит, что к нему кто-то приближается, но вместе с тем, что было паршивее всего, ждать и дальше он тоже не мог, причём далеко не по своей воле. По более чем однозначному смыслу переданного около часа назад через Шикамару последнего сообщения от Зецу им всем было настоятельно рекоммендовано не затягивать с делом, которое и так вдруг растянулось куда больше их ожиданий, и без всяких церемоний убрать цель, уже не дожидаясь никакого сопротивления с её стороны и не оставляя ей шанса спастись, что изначально ещё предполагалось, и потому ждать дальше Саске, даже понимая, что его положение — дрянь, не мог. По всей логике, конечно, в случае любого затруднения стоило связаться с Шикамару и немедленно посоветоваться с ним, однако Саске решил, что здесь и сейчас это — куда больший риск, чем в конце концов предпринять что-то на собственное усмотрение, так как человек, сидящий в машине, едва ли будет ждать того, пока кто-то с кем-то посоветуется, и с той же веростностью, что застрял в этой дыре до самого утра, мог дать по газам и смыться в любую секунду, после чего об успешном выполнении задания можно забыть раз и навсегда. Поэтому нахер. Неизвестно ещё, что выкинет этот ублюдок Зецу или Тоби, если они все в итоге проебутся. Глубоко вздохнув, Саске поднял оружие, упёрся пальцем в холодный курок и, входя в состояние предельной концентрации, прицелился, минуя все мысли о том, что делает. Единственное, что должно было волновать его сейчас, — это чёртов риск того, что в таком проигрышном положении, смутно видя положение цели из-за сумерек и скрывавшей её машины, он, вообще-то всегда преуспевавший в стрельбе, будет спускать курок скорее наугад, с надежой на то, что не промажет, и что такой отчаянный трюк не выйдет ему боком. На сам спуск он нажал максимально хладнокровно, как и всегда не позволив себе в подобный момент ни секунды глупого сомнения. В следующее мгновение заднее стекло машины лопнуло и разбилось, битым стеклом загремев на всю тихую округу, и Саске, щурясь одним глазом, заметил, что цель всё-таки дёрнулась, — видимо, попал, конечно, неизвестно куда, но если это и правда так, то оно не менее чем самое настоящее блядское чудо. Для верности он выпустил ещё несколько пуль, упрямо целясь всё в то же место, после чего опустил оружие, отступился обратно за груду шифера и затаился, пристально наблюдая за тем, что последует дальше, если последует. Сердце билось спокойно и чётко, как механические часы. В последующих попытках прислушаться ко всему, что могло происходить после выстрелов, Саске встретил вокруг себя одну лишь мёртвую тишину, явно намекавшую ему на то, что дело обернулось скорее успехом, чем любыми дальнейшими трудностями. В любом случае необходимо было окончательно в том убедиться, и иного способа, как сделать это лично, то есть, проверить на собственной шкуре, не имелось, поэтому Саске, всё еще сжимая оружие в руках, вышел обратно, крадущимся шагом направляясь к объятой безмолвием тёмной машине, готовый при этом в любой момент упасть на землю и отползти обратно, если, конечно, упадёт не трупом, потому что это — тоже всегда огромный риск. Но на его явное открытое появление так ниоткуда и не последовало никакой реакции, и небо тоже в свою очередь не рухнуло ему, ублюдку, на голову, только лишний раз подтверждая тем то, что грёбаной справедливости в этом мире и правда не существует. Но существовал факт того, что он, судя по всему, всё-таки справился с порученным ему дерьмом, с мыслью о чём Саске наконец выдохнул, позволил себе расслабиться и убрал нагретое оружие обратно во внутренний карман ветровки. Вот и всё. Готово. Наконец-то, блять. — Вызывает Шаринган. Цель уничтожена, — на ходу отчеканил Саске в свой микрофон. После недолгой ответной паузы в наушнике послышалось знакомое тихое шипение. — Кейс? — предельно невозмутимо и лаконично, минуя всё прочее, уточнил Шикамару на другом конце, и Саске не сдержался от кривой усмешки: всё-таки самообладания этому парню явно не занимать, как и просто прекрасной, чудесной привычки никогда, блять, не задавать лишних дурацких вопросов. — Здесь. — Передам Зецу. Он должен быть рядом. Заберёт вас через несколько минут. — Да, конец связи, — в свою очередь кратко бросил Саске и отключился. Он стоял, поставив колено на край одного из задних сидений салона, усыпанных битым стеклом, и смотрел на тот самый чёрный кейс, за которым они вчетвером гонялись весь этот проклятый день, и который, к слову, накануне они — именно они, а не он, — намеревались изучить сразу же после того, как тот попадётся им в руки. Смысла этой внезапной затеи Саске не понимал по сей день и, более того, всё ещё был целиком и полностью уверен, что наверняка в кейсе хранилось совершенно бессмысленное и ни о чём не говорящее им дерьмо, имеющее значение лишь для Тоби и для погибшего. Так что нашлись сыщики — перечитали сомнительных книжонок в библиотеке и всё туда же, изображать из себя детективов. Всё никак не поймут, в какой реальности находятся, и что когда ты делишь один воздух с трупом, появившимся по твоей же вине, вообще не до идиотских игр. С силой захлопнув заднюю дверь машины, Саске, раздражённо хрустя ботинками по грунтовой насыпи, отошёл назад и в нетерпеливом ожидании того, когда его наконец-то заберут из этой дыры, пристроился рядом с багажником, но, поколебавшись ещё с секунду, в конце концов всё-таки вернулся обратно и, подавив вздох, открыл уже дверь водительского места. Всё тот же дурманяще свежий ветер в очередной раз растрепал его волосы, опуская их в беспорядке на лоб и глаза. Саске откинул чёлку назад, заводя непослушные пряди за уши, и, помедлив, склонился к завалившемуся набок трупу, разглядывая его с головы до ног. Запах свежей, всё ещё тёплой крови с силой ударил в нос, но, переборов подкатившее к глотке отвращение и, самое главное, самого себя, вообще-то едва ли желающего вновь и вновь лицезреть подобные дела своих рук, Саске решился на то, чтобы проверить карманы покойного. Он и сам до конца не понимал, нахрена оно ему сдалось — нахрена ему хоть что-то знать о том, что они называли просто безымянной «целью», — однако всё равно раз за разом, после каждого убийства делал это. Руки в тонких перчатках осторожно, с неприсущей им неловкостью отодвинули край залитого кровью и осыпанного крошками битого стекла строгого пиджака — так осторожно, как будто погибший мог вдруг оказаться живым и от малейшего прикосновения к себе был способен очнуться, схватить его, подонка, за руку, вцепиться ему в горло и задушить прямо на месте, на что, к слову, имел бы теперь полное право после того, как ему просто так оставили дыры от пуль. Тело до сих пор было тёплым, как будто и правда живым, и при одном понимании того знакомое странное чувство снова передавило горло пусто глядящего в незнакомое ему мёртвое лицо Саске. Он всегда, точнее, столько, сколько помнил себя, а помнил он себя достаточно мало, но был готов дать руку на отсечение, что едва ли раньше имел другое мнение, что бы ни говорил ублюдок Тоби, постоянно убеждая их в том, что они сами когда-то подписались на подобное скотство, — он всегда принимал и относился с пониманием к самому по себе явлению убийства лишь в виде заслуженного наказания за тяжкое преступление, потому что человек — особенно такая свинья, как человек, — всегда должен получать по заслугам, и пусть даже этой идиотской справедливости не существовало, к ней по меньшей мере можно было всё ещё стремиться. Однако при этом он был категорически, непримиримо против беспричинных убийств, хотя по иронии сам же этим последние несколько месяцев и занимался, а до того годами готовился к ним, за что его, убийцу, по собственной же логике должна была ждать схожая участь, но дело даже не в этом, к тому же жизнь вроде как уже его ежедневно имеет за все грехи — дело всё ещё, как и во все остальные разы, заключалось в том, что Саске только что как бешеную псину пристрелил того, кто ему вообще ничего не сделал, кто не мешал ему жить, и кого он даже не знает, как, скорее всего, и его самого погибший ни черта не знал. Тогда кто, в конце концов, этот человек? И зачем он только что умер? Какой цели ради и за что? Зачем он, Саске, и Наруто, Неджи и Шикамару, Итачи и Киба и все остальные — зачем их заставляют это делать, просто так отнимать чужие жизни даже без понимания смысла того? И как они, дети двенадцати-тринадцати лет, могли в здравом разуме согласиться на подобное, и почему они в таком случае совершенно ничего не помнят о своей прошлой жизни? Да, у них у всех есть семьи, которыми их буквально безжалостно шантажируют день ото дня, подвесив на крючок, как рыбу — за жабры, и зная, что ради них они пойдут на любое дерьмо и закроют свой рот, и есть вместе с тем цель — дождаться, когда этот ад останется позади, потому что вера в то, что всё рано или поздно закончится, до сих пор имелась, а потому с их стороны можно было хоть как-то оправдать то, что они делали. Но какая была цель у Тоби, и чем вообще он занимался, — этого никто не знал, ни малейшего представления, и оно с самого первого дня бесило больше всего, потому что пошёл нахуй, совершать их руками всякое скотство и при этом держать рот на замке, мразь. Единственный, кто в теории мог знать хоть что-то, хотя бы один маловажный факт из миллиона, был Итачи, по крайней мере именно такое стойкое впечатление он почему-то всегда производил — как будто знает, блять, что-то, что не знают другие, и да, это просто впечатление, но такое сильное, что в нём было мало сомнений, — но Саске… Саске, конечно, не мог вот так подойти и спросить его ни прямо, ни намёком, потому что, во-первых, кажется, у них традиционно заведено, что на любую адекватную попытку завязать какой-то диалог, не говоря уже о большем, о большем, сука, и мечтать нельзя, его неизменно посылают прямиком нахрен, разве что пинка под зад, как последней уличной собаке, не дают, а, во-вторых, чёрта с два после всего, что между ними было и есть, и, конечно, будет, потому что ублюдство Итачи не изменит, видимо, ничто, он станет о чём-то просить или что-то выпрашивать, унижаясь тем самым ещё больше, как будто ему было мало прежних унижений, и как будто он, в конце концов, не уважает себя, чтобы после такого скотского обращения продолжать вести себя хоть на самую малую долю дружелюбно. Как же. Пошёл нахуй. Недолго повозившись в карманах покойного, Саске в конце концов нащупал и вынул из помятого пиджака водительское удостоверение на имя некого и, разумеется, ни черта незнакомого ему Гекко Хаяте, как можно было смутно разглядеть на отблёскивающем в белом свете луны пластике. Его фотографию тоже особенно чётко разглядеть не удавалось, но и без того, впрочем, было понятно, что их «цель» являлась самым обыкновенным парнем страше их не более десятка лет и навскидку вполне себе нормальным по общим чертам лица, которым теперь после его же стараний оставалась одна лишь дорога разлагаться. Просто… пиздец. Из-за сгорбленной спины наконец послышался нарастающий шум гремящих по грунтовой дороге шин, и Саске, в последнюю очередь желая, чтобы его застукали на чём-то подобном, порывисто выпрямился, поспешно засовывая водительское удостоверение обратно во внутренний карман пиджака и отходя на несколько шагов назад. В это же самое время приехавшая за ним машина филигранно остановилась рядом, откуда, не глуша рокочущий на всю округу мотор, незамедлительно вышел и сам белый Зецу. Свет ярко горящих передних фар располосовавшим сумерки прожектором осветил соседний с ними разбитый автомобиль и тень оставшегося в нём трупа. — Как вижу, малыш Саске снова отлично справился с заданием, — неизменно неприятно усмехнулся Зецу, обнажая вслед за растянувшимися губами ряд острых, белых зубов, после чего тут же, не теряя времени, принялся уже в свою очередь изучать тело покойного и имеющиеся при нём вещи. Саске, искоса глядя на то, только сдавленно фыркнул, в сотый раз ловя себя на мысли, что с превеликим удовольствием пустил бы пулю, а, может, далеко и не одну, в лоб этой скотине, а не бедняге Хаяте и не всем тем, кого уже жрут черви, потому что по крайней мере Зецу того точно заслуживал. Только вот чёрт с два этому уроду, как и всем ему подобным, в ближайшее время грозит подобная участь, потому что как раз-таки уроды всегда в итоге живее всех живых. Сучья справедливость, не так ли? В конце концов поняв, что ни мгновением более не желает и дальше наблюдать за всем этим, Саске всё так же молча забрался на заднее сидение приехавшей за ним машины и наконец-то, захлопнув дверь и оставив внешний мир позади, сорвал с себя микрофон, наушник и перчатки, нестерпимо зло отбрасывая их на соседнее сидение, как будто они были хоть в чём-то виноваты, но похуй. Заебало. Просто заебало! — Эй, малыш Саске… — Не обращайся ко мне по имени, когда я на задании, — грубо перебил Саске, недобро сверля взглядом исподлобья возвратившегося обратно на водительское место Зецу, который, так и оставив после осмотра всё так, как оно было, забрал с собой только кейс, уместив его рядом на пустующем пассажирском сидении. — Как скажешь, — безмятежно отозвался Зецу, вместе с тем так и не договорив того, что вроде бы начал. Что к лучшему. Пусть уже нахуй заткнётся. Мразь. Уткнувшись носом в тёмное окно, за которым ничего уже не было видно, Саске мрачно растёр горящее правое запястье, что туго сжимал металлический браслет, кожа от которого постоянно зудела и жглась так, будто её обглодали насекомые. Однако с облегчением освободиться от этого дерьма он не мог даже сейчас, когда всё закончилось, потому что замок по возвращению обратно в их дом, точнее, тюрьму, мог открыть только Зецу, который и цеплял на них этот самый настоящий собачий ошейник каждый раз, когда они отправлялись на задания. Так постоянно отслеживалось их передвижение, а ещё их сразу предупредили, что в браслетах имелась взрывчатка на случай того, если кто-то из них попадётся. Или, разумеется, надумает снять его самостоятельно, чтобы дать наконец-то по ногам, и пусть прямо, словами через рот им об этом никогда не давали понять, оно безмолвно подразумевалось, и следовало быть совсем безмозглым, чтобы не понимать истинного назначения этой хрени. Понимал даже Наруто, а если уж что-то понимает он, то это уже неоспоримый закон блядской физики. Ну и кто после этого станет спорить с тем, что они — самые настоящие заключённые? Выпутавшись из кромешно тёмного лабиринта складских застроек и с тряской переехав заросший сорной травой пустырь, машина наконец вернулась обратно на трассу, и Саске, как только над ними склонился длинный, бесконечно убегающий взад и вперёд ряд белых дорожных фонарей, тяжело закрыл глаза, бескостно вытянувшись на сидении, — видеть хоть что-то вокруг себя он не желал, а приятное сияние приближающегося на скорости ночного города его как всегда угнетало, заставляя отвернуться от его огней. К тому же Зецу всё равно, как и всегда, вскоре опустит на стекла чёрные, непрозрачные заслоны, которые больше не позволят видеть ни города, ни подъезда к их нынешнему месту обитания, назвать которое домом язык никогда не поворачивался. Всё, что Саске хотел в итоге этого блядского дня, это как можно скорее просто оказаться в постели и не более того. Он даже не будет ужинать, чёрт с ним, хотя желудок вот уже как последние несколько часов буквально выворачивало наизнанку от голода. Но похер — Саске приедет и просто ляжет на свою аккуратно собранную кровать, не разложит её, не завернётся в одеяло, не разденется сам и даже не умоется перед тем, а в самом настоящем беспробудном беспамятстве растянется на ней и заснёт мёртвым сном до утра, и это будет лучшим, что случилось с ним за сегодня. А завтра… а думать о завтра желания не было тем более, потому что он и так знал, что завтра, как и послезавтра, как и вообще в ближайшие годы, его в любом случае ждёт очередное ненавистное ему дерьмо, потому что иного в их жизни не было и быть не могло. Жизнь вообще сама по себе — полное дерьмо и, видимо, далеко не только у них одних, судя по простреленной челюсти бедняги Хаяте. После этого все ещё удивляются, что он всегда просыпается в поганом настроении и пребывает в нём круглые сутки? А откуда, блять, взяться иному, когда вокруг, куда ни посмотри, один сплошной пиздец, от которого и башкой поехать недолго, если хоть немного о нём задуматься! — Тоби очень нравится, как ты работаешь, — внезапно заметил молчавший последние двадцать минут Зецу. — Это уже шестое твоё задание, и все идеальны. Если будешь продолжать в том же духе, тебе станут доверять так же, как Итачи. При брошенном вскользь упоминании о нём Саске, всё так же хмурясь, приподнял отяжелевшие веки, останавливаясь взглядом утомлённых глаз на тускло белеющем из-за спинки сидения затылке Зецу. Глаз, перед которыми до сих пор стояла та вчерашняя улыбка, приклеившись к ним намертво. Понять её смысл, если тот, конечно, вообще имелся, он до сих пор не мог и сколько бы о том ни думал, оно оставалось неразрешимым мысленным тупиком, который едва ли бы разложил по полочкам даже мозговитый Шикамару, ну а глупо надеяться на то, что та улыбка значила хоть что-то, просто блядское что-то, тем более было самым последним делом, обманываться которым Саске не желал и в шутку. Но вместе с тем он к собственной досаде не мог отрицать, что эта картина всё равно никак не шла у него из головы с преследующим вопросом о том, какого хрена Итачи вдруг вообще ему улыбнулся? Именно по-настоящему улыбнулся — что, блять, на него нашло, и о какой из острых углов прилетел головой этот ебанутый, после всего дерьма, что между ними было и есть, вдруг впервые за все эти года вздумавший ему просто так улыбаться? Да ещё и так… так. Вместе с этим нельзя было отрицать и то, что его улыбка всё ещё оставалась самым прекрасным, чарующим и совершенным в своей красоте, что Саске видел за всю свою хренову жизнь, точнее, помнил, и совершенно постыдный ему самому, жалкий факт того, что малейшее случайное воспоминание о ней до сих пор обдавало щёки жаром, выкручивая в приступе натянуто колотящего сердца внутренности, раз за разом наводил на мрачную мысль, что он в этом похож на какую-то безмозглую девчонку, буквально тающую от одного только более-менее человеческого взгляда полного мудака. А то, что Итачи в самом деле являлся этим самым мудаком, спускало вслед за тем курок очередного неконтролируемого бешенства, выбрасывая его в центрифугу бессильной ярости и на этого ублюдка, и на, разумеется, самого себя, не просто никак не способного угомониться и забить даже спустя годы, а умудряющегося до сих пор в прямом смысле слова с нихуя с колотящимся в глотке сердцем тайно изнывать то от одного, то от другого в этом человеке, что только снова и снова подтверждало данность того, что вопреки всем обидам, всей боли и всей злости Итачи так и не смог перестать быть для него самым настоящим помешательством. По-другому это, блять, не назовёшь, потому что только в самом настоящем помешательстве можно пусть даже не с миром, а с войной продолжать думать о том выродке, выматывать себя им, выискивать его взглядом, лезть к нему, как последний чокнутый, и намеренно добиваться в его каменном лице если не чего-то нормального, то всего самого паршивого, как будто даже такие обоюдно скотские отношения были куда лучше, чем смиренное ничего. Как будто всё уже было лучше, чем просто забить и забыть, тем самым вычеркнув чужую жизнь из своей навсегда. И в таком случае он тоже не менее ебанутый, раз спустя столько лет к своим шестнадцати, почти уже семнадцати годам так и не смог честно послать нахуй того, для кого он — пустое место, не имеющее ни шанса однажды стать чем-то иным. И это просто… просто какой-то кромешный постыдный пиздец. Чёрт возьми, ему не было бы сложно послать нахуй кого угодно в этом мире, глазом бы не моргнул и ни разу не вспомнил бы потом, но именно с Итачи, он, блять, просто не мог. Никогда. Что бы тот ни делал. И даже в те минуты, когда он, Саске, сам был свято уверен, что по-настоящему его ненавидит, и что готов придушить своими же руками, лишь бы только этого человека больше не существовало в самом этом мире. Нихуя и даже наоборот — одна только серьёзная, действительно серьёзная, холодная и трезвая мысль о том, чтобы всё-таки избавиться от его присутствия в своей жизни раз и навсегда, погружало его где-то очень и очень глубоко внутри в самый настоящий психоз ужаса. Ебаное проклятье. И после этого всего ему, и без того измученному дальше некуда, ещё улыбаются?! Чтобы что? А? Какой же сукин сын! — Разве Итачи не всегда был в любимчиках у Тоби? — спросил Саске первое, что ему пришло на ум, и на что ему вообще-то было откровенно плевать, но лишь бы только отвлечься от очередных мыслей об этом ублюдке. — Да нет, он стал им относительно недавно. — Вот уж не думал, что ему пришлось проделать такой длинный путь, — недобро усмехнулся Саске. — Остальные, как я понимаю, не подают надежды на такую привилегию? — После того, как твоим напарникам пришлось сегодня убегать от полиции, а потом безрезультатно догонять свалившую от них приманку, думаю, что нет. Спасибо и на том, что хотя бы выяснили, что кейса в преследуемой ими машине не было, — протянул Зецу, после чего вдруг свернул с одного из проспектов на окраине в жилой переулок. Саске, не сразу заметив то, невольно нахмурился и всё-таки верности ради выглянул в окно, полагая, что что-то перепутал, ведь нахрена им петлять какими-то закоулками, но когда они через пять минут и правда встали посреди некого безлюдного двора с пустующими детскими качелями, его непониманию не было предела. — Разве мы не ехали обратно? — Ехали-ехали, но я вынужден покинуть тебя на десять минут, у меня есть небольшое дело. Не скучай без меня и, конечно, не думай выходить, — бросил через плечо Зецу и, отстегнув ремень безопасности, вышел, на что Саске, которого красноречивым щелчком заперли в машине наедине с собой, только раздражённо фыркнул. Он уже когда-нибудь окажется у себя или нет, и этот день будет длиться грёбаную вечность? Заебали, блять. Не представляя, чем теперь себя занять в эти десять минут утомительно пустого ожидания, Саске после недолгого разглядывания своих рук и коленей снова покосился в сторону сине-чёрного стекла, на этот раз всё-таки поднимая тяжёлый взгляд к окружающим его жилым домам. В отличие от всех остальных, в том числе и от Наруто, кто всегда с неуёмным восторгом пожирал глазами всё, что те видели вне стен их тюрьмы, он действительно искренне не любил смотреть ни на сам город, ни на проходящих мимо людей, ни тем более на их жизнь. Коноху Саске не помнил так же, как и всё остальное, и, более того, почему-то никогда не чувствовал её чем-то близким себе, но всё равно понимание того, что это — город, где он родился и где беззаботно жил ребёнком и подростком, каждый раз болезненно ворошило в груди гнетущую тоску и не вызывало ничего хотя бы на самую малую долю светлого. За отблёскивающим в свете уличных фонарей стеклом машины темнели пустой квадратный двор с детскими качелями и возвышавшиеся вокруг него жилые дома в шесть-семь этажей. Их окна вперемешку с чернеющими провалами пустых квартир горели тёплым жёлтым огнём; кое-где на балконах сушилось развешанное на верёвках бельё. Саске почти что наверняка знал, что люди, живущие в проёмах этих жёлтых окон, в такой час ужинают в гостиной или на кухне за обеденным столом в окружении домочадцев. Что у них перед носом стоит дымящаяся, горячая кастрюля с овощами или мясом в соусе карри, а под потолком звенит керамический стук передаваемых друг другу тарелок. Что все эти люди за солнечными окнами-близнецами, усевшись под светом разожённых лапм, обсуждают накопившиеся проблемы, делятся впечатлениями за прошедший день, шутят о популярном сериале, жалуются на жаркую погоду или даже ссорятся, при всём этом, что бы там ни было, даже ни на долю не подозревая, насколько на самом деле счастливы. Потому что те, кому в этой дерьмовой жизни дана возможность раз за разом возвращаться домой и тем более сидеть за одним столом со своими матерями, отцами, дядями, тётями, братьями и сёстрами, не могут не быть счастливыми. Всё ещё глядя на рассыпанные вокруг него окна, Саске невольно усмехнулся. Возможно, его родители и старший брат тоже сейчас ужинали в столовой их дома, утомлённые долгим днём. Возможно, даже где-то здесь, среди этих домов, балконов и окон, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, не подозревая, что их всех, разорванную на части семью, разделяет всего лишь пара шагов. Вспоминают ли они за ужином о Саске так, как он — о них? Вспоминают ли вообще в потоке своих будней столь же часто, как он — их? Помнят ли они его? Скучают ли по нему? Хотят ли увидеть вновь? И есть ли до сих пор в их жизни место для их младшего сына и брата? Будет ли ему однажды куда вернуться, и будут ли его ждать в этих жёлтых окнах? Ничто из этих размышлений как всегда не принесло ничего хорошего и нагнало привычную щиплющую сердце тоску, заставляющую ещё острее чувствовать ненавистое одиночество, поэтому Саске предпочел отвернуться обратно и в который раз оглядеться в поисках того, что сможет отвлечь его от тяжёлых мыслей. Взгляд, поверхностно скользнув по тёмному салону, в конце концов упал на чернеющий на переднем сидении кейс, единственное, за что можно было зацепиться глазами. Наверное, будь на его месте Наруто, он бы уже давно сунул туда свой длинный нос, на чём обязательно попался бы со всеми потрохами, и потом для него наступили бы очень весёлые времена. Но, справедливости ради, очень весёлые времена в любом случае будут ждать и его, Саске, как только выяснится, что он в открытую проигнорировал их чудесную идею, всё ещё уверенно считая, что она — бессмысленное дерьмо. Но только кто его будет слушать — поимеют своими визгами и воплями так, что он наверняка сотню раз пожалеет, что не выполнил их просьбу хотя бы для того, чтобы от него отъебались на ближайшую неделю. Вот же… блять. Придурки. Ладно, чёрт бы с ними, в конце концов. Раз просили, то пусть получают, ему в любом случае несложно. Сколько там осталось до того, как урод Зецу обещал вернуться? Около пяти минут? Сойдёт, и пяти минут хватит, чтобы суметь принести этим идиотам хоть какие-то новости и наконец-то дать им на деле понять, кто был прав, а самое главное — избавить самого себя от необходимости выслушивать очередные детские претензии. Перегибаясь пополам и протискиваясь вперёд, как цирковой акробат, Саске в итоге кое-как перевалился своей тушей на всё ещё тёплое водительское сидение, едва ли не задев попутно коленом гудок, но всё очередным неведомым чудом обошлось, и он, ещё раз украдкой выглянув из окна, чтобы убедиться, что этот урод не возвращается обратно, развернулся к соседнему месту и пододвинул кейс. Холодные пальцы недолго повозились с его защёлками, которые даже не были защищены кодовым шифром, и они, наконец, отрывисто клацнув в тишине тёмного салона, разомкнулись. Откинув крышку кейса, Саске заглянул во внутрь. На его дне лежала одна-единственная плотная папка из картона, очевидно набитая бумагами. Саске повертел её в пальцах туда-сюда, внимательно осмотрел со всех сторон — да, самая обыкновенная канцелярская папка, ничего особенного, — после чего положил себе на колени и, оттягивая в сторону резинку, открыл. Но то, что он обнаружил в ней, было далеко не обыкновенным и даже не тем, что он ожидал увидеть, — оно было таким, что заставило невольно сжавшее в груди сердце пропустить удар. В папку были сложены конверты белого цвета по стандартному размеру офисной бумаги, которые вроде бы выглядели тоже совершенно обыкновенными, если бы не одно «но», что обнаружилось на них сразу же. Именно поэтому Саске, на миг забыв, как дышать, и уж тем более забыв весь свой недавний скепсис, в кромешном изумлении перебирал их один за другим, раз за разом читая до боли знакомые надписи — имена — на белом фоне каждого, которые были не просто именами, как-то подумалось ему сперва, а их именами. Так на одном из конвертов, третьем или четвёртом по счёту, прямо по центру чёрным маркером было написано «Узумаки Наруто». Нару… Наруто?.. Узумаки… Наруто?.. Узумаки — это… Это что, его… фамилия? Фамилия их придурка Наруто?.. Да, это можно было списать на самое идиотское на свете совпадение, учитывая даже то, что на предыдущих точно так же стояли хорошо знакомые ему имена, имена тех, с кем он жил последние несколько лет бок о бок, ведь, в конце концов, как будто только один Наруто на всём свете носил это имя, но дальше — дальше сомнений уже не оставалось. Инузука Киба. Абураме Шино. Харуно Сакура. Хьюга Неджи. Нара Шикамару. Нет, так это всё-таки… это и правда их имена? Не просто имена, а… настоящие имена? С фамилиями? С их… настоящими фамилиями? Быть не может. Блять, да такого просто быть не может! В миг охваченный из ниоткуда нахлынувшим на него лихорадочным жаром Саске продолжал беспорядочно перебирать конверт за конвертом, в какое-то мгновение окончательно забывшись в своём невероятном открытии и при этом всё ещё не веря собственным глазам. Да неужели! Блять, неужели! Неужели это всё — правда, и ему по великой случайности попалось в руки ничто иное, как информация о них же самих?! Настоящая информация?! Хьюга Хината. Рок Ли. Яманака Ино… Но где же тогда конверт с его именем? Он же тоже в таком случае должен быть здесь, среди остальных! Ведь это — их имена, их настоящие имена, да, блять, ошибки быть не может! Просто не может! Акимичи Чоджи. Уч… Саске небрежно, с замирающим сердцем давясь в сбившимся в ком дыхании, отложил всю остальную кипу конвертов в сторону, поверх накренившейся папки. Учиха… Саске. — Учиха… Саске, — зачарованно прочитал он вслух, с мелкой, болезненной дрожью в каждом вдруг как будто разом отнявшемся пальце сминая слепящий глаза белый фон бумаги с чёрным рукописным шрифтом, на котором было его имя. Учиха… Учиха. Так это… это, получается, и есть его… его фамилия? Его настоящая фамилия, которую до этого дня он не знал? Фамилия в том числе его отца, матери и старшего брата? Учиха. Грудь Саске сжалась с удушающим, звенящим в ушах хрустом, затянув глаза чем-то мутным и непроглядным. Он снова зачем-то повертел конверт в руках, как будто не знал, что с ним делать, в сотый раз оглядел его со всех возможных сторон и, в конце концов неизбежно возвращаясь взглядом к стоящему на нём имени, облизал пересохшие губы. Его… его надо открыть. Просто… открыть. Всё. Ничего большего. Ничего. Немедленно. Сейчас же. Да. Липкими от холодного пота пальцами Саске неловко отогнул незапечатанный край конверта и с колотящимся в ушах сердцем, которое вот-вот готово было лопнуть и разорваться, вынул скреплённые между собой листы. На самом первом под цветной фотографией на половину страницы, где он — да, действительно он, — выглядел подростком двенадцати-тринадцати лет, одетым в чёрную школьную форму средней школы, Саске, кое-как ловя отблески уличного фонаря, прочитал: «Учиха Саске, дата рождения 23 июля 19… года, мужской пол, место рождения Коноха, группа крови АВ. Регистрационный номер 012606». Однако на этом всё заканчивалось, так как остальные прикреплённые листы, помятые его раскалёнными пальцами, были абсолютно пусты. Все до единого. Да… Да они что, блять, издеваются?! Что это вообще?! Что! Ему что, хотят сказать, что все, что покойник Хаяте, или будь то кто, плевать, нарыл на него, это его фамилию, дату и место рождения и группу крови? И всё?! Ни слова о его биографии?! Ни слова о его семье?! Ни слова о его настоящем?! Ни слова?! Ни слова, учитывая то, что ими, судя по всему, интересовались их же цели, в свою очередь прекрасно зная об их существовании, в то время как они не знали вообще нихрена?! Твою ж мать! Какое объяснение можно было найти пустым листам и самому по себе факту существования этих конвертов, Саске не знал, однако, кое-как переведя наконец разрывающее его глотку дыхание, уже куда более вдумчиво перечитал написанное о нём ещё раз и после того, никак не в силах совладать с клокочущим в ушах сердцебиением, путано убрал досье на самого себя обратно, прижимая край конверта. Да, он ожидал куда большего, чего-то, что и сам до конца не понимал, потому что вообще не был способен сейчас трезво думать, но даже такая ерунда на фоне долгих лет «ничего» была по-настоящему бесценной, ведь он узнал свою фамилию — и фамилию всей своей семьи, а это уже… уже чёртово всё. От порыва вытряхнуть своё досье обратно и вновь вчитаться в его пару строк Саске насилу остановил себя пониманием, что у него едва ли есть время на то, так как Зецу уже вот-вот должен прийти, и к его приходу необходимо сложить всё так, как оно было, но с этим Саске в конце концов решил повременить, рассудив, что в таком случае хорошо бы узнать что-то и о других, в первую очередь о самом Наруто, который, блять, кажется, впервые в жизни оказался прав. И, разумеется, об Итачи. Но в этот же момент, не успел он взяться за дело, мимо машины прямо через весь пустой двор с рёвом пронёсся мотоцикл, и Саске, подпрыгнув на сидении от неожиданности, задел локтём лежащую рядом папку. Конверты, соскользнувшие с неё от удара, тут же в хаотичном беспорядке рассыпались по всему салону; некоторые так и вовсе раскрылись, вываливаясь наружу содержимым. Блять! Сука! Выругался он вслух, едва ли не сплёвывая в охватившей его ярости на педали, — сукин сын, блять! Грёбаный сукин сын! Откуда он, чёрт возьми, здесь вообще взялся?! Хренов мудак! Хренов мудак, потому что хера с два у него, вынужденного теперь в три погибели, грязно ругаясь сквозь зубы и задыхаясь в спешке, подбирать устроенный сучий беспорядок, будет время просмотреть остальные досье — Зецу и без того мог вернуться в любую минуту, и этот пидор вряд ли одобрит, что кто-то сунул свой нос куда не следует, блять! Тут одно из двух — либо читать дальше и в итоге попасться на горячем, либо убраться и замести следы, обоих вариантов не дано! И в таком случае, конечно, о том, чтобы узнать что-то о других, можно забыть! Сука! Подбирая разбросанные повсюду конверты и бумаги, которые как назло перемешались дальше некуда, чёрта с два теперь разберешь, что откуда, Саске мимоходом наткнулся на очередные странные листы, которые до того не замечал или до которых попросту так и не дошёл, но на этот раз это были распечатанные вырезки из газет, которые он временно отложил в сторону. И только после того, как все досье были с горем пополам собраны обратно в папку, вид которой оставлял желать лучшего, Саске вернулся к ним, оставляя себе ещё минуту перед тем, как закроет крышу кейса и перелезет обратно на пассажирские сидения. Жестокие убийства потрясли Коноху. Таков был заголовок. Саске, в упор глядя на него, невольно нахмурился. Уж не про их ли задания написано в статье? Ведь если всё, что есть в кейсе, связано с ними, значит, и это тоже должно было напрямую относиться к ним и быть про них, а ничто не может быть больше про них, как упоминания о каких-либо убийствах. Впрочем, с другой стороны, Саске не мог сказать, что хоть кто-то из его окружения и он сам совершали прямо-таки жестокие убийства, скорее, наоборот, максимально щадящие, если по отношению к убийствам это слово применимо вообще. К тому же стоявшая под заголовком дата публикации в свою очередь опровергала это предположение: статья была написана несколько лет назад. «Коноха потрясена жестокой серией убийств, произошедших сегодняшней ночью по всему городу. Утром полиция по многочисленным вызовам соседей пострадавших обнаружила изуродованные тела порядка двух десятков семей. По последним официальным данным никто иные как ученики средней школы зверски убили своих родителей и других находившихся с ними в эту ночь членов семьи. Они были обнаружены там же на местах преступления в невменяемом состоянии. Предполагается, что убийства были совершены ими под воздействием некого психического расстройства или наркотического опьянения. Выживших найти не удалось. Все учащиеся являлись одноклассниками. Полиция до сих пор ведёт следствие. Классный руководитель детей Умино Ирука отказался комментировать случившееся». Отказался комментировать… Понятно. Точнее… нет, непонятно. Совершенно ничего непонятно. О чём здесь вообще речь? Про какие семьи? Про каких учеников? И почему это вообще находится посреди конвертов с их досье? Саске, сгибаясь в пояснице к скользящему по стёклам машины свету фонаря, перечитал статью до начала до конца ещё раз. И ещё. Он всё читал и читал её по замкнутому кругу, никак не в силах понять, что же в ней было не так, по какой причине она находилась среди бумаг с их именами, про кого тут шла речь, и почему его пальцы, чем внимательнее он вчитывался в каждое слово, всё крепче и крепче сжимали пропотевший от его ладоней чёрно-белый лист. Сразу же под статьёй была напечатана фотография печально известного класса. И Саске, сам не понимая, почему, отказывался наконец взглянуть на неё и тем самым разрешить все свои вопросы. Ведь такого… такого быть не может. Нет… Не может… Саске не знал и, более того, не помнил, как в конце концов смог заставить себя сделать это — просто посмотреть вниз, туда, куда режуще прямо падал белый луч света фонаря. И когда он с медленно сжимающим его за глотку ледяным ужасом узнал каждого улыбающегося во весь рот ученика на фотографии, его взгляд невольно остановился на собственном серьёзном, но светлом лице. Перечисленные внизу фамилии не оставляли никаких сомнений. Это были они. Они — те, кто, по словам статьи, убил собственных родителей, братьев и сестёр. Саске, как ошпаренный с головы до ног кипятком, в ужасе скинул со своих коленей все оставшиеся листы и папку, вжимаясь в водительское сидение и упираясь пятками в пол. Обеими руками грубо зажал себе рот, сам не понимая, что пытается сделать — сдержать рвущийся из глотки крик, пережать вулканической лавой поднявшуюся со дна впавшего живота тошноту или попросту успокоиться, потому что почти что следом он, не помня самого себя, рванул на соседнее сидение и принялся дёргать ручку на двери. Она никак не поддавалась ему, и была ли это в итоге вообще она, он не помнил. Саске просто дёргал её во все стороны и, кажется, как ему слышалось откуда-то очень и очень со стороны, во всю глотку орал о том, чтобы его выпустили, и он задыхался, даже не замечая, что все его усилия бесполезны. Но одно Саске знал более чем твёрдо: если бы не чья-то рука, подкравшаяся к нему из-за спины и ударом ладони плашмя лишившая его наконец сознания, он бы просто умер на том же месте. *** Этой ночью Наруто приснился стеклянный аквариум, в котором сидели серые крысы, большие и с голыми хвостами. Они бесконечно сновали из угла в угол, обнюхивали каждый клочок захлопнувшейся вокруг них клетки и скребли лапами твёрдый пол, стирая когти в кровь и обламывая их. Раз за разом, так ничего и не находя, они собирались обратно в кучу, затравленно смотрели по сторонам, оглядывая высокие стены аквариума, прижимались спинами друг к другу и после, будто бы забыв о предыдущих бесплодных попытках, начинали всё заново, никак не понимая, что им со всеми их стараниями и усилиями не выбраться и не сбежать из пленившей их ловушки четырёх стен. Наверное, мрачно подумалось Наруто, когда он проснулся и туманно оглядел свою комнату, — наверное, они все тоже похожи на этих глупых крыс, запертых в аквариуме и не имеющих ни одного шанса перелезть через его скользкие, высокие края. Дождь, ветер, солнце, жизнь, смерть, дружба, любовь, мир, войны, болезни, победы, поражения, политика, экономика или даже сам апокалипсис — в этих бесконечных глухих стенах без единого окна ничего из того не существует, и только одни они, как запертые крысы, день за днём и год за годом бессмысленно снуют из угла в угол, не в силах ничего с тем сделать. И без того уже который день паршивое настроение Наруто окончательно упало ниже отметки нуля после того, как он увидел за одним из столиков столовой Сакуру, и на фоне того, что в последнее время под крышкой их аквариума и так творилась всякая чепуха, это стало последней каплей его терпения. Они с Кибой, встретившись у дверей столовой, перекинувшись дурацкими шутками и под дальнейшую болтовню обо всякой ерунде забрав со стола раздачи свои порции, долго не могли решить, куда им подсесть, пока Наруто не заметил свободные места в одном из отдалённых углов, где в непривычном ей одиночестве сидела Сакура, опустив голову и сложив ладони на коленях, — и её странная, подавленная поза сразу же обронила на сжавшееся сердце первую тёмную тень. Та немедленно разрослась, когда, к удивлению одного и к сожалению другого, выяснилось, что Сакура даже не обратила внимание на то, что к ней подсели; возможно, не обращала бы ещё долго, погружённая в невесёлую задумчивость, если бы Киба, ухмыляясь во весь рот, не перегнулся через весь стол и не помахал перед её лицом рукой: — Э-эй, проснись уже и ешь, красавица-а! Поникшие плечи Сакуры крупно вздрогнули, и она, как будто опомнившись, наконец подняла голову, поочерёдно во все огромные, растерянные зелёные глаза посмотрела на каждого, кто к ней подсел, и после того, сообразив таки, что уже не одна, вместо приветствия кратко улыбнулась обоим, мягко кивая. Настороженное сердце Наруто тогда уже окончательно и бесповоротно сдавило крепкими тисками, и он, неловко прочистив горло, в горечи стиснул руки под столом в кулаки. Потому что, увы, слишком хорошо знал эту фальшивую улыбку, которая не просто была очень нехорошим знаком, а наихудшим из всех возможных. — Что, Сакура, не выспалась, что ли? Кровать кусалась? — тем не менее взяв себя в руки, как можно более беззаботно пошутил Наруто и положил локти на стол, солнечно улыбаясь от уха до уха и слепо желая надеяться, что всё так оно и было, или что Ино наступила ей на ногу в женском туалете в отместку за то, что Сакура дернула её за волосы на последней тренировке, но лишь бы это было не то, что уже который день причиняло и ему самому сплошную головную боль. Однако надеяться на обратное было как меньшее глупо. Всё ведь очевидно. По крайней мере для них с Сакурой. — Да вот, что-то и правда совсем не выспалась, наверное, сегодня надо будет пораньше лечь, — подтвердила Сакура, всё ещё натянуто улыбаясь, после чего всё-таки подняла ложку и наклонилась к своей тарелке. Расчёсанные и убранные под красный ободок розовые волосы упали на её белое лицо. Острый корешок ложки принялся ковыряться в куске омлета, бездумно препарируя его, и было видно, что Сакуре попросту не лез кусок в горло, как ни старайся она в их присутствии показать обратное и принудить себя позавтракать. Но главное, она так же прекрасно знала, что беззаботная лёгкость Наруто тоже напускное, и он таким образом, в очередной раз отыгрывая на потеху всем дурака и шута, старается её подбодрить, что вместе с тем лично у него вызывало один вопрос — зачем? Зачем им, в конце концов, обманывать друг друга? Они же — друзья. Они всё знают друг о друге, в том числе и о том, когда лгут один другому или притворяются. И ноша у них тоже одна на двоих, так что зачем? — Ха-ха, да мы уже заметили, что ты кислая, как лимон, — в свою очередь хохотнул Киба, тут же с неподдельным аппетитом принимаясь за завтрак, отчего складывалось впечатление, что только ему одному было сегодня действительно хорошо. Впрочем, почему бы и нет? Хоть кому-то же в этом мире должно быть хорошо, так что тут стоит скорее только порадоваться. — Всё хорошо? — на сей раз уже не выдержав, тихо уточнил Наруто, потому что даже если знал, в чём была причина такой глубокой подавленности, спрятанной за фальшивой улыбкой, он хотел это услышать — и во благо самой Сакуры, и для самого себя. А в том, что именно услышит, не осталось никаких сомнений после того, как он таки поймал нерешительно поднявшийся к нему взгляд зелёных глаз, на этот раз уже откровенно и честно полных усталости, страха и тревоги. — Саске, — почти что одними губами проронила Сакура и, как будто бы окончательно сдавшись, с тяжёлым вздохом отложила ложку, снова опустив ладони на колени. С любопытством глядя на тут же безмолвно повисшую над их общим столом черноту, Киба недоумённо повёл правой бровью, тем не менее продолжая, как ни в чём не бывало, уплетать за обе щеки завтрак. — Саске? — невинно уточнил он, когда проглотил очередной кусок омлета и взахлёб запил его густым какао. — А, кстати, что-то давненько его не видел. Он там как, очухался после ранения на вашем последнем задании, или всё ещё летает в космосе? — Он такой… странный, — пропустив мимо ушей замечание Кибы, продолжила Сакура, не отводя всё того же встревоженного взгляда от Наруто, который теперь выглядел не лучше неё самой — так, будто проглотил ежа. — Я видела его сегодня утром, он прошёл мимо и даже не обернулся, когда я его окликнула. Я думала… Я просто хотела позвать его позавтракать вместе с нами, ведь его так долго не было, он, наверное, совсем плохо ел в госпитале, так похудел. Но он… Дело не в том, что он не обернулся и не пошёл со мной, просто… У него был такой страшный взгляд. Не на меня, а вообще. Как будто он всё видит, но при этом ничего не видит. Он… он… Наруто, почему Саске выглядит так ужасно и ведёт себя в последнее время так странно? — уже на последнем издыхании выдавила из себя Сакура и тут же отрывисто замолчала, прикусив нижнюю губу, как будто попыталась передавить невольно напрашивающиеся на глаза слёзы бессилия. И она была права — дело было вовсе не в том, что Саске, к слову, в очередной раз столь холодно и недружелюбно отнёсся к ней. Если бы всё так оно и было. Наруто с прогремевшим на всю столовую лязгом металлических ножек стула по кафелю пола поднялся из-за стола. Руки рухнули на его край с такой несдержанной силой, что заставили все три тарелки подпрыгнуть с жалостным звоном. Какао ахнувшего от неожиданности Кибы расплескалось. Все присутствующие в этот момент в столовой в свою очередь обернулись в сторону их угла. — Наруто? Ты чего? — в замешательстве прошептала Сакура, с лёгким испугом в округлившихся глазах глядя на него, а, точнее, на его искажённое горячим гневом смуглое лицо снизу вверх. — Блять, я убью этого выродка! — вместо вразумительного ответа прорычал Наруто и, в слепой спешке оставляя и залитый какао стол, и вылетевший из-под него стул в беспорядке, бросился прочь из застывшей всеобщим изумлённым безмолвием столовой. — Наруто! Наруто, постой! Наруто, пожалуйста! Хватит! Не дерись с ним, не надо! Наруто! Пожалуйста! Подожди, слышишь! — тут же следом за ним порывисто подскочила переполошённая Сакура, наконец-то к собственному ужасу сообразив, в какое русло свернули её откровения, и, возможно, она бы действительно бросилась догонять Наруто, чтобы как всегда с умоляющими просьбами остановиться встать между ними с Саске, но Киба, тоже в конце концов догадавшись, что дело и правда очень пахнет жареным, всё-таки успел перехватить её за руку и остановить. — А ты чего кричишь? Всё же в порядке, не переживай. Я пойду за ним сам и не дам этим двум придуркам опять сцепиться, обещаю. А девчонкам лучше не лезть, ладно? Ты же не хочешь, чтобы и тебе случайно прилетело по голове? Оставайся тут. Всё будет нормально, вот увидишь! — только и успел он, то и дело оборачиваясь то через правое, то через левое плечи, поспешно заверить её во всём хорошем, что могло прийти ему на ум, после чего, махнув напоследок рукой, кинулся за умчавшимся Наруто. Сакура так и осталась неподвижно стоять рядом с грязным столом, опустив ослабевшие руки вдоль щуплого тела и провожая бегущего со всех ног Кибу неподвижным взглядом. Спустя минуту она таки опустилась обратно на отодвинутый стул и послушно замерла на нём, всё ещё не сводя поблёкших зелёных глаз с распахнутых дверей столовой. Наруто тем временем не просто в поглотившем его ослеплении направлялся туда, где наконец-то намеревался разрешить всё здесь и сейчас, даже если и правда придётся выбить кое из кого всё дерьмо, или если его в ответ выбьют из него самого, плевать, — он, как школьник на зачёте по забегу на короткую дистанцию, с топотом мчался через весь коридор, игнорируя всё вокруг себя, в том числе ежесекундно нарастающую острую боль в правом боку, которая на самом деле, как и любая другая физическая боль, была сущей чепухой, так как иная, выгрызающая зияющую дыру в кровоточащем сердце, затмевала собой всё. Просто всё! Сакура была права, и беспокоится она далеко не зря и не надуманно. С Саске — с их Саске — действительно что-то случилось. Случилось нигде иначе, как именно на их последнем совместном задании. И это — голый факт. Что именно произошло с ним и на самом деле, и по очевидной лжи, которой их кормили с самого начала, Наруто до сих пор, как и все остальные, не знал: Саске привезли уже ночью после их с Неджи и Шикамару возвращения в бессознательном состоянии, самым настоящим овощем, после чего целую неделю он пролежал в госпитале. На расспросы о нём Зецу раз за разом отвечал, что Саске просто-напросто ранен без угрозы для жизни и здоровья, и навещать его им, порывавшимся зайти к нему в палату хотя бы на пять минут, нельзя. Но когда его к их с Сакурой радости всё-таки выписали, и он впервые за все года их знакомства почему-то вдруг не пришёл на следующий день на завтрак, Наруто нашёл его сидящим в своей комнате на неразобранной постели, прямо в их повседневной одежде, и не надо было обладать особым умом, чтобы с первого взгляда неким внутренним чутьём понять, что в эту ночь Саске даже не ложился спать. Наруто просто стоял в дверях, забыв, зачем вообще пришёл, и во все синие глаза смотрел на него, едва ли не впервые в жизни не в силах ничего сказать — а именно тогда этим и стоило заняться, — после чего тихо ушёл, так как тот самый упомянутый Сакурой взгляд, которым Саске неподвижно, слепо сверлил пол, в самом плохом смысле впечатлил его до настоящей дрожи. В то утро Наруто ещё долго стоял в коридоре, под закрытой им же дверью, говоря себе, что, наверное, ему, как все всегда говорили в один голос, лучше пока что и правда не лезть, но вместе с тем уже тогда он знал наверняка, что на их последнем задании с Саске произошло что угодно, но только не ранение. Никакое на этом свете ранение не может быть причиной тому, что Саске внезапно начал отказываться от любой еды — и его было бесполезно уговаривать, звать с собой или упрямо приносить поднос в комнату, к которому он в итоге даже не притрагивался, — и без преувеличения целыми днями, возможно, и ночами сидеть на постели, бледный, как моль, и осунувшийся; или причиной тому, что он безотрывно, как умолишённый в психушке, пялится в одну и ту же невидимую точку на полу, не реагирует ни на что и ни на кого вокруг себя и не отвечает ни на какие вопросы, как будто не видит и не слышит, что к нему обращаются. Просто молчит. Не шевелится. И молчит. И его молчание без преувеличения убивало. Как убивала и мысль о том, что ещё в тот самый день, когда Наруто впервые обнаружил Саске таким пугающе странным, он всё-таки должен был прислушаться к голосу своего сердца, а не к постоянно навязываемому со всех сторон дурацкому здравому смыслу — не лезь, не мешай, не трогай, не навязывай, подожди, оставь в покое, будет только хуже, прояви понимание, прояви терпение, прояви уважение — и вернуться в его комнату, просто заговорить с ним, своим лучшим, дорогим другом, потому что предпринимать это днём или днями позже оказалось слишком поздно. Дальше, когда стало ясно, что с Саске и правда всё очень плохо, и без помощи со стороны меняться оно не собирается, были бесчисленные попытки и пробы любым путём достучаться до него, но что бы Наруто ни делал в дальнейшем, как бы ни старался самыми разными вопросами разговорить его, развлечь и отвлечь болтовней ни о чём и тупыми шутками, упрямо сидеть с ним точно так же рядом на кровати весь день, есть в его присутствии с наигранным аппетитом и расхваливать еду, тёплыми просьбами и чуткими уговорами вызвать на откровенность, даже пригрозить тем или иным — всё одно, то есть, без толку. В ответ следовало всё то же неизменно мёртвое молчание, и самому уже не поехать от всего того головой Наруто помогала одна лишь слепая, упрямая надежда, что пусть не сегодня и даже не завтра, но ему получится перебороть отсутствующий взгляд Саске вместе с его молчанием, потому что он, его лучший друг, должен ему помочь. Просто должен, ведь больше некому. Да никто и не сможет. Поэтому должен. Любой ценой. Иначе, и это было понятно без лишних слов, с Саске уже очень и очень скоро случится что-то окончательно непоправимое. Если уже не случилось. Но, с другой стороны, к очередному блядскому сожалению, стоило признать, что нормальные человеческие разговоры, как и человеческое отношение, на которые Наруто наивно уповал всякий раз, искренне желая хоть однажды разрешить всё между ними по-доброму, как всегда ни черта не помогали, потому что Саске понимает только силу, на которую сам же от безысходности и провоцирует всякий раз, и разговаривать этот урод умеет только кулаками. Ну и ладно, хрен с ним тогда, в конце концов, — если не хочет по-хорошему, то на этот раз будет по-плохому, сам напросился, потому что хватит! Все эти дни он, Наруто, искренне переживал за него, жалел его, пытался быть добрым, терпеливым, чутким, понимающим и человечным, таким, каким с первого дня их знакомства и хотел быть с Саске, но сейчас после самого настоящего свинства, которым ему в очередной раз отплатили, не осталось уже ничего, кроме бешеной злобы, поэтому нахуй! Хочет, чтобы из него силой выбили всё дерьмо? Выбьют! На этот раз точно! Нахрен с ним и дальше церемониться, нашлась принцесса! И если надо, то он лично отправит Саске в госпиталь по второму кругу, пятому, десятому и миллионному, плевать, но сегодня, здесь и сейчас, наконец добьётся от этого ублюдка ответов на все свои вопросы! Хватит! — Саске-е! — вне себя проревел Наруто и одним ударом ноги буквально вышиб дверь его комнаты, тяжело дышащей тенью встая в её проёме и стискивая кулаки. Грудь болела и беспорядочно поднималась от бега и кипящих в ней эмоций. Дерьмо! Что же это, в конце концов, за дерьмо! И что же он за лучший друг такой, раз не пресёк это всё в самом начале! А теперь ещё и Сакура окончательно разбита тем — полное дерьмо! Хватит! Саске тем временем, как и всегда в последние дни, сидел на нетронутой постели, прижавшись спиной к белой стене, подтянув к груди колени и безотрывно глядя в пол, вернее, сквозь него. И, разумеется, даже бровью не повёл, когда к нему в прямом смысле слова ворвались, едва ли не сорвав дверь с петель. И ведь в другое время посмей хоть кто-то выкинуть такую шутку — убил бы на месте без разбирательств. Блять, сука! Да и хрен бы с тем, лучше бы и правда убил, честное слово, лучше бы дал в нос или вопил бы резаным поросёнком, как привык это делать всякий раз, когда ему что-то там не нравится, да что угодно, вообще плевать, но только не это чёртово молчание! Это просто невыносимо, но Саске, этот эгоистичный недоумок, даже того не понимает! Не понимает, что у него есть переживающие за него друзья, даже если он обращается с ними, как последняя свинья! Не собираясь долго раздумывать или уж тем более расшаркиваться, Наруто в три порывистых, крупных шага оказался рядом с его кроватью, на которую навалился коленом, и грубо схватил двумя руками Саске за воротник растянутой футболки, отрывая его за грудки от стены и притягивая к себе. — Саске! — снова с булькающим в натянутом голосе хрипом проорал он тому в опущенные к полу глаза. Никакой реакции ожидаемо не последовало, и тогда Наруто не выдержал: задохнулся в волне слепящей ярости и изо всех сил ударил Саске по лицу. Да очнётся он уже или нет, в конце-то концов, а?! Что с ним такое! Что! Пусть просто скажет, мать твою! Голова Саске, растрепавшись от удара, рывком дёрнулась в сторону, как тряпичная, и неподвижно застыла, упав набок, а он сам не завалился туда же только потому, что его всё ещё крепко держали за одежду. Левая рука, вяло отпустив колено, поднялась и слепо коснулась пылающей от наливающегося на ней синяка щеки, а скошенные в сторону глаза наконец-таки поднялись и отстранённо взглянули из-под разметавшейся чёлки на дышащего в чужое лицо Наруто — и это была первая реакция за все эти дни, что только подтвержало то, что этого урода нужно лупить до посинения, чтобы он хотя бы соизволил обратить внимание. Растрескавшиеся губы тем не менее так и остались плотно сжатыми, но то, что с них так просто и быстро не сорвётся ни единого слова, Наруто уже понял. — Что с тобой в конце концов происходит, Саске?! Что произошло на том ебаном задании, а?! Что! Думаешь, я настолько тупой или слепой, что не могу сложить два плюс два и понять, откуда растут ноги?! Думаешь, я действительно тупой?! Тупой, потому что какая-то заумная херня не даётся мне так просто, как всем остальным?! Или потому, что у меня рожа вышла не такой мрачной, как у тебя, умного?! Я не тупой, ясно?! Я всё прекрасно вижу и понимаю! Всё! Что случилось?! Ты наконец скажешь или нет? Или ты совсем уже поехал вот этой пустой хернёй, которая у тебя на шее?! Совсем чокнутый на голову, да? Полный идиот или как? Мы же все переживаем за тебя! Сакура чуть ли не плачет из-за тебя! Девчонка, которая мне нравится, чуть ли не плачет из-за тебя, ты понимаешь?! Какого хрена ты молчишь? Какого хрена! Немедленно говори, что с тобой происходит! Что! — не унимался в беспорядочно прорвавшемся из него потоке слов Наруто, растрясывая чужое безвольное тело за воротник футболки. — Да ответь же ты мне наконец, скотина! Прекрати молчать! Саске! Ты меня вообще слышишь или совсем уже оглох?! Тебе выстрелили в уши или как? Я же твой друг! Я — твой единственный друг, блять, единственный, и я тебя в любом случае и всегда выслушаю! Что бы ни было, и даже если я не смогу помочь, не смогу одобрить и не смогу что-то посоветовать, я всё равно выслушаю, разделю твои тревоги и всегда буду на твоей стороне! Ты понимаешь это или нет? Саске! Отвечай! Отвечай, или клянусь, я сейчас разобью твою тупую голову об стену! Пиздец! Полный, блять! И даже не потому, что он, Наруто, всё ещё, судя по всему, делает что-то не так, правда, хрен пойми, что, но и потому, что сам Саске как всегда упрямо не хватается за протянутую ему руку! Неужели это так сложно! Что не так! Что он хочет увидеть или услышать, чтобы начать уже вести себя по-человечески, а не как псих! Что, блять, с ним не так — что ему вообще в таком случае нужно! Ну в кого он, блять, такой невменяемый придурок! В кого в своей трижды клятой семье! Или его там ежедневно головой роняли, что ли?! После отгремевшей прямо перед его лицом тирады Саске вдруг и правда что-то обронил, разжав губы. Но обронил он это настолько тихо, что Наруто так ничего и не расслышал и, хмуро сдвинув брови к переносице, нагнулся ниже, невольно разжимая пальцы, затягивающие за чужом горле футболку. — Чего ты там промямлил? — Отпусти, — уже громче сказал Саске. Его поразительно ровный голос был холоден, бесцветен и сух, но это не меняло факта того, что то одно-единственное слово он не просто сказал, а буквально выплюнул в глядящие на него в упор синие глаза. — Да ты… — Блять, отпусти! — вдруг гаркнул Саске, после чего, воспользовавшись промедлением с другой стороны, вырвался из держащих его рук и со всей дури врезал Наруто ногой в живот, отбрасывая его от себя. Тот только и ахнул от неожиданности — да откуда у этого ублюдка, который не жрал как меньшее целую неделю, осталось столько сил! — и едва ли отлетел кубарем к противоположной стене, рискуя отбить себе как меньшее почки, если и вовсе не свернуть шею, но вовремя подоспевший к началу очередной драки Киба в последний момент смягчил падение, на всех порах влетев в комнату и буквально поймав Наруто в его полёте. Саске, в свою очередь не теряя ни мгновения, проворно спустился с постели, нервно влез в старые кеды, валяющиеся на полу, и направился прочь от них двоих. Его глаза, только-только загоревшиеся знакомым блеском бешенства, снова погасли. — Куда ты, сволочь? — прохрипел, отплёвываясь, ему вдогонку Наруто, распластавшийся задом на полу стараниями поддерживавшего его за плечи Кибы; отбитая в падении рука обхватила дьявольски ноющий живот, в котором разве что не рамазали все кишки. Саске же, так и не удостоив никого из них и взглядом, не то что словом, просто вышел в коридор, бросив свою комнату. Киба, проводив его глазами, выпрямился и громко присвистнул. — Вот этого Сакура и боялась. Ну как, жить будешь? Из-за чего сцепились на этот раз? — поинтересовался он. Кое-как отдышавшись, Наруто тяжело опёрся на протянутую ему руку и поднялся с пола. — Саске совсем спятил, вот и всё, — пробубнил он себе под наполнившийся соплями нос и тут же болезненно сморщился, когда понял, что не может даже разогнуться, настолько крепко ему вломили в живот, спасибо, что не прибили, хотя было близко. И как бы ему ни хотелось то не признавать, но после такой оплеухи, которая и правда выбила из него всё дерьмо и неплохо так отрезвила, желания выяснять что-то кулаками и дальше особенно не было, к тому же, судя по всем печальным итогам, даже это не слишком-то и помогло, потому что Саске, кажется, и правда сдурел окончательно, раз бездумно наносит настолько опасные удары. Да и, справедливости ради, на что вообще он настолько серьёзно и с полной уверенностью рассчитывал в своём порыве что-то вытрясти из этой скотины, а? На внезапную откровенность? На сердечную благодарность за переживания или раскаяние за своё свинство? На сопли и слёзы счастья? На пресловутую магию дружбы, которая на этом уроде, блять, просто не работает? Да Саске, если уж на то пошло, вообще никогда и ничего ему не рассказывал, что бы там ни было, и даже если кулаками они таки приходили к взаимопониманию и разрешали все свои конфликты, только к откровенности с его стороны о чём-то сугубо личном — никогда, потому что Саске не умеет делиться своей болью, точнее, может быть и умеет, но явно не хочет, а потому непонятно, как от него того добиться, с какой стороны к нему подойти и как побудить его на это желание, раз за столько лет не получилось. Ведь быть же такого не может, что действительно ничто в этом мире не способно вправить ему мозги и вытащить из него того человека, каким он является на самом деле, и какого он зачем-то прячет за своим идиотским поведением. Ну кого-то же на всём этом свете он был стал слушать, разве нет? Например, родителей или брата, с ними же наверняка он вёл бы себя иначе. Но их-то тут нет, а есть только они, такие же чёртовы дети, как и он сам, так и что тогда делать? Кто наконец сможет хоть как-то повлиять на него? Уж вряд ли заикающаяся Хината, тогда кто, если даже у него, Наруто, так ни черта и не получилось ни по-хорошему, ни по-плохому? — Чёрт возьми, ну конечно! — вдруг в проблеске снизошедшего на него озарения воскликнул всё ещё согнутый колесом Наруто. Конечно! — Эй-эй, подожди! Ты бы это, лучше прилёг или вообще сразу в госпиталь, нет? Или ты туда и идёшь? Помочь? Давай помогу, что ты там плетёшься, как дурак, — начал было так и непонявший сути происходящего Киба, как и того, куда внезапно понесло его едва живого товарища после того загадочно восклицания в никуда, но Наруто, с натянутой улыбкой помахав ему взъерошенной головой в знак того, что с ним всё нормально, и что ему не нужна помощь, ползком вдоль стен покинул комнату Саске и, под гнётом нестерпимой боли согнувшись пополам, шаг за шагом, как инвалид, упрямо пополз в противоположный конец коридора, готовый по пути скорее сдохнуть, но таки довести начатое до конца, потому что чёрта с два он так просто бросит это дело и в том числе самого Саске. Да, придётся в очередной раз с унынием и горечью признать, что эта сволочь его всё ещё не слушает и не откровенничает с ним ни в какие из времен, ни в каком из настроений, ни по-доброму, ни по-злому, даже если они вроде как лучшие друзья или даже просто друзья, потому что, возможно, он, Наруто, почему-то — просто почему-то — не обрёл тот самый авторитет в чужих глазах или не нашёл того самого верного подхода, который наконец позволил бы Саске проявить себя иначе и подпустить к себе не только физически, но и сердечно. Но всё же есть тот, перед кем этот ублюдок в глубине своего сердца, пусть даже никогда о том не признается, готов ходить хоть на задних лапах, помани его одним лишь пальцем, причём тоже просто почему-то, и уж этот-то человек сможет при желании поставить его голову на место и добиться от него хоть чего-то вразумительного. И пусть Саске только скажет, что это не так, потому что это так, и у него то написано прямо на его дурацком, раздражающем лбу! — Итачи! — Наруто, даже приличия ради не стучась, попросту бескостным мешком ввалился на порог его светлой комнаты, на последнем издыхании любых оставшихся в нём сил наваливаясь руками и боком на закрытую дверь, отчего живот резануло с новой, со скрипом сводящей зубы силой. Вот же всё-таки сука! Мог бы и осторожнее, мудак! Нашёл, куда бить, и правда спятил, урод! Картина, представшая глазам Итачи, видимо была в его понимании куда более дурацкой и глупой, чем она казалась самому едва дышащему Наруто, кисло подозревающему, что выглядит сейчас полным идиотом: Итачи, едва ли догадываясь обо всех тех страстях, что кипели на другом конце коридора, мирно читал в свой свободный час книгу, сидя на аккуратно собранной постели в царстве абсолютного порядка, и, судя по его полному замешательства и непонимания лицу, меньше всего на свете ожидал, что его кто-то потревожит, тем более таким бесцеремонным образом. — Да? — с присущей ему лаконичностью уточнил он, неторопливо опустив на колени раскрытую книгу, и в его обычно по-зимнему холодных, глубоко спокойных глазах проскользнуло что-то похожее на серьёзную озадаченность, заключающуюся не то всё ещё в факте того, что к нему ни с того, ни с сего вломились, не то в том, как жалко выглядел этот самый вломившийся. — Итачи, пожалуйста, — без каких-либо объяснений взмолился Наруто и бессильно опёрся выгнутой в кривую дугу спиной о дверной косяк, поддерживая обеими руками живот: с каждой проходящей минутой тот ныл всё сильнее, боль становилась острее, отстреливая уже в поясницу, и сил стоять на ногах, как и что-то разъяснять, попросту не оставалось. Так что, похоже, в госпиталь сегодня загремит кто-то другой, но явно не поколотившая его бешеная сволочь. — Там это, Саске… Поговори с ним. Пожалуйста. Я очень прошу тебя. — С Саске? А что с ним случилось? — не понял Итачи, но книгу после услышанной причины появления непрошенного гостя на своём пороге всё-таки закрыл, слепо откладывая её на одеяло сбоку от себя и тем самым давая понять, что внимательно слушает. — Я не знаю, — беспомощно выдохнул Наруто, и это была правда, потому что он действительно ни черта не знал. Но если бы даже и знал, то с трудом связал бы звуки из своего наполняющегося слюной рта во что-то вразумительное, к тому же его, кажется, начинало тошнить. — Он ударил меня в живот, когда я попытался поговорить с ним. То есть, я его тоже стукнул, но он вломил мне так, как будто думал прикончить. Совсем с ума сошёл. С ним творится какая-то чертовщина. Он сам не свой уже две недели. С ним что-то случилось, но я не знаю, что. А он не говорит. Лицо Итачи, ещё только мгновением назад отдалённо и очень смутно окрасившееся во что-то вроде настороженности, что уже само по себе было в его случае огромной редкостью, тем более если речь шла о Саске, после услышанного объяснения неуловимо приобрело привычный ему оттенок наглухо серой бесстрастности, как будто он, полагая услышать что-то куда более весомое и серьёзное, так и не нашёл в чужих словах повода для какого-либо беспокойства со своей стороны. — Не думаю, что стоит подразумевать под таким поведением что-то тревожное, кажется, оно более тем обыкновенное, — уже на словах безбрежно ровным тоном озвучил он то, что подразумевало опустевшее выражение его белого лица. — Ты сам знаешь, какой у него характер. Он просто может быть не в духе. Даже достаточно долгое время и далеко не по каким-то весомым причинам. И, как мне кажется, случившаяся между вами стычка, увы, более чем типична, даже если на этот раз несёт для кого-то из вас какие-либо значительные последствия. Но я не вижу поводов для какого-то особенного волнения с твоей стороны. Как и не вижу поводов вмешиваться в ваши личные разногласия посторонним. Вам двоим для начала стоит остыть, и я уверен, что всё встанет на свои места сугубо вашими общими усилиями. Не думаю, что я в том большой помощник хоть кому-то из вас. Наруто, со скрежетом стискивая зубы, отчаянно покачал головой. — Нет-нет, ты не понял, сейчас… Сейчас всё не так, как раньше, а по-другому. Дело не в плохом настроении, не в характере и не в нашей драке. С ним действительно случилось что-то ужасное, я… я знаю, как это объяснить, честное слово, но это нельзя оставлять так, как оно есть! С этим срочно надо что-то делать! — Но даже если что-то и правда случилось, оно не значит, что кому-то нужно что-то с тем делать. Событие не всегда равно борьбе с ним. Порой люди не хотят о чём-либо говорить просто потому, что им нужно побыть наедине с собой и поговорить прежде всего с самими собой. Я ведь правильно понимаю, что вся проблема в том, что Саске длительное время находится в плохом настроении и не рассказывает, почему? В таком случае опять же не думаю, что ему стоит навязываться даже с благими намерениями, если он того не хочет. Это может его ещё больше раздражать и отталкивать от вас же. Наилучшим решением будет оставить его в покое и наблюдать со стороны, если ты действительно видишь повод для беспокойства. Тем более если у него появились проблемы. Пусть у него будет время в первую очередь самому понять, что он хочет, а не объясняться в том, что он очевидно и сам пока что не может объяснить себе же. Чего? Оставить? Что значит, оставить? Да он вообще понимает, о чём говорит, хотя, конечно, не понимает, он же даже не видел того своими глазами, всё ещё думая, что они разговаривают о каком-то плохом настроении или просто драке! Оставить! Уже раз оставили, понадеявшись, что оно рассосётся само собой, и что, чем это в итоге закончилось?! Тем, что Саске совсем с катушек полетел?! К чёрту его оставлять! Саске — последний человек, которого можно оставлять, и пусть все эти умники сколько угодно заумно поучают его, Наруто, что он вечно делает из мухи слона, правым-то в итоге оказывается именно он, поэтому к чёрту оставлять! Видимо, его безмолвный внутренний протест был очевиден без каких-либо слов, поскольку Итачи, словно в конце концов осознав, что никакие из его слов не возымеют эффекта, устало вздохнул. — Но тогда можно узнать, почему именно я должен поговорить с ним? Пойми меня правильно: не то что бы я против или мне это затруднительно, но если он не послушал тебя, своего друга, то едва ли послушает меня. Наруто в ответ сдавленно усмехнулся. Ну да, друг… Только вот разве с друзьями так себя ведут? Разве им не открываются, не делятся с ними своими радостями и бедами, не принимают помощь из их рук? Это очень больно, горько и обидно осознавать раз за разом, но для Саске их дружба не так много значит, как она значит для него, Наруто. Это очевидно, и, конечно, со временем с этим можно будет что-то сделать, но здесь и сейчас оно так. — Потому что ты хотя бы старше нас всех, а, значит, наверняка найдёшь куда более верные слова для Саске, чем я, ну, мне так просто кажется, — уклончиво ответил Наруто, не думая, что с его стороны будет красиво во всех подробностях рассказывать Итачи, почему выбор пал именно на него, ведь всё-таки тайны своих друзей он не разбалтывает, а то, что Саске вопреки всему очевидно больше их всех вместе взятых интересен Итачи, наверняка и есть тайна. — Просто спроси, какого хрена с ним происходит. Ничего другого я не прошу. Или просто стукни эту сволочь по его деревянной башке, если захочешь, мне всё равно. Я знаю, что Саске тебе не друг и далеко не приятель, как в общем-то и я, чтобы ты возился с ним по моей просьбе, но… мне правда больше не к кому обратиться. Я прошу просто по-человечески. Один-единственный раз. Больше не буду надоедать. Пожалуйста. — Всё в порядке, — заверил его Итачи, не задавая более никаких вопросов, после чего снова с головы до ног оглядел тяжёлым, укоризненным взглядом едва живого к концу их разговора Наруто, добавив: — Тебе стоит обратиться в госпиталь. Выглядишь очень плохо. Не знаю, как насчёт Саске, но тебе явно нужна немедленная помощь. С серьёзными ударами в область живота шутки плохи. — Да это ладно, я как раз и думал сразу туда, ты главное… — Я посмотрю, в чём дело и что можно сделать, не переживай и не думай, что ты меня чем-то обременил. Думай лучше о своём животе, для тебя это сейчас куда важнее, — закончил за него Итачи, подозревая, что услышит в очередной раз, на что Наруто слабо и болезненно, но всё равно с искренней благодарностью улыбнулся, надеясь лишь на то, что хотя бы из этой затеи выйдет хоть какой-то прок. Хотя бы для Саске, чёрт бы уже со всем остальным. И да, он в том числе совсем не будет против, если этого засранца всё-таки как следует поколотят, и сегодня вечером в госпитале они будут лежать с ним на пару. *** От беспрерывного глухого стука мало-помалу начинало точно так же стучать и в висках. Но, похоже, самого источника этого монотонного стука происходящее совершенно устраивало, и он явно был где угодно, но только не здесь. Саске со всей силы, что теплилась в его истощённых руках, раз за разом методично обрушивал на боксёрскую грушу чёткие, механические удары. Делал он это без перчаток и даже без бинтов, из-за чего руки густо покраснели, а костяшки с обожжённой от трения и стёртой на них кожей сбились; на живописно припухшей левой щеке тем временем разливался свежий лиловый синяк — наверное, удар Наруто, догадался Итачи, — однако Саске при всём своём плачевном состоянии не останавливался, словно не чувствовал ни боли, ни усталости. Звуки его ударов раздавались так же ритмично, как тиканье настенных часов. — Если продолжишь, очень сильно повредишь кулаки или растянешь запястья, — заметил Итачи, с чем был хорошо знаком на собственном опыте. Однако сейчас его опыт игнорировался точно так же, как и само его присутствие, что, конечно, уже было делом крайне удивительным и необычным. И тем, после чего пришлось признать, что на сей раз Наруто оказался прав в своих тревогах: что-то было явно не так. Итачи уже около пяти минут стоял посреди площадки тренировочного зала, но Саске как будто напрочь не видел и не слышал его, хотя, разумеется, это было не так и не могло быть таковым. Тем не менее он всё равно продолжал упорно и самозабвенно избивать едва ли причастную к его несчастьям грушу, дыша на срыв, и то с каждой проходящей минутой заметно давалось ему всё с большим трудом. Любопытно знать, сколько в таком случае уже он занимается этим и сколько собирается дальше, потому что, видимо, разумного конца у того не намечается, не так ли? — Наруто рассказал, что с тобой что-то случилось, и просил меня поговорить с тобой, — прямо сказал Итачи, не видя никакого смысла тянуть с тем и дальше и надеясь, что хотя бы это оборвёт уже наконец ту бесконечную цепочку ударов по груше, расходящуюся тугим эхо по всему залу. И в самом деле не ошибся. — Да ладно? Наруто? — сдавленно усмехнулся Саске, действительно, к счастью, останавливаясь, и рваным жестом взъерошил мокрую от пота чёлку, обращая наконец-то взгляд исподлобья к Итачи. Теперь его ноги и руки уже заметно дрожали, но скорее именно от той самой усталости, которую он, очевидно, всё ещё упорно не замечал или же не хотел замечать. — Надо же, какая неожиданность. А я-то, наивный, никак понять не мог, с чего это ты вдруг решил мной полюбоваться. Уже успел надумать, что соскучился. Спасибо, конечно, за уточнение, но не стоило утруждаться. Я в курсе, что в другом случае тебя бы тут не было. — Так и есть, — просто согласился Итачи, потому что это действительно была правда. Саске, ещё раз окинув его с ног до головы пристальным взглядом, только лишь крепче стиснул разодранные кулаки. Они горели алым цветом, и казалось, что вот-вот и в самом деле брызнут кровью, и то, что самому Саске, который всегда относился к своему телу достаточно внимательно, при этом и правда было как будто всё равно, делало ситуацию ещё более подозрительной. Итачи с самого начала тщательно искал в чертах его лица хоть какое-то присутствие страдания от любого рода боли, на наличие которой наводили и его же нынешнее поведение, и слова Наруто, но вновь и вновь при всех усилиях находил только нечто куда более поразительное и вместе с тем нехорошее — полное отсутствие чего-либо, и это при том, что Саске раз за разом безжалостно истязал самого себя, потому что ничем иным его действия нельзя было назвать. — Ясно, — в конце концов холодно бросил тот. — Не помню, когда это вы с Наруто успели настолько сдружиться, что ты по первому же его нытью прилежно побежал куда-то, тем более ко мне, но сердечно поздравляю вас. Хороший он парень, правда? Во всяком случае уж куда лучше некоторых других. Ты-то у нас разборчивый, с каким попало мусором и двух слов не свяжешь. Можешь идти сюсюкаться с ним и дальше, очень рад за вас, не понимаю только, зачем в это настолько торжественно посвящать меня. Оно мне как-то не слишком интересно, если хочешь знать, но думаю, что не хочешь. А я не хочу, чтобы на меня и дальше пялились, так что иди, тебя наверняка с нетерпением ждут. И будь добр заодно передать своему другу, чтобы он шёл уже нахуй со своими разговорами, если так того ещё и не понял. — Саске… — И ты тоже, — отрезал тот, после чего вернулся в стойку перед снарядом и, как ни в чем ни бывало, продолжил его избивать. Глядя на это, Итачи только подавил тяжёлый вздох. Никто не говорил, что это будет просто, но в то же время никто не говорил, что на сей раз это будет настолько трудно и безрезультатно. Исполнить озвученное чужое желание, конечно, было можно, особенно после явного сопротивления продолжать любой разговор, что по соображениям разума стоило как меньшее уважить, но только вот вряд ли бы даже это принесло хоть какую-то пользу, потому что Наруто и здесь оказался прав. Нынешний случай явно был тем, что требовал вмешательства со стороны. — Все переживают за тебя, и, как я вижу теперь сам, действительно не просто так. Мне кажется, волнение тех, кто считает тебя своим другом, стоит принять во внимание, причём тебе же. Я всё понимаю, но думаю, что молчать сейчас — не лучший выбор. — А тебе-то какая разница, я не пойму? Тебе-то что с того, что все переживают, — ты что, имеешь какое-то общее с этими «всеми»? Сильно сомневаюсь. Ты явно ни о чём не переживаешь, и тебе так уж точно разницы нет. И если ты меня плохо понял, то повторю ещё раз: я не хочу никого видеть, а тем более хоть с кем-то разговаривать. Ни с переживающими, ни с тобой. Так более доходчиво звучит? Или я, по вашему мнению, прошу чего-то невозможного? — со сбитым, отяжелевшим дыханием, которое со свистом срывалось с его губ, в перерывах между ударами прохрипел Саске. — Неужели так трудно просто оставить меня в покое и не лезть, когда не просят? — Если бы нам не было разницы, то я бы здесь не стоял, — возразил Итачи. — Заткнись! — вдруг во всю глотку гаркнул Саске, порывисто отвлекаясь от избиения груши, и его окончательно почерневшие глаза переметнулись к чужому лицу, впечатавшись в него уже по-настоящему взбешённым, разъяренным взглядом. — Заткнись! Ты что, вконец охренел?! Последнюю каплю совести потерял?! Это кто ещё такие эти «нам», а? Ты, блять, что ли? Ты?! Да как тебе хватает наглости говорить это мне! Мне, человеку, которого ты же всегда отпинывал от себя, как последнюю бродячую псину! Что, блять, забыл?! Забыл, кого ты слал нахуй все последние годы?! И после этого ещё что-то там вякаешь о каких-то «нам»?! Какие ещё, блять, «нам»! Тебе поебать! Я — последний человек, существование которого тебя хоть как-то интересует, и последний человек, до которого тебе вообще есть дело! И ты ещё вздумал читать мне морали? Рассказывать, как можно, а как нельзя поступать? Стыдить меня за что-то? Поучать меня чему-то? Это ты-то?! Ты, который, оказывается, ко всему прочему ещё и грёбаный лицемер! Я ненавижу тебя! Ненавижу! Носа твоего бы тут не было, не попроси тебя о том Наруто! Так что закрой свой рот! И не рассказывай мне с умным видом о какой-то там разнице, потому что у тебя даже права на то нет! У тебя, кому нет никакого дела до меня, потому что я — пустое место в твоих глазах, дерьмо и мусор, и хоть сдохни я, ты бы едва заметил, так какого хрена ты несёшь сейчас?! Или что, жалко упустить очередной святой случай посмотреть на меня тогда, когда мне хреново, да? То-то ты, блять, никогда не упускаешь такой прекрасной возможности, посмотреть, как мне паршиво! Поэтому ты всегда со своей отвратительной и ублюдочной каменной мордой выслушиваешь, как я на тебя ору? Ты ведь понимаешь, почему я это делаю, — сука, я уверен, что понимаешь! Что, нравится видеть, как мне плохо? В этом весь секрет? Наслаждаешься? Доставляет большое удовольствие? Такое же большое, как когда ты вытирал об меня ноги все эти годы всякий раз, когда я относился к тебе по-человечески, предлагая грёбаную дружбу?! За что, а?! За что ты так по-скотски обращаешься со мной! За что ты меня настолько презираешь! Что, блять, во мне не так! Во мне единственном! Неужели я и правда полное дерьмо! Что я тебе такого сделал, за что ты одному мне платишь пинком под зад и плевком в лицо! Мне, единственному! Единственному, кто ко всему прочему вообще обращал на тебя здесь внимание! Ну, скажи! Говори, блять! Что я тебе сделал?! Что! Но хера с два ты мне ответишь, не так ли? Хера с два! Так что пошёл вон. Нахуй, понял? Я не дам тебе очередного удовольствия тешиться моими страданиями. Понял? Не дам! Пошёл вон отсюда! Оставь меня в покое — оставьте все меня, блять, в покое! — с надрывом крикнул на весь тренировочный зал Саске и, не выдержав накала своих же кипящих эмоций, изо всех сил ударил по туго загремевшему снаряду, на сей раз уже окончательно разбивая правую руку в кровь. Очередной ушат уже хорошо знакомых и привычных ему помоев Итачи выслушал с — кто бы, блять, сомневался! — неизменно ровным и невозмутимым выражением белого лица, в котором не дрогнуло совершенно ничего, будто все те горловые, захлёбывающиеся крики пролетели мимо него, ничем и никак не зацепив ухо, не то что нечто большее. Услышать от него в ответ хоть что-то внятное — или будь уже хоть что человеческое, плевать, что! — тоже не ожидалось даже в шутку, потому что уже давно было ясно, что в этом человеке нет, к сожалению, ничего человеческого, хотя ты сдохни в попытках докопаться до чего-то живого в нём. Однако, вопреки всем не-ожиданиям, помолчав ещё немного как будто в ожидании того, будет ли продолжение случившейся истерике, Итачи всё-таки в натянувшейся между ними тяжёлой тишине тем же спокойным и тихим голосом сказал: — Я не понимаю, чего ты хочешь от меня всем тем добиться, и тем более не понимаю, что должен тебе сказать. Если ты хочешь узнать, презираю ли я тебя, то нет, я никогда этого не говорил и никогда так не считал, и то, что ты думаешь так, только твои собственные домыслы. Если ты хочешь узнать, что с тобой не так, то с тобой всё так, и ты никакое не дерьмо и никогда им не был. Если ты хочешь узнать, нравится ли мне наблюдать за твоими страданиями, то нет, не нравится, и никакого удовольствия я от этого не испытываю, только сочувствие из-за того, что вижу, и желание дать тебе хоть с кем-то наконец выговориться, даже если ты ничего не скажешь, кроме того, какой я подонок. Узнать, что с тобой, меня действительно просил Наруто, и без него я бы тем не заинтересовался, так как понятия не имел, что у тебя не всё в порядке. И я бы мог ему отказать, о чём ты прекрасно знаешь, и никто не заставил бы меня вне моего желания искать тебя последние полчаса по всему зданию, но я не отказал и стою сейчас здесь. Если не желаешь сейчас разговаривать, я не буду тебя заставлять. Но если вдруг такое желание у тебя появиться, ты всегда знаешь, где меня найти. А теперь я ухожу, как ты и хочешь. Я не хочу раздражать тебя ещё больше своим присутствием. Закончив, Итачи в самом деле без промедления и лишних слов развернулся и направился к закрытым дверям тренировочного зала, но не успел пройти и пяти шагов, как его спину догнало тихое: — Итачи… Саске всё ещё стоял посреди площадки, у боксёрской груши, со сбитыми в кровь кулаками, опустив руки и голову. Его и без того бледное лицо теперь выглядело совсем серым, как высушенный асфальт, и только сейчас в его острых чертах таки проступил тот самый прежде невидимый отпечаток чего-то неутолимо болезненного. — Что с тобой? — терпеливо спросил, обернувшись, Итачи, однако Саске только неопределённо покачал головой: — Ничего, — тихо обронил он себе под нос, после чего, вяло развернувшись через правое плечо, прошёл к одной из ближайших лавок и сел по её центру. Вспухшие руки цвета свежего мяса обессиленно опустились на всё ещё по-юношески острые колени, выпирающие из-под натянувшихся спортивных штанов, и ссутулившийся в лопатках и пояснице, поникший головой и глядящий опустошённым взглядом в пол Саске казался побитым, брошенным на улице ребёнком. В его погасших после отбушевавшей истерики тёмных глазах мрачно отражалось безмолвное нечто, что Итачи, наконец-таки разглядев, действительно встретил в нём без преувеличения впервые, хотя видел многое, и что на самом деле трудно было описать хоть какими-то словами. Видимо, именно об этом Наруто и говорил. — Всё в порядке. Тут никого нет, кроме нас двоих. Давай всё-таки поговорим, раз уж я и так здесь. Как в тот последний раз, ведь тогда это пошло тебе на пользу, не так ли? Что случилось? — доверительным тоном поинтересовался Итачи, в конце концов присаживаясь рядом на всю ту же лавку. Опущенное лицо Саске, что было скрыто густыми тенями упавших на лоб и щёки тёмных волос, он всё ещё не видел, но и без того догадывался, что оно едва ли представляло сейчас из себя нечто большее, чем всё та же застывшая маска потерянности. — Саске, что-то же случилось. На этот раз действительно серьёзное, и явно не то, к чему ты был готов, я прав? Можешь поделиться со мной о том. Хотя бы в общих чертах, если не хочешь откровений. Ты ведь знаешь, что я никому не скажу, о чём мы говорили, — снова попробовал подступиться хоть с какой-то из всех возможных сторон Итачи, но в ответ получил только то же неизменно глубокое молчание. Саске смотрел вниз, в пол перед собой, и механически перебирал изодранные пальцы, отчего становилось всё сложнее понимать, раздумывает ли он таким образом о чём-то, подбирает ли фразы и слова, чтобы наконец начать, или же в самом деле больше не скажет ни слова, так как тот мимолётный порыв, который заставил его в последний момент передумать и столь уклончиво изъявить отрицаемое им до того желание схватиться за протянутую ему руку, прошёл. Но вместе с тем это в том числе заставляло Итачи все более и более серьёзно склоняться к мрачной догадке, что это самое нечто, которое беспокоит Саске, на сей раз слишком сложное и тяжёлое, чтобы так просто произнести его вслух. — Саске, — понизив голос, позвал Итачи ещё раз, готовый делать это до тех самых пор, пока не услышит хоть какого-то ответа или пусть даже очередного посыла в пекло, что было не исключено. Однако на деле долго бороться со сгустившейся между ними тишиной одностороннего безмолвия не пришлось, потому что в тот самый момент, когда его в очередной раз собрались позвать, Саске, так и не поднимая головы, вдруг сказал: — Я их убил. — Кого? — Я убил свою семью. Итачи медленно выпрямился. Непонимание на его потемневшем лице постепенно сменилось выражением глубокого шока. Он в оцепенении смотрел на Саске, разглядывая его сгорбленную спину и безвольно повисшие покрасневшие руки. Губы дрогнули, но так и не прервали эту ужасающую тишину. Они не могли этого сделать. Даже если постараться. — Откуда ты знаешь? — только и смог хрипло выдавить из себя Итачи после минуты молчания. Саске полез в задний карман штанов и достал оттуда сложенный в несколько раз лист бумаги. Итачи, не глядя, на ощупь взял его из протянутой руки, не отводя остановившийся взгляд от лица Саске. — Я открыл кейс, который нам нужно было достать для Тоби, — рассказывал тот тем временем. Его голос был на удивление чист и спокоен. Подозрительно чист и спокоен. Как затишье перед бурей. — Там были бесполезные досье на нас и эти вырезки. В них о тебе ни слова. Я прочитал их. Я случайно это сделал, я даже не заметил их сразу. Я… — у Саске кончился воздух, и он запнулся. Вздохнув полной грудью и сцепив пальцы в замок, он продолжил: — Когда меня выписали из госпиталя, я с трудом выкрал эти бумаги. Я не верил до последнего. Я столько раз перечитывал это. Я каждый раз пытался найти там ошибку или что-то ещё. Я уже выучил наизусть каждое слово, и даже тогда я не верил. Но это правда. Мы убили свои семьи. Своих родителей. Я убил этими руками мать, отца и брата. Итачи, не читая, машинально сложил бумагу обратно. Зачем он вообще её разворачивал, если не стал смотреть? Его серое лицо не выражало ничего определённого, оно было ужасно странным, каким-то застывшим, впрочем, Саске точно не знал, он старался не смотреть на него. Поэтому отвернулся в сторону. — Ты помнишь это сам? — спросил Итачи. Кажется, он вообще не замечал листа в своих руках. — Нет, — покачал головой Саске. — Если бы я вспомнил, то лишился бы рассудка. — Но говорили, что ты ранен. — А вы думали, вам скажут правду? — Почему тогда ты лежал в госпитале? — Следили, чтобы я оправился от шока. И не причинил себе вреда. — А ты пытался? Саске неприятно улыбнулся. — Я не достоин даже мысли о смерти. Итачи молчал, не зная, что сказать. Говорить было нечего. Говорить было нельзя. Утешить словами он не мог. Да и какие слова можно тут найти. Какие? Таких нет, которые могли бы помочь. Итачи вообще не мог ничего сделать. Наверное, ему стоило уйти. Да, уйти, пойти в туалет и умыться. Ледяной водой. Такой, чтобы она обжигала. А заодно умыть и Саске. Внезапно тот судорожно вздохнул, и Итачи напряжённо всмотрелся в его сгорбленную фигуру. — Саске, — позвал он, когда понял, что происходит. Но тот нервно покачал головой, отворачиваясь ещё больше. — Саске, всё хорошо, посмотри на меня, — снова попросил Итачи. Он словно говорил с ребёнком, но как ещё можно помочь? Как ещё можно облегчить страдания другого существа? Никак. Совсем никак. Саске отчаянно зажмурился, прикусил губу и стиснул саднящие кулаки, но рыдания, которые он героически сдерживал все недели, разрывали его грудь. Это было невыносимо терпеть. И когда Итачи осторожно коснулся его руки, он не выдержал: дыхание перехватило, захлебнулось в горле, рот беспомощно схватил воздух, и Саске разрыдался. Он знал, что будет потом корить себя за эту слабость, будет с неприятным чувством вспоминать об этом унижении, но здесь и сейчас, на плече Итачи, с его тёплыми, сочувствующими руками на плечах, Саске со всем отчаянием отдавался своему горю, захлёбываясь, сотрясаясь в собственных слезах и дыхании и забывая обо всём и всех на свете. И неважно, если он будет делать это слишком громко, если он даже закричит от отчаяния и ненависти. Никто не услышит, кроме Итачи. Никто не узнает. — Я… ненавижу, я так ненавижу себя, — неясным полушёпотом едва выдавливал Саске. — Я ведь любил их, так любил, как никто никого никогда не любил… я не мог. Они были для меня… они всем были. Мне противно смотреть на себя, меня тошнит от себя! Итачи… Я хотел умереть, И…тач… сделай… что-нибудь… сде… лай… — Саске как утопающий вцепился руками в его футболку, давясь и захлёбываясь в накатившем приступе. Грудь горела и болезненно сжималась. Саске трясло от холода и этой глупой, нужной одному ему истерики; он думал, что умирает. Но смерть казалась для него слишком прекрасной. Итачи в это время перебирал его волосы и всё ещё молчал, но его молчание весило больше, чем какие-либо слова. И Саске откровенно не ожидал, что получит в ответ такое искреннее, глубокое сочувствие. Но Итачи был с ним. Был рядом и был готов помочь, выслушать, позволить выплакаться в свою одежду. — Я их убил, убил, а они нам лгали, что они… живы, они лгали, я не прощу их никогда за это, я клянусь, что никогда… никогда не прощу их за э… то… — в перерывах между спазмами судорожно шептал Саске, всё продолжая сжимать в руках футболку Итачи. — Всё теперь не имеет смысла, всё теперь… всё… — Саске не договорил и почти до крови прикусил губу: ему казалось, что ещё чуть-чуть, и он точно сойдёт с ума, не выдержит ни секунды более. Если бы он был один, то точно не выдержал. Поэтому несмотря ни на что, Саске был рад, так рад, что с ним сейчас был Итачи, что он не в одиночестве, не наедине с собой в ужасе отвращения к себе. Запах Итачи и его терпеливое молчание, его рука, спокойно поглаживающая волосы, и почти неподвижная грудь мало-помалу успокаивали Саске. Да, он не мог разделить это горе ни с кем, даже с собой. Он не мог смотреть в глаза остальным, зная, что он и они сделали, не мог смотреть в глаза себе. Но Итачи всегда был другим. Спустя ещё несколько минут — пять-десять, никто не помнил — Саске, опустошённый и обессиленный, отодвинулся, стиснул зубы и поспешно оттёр горячие и солёные слёзы с глаз. Да, это всё-таки случилось, но он — обычный человек, у которого невыносимое горе, и дышать стало словно легче, туман в голове рассеялся, и комок в горле больше не заставлял задыхаться от рвущихся стонов и всхлипов. Буря прошла. Но это был первый и последний раз, когда Саске позволил себе такую низость, как слёзы. Этого больше никогда не случится. Никогда больше не будет этого унизительного момента слабости. — Не надо жалеть меня. Я не заслуживаю сочувствия, — Саске из-под ресниц взглянул на Итачи. Тот смотрел внимательно. В его глазах было некое подобие извинения за то, что он ничего сейчас не может сделать, что он бессилен здесь помочь. Саске нахмурился. — Ты меня всегда ненавидел. Я думал, что теперь ты будешь презирать меня ещё сильнее. Почему тогда ты смотришь так? — спросил он. Итачи невольно усмехнулся. Но усмешка стоила ему больших усилий. — Я всего лишь необщителен, ты же знаешь. Это только ты ненавидишь меня. — Да, пожалуй, это так, — уголки губ Саске дрогнули. Кто не будет ненавидеть это надменное лицо? Но после молчания он тихо добавил, словно обращаясь к самому себе: — Но ты всегда рядом в такие моменты, я благодарен тебе. Правда. Клянусь, что благодарен. Итачи вздохнул и кивнул. Он протянул руку и убрал слипшиеся волосы со лба Саске. Тот затаил дыхание. — Кто, если не я? Ты сам выбрал меня, я уже ничего не могу с этим сделать, — прошептал Итачи. Саске бессильно улыбнулся в ответ. — Да, пожалуй, — повторил он, прислушиваясь к ощущению тепла чужой руки на своём лбу. Итачи же не отдёрнет её? Не уйдёт? Нет, не сейчас. Сейчас он знает, как сильно нужен Саске. Если бы Итачи всегда был таким… добрым? хорошим? Эти слова Саске не считал подходящими к этому человеку и к этой ситуации, но других, верных найти не мог. Но он всегда в глубине души знал, что, несмотря на холодное лицо и надменный взгляд, Итачи совсем другой. Иногда, в такие редкие тяжёлые моменты, он другой, словно не выдерживает что-то, не может оставаться в стороне. Быть с ним, даже вот так, враждуя, ненавидя, — это как быть с братом, даже больше. Саске всегда это чувствовал с той секунды, когда впервые увидел этого человека. Итачи по-дружески приобнял его за плечо и мягко хлопнул по спине, когда Саске всматривался в его лицо. Как это странно, что они сидят так, но Саске откровенно всё равно, и у него нет ни сил, ни желания удивляться чему-либо, а Итачи обладает удивительным даром — пониманием, и поэтому он тоже не удивляется тому, что они сидят так, как два друга, как два брата, как два очень близких человека. Итачи сотни раз прав. Быть слабым в глазах остальных — невозможно. Но сейчас и с ним — необходимо, хоть и непростительно. — Моя фамилия Учиха, — прошептал Саске. — У-чи-ха. Учиха Саске. Красивая фамилия. Я часто повторяю её вслух. Итачи промолчал. Он о чём-то раздумывал и как будто не слышал слов Саске. — Ты будешь рассказывать остальным? — наконец, поинтересовался Итачи. Саске покачал головой. — Нет, и ты тоже не должен говорить ни слова о том, что произошло здесь. Я не хочу, чтобы их надежда умерла как моя. — То есть как? Хочешь сказать, что ты готов остаться здесь навсегда? Саске безразлично пожал плечами. Готов, не готов — что за вопрос. Да, ему и правда было теперь всё равно. Он не хотел жить ни секунды более, но и смерть — слишком лёгкая расплата за всё. Поэтому какая разница, как теперь он будет коротать оставшийся ему срок жизни? Убивать или жить в городе? Итог один: он будет ненавидеть и страдать, и в конце концов сгниёт заживо в собственной горечи. Вот и всё. — Да. Мне всё равно. Я убил тех, кого хотел защитить. У меня больше ничего нет, — ответил, наконец, Саске. Итачи сдержал вздох и тихо прокашлялся. Казалось, что он был другого мнения. Конечно, ведь это не он своими руками убил своих родителей. — Послушай. Тебе разве не интересно, почему ты это сделал? Не только ты, весь твой класс. Это странно. И потом вы вдруг оказались здесь. Вас обманывали. Да, странно. Тебе так не кажется? — Что сделано, то сделано, — отрезал Саске, прекрасно понимая, к чему ведёт Итачи. — Их не вернёшь. Я не хочу знать причину. Я не вынесу этого. Не сейчас. — Не упрямься. Ты же был невменяем, да, Саске? — возразил Итачи. — Ты не понимал, что делаешь? Вас могли заставить. Если ты считаешь, что тебе нечего терять, то попытайся разузнать всё. Такой любящий сын и брат, как ты, не мог по своей воле сделать это. Я знаю, что ты хочешь узнать причину. Больше всего на свете. — Я много раз просил тебя, чтобы ты не говорил так, как будто знаешь меня, — нахмурился Саске. Но спустя минуту он добавил: — На самом деле я тоже думал об этом. Я не верю, что мог сделать это по своей воле. И не верю, что мог оказаться тут по своей воле. Но сейчас я не способен что-то вынюхивать. Сейчас я хочу снова лишиться памяти. Саске поднял голову и заглянул в лицо Итачи, как будто что-то вспомнив. — Я не знаю, было ли там досье на тебя, я не успел посмотреть. Хочешь, я попробую посмотреть? Губы Итачи дрогнули. Он покачал головой, скупо улыбаясь. — Давай в другой раз. К тому же, хоть я и не понимаю, как ты смог достать эти документы, но не стоит так рисковать. Своим друзьям ты нужен живым и здоровым. — Твоё дело, — безразлично пожал плечами Саске. Он бессильно закрыл глаза и сам не заметил того, как положил голову на плечо Итачи. А потом, кажется, он так и свалился в крепкий сон. *** — Эй, парень, ты оглох? Саске вздрогнул и обернулся. Это же кричат ему? В последнее время он был слишком погружён в свои мысли и не замечал таких мелочей как оклики. Сакуру он уже смертельно обидел своим равнодушием. Да и Наруто тоже. Но ему было не до них. Как они не поймут это? Хотя откуда им знать? Откуда им всем что-то знать? Как хорошо, что они ничего не знают. Какие они счастливые. Они ещё даже не понимают, насколько они счастливые в своём неведении. Саске апатично взглянул на чёрного Зецу, стоящего в тёмном углу коридора. — Что? — глухо спросил он. — Пошли со мной. Тебя хочет увидеть Тоби. Ах, вот как. Вот как. Тот самый Тоби, который лгал им всё это время? Может быть, он хочет отчитать Саске за случившееся? Отчитать… как же смешно. Пусть попробует. Пусть. Саске ничего не оставалось, как развернуться и последовать за чёрным Зецу. А всё-таки надо же, его звал сам Тоби, их лидер. Это точно означает нечто серьёзное. Но кого это волнует. Саске точно не волнует. Его больше ничего не волнует в этом мире. Никогда не будет волновать. Саске не знал, что ещё держало его на плаву, что заставляло просыпаться, вставать, есть, спать. Зачем он это делал теперь? Какой толк во всём этом, какой смысл? Саске давно не общался с остальными, он больше не проводил с ними время, впрочем, это и раньше происходило не так часто по его доброй воле; и пусть даже Наруто не оставлял отчаянных попыток достучаться, привести друга в чувство, его усилия были напрасны. Неужели он не видит, что всё напрасно? Неужели ему так трудно отстать раз и навсегда, Господь! Горе Саске не должно касаться остальных. И они не должны ничего знать, не сейчас, только не сейчас. Рано или поздно всё откроется, и, возможно, всё будет только хуже, намного хуже, но Саске искренне никому из них не желал тех мук, что испытывал сам ежесекундно. Пусть для них это отсрочится хоть на миг. Как бы он хотел, чтобы и тогда для него всё отсрочилось на миг. Никто из его братьев и сестёр по несчастью не должен мучиться бессонницей или просыпаться посреди ночи в холодном поту после очередного кошмара. Никто не должен ненавидеть свои руки и своё лицо в отражении зеркала. Никто не заслуживает испытать те боль и ужас, которые сводят с ума. Саске холодно усмехнулся. Забавно, стало быть, у него ещё осталось что-то человеческое, что-то, что может порождать подобные милосердные мысли, что-то, что делает его сердце до сих пор живым. Как это мерзко. Но действительно, что держит его здесь, что не даёт ему сойти с ума? Что заставляет его сердце биться? Он больше не желает испытывать эти муки, он больше не в силах видеть дневной свет, не в силах думать, искать ответы на свои вопросы, ненавидеть! Господи, неужели тебе это непонятно, неужели ты настолько безжалостен! Что? Что держит Саске? Пустить пулю в лоб проще простого. Нет ничего проще на этом свете! Особенно сейчас, когда Саске ненавидел одно лишь своё существование. И эта ненависть к себе затмевала собой всё — даже желание узнать что-то большее об этой роковой трагедии. Но нет. Нет, он ненавидел себя слишком сильно, чтобы подарить себе такую роскошь, как смерть. Он не заслуживает смерти. Он будет жить долгую, очень долгую жизнь, один, абсолютно, и мучиться, бесконечно мучиться, копаться в себе, кусать локти, лезть на стену от отвращения к себе каждую секунду жизни. Это месть. Это правосудие. Да, так и должно быть. Саске весь путь молча сверлил тяжёлым взглядом спину чёрного Зецу. Кто же эти люди? Кто приютил их здесь после всего? Кто эти проклятые лжецы? Он это узнает. Узнает, когда окончательно возьмёт себя в руки. Он уже почти взял себя в руки. Сколько прошло времени? Месяц? Да, месяц, за который он снова начал есть и лежать в постели ночью, тщетно пытаясь уснуть. Тем временем они спустились на лифте в подвальный этаж, прошли в запретное крыло и теперь входили в двери с кодовыми замками. У последней они остановились. Зецу на всякий случай проверил карманы Саске. — Заходи, парень, — прошипел он, запуская своего спутника в небольшой светлый кабинет. Саске был здесь впервые. Кабинет был очень скромно обставлен: высокие книжные шкафы, большой стол из светлого серого дерева, на котором аккуратными ровными стопками лежали папки и бумаги; несколько недорогих современных кресел с деревянными подлокотниками, в одном из которых сидел сам Тоби, и обилие встроенного белого, слепящего света под потолком. В кабинете было тепло и тихо. Тоби встал навстречу и жестом руки указал Саске на одно из свободных кресел. Тот сел и как можно более равнодушно взглянул на маску, скрывающую лицо его лидера. Какая разница, что сейчас скажут, что прикажут, о чём попросят, ничто не имеет значения. Возможно, что раньше Саске бы даже возгордился тем, что ему дали такую же привилегию, как и Итачи, но не сейчас. Боже, какие же это были глупости, какие мелочные и глупые желания! Неужели когда-то Саске жил мечтой превзойти Итачи, которому было откровенно плевать на то, случилось бы это или нет? Как жалка была его жизнь. И Итачи был единственным, кто видел эту никчёмность существования Саске. Видел, и гнал её от себя. Как он был прав всё это время. Ах, да… Итачи. Вот оно что. Мысль о нём заставила Саске почувствовать ноющую боль где-то в солнечном сплетении. Кажется, он спрашивал себя, что не дало ему сойти с ума? Ответ так прост, сколько ни пытайся не признавать его. Это всё надежда. Она, взявшаяся из неоткуда, подталкивает к чему-то. Но как после того, как Саске узнал правду, он способен слушать Итачи и принимать надежду из его рук? Неужели в сердце осталось что-то, что не сдалось до конца, что тянется к малейшему шансу на оправдание, к поиску правды и к этому человеку, к Итачи? Как Саске смеет что-то чувствовать? Он не должен давать себе такой роскоши, как попытку найти хотя бы жалкий кусок покоя и счастья. Он должен мучиться, один, в этом ужасном, страшном одиночестве, сжирая самого себя заживо. Саске ничего не знал и не понимал, не хотел видеть и признавать, но эта жизненная тяга была сильна как никогда. Она чиста и светла, она словно мучительный луч надежды, который дал ему Итачи. Что же теперь делать? Хвататься за него или раз и навсегда отвергнуть? Что ему делать, как быть? — Что ж, Саске, — как сквозь толщу воды донёсся приглушённый голос Тоби. Он сел на край своего стола, скрестив руки на груди. Длинный больничный халат доходил до его колен. Какого чёрта на нём больничный халат, к слову? Саске видел Тоби до этого лишь два раза, и все два раза он был в нём. Внезапно Саске осенило. О, блять, неужели? Неужели их держат в психиатрической больнице? Хотя чему удивляться, адекватные люди не убивают в припадке свои семьи. Но ведь, действительно, он никогда раньше серьёзно не задумывался о том, где они и кто тот, кто держит их здесь. Вариантов было много, но серьёзного — ни одного. Возможно, Итачи был прав, и как раз именно сейчас не стоит сидеть сложа руки? Ведь он всегда оказывается прав. Может быть, это тот самый миг, когда надо прислушаться к его советам? — Не очень приятно узнавать, что убил свою семью, но это плата за то, что ты сунул свой нос не в своё дело, — вдруг сказал Тоби. После этих слов лицо Саске вытянулось. — Ты ведь хочешь об этом поговорить, не так ли, Саске? — медленно проговорил Тоби своим низким, глухим голосом. В нём слышалась усмешка. Да-а. Саске не мог с этим не согласиться.