Мир Луны

And now I finally know what it feels like To risk everything and still survive, When you're standing on the battlefield And all the pain is real. That's when you realize That you must have done something right 'Cause you never felt so alive. (Papa Roach — Leader of the broken hearts) И только сейчас я наконец-то понимаю, каково это — Рисковать всем и оставаться в живых, Когда стоишь на поле боя И ощущаешь настоящую боль. Тогда ты осознаешь, Что, должно быть, сделал что-то правильное, Потому что никогда прежде не чувствовал себя настолько живым. (Papa Roach — Предводитель разбитых сердец) *** Саске болезненно поморщился. Где он? Что с ним происходит? А-а. Да. Да, точно, он же сейчас спит, и ему так хорошо, блять как же ему хорошо! Сладкая и тяжёлая дрёма — это лучшее, что выдумано на свете. Мягкая тяжесть на опущенных веках, тепло в груди и в руках, глубокое дыхание и… боль в затёкшей шее. Почему? Откуда она? Саске снова поморщился, но не дал себе окончательно проснуться, а только крепче зажмурился. Нет, это не нарастающая с пробуждением боль в шее не даёт ему наконец-то выспаться. Чёрт побери, он же так хорошо спит, зачем ему просыпаться. И какие сны снятся ему — красочные, сочные, живые, ирреальные. С чего бы это? К чему бы это? Остаться бы в этом сне навсегда. Сквозь тишину сна донёсся отчётливый неприятный звук, и Саске крупно вздрогнул, с усилием открыв глаза — за тяжёлым и тягучим размышлением он снова успел заснуть. Первые секунды Саске медленно и беспомощно моргал, морщился, щурился и смотрел в пляшущую точку перед собой. Ебать. Как же пересохло во рту. Саске пошевелился с намерением встать и пойти на кухню, но обнаружил две неприятные и более чем странные вещи: во-первых, он сидел на промятом, старом стуле, а не лежал в своей постели, а во-вторых, разморённое тело оказалось невероятно неподъёмным. Саске вымученно простонал и, не открывая мутных глаз, растёр руками лицо, похлопал себя по щекам. Но нарастающая головная боль в затылке не проходила. Что вообще происходит? Хотя кого это ебёт. Уж точно не Саске. Поэтому он откинул ноющую голову обратно на спинку стула и снова закрыл глаза. Надо просто ещё поспать. Наверняка, ещё раннее утро. А ранним утром не спят только старики или ненормальные. Но как же всё-таки душно и как будто бы затхло. Хорошо бы открыть окно, если оно каким-то мистическим чудом захлопнулось за ночь. Преодолеть эту проклятую лень и тяжесть и дойти до окна. А ещё снова странный звук сквозь сон. Блять, какого дьявола?! Саске всё-таки с усилием открыл тяжёлые глаза и, сощурившись, посмотрел в дверной проём, несколько первых секунд двоящийся и пляшущий перед ним. Опять приснилось, что ли? Что за шорохи и голоса в прихожей? Саске точно склонился бы к варианту с тем, что ему это почудилось в дрёме, и на этот раз окончательно и бесповоротно провалился бы в сон, но появившиеся в проходе лица Наруто и Итачи развеяли его уверенность. На секунду воцарилась пауза. Все трое молча смотрели друг на друга, застыв в неподвижной позе. А выражение лиц Наруто и Итачи было таким, будто они вернулись из командировки раньше времени и застали свою жену в постели с каким-то проходимцем. Первым опомнился Саске. — Как… — он прервался на внезапный кашель. — Что вы тут делаете? — наконец, просипел Саске. Голос всё ещё хрипел после сна, дребезжа в горле, во рту было неприятно сухо, мерзко и горько. Да и вообще Саске чувствовал себя несмазанной телегой — и именно эти двое виноваты в его разбитом состоянии и прерванном сне! — Ты что, спал? — изумлённо спросил Наруто голосом, будто сон был тяжелейшим из преступлений на всём веку человечества. Итачи тем временем молчал и оглядывался по сторонам. Чистотой далеко не сияло, и его неудовлетворённость этим можно было почуять за тысячи километров. Саске внезапно невероятно разозлился. К нему в дом врываются чужие люди – да, это всё-таки его дом, он осмотрелся на всякий случай, и люди чужие, потому что они тут не живут, — врываются только за тем, чтобы удивиться тому, что он спит, будят его и ещё теперь воротят нос? — Что. Вы. Тут. Делаете? — повторил Саске, не скрывая своего раздражения. Сейчас он имеет полное право злиться. Ему не дали выспаться. К нему ворвались. В его личное пространство как воры пробрались чужие люди. Что и кому от него опять нужно? Он не ждал гостей. Он никогда их не ждёт. Пора бы это уже запомнить раз и навсегда. Наруто растерянно переглянулся с Итачи. Он уже пожалел, что решился на такой глупый поступок, как пробраться в дом к этому идиоту, но ведь были же причины для этого, неужели Саске не понимает! Хотя он всегда был эгоистом в этом смысле. — Ты два дня не открывал дверь, датте байо! Что мы могли подумать, а? — Что угодно, но не вламываться ко мне! — взорвался Саске. Он выпрямился на стуле и потёр затёкшую шею. Боже, как же она болела. Угораздило же его тут заснуть. Но почему он был не в своей постели? Такой глупой привычки засыпать не в ней никогда не наблюдалось. А теперь ещё и эти двое — тоже мне, посмотрите, какими закадычными друзьями стали, с усмешкой подумал Саске — стоят и смотрят на него как на дурака. Хотя, наверное, хорошо, что его разбудили, теперь он сможет перелечь на нормальную постель. Впрочем, не стоит обольщаться, вряд ли ему дадут спокойно досмотреть сны. Эти двое — точно нет. — Но, Саске… — Меня бесит, что вы вломились ко мне как к себе. Это мой дом, и я могу делать то, что хочу. Я могу открывать или не открывать, если захочу. И спать хоть сорок восемь часов подряд, если захочу! Вы что, мои родители? — Саске раздражённо сверлил взглядом лица Наруто и Итачи. С утра у него всегда было паршивое настроение, особенно когда его вот так вот беспардонно будили, и ведь это не было ни для кого секретом, но сейчас оно, настроение, было ужасным, зашкаливало за все возможные пределы. И огромное спасибо этим двум ублюдкам! Не только им одним, но им — особенно. — Как вы сюда вошли? — Между прочим, Итачи твой брат, а я…, — в свою очередь вспыхнул было Наруто, но Саске его перебил: — Как вы вошли сюда, мать твою?! Вы выломали мою дверь? Выпилили замок? Как вы оказались тут? Наруто нахмурился. Он был сбит с толку такими словами в свой адрес и этим внезапным криком — ведь ничего же страшного не произошло, они не чужие и не последние люди для этого болвана! Нет, кто, как не он, знал тяжёлый норов Учихи Саске, но в чём проблема, в конце концов? Разве они с Итачи поступили не так, как должны были поступить брат и друг? Разве они не должны были волноваться? Ладно, Итачи вряд ли способен чувствовать волнение или нечто, сродни этому неприятному чувству, но это вовсе не меняет дело. Да, они пришли без спроса, вошли в чужое жилище, хотя в нём жил близкий для них обоих человек, но разве это не мелочь, разве так не поступают настоящие друзья и родственники, когда есть повод для опасений? В чём же великая и неразрешимая проблема? — Наруто попросил меня прийти, — наконец, сказал Итачи и поднял запасную связку ключей, которую держал всё это время. Саске перевёл взгляд с друга на брата. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Наруто с любопытством наблюдал за этим немым диалогом и хмурился. — Сегодня же заберу их у тебя, — наконец, сказал Саске, указывая взглядом на связку. Итачи не стал ждать, когда его попросят второй раз, и небрежно бросил ключи на заваленный журнальный стол. В этом движении Саске на секунду уловил тень безразличия и помрачнел ещё больше. — Оставьте меня в покое. Я чертовски хочу спать. Выметайтесь, — уже спокойно и тихо попросил он, не желая продолжать этот бессмысленный спор. Но Наруто уже не слушал его, а сверлил взглядом угол слева от Саске и пристально щурился. Наконец, его лицо вытянулось. — Это Ли? — изумлённо спросил он и медленно подошёл к спящему на полу под шторами Року Ли. Саске моргнул и вытянул шею, силясь рассмотреть того. Что? Ли? Какой к чёрту Ли? — Боже, — вырвалось у Наруто. Ли лежал, распластавшись по полу на животе, и спал, и даже Наруто, усиленно тормошивший его, смог добиться от него лишь невнятных звуков и чавканья, но только не долгожданного пробуждения. Поверх его смешного зелёного трико был надет женский розовый бюстгальтер с бумагой в чашечках и длинная юбка в цветочек. От Ли разило саке, пОтом и ещё чем-то отвратительным. Никто не хотел даже думать, чем именно. — Что ты сделал с толстобровиком, ублюдок? — возмущался Наруто, продолжая безуспешно пытаться привести Рока Ли в чувство. Саске растерянно посмотрел на стол рядом с собой. Хотел бы он и сам знать, что тут произошло. После усиленных поисков Саске увидел на столе полуоткрытый спичечный коробок, небольшую бутылку саке и два оставшихся косяка. И всё вспомнил. Господи, ну, с кем не бывает! — Ли такой забавный, когда напивается, — ухмыльнулся Саске и, наконец, встал. Голова несколько секунд покружилась, но тут же всё пришло в норму. Только вот тело казалось деревянным после неудобного сидения. — Ты спятил! Ему нельзя пить, ты же знаешь! — не успокаивался Наруто. — Я его не заставлял, — раздражённо ответил Саске. Он прошёл мимо стоящего всё в той же позе Итачи и едва ли не задел его плечом. Брат никак не отреагировал: подождав ещё непонятно чего, он всё-таки подошёл к Наруто и встал рядом с ним, судя по всему, намереваясь предложить свою помощь. Саске отвернулся. Дойдя до ванной, он с облегчением заперся в ней и с силой вывернул кран. Холодная вода в мгновение зашипела, заклокотала и под чудовищным напором резко ударилась о гладкое дно раковины, забрызгав всё вокруг. Саске и правда не хотел, чтобы так вышло с Ли. Но кто виноват, что этот идиот увязался за ним, сам принёс всё это добро и ещё набрался как глупый подросток? Саске не его мамочка, чтобы следить за ним, они уже давно взрослые люди. Хотя бы для таких вещей. Саске с облегчением отлил в раковину, ополоснул на всякий случай её бортики, помыл руки с мылом, умылся и посмотрел в зеркало. Его глаза ещё были мутноватые ото сна, но лицо вопреки всему выглядело свежим и отдохнувшим. Конечно, ещё часок-другой сна не повредил бы, но теперь вряд ли получится беззаботно уснуть. К тому же, Итачи не уйдёт просто так. Саске вздохнул. Вода бурлила, булькала и шипела. От неё веяло прохладой, она была мягкой и отрезвляюще холодной; трубы клокотали, ванная наполнялась приятным, естественным журчанием, что отделяло Саске ото всего мира. Хотел бы он спрятаться здесь на долгие годы, может быть, даже навсегда, но ему надо повернуть проклятый кран, вытереть красное от ледяной воды лицо полотенцем, пригладить растрёпанные волосы и выйти. Саске так и поступил. Он нарочно долго вытирал руки, каждый палец, но когда понял, что невольно пытается оттянуть время, со злостью смял полотенце и швырнул его в корзину с грязным бельём. Это рано или поздно должно было случиться. Они с Итачи и так не виделись месяц. Или два. И Наруто прекрасно знал это, но всё равно притащил сюда этого… а, неважно. Зачем, зачем он снова суёт свой нос в чужие дела. Лучше бы позаботился о том, чтобы завоевать хоть какую-то симпатию своей обожаемой Сакуры. Когда Саске вошёл в гостиную, ни Наруто, ни Ли уже не было. Итачи сидел на том самом стуле, где это этого спал его младший брат, и рассматривал то, что лежало на рядом стоящем столе. — Где эти идиоты? — спросил Саске, хотя на самом деле его это ничуть не волновало. Он стоял в проходе и смотрел на своего брата. Итачи повернулся к нему. — Наруто повёл Ли к себе. — Неужто проснулись отцовские чувства? Ну-ну, — который раз за это утро ухмыльнулся Саске. Итачи снова отвернулся. Он долго молчал, а его брат в этот момент не находил ни единой мысли, которая помогла бы ему закончить или продолжить этот скудный диалог. — Опять? — Итачи обвёл рукой стол, но так и не повернулся к Саске. Его спокойный, ровный голос и предельно краткий вопрос говорили о том, что длинного и бессмысленного разговора в этот раз не будет. — Да, — так же кратко ответил Саске. Итачи повертел в руках спичечный коробок, потрогал косяк. Даже он понимал, что это неправильно. В его мире такая глупость просто не укладывалась в голове. — Откуда ты это берёшь? — Ли нашёл где-то. Купил, возможно. Украл, сам сделал, вырастил. Откуда я знаю? Правда, где Ли находил косяки? — Я говорил, что не скажу родителям, если ты прекратишь. Так в чём же дело? Мне звонить отцу? Саске фыркнул. — Я большой мальчик. Если ты не заметил. Итачи обернулся и пристально взглянул на брата, осматривая его снизу вверх. — Только не для своих родителей и старшего брата. — Рассказывай, — с вызовом ответил Саске. Они с братом долгое время испытующе смотрели друг другу в глаза, но в этот раз первым отвернулся Итачи. — Я не хочу их волновать. — Ты как всегда просто кидаешься пустыми словами. Итачи странно посмотрел на своего брата и скрестил руки на груди. Он молча наблюдал за тем, как собирается Саске, как взлохмачивает волосы пальцами, накидывает поверх чёрной футболки кофту и звенит ключами. — Ты уходишь? Саске хотел промолчать, но разум заставил его прекратить упрямиться. — Да. И я не хочу, чтобы ты был здесь, когда я приду. — Я уберусь у тебя перед уходом, — сказал Итачи. — Просто уйди. — Если ты сам не можешь держать свой дом в порядке, большой мальчик, то придётся это делать мне. Саске сдвинул брови. Он отчаянно не хотел принимать никакой помощи от брата, но понимал, что Итачи всё равно поступит по-своему. — Делай, что хочешь, — проворчал Саске и вышел из гостиной, а затем и из своего дома. *** Ветер задувал прямо в капюшон, натянутый на голову, раздувал его, спускался за шиворот и вниз по спине и со свистом гудел в ушах. Он был нехолодным, но в то же время неприятным, пронзительным. Саске с радостью бы снял капюшон, подставился бы под поток воздуха, но он не станет этого делать. И дело вовсе не в том, что когда-то давно об этом его просил Какаши. Саске не хотел лишний раз видеть город, который ненавидел. За два года жизни в этом месте он не привык и не смирился с тем, что видел вокруг. Он до сих пор ощущал себя чужим и нелепым в этом мире, абсолютно лишним, ненужным и изжитым элементом в новом механизме. Два невероятно сложных, бесконечных года борьбы с самим собой растянулись словно на несколько десятков тысяч бесконечных лет, в течение которых постоянно хотелось где-нибудь забыться, только бы не видеть ничего вокруг, и не было ничего ужаснее этой топи, в которой даже самый слабый просвет оказывался в итоге ещё большим ужасом и разочарованием. Мир луны — яд для таких, как Саске. И он считал минуты до того, как этот яд прожжёт его до костей. Саске второй час глупо колесил по Конохе на велосипеде. Ноги не ныли, они привыкли к таким длительным прогулкам, которые случались очень часто: у Саске была куча времени и любовь к велосипедной езде и спорту вообще. Он объездил пустые и заброшенные окраины города, к которым всё плотнее подступал лес; пересёк туда-сюда мосты через осушённую Накано, спустился вниз, поколесил по полупустым улицам, встретил по пути всего десяток людей, идущих медленно, словно во сне, с пустыми, одинаковыми придурковатыми лицами, выражающими абсолютную незаинтересованность и безразличие ко всему вокруг. В городе было невыносимо тихо. Очень редко можно было встретить машины, общественного транспорта вообще не было. Люди ходили пешком, но только по большой нужде — на работу, в магазин или же школу, и то, это случалось всё реже. Остальное время, не нуждаясь в ни чём и не желая ничего, они находились дома, наслаждаясь собственными грёзами. После длительного наблюдения Саске мог точно сказать, что и учились, и работали люди только по привычке, и вряд ли они получали за это деньги. А если и получали, то только для того, чтобы купить себе всё самое необходимое для жизни: вещи и еда тоже никого не интересовали. Прогулки на велосипеде всегда действовали на Саске успокаивающе. Он даже покорно стоял на переходах, дожидаясь, когда погаснет красный свет, хотя дороги были абсолютно пустыми. А потом нажимал на педали и крутил, крутил, крутил их, вслушиваясь в завывания ветра в своём капюшоне. Саске ехал по набережной. Накано осушили, чтобы возвести плотину, теперь в её русле носилась пыль и по краям пробивалась жидкая трава. Набережная оставалась ещё более менее ухоженной, но её вид раздражал Саске: он помнил её шумной и полной прохлады от чистой воды. Поэтому он быстро свернул в ближайший переулок и поехал к дому, решив, что за два часа Итачи должен был уже уйти. Коноха ужасно утомляла Саске. Его раздражали люди в ней, раздражала её искусственная жизнь, раздражали её однообразные дома и скучные парки, пустые идиотские скверы, пересохшая река и многое, многое другое, чего Саске даже не мог вспомнить и не хотел. Это был не его город. Не Коноха, которую он помнил. Не то место, где он родился и вырос. Это было чуждое место. Лаборатория. Тюрьма. Клетка. Блять, что угодно, но не его родной город. И была бы его воля, Саске спалил бы Коноху и всех её жителей, чтобы оборвать их обоюдные мучения. Но это лишь слова. Отчаяние, ненависть и пустые слова. Саске никогда не сможет этого сделать. И не сделает. Очень, очень жаль. Саске не успел заметить, как очутился рядом с домом. Видимо, погрузившись в невесёлые мысли, доехал слишком быстро. Горизонта не было видно, наручных часов также не было, но по золочению облаков на небе и наступающей прохладе Саске решил, что дело потихоньку движется к ночи. Он оставил свой велосипед внизу, у входа. Но подниматься к себе спешить не стал. Саске сжимал в кармане ключи и смотрел на своё тёмное окно с балконом на третьем этаже. Окно кухни рядом вроде бы тоже не горело. Но вдруг Итачи ещё не ушёл? Не хотелось бы сталкиваться с ним снова. Чтобы наверняка дождаться его ухода, Саске скинул капюшон и сначала поднялся к Наруто. Его собственная дверь была чуть левее, её было видно от двери Узумаки, но Саске даже не смотрел туда. Только уже нажимая озябшими пальцами на звонок, он понял, насколько замёрз. Наруто, конечно, не открывал. Впрочем, это было не удивительно. И до кого ещё невозможно достучаться?! Саске во внезапном порыве нетерпения ударил кулаком по двери. Только после этого за ней зашевелились, забормотали, зашуршали замки, и Наруто в семейных трусах и длинной, растянутой оранжевой футболке появился на пороге. — Можно? — буркнул Саске, осматривая своего друга и ощущая на своём лице идущее из квартиры домашнее тепло. Наруто растерянно моргнул, но тут же посторонился. Он более чем приветливый хозяин и уж точно невозможно рад любому, даже самому неожиданному визиту. — А, да, прости, прости, я в таком виде, я как раз заваривал рамен, и вдруг звонок в дверь, а вода кипит, и я разрываюсь между вами. А ты… — Я понял, — с нетерпением перебил его Саске: болтовня сегодня его особенно утомляла. Наруто улыбался и смущённо почёсывал затылок. В коридоре у него как всегда был завал из грязной обуви, упавших с вешалки джинс, набросанных на неоткуда взявшийся стул кофт, зонта, пакетов из магазина, в которых уже наверняка что-то тухло. А ещё под потолком горел тёплый жёлтый свет, в глубине квартире ради фона болтал телевизор — какой-то фильм на диске, на кухне что-то шумело, и запах рамена валил в коридор. Несмотря на беспорядок, у Наруто всегда было особенно уютно, по-домашнему, словно здесь жила большая семья, и даже проклятый рамен казался долгожданным и дорогим. Наруто умел обманывать себя иллюзией тёплого домашнего очага, а Саске в своей безмолвной квартире – нет. — Как Ли? — спросил Саске. Разумеется, он пришёл не узнавать о том, что с придурком… как его… толстобровастым? Толстобровым? Или как его называет Наруто? А, поебать. Не мог же Саске сказать, что просто тянет время перед тем, как вернуться домой. Но Наруто и без того понял это. Он старательно не подал виду, но Саске прекрасно видел это по его глазам. А может, просто знал, что болван Наруто видит его насквозь. Всегда видел. — Нормально. Я растряс его, ополоснул, накормил раменом и отправил домой. — Ясно, — Саске всё ещё стоял в коридоре, переминаясь с ноги на ногу. Руки его отогрелись и теперь казались обжигающе горячими. Саске и Наруто некоторое время молчали, не зная, что сказать друг другу. Первый вообще не понимал, чего ждал, когда шёл сюда. Наруто вдруг шмыгнул носом и прямо взглянул на своего друга. Он выглядел так, словно собрался с духом для страшного признания. — Почему ты не хочешь видеть Итачи? Саске холодно взглянул на друга. Почему-то он ожидал услышать этот вопрос. Или подобный ему. — С чего ты взял? Я не говорил такого. — Но это так. — Это не так. — А в чём дело? Вы давно не видитесь, я знаю. Вы же не могли поссориться. По крайней мере, Итачи не мог, — тихо добавил Наруто. Саске фыркнул. — Что ты хочешь услышать? — Почему ты не хочешь видеться с Итачи? — снова спросил Наруто. Его упрямство и назойливость зашкаливали как никогда, жаль, что Узумаки нельзя прибить в такие минуты хлопком как надоедливую муху. Почему Саске должен что-то объяснять ему, оправдываться перед ним? Это его личное дело. Это личное дело Итачи. Но никак не этого идиота. Он, верно, забыл, что его фамилия не Учиха, а Узумаки. — Как ты думаешь, Итачи выглядит очень счастливым? — тем не менее, как будто бы у самого себя спросил Саске. Наруто не сразу нашёлся, что ответить. Он не ожидал такого вопроса. Почему-то он очень хорошо запомнил пасмурный осенний день, когда впервые пришёл к Итачи, чтобы навестить Саске, с которым очень долгое время не виделся. На улице было холодно, влажно после прошедшего дождя, сыро и промозгло, плотные серые тучи громоздились над головой с угрозой, словно нависшие скалы. Но Наруто восхищался и пожухшей листвой деревьев, и серостью неба, и мокрым асфальтом, и шарфом на своей шее — ведь эта его первая осень за последние годы. А дома у Итачи оказалось очень тепло, хотя и не уютно — всё просто, чисто, бело, тускло, необжито, очень похоже на то, что сейчас у Саске. Тот тогда согласился сыграть с Наруто в карты, и они сидели на узком диване, в то время как Итачи невдалеке от них, прижав к уху трубку, подчёркнуто учтиво и сухо говорил о чём-то со своими родителями — вернее, с оглушающим безмолвием в телефоне. Наруто помнил тот ужас, ту тяжесть, то отчаяние, неверие и невыносимую боль, когда увидел это своими глазами, услышал это своими ушами — словно ударили камнем по голове. Он в ошеломлении смотрел на Саске, а тот словно не замечал ничего и только сосредоточенно смотрел на карты в своих бледных руках. Но Наруто знал — для Саске это было невыносимо, так невыносимо, что хоть на стенку лезь. И Наруто не понимал, как его друг может жить с этим — всё равно, что в сумасшедшем доме, всё равно, что с сумасшедшим. Только вот он не выдержал, в конце концов. Никто из них бы не выдержал, Наруто всё это прекрасно понимал. Но, впрочем, что спросил у него сейчас Саске? Ах, да. Что ж, если говорить на чистоту, то Итачи – как, впрочем, и все жители Конохи — никогда не выглядел невероятно счастливым в Мире Луны: ведь у людей совсем не было внешних эмоций. Он лишь, как и все, жил где-то в своём придуманном мире, практически не реагируя на то, что творилось вокруг — только изредка он мог делать какие-то замечания, и даже они касались предметов вокруг, а не чужих слов или поведения. Но в последнее время, и даже Наруто заметил, что-то изменилось. С Итачи что-то не так. С его лицом, голосом, движениями — что-то не так. Но что? Ладно, не время думать! Им всем всего лишь кажется всё это, они просто хотят видеть какую-то надежду даже спустя столько времени, а Саске сейчас ждёт ответ на свой вопрос. Бедный. Бедный Саске! Как он мог терпеть это столько времени! Как он мог жить со своим братом хоть какое-то время! Что за дьявольская сила заставляла его стиснуть зубы и не замечать, свыкнуться с происходящим — страшно было догадываться. — Ну, — помедлив, осторожно протянул Наруто, словно пытался подобрать слова, которые не заденут его друга, — он в последнее время немного, совсем чуть-чуть… он, может быть, и отличается от остальных. Ну, остальных, которых…в общем, на самом деле это всё глупости. — Отличается, — внезапно холодно согласился Саске, желая скорее закончить этот разговор. — Знаешь, почему? Он стал ощущать, что что-то с ним не так. Он сам не понимает, что с ним, и это ещё ужаснее. — Но… — Нет, я не могу больше общаться с ним. Я виноват во всём этом. Пока меня не было, он был столько лет счастлив в своей ебаной иллюзии. Он… «Он хоть где-то жил так, как всегда хотел», — хотел добавить Саске, но решил промолчать, проглотив свои слова. Наруто внимательно смотрел на своего друга. Смотрел как будто бы с сожалением. — Почему ты считаешь, что что-то не так? По-моему, ничего не изменилось. Я всё понимаю, но, Саске, это всё пустые надежды. — Я и ни на что не надеюсь, — возразил тот. — Всё как раз наоборот. Наруто похлопал глазами с непонимающим видом. — Не понял? Может быть, он неуловимо для себя потерял нить разговора или просто на самом деле беспросветно туп, но Наруто в упор не видел связи между тем, что Саске не общается со своим братом, и тем, о чём они сейчас пытаются говорить. Саске, когда понял это по туго соображающим голубым глазам напротив, рьяно пытающимся найти ответ на этот вопрос, только лишь усмехнулся. — Как будто я жду от тебя твоего сраного понимания, — он развернулся и толкнул дверь, выходя на этаж. — Эй, — окликнул его Наруто и вышел следом. Босые ноги стояли на холодной плитке. — Ты куда? Подожди. Саске! Но Саске не обернулся, молча подошёл к своей квартире, чувствуя между лопаток пристальный взгляд Наруто, и повозился с ключами. Его руки немного потряхивало. Как же он ненавидел все эти разговоры! Как же он их ненавидел! Пустые блядские разговоры, не приводящие ни к чему конкретному и только сыплющие соль на рану! Кому они нужны, эти разговоры? К чёрту Наруто и его тупые вопросы! К чёрту всё это дерьмо! Итачи уже давно свалил, и не надо было даже соваться к этому придурку. Почему он вечно лезет не в своё дело? Но едва Саске зашёл на порог своей квартиры, как почувствовал запах еды. Стало быть, Итачи был ещё здесь. Если он не ушёл, напрашивался один вывод: он действительно пришёл сюда не просто так и не только по просьбе Наруто. Ему было что-то нужно. Но Саске не хотел даже догадываться, что. Потому что догадка убивала его и без того убитое настроение. На кухне уже горел свет, и оттуда доносились какие-то скудные живые звуки, но Саске не стал заходить туда. Он решил, что закроется в комнате, растянется на кровати и докурит то, что у него осталось. Он расслабится и перестанет думать о всяком дерьме. Его мысли унесутся куда-то далеко, а потом Саске заснёт и будет видеть обалденные сны после выкуренной травы. И так он проживёт день за днём, пока не умрёт и не начнёт гнить в собственной кровати до тех пор, пока смрад не дойдёт до квартиры Наруто и этот идиот с Итачи снова не вломится в его квартиру и не найдёт чёрные, расползшиеся останки, если, конечно, они оба ещё сами будут жить. Но когда Саске с усилием стянул с себя толстую кофту и подошёл к столу в гостиной, он в недоумении уставился на его абсолютно пустую поверхность. Кроме никому не нужных стаканов с не пишущими ручками и недопитой колы там ничего не было. Блять. Блять, Итачи! Саске стиснул зубы от злости. Как же всё-таки он ненавидел Итачи. Ненавидел его, ненавидел до глубины души, Господи, всегда ненавидел этого глупого старшего брата, и дело не в том, что он выкинул траву. Если бы дело было только в этом! Саске, не желая больше ждать ни секунды, рывком открыл дверь и, громко топая, пошёл на кухню. Господи, да он ненавидел Итачи только потому, что тот заставляет его ненавидеть самого себя! Почему так происходит? Почему так всегда происходит? И это дерьмо случается всегда только с ним, с Саске. Почему! Итачи сидел за маленьким столом и невозмутимо ел приготовленный им суп. Он готовил далеко не великолепно, у него начисто отсутствовало чувство вкуса и ощущения приготовляемой им пищи, так было всегда, даже в детстве, в юности, но Саске в целом не жаловался. Было съедобно, не солёно, но и не пресно, никто не травился и не рвался над унитазом и даже неплохо пахло. В любом случае, сам бы он лучше никогда не сделал. — Куда ты дел то, что лежало на моём столе? — абсолютно спокойно, чётко и медленно спросил Саске — желание злиться постепенно уходило, расползалось и растворялось, впитывалось в потолок и стены. Саске стоял в дверном проёме и оглядывал необыкновенно чистую кухню. Да, всё-таки его убежище привели в порядок. В такой, что появлялись сомнения, обжитая ли эта квартира. Хотя ни в беспорядке, ни в чистоте она никогда не выглядела уютной. Наверное, всё дело в хозяине. У Итачи дома всегда было чисто, и он старался при возможности принести порядок в дом своего младшего брата. Чистоплюй. Педант. Даже Мир Луны не вытравил в нём это. — Выкинул, — невозмутимо ответил Итачи. Он не перестал есть суп и не поднял голову. Саске мельком взглянул на мусорный бак. Полный, значит, он найдёт в ней своё добро. — Сколько раз я просил тебя не трогать мои вещи? — Это не вещи. Саске глубоко вздохнул. Спорить здесь бесполезно. Он даже не будет пытаться это сделать. По многим причинам. — Моих ключей у тебя больше нет, так что в любом случае это был последний раз. И да, я просил тебя уйти до моего прихода. Просил? Итачи отодвинул чистую тарелку, отряхнул руки и встал. Он посмотрел на брата и кивнул. — Да, я уже ухожу, — как всегда холодно сказал он и вышел, оставив Саске одного на кухне. Тот невольно втянул носом витающий запах супа. Мясной. Ещё горячий – вон, дымится на столе в большой кастрюле — и даже немного вкусный. Этим вечером не придётся есть пережаренную яичницу с горелыми тостами и безвкусным, недосоленным рисом. И всё благодаря Итачи. Саске впервые за долгое время пришёл не в пустую квартиру, тёмную, холодную и ничем не пахнущую. Он пришёл в освещённый дом, тёплый и ароматный, где его два часа ждали горячая, только что приготовленная еда и другой человек. Не просто другой человек, а его старший брат, его семья. Только вот почему-то всё равно это не сделало его дом таким же уютным, как дом Наруто. Саске сглотнул ком в горле. На душе становилось паршиво и гадко, когда он постепенно начинал понимать — признавать, — что из-за своих страхов просто-напросто выгнал своего брата — сбежал с поля боя. В очередной раз, к слову. Выгнал своего единственного родного брата, свою крошечную, драгоценную семью, всё, что осталось у него. Разве он имеет право так поступать? Святые силы. Итачи ещё только обувался, шурша ветровкой, когда его младший брат как тихая и незаметная тень подошёл сзади. Он стоял рядом и молча наблюдал за тем, как длинные пальцы ловко затягивают длинные шнурки на чёрных ботинках. — У тебя всё в порядке? — наконец, спросил Саске. Он сжал руки за спиной. Вопрос дался ему с тяжестью. Но он должен был его задать. Не удивительно, что Наруто не замечает изменений в Итачи. Они видятся не часто, и общаются не так тесно, как Саске с братом. И Наруто далеко не экстрасенс. — Да, — просто ответил Итачи и начал зашнуровывать второй ботинок. Другого ответа невозможно было ожидать. Но Саске не обманешь. О, нет, теперь его трудно обмануть. Что-что, а сквозь иллюзии он давно научился видеть. Саске смотрел в пол, всё больше чувствуя себя нашкодившим котёнком. Ладно, хватит ходить вокруг да около. Они взрослые люди. Саске так просто не обманешь. Саске всё понимает. — Тебе опять нехорошо? Ответ был очевиден для обоих. Итачи молча завязывал бант на ботинке с видом, будто это было дело, требующее неимоверной концентрации. Он туго затянул шнурки, выпрямился и опёрся локтями о колени. Саске терпеливо ждал, смотря на брата исподлобья. Итачи всё скажет. На этот раз обязательно — это тот самый единичный случай, когда из Итачи можно вытянуть хотя бы слово. Он просто подбирает нужные слова. — Я уволился. Саске непонимающе нахмурился. — Что? Почему? — насколько он знал, брата устраивала его работа в кондитерской. Ещё бы его это не устраивало. В Мире Луны всех всё устраивало. Итачи только неопределённо пожал плечами. — Я не могу больше там работать. — Как это, не можешь? Столько лет мог, а теперь нет? — Я не могу найти покоя в этом месте, мне стало тяжело общаться с покупателями. Они… Иногда мне кажется, что я, — Итачи запнулся: Саске казалось, что брат не хочет выдавать что-то личное или же просто не знает, как выразить свои чувства, для него это всегда было неимоверной проблемой. Но ему не надо этого говорить, правда. Саске и так его прекрасно понимает, всё понимает, даже то, что не услышал и не услышит, возможно, уже никогда. — Мне кажется, что я живу в ужасном сне. Всё, что я ощущаю и вижу, — ненастоящее. Неправда. Даже люди вокруг, кажется, стали ненавидеть меня. Как будто во мне два человека. Мне страшно. Я, наверное, сойду с ума когда-нибудь, — вдруг добродушно усмехнулся Итачи, будто пытался этим глупым и неуместным смешком стереть впечатление о своих словах. Саске молча смотрел на брата, не зная, что должен сказать или сделать, чтобы утешить или облегчить его страдания. Да только ничем он не поможет. Это уже было понятно давно. Саске очень сильный человек, независимый, способный добиться многого, упрямый, упорный, целеустремлённый и смелый, но когда дело касается его старшего брата, он оказывается слабым. Слабым, чтобы помочь. Слабым, чтобы защитить. Слабым, чтобы находиться рядом. Саске ведь знал, что если Итачи приходит сам, значит ему плохо. Значит, он больше не может находиться в одиночестве, значит, ему стало по-настоящему невыносимо — и никто этого не может знать, кроме Саске. Значит, Итачи нужен его младший брат. А тот взял и прогнал его как бездомную собаку. Прогнал потому, что стал слаб. Испугался. Саске после того, как их с Наруто высадили в Конохе Какаши и Ямато, прожил с Итачи ровно полгода, остальные полтора — один. В полном одиночестве. В этой пустой и безмолвной квартире. Саске пробовал привыкнуть к брату, не замечал чего-то, старался не злиться, не раздражаться, не отчаиваться, закрывать глаза на многое — на равнодушие, на разговоры об умерших родителях и прочее, Господь, страшно вспоминать, через что пришлось пройти — и даже с огромным, невыносимым трудом после стольких приступов бешенства, отчаяния он добился в этом каких-то успехов, научился ненужным придатком сосуществовать рядом с отсутствующим духом и разумом Итачи, но лучше бы всё так и оставалось – о, Итачи жилось хорошо, а это главное, это то, чего Саске всегда хотел, ради чего он позволил ублюдку Обито обвести себя вокруг пальца. Саске бы справился или сам бы сошёл с ума в итоге. И то, и другое хорошие варианты. Но… Саске хотелось громко рассмеяться в лицо Учихе Обито. В лицо этому лжецу, который обманул когда-то не только его, ещё не до конца понявшего мир тринадцатилетнего мальчика, но и его старшего брата. Что он там говорил о вечной иллюзии счастья, которую ничто не сломает? Мерзавец. Да, мерзавец и лжец, потому что в Итачи в какой-то момент неожиданно что-то сломалось, перевернулось с ног на голову, в его вечном и непоколебимом Мире Луны что-то треснуло — хотя, почему что-то, — и Саске знал, что сам виноват во всём — виновата его несдержанность, даже эгоистичность. Пусть отчасти, но виновата. Ему не надо было вмешиваться в жизнь брата, он должен был просто сосуществовать рядом с ним, а лучше отдельно. Но он же не знал, что жестокому Миру Луны окажется неподвластна одна вещь, способная дать трещину в нём. Одна проклятая вещь. Смешно, Учиха Обито. Ты — посмешище. Ты — один сплошной провал. Неудачник. Саске подошёл и опустил свои руки на голову брата — наверное, не стоило так делать, но сейчас то самое место и время, когда это необходимо. Вплёл пальцы в тёплые тёмные волосы и сдавил виски. Итачи — его брат, и он отворачивается от него в тяжёлую минуту. Как это отвратительно. Как это низко. — Я не должен был срываться на тебе из-за своего плохого настроения, — примирительно сказал Саске. Эти слова были сродни просьбе о прощении. Но сказать: «Прости» было для Саске слишком сложно. Даже не для него, а для его гордости. Итачи же покачал головой. — Ты не обязан… — Я обязан больше, чем кто бы то ни был. Итачи промолчал. Помедлив, он накрыл своими узкими ладонями руки брата. Саске с трепетом затаил дыхание: нарастающая тёплая волна нежности и любви захлестнула его с головой. Нет, он не ненавидит Итачи. Он ненавидит себя. Он не сберёг покой своего брата. — Оставайся столько, сколько хочешь. Я постелю тебе на диване, — улыбнулся Саске, внезапно перехватывая и крепко сжимая ладони Итачи. Тот поднял голову и тоже сдавленно и смазано улыбнулся в ответ. Туманные, отсутствующие глаза мягко блеснули. *** Саске бессмысленно смотрел на отблеск уличного фонаря на стене. Под ухом на столике тикали часы. Тик-так. Тик-так. Глаза начало покалывать от сухости, и Саске моргнул, морщась от рези. А потом снова уставился в одну точку на жёлтом пятне света на стене. Тик-так. Неужели в этом доме нет более тихих часов? Саске не мог заснуть уже полчаса, а может и больше. Да, наверняка. Может, время и небольшое, но для скучной ночи невероятно долгое, и с каждой проходящей секундой сон проходил все больше, а раздражение — нарастало. Проблема была не в том, что хотелось спать, а заснуть не получалось. Потому что даже если бы Саске и хотел спать, он не смог бы по одной причине: Итачи постоянно ворочался, то накрывался, то раскрывался, то поправлял подушку, шуршал одеялом, перетягивал его и заставлял каркас кровати тихо поскрипывать. И это невероятно раздражало. Пусть он это делал не специально и будучи твёрдо уверенным, что никому не мешает, но это всё равно невероятно бесило, так бесило! Надо было всё-таки постелить ему на диване. Чья это вообще была идея, разделить одну постель? Или… ах, да, у Саске не было лишнего одеяла, лишней простыни, да и подушка, которую пришлось дать Итачи, была диванной. Лучше бы Итачи пошёл домой, зачем надо было предлагать ему переночевать? Саске попытался разглядеть время на часах, но без толку: было слишком темно. Сколько он проспал до того, как его разбудили? Наверное, не более пятнадцати минут, в течение которых просто-напросто неспокойно дремал. Кажется, сегодня все сговорились, чтобы не дать ему выспаться так, как он того заслуживает. Ведь заслуживает же? Даже подонок Обито имеет право на спокойный сон. После очередного шороха за спиной Саске, наконец, не выдержал и рывком перевернулся на спину. Итачи лежал справа, на боку, лицом к стене, снова завернувшись в одеяло почти с головой — это была его привычка. В складках серого постельного белья чернели распущенные, сваленные в запутавшийся узел волосы. — Эй, — раздражённо позвал Саске. Его голос прозвучал неожиданно резко, громко и скрипуче в ночной тиши — ужасно неприятно и противно. Брат пошевелился, спустил одеяло с головы и обернулся через плечо. — Ты не спишь? — спросил Итачи. Он не успел прочистить горло, поэтому его голос сдавленно шептал и хрипел. — Ты мне мешаешь, — прямо сказал Саске. — Прости, я думал, ты спишь. Саске подавил вздох и уставился в белеющий над ним потолок. В темноте ночи казалось, что он фосфоресцирует. Наверное, заснуть удастся ещё не скоро. Именно поэтому Саске терпеть не мог гостей у себя. С ними одна морока. — В чём проблема? — спросил он. Ему вообще не хотелось сейчас разговаривать, да и вряд ли ему ответят, но он чувствовал, что должен был это спросить. Хотя бы формальности ради. Всё-таки Итачи не тот, кого можно игнорировать. Он его старший брат. Он его кровь. Он его плоть. Он его семья. Итачи не торопился с ответом, и с его стороны раздавалось только тихое, размеренное дыхание, которое постепенно погасло, стихло и стало совсем неуловимым. Может, он уже уснул? К лучшему для них обоих. — Кошмары, — вдруг ответил Итачи, когда Саске, наконец, закрыл глаза, искренне не ожидая услышать от него ни слова до утра. Итачи как-то тяжело и неуклюже перевернулся на спину, запутавшись в складках одеяла, и теперь вместе с братом смотрел в потолок. Было очень тихо, почти неприятно тихо. На улице не раздавалось ни шороха, даже деревья не колыхались от ветра, и сверчки на этот раз молчали. А может, просто окно было закрыто наглухо? Нет, Саске любил свежий воздух в комнатах, любил прохладный запах ночи и терпкий, почти остро свежий запах раннего утра, тяжёлый запах позднего вечера и мягкий — ясного дня, и сейчас штора шевелится от лёгкого дуновения ветра, врывающегося в открытое окно. Наверное, это была и, правда, всего лишь невероятно тихая ночь. — У меня никогда не было этого раньше, — сказал Итачи. Наверное, это походило скорее на завуалированную жалобу, на некий крик души, чем на размышление — как это не похоже на Итачи. Но ведь сейчас это и вовсе не он, а только его жалкая тень, остаток его подобия, и всё, что роднит его с прежним собой, — это Саске, его младший брат, ведь не так ли? Итачи сверлил потолок усталым взглядом, будто тот был виновен во всех его бедах, но потолку было всё равно, и он отвечал искренним безразличием. — Всё было на своих местах. Как надо. Как должно. Саске, ты знаешь, как огромен и красив наш мир? Саске что-то невнятно промычал. Что-что, а слушать эти глупости ему хотелось меньше всего. Это милые сказки для несмышлёного и наивного ребёнка, а он уже давно не ребёнок, Итачи часто забывает об этом — всегда забывал и считал, что может манипулировать его жизнью и чувствами на своё усмотрение, пусть во благих, по его мнению, целях. С ним не поспоришь. Мир и правда прекрасен. Он огромен. Он красив. Он невероятен и бесконечен. Но что толку от всего этого, если они даже не могут научиться в нём жить, научиться видеть, слышать и понимать его. Итачи поджал губы. — Никогда не думал, что когда-нибудь у меня возникнут такие мысли. — Какие? — без интереса спросил Саске. Он знал ответ, но вопрос сам по себе слетел с его губ. Наверное, Саске просто не хотел в вот-вот готовой разразиться долгой паузе слушать давящую всем своим весом тишину. — О том, что что-то всё время было не так. Саске удобнее устроил голову на подушке и закрыл глаза. На самом деле он не хотел всего этого слушать. Не хотел говорить, понимать — зачем вообще он поднял эту тему? Надо было просто промолчать. Как всегда промолчать. Итачи и сам не любитель говорить обо всей чепухе, что тяжёлым грузом лежит на его душе. Этот разговор не доставляет никакого удовольствия и ему. — Знаешь, что? Попытайся уснуть. Сны — это всего лишь долбаные сны. Забей. Итачи сдавленно улыбнулся. — Ты очень изменился, Саске. Ты был раньше другим. — Я сам уже не помню, каким я был раньше, — угрюмо отозвался тот. — Ты был хорошим, очень добрым в душе ребёнком. Живым, подвижным, сострадающим, хотя и старался казаться серьёзным и суровым. Но ты был очень чутким и внимательным. Когда ты приехал, я первое время видел в тебе своего доброго младшего брата. Саске едва подавил усмешку. Доброго? Господь, доброго? Неужели это всё себе напридумывал Итачи? Впрочем, откуда Саске самому знать, каким он был? Наверное, не таким уж и добрым, не таким уж и сострадательным, но точно не таким озлобленным и ожесточённым как сейчас, даже два года назад он был чище. Он плохо помнил себя в детстве, но точно помнил бурлящую радость, когда видел красивое, улыбающееся ему лицо матери, её тёплые, ласковые, пахнущие нарезанными овощами и средством для мытья посуды руки; помнил восхищение и уважение, испытываемое к строгому отцу; помнил тепло, заботу и уют, каким родители и старший брат окружали его — самого маленького, самого младшего в их семье, желанного ребёнка, желанного младшего брата. И он отвечал им — всему миру — тем же. Возможно, из меня получился бы действительно хороший человек, с внезапным горьким сожалением вдруг подумал Саске. Да, возможно. Но не получился. — А потом я понял, — тем временем продолжил Итачи, — что-то, что я хочу в тебе видеть, и то, чем ты являешься на самом деле, — разные вещи. Саске вдруг неожиданно ощутил склизкий комок злости, подкативший к горлу. В сказанном не было ничего нового для него, но почему-то сегодня его это так задело. — Разумеется. Я — человек, а не плод твоего воображения. Итачи поёжился под одеялом. — Я знаю. Знаю. С этого всё и началось. Саске приподнялся на локти и пристально посмотрел на брата сверху вниз. Он и так всё прекрасно понимал, но внезапно этот гадкий намёк его невыносимо ужалил, почти оскорбил. Наверное, это всё нервы, расстроенные из-за отсутствия нормального сна. А может, и не нервы. Может, всё дело в том, что он тоже человек, который живёт и терпит весь этот проклятый ад день за днём, может, ему просто по-человечески тяжело, и он больше не вынесет ни дня, только никому, никому этого не понять. Никто не знает, что у него в душе, никто не может заглянуть туда, а ведь Саске так плохо, так чертовски плохо — он же человек, мать твою! И ни одного дня ещё за эти ужасные годы не было хорошо, ни одного. Кто об этом знает? Да, он — обычный человек, которому может быть невыносимо больно, которого никто не пожалеет, даже если он того очень захочет. И он не должен сердиться на Итачи, тот ни в чём не виноват, но блять, от этого лишь только в сотни раз хуже. — Ты пришёл сюда, чтобы сказать мне это? Чтобы поныть? Чтобы обвинить в чём-то меня? — Саске… — Что ты ещё скажешь? Что, чёрт бы тебя побрал? А, я знаю, зачем ты пришёл. Чтобы прочитать мне очередную нотацию, а потом… — Почему ты так говоришь? У меня в мыслях такого не было, — возразил Итачи. Но бесцветность в его голосе только сильнее взбесила Саске. — Давай же, скажи, скажи! Блять, посмотри в мои глаза и скажи ещё ебаную сотню раз, что это мерзко, когда братья… — Да, Саске, этого не должно было быть, — наконец, не выдержал Итачи, и Саске неожиданно для самого себя осёкся. Послышался тяжёлый вздох со стороны старшего из братьев. Итачи с усталостью потёр переносицу, выдержал паузу, в течение которой оба успокоились, и посмотрел на Саске. В темноте не было видно выражения его лица. — Что ж, ты сам поднял эту тему. Я никогда больше не хотел возвращаться к ней. Ты до сих пор думаешь, что это нормально? Тогда ты всё ещё просто глупый младший брат. Саске сухо усмехнулся. — А ты тогда оставь меня в покое. Для этого я живу тут, один, чтобы не докучать тебе лишний раз и не напоминать о… блять. Они оба замолчали. Саске и злился, и одновременно понимал брата и не мог его винить. Очень хотел бы обвинить во всём, что случалось в этой жизни с ними обоими, но это было бы глупо. На этот раз Итачи и правда был не виноват. Откуда Саске мог знать, что Итачи после такого времени, проведённого в иллюзии, в один прекрасный день может что-то вспомнить в Мире Луны, что возможна хоть малая доля такого шанса? Этого никто не мог подозревать даже в шутку. Откуда он мог знать, что брат вспомнит не кровь на их с Саске руках, не гибель родителей, не происхождение страшного шрама на его животе, не стрельбу у Обито, а свои чувства к младшему брату — эту проклятую, немыслимую страсть, с которой начался весь переполох? Нет, вспомнить об этом он не мог. Саске не хотел называть произошедшее… да, этим словом, но, как ни глупо звучало, это было так. Поэтому откуда Саске мог это знать, что Итачи снова, с чистого листа влюбится в него? Что они с братом поменяются местами? Эти чувства не подвластны никакой иллюзии. Как жаль. Как жаль, что самого главного, того, от чего хотел раз и навсегда избавиться, Итачи так и не смог избежать. Но почему это произошло, откуда взялась брешь в Мире Луны — кто знает. Кто знает, что тогда подтолкнуло и их всех на убийство родителей. Одна ли во всём причина? Неважно. На самом деле неважно. Саске никогда не забудет той минуты, того дня, прошедшего больше года тому назад, когда понял всё это, когда словно сошёл с ума от этого внезапного осознания — как он был рад, как опьянила его эта радость, радость того, что Итачи больше не смотрит на него пустым, одинаковым взглядом, который невозможно прочитать; что его снова по-настоящему любят, замечают, слушают, видят, осязают — настоящим, неподдельным, не тем, каким рисуют в своей иллюзии, и чёрт знает, почему это произошло. Если бы Саске знал, если бы у него было хотя бы малейшее, крошечное подозрение о том, что он своим присутствием пробудит в брате какие-то воспоминания, чувства, что всё это не принесёт им обоим радости, а только выльется в ещё большие проблемы, — он послушался бы совета Какаши, жил бы здесь с самого начала, ему даже нравилась его маленькая, неуютная квартира! Итачи бы не страдал. Саске бы не страдал. Отъезд, конечно, ничего не исправил, потому что он опоздал. Потому что Саске, наверное, ещё слишком эгоистичен, слишком возбудим, слишком импульсивен и, да, глуп, а может, он просто больше не мог вынести того, что навалилось, но он должен был оставить Итачи в ту же секунду, когда всё понял. Но не оставил. Нет. Он совершил самую ужасную ошибку, на которую был способен. Он дал понять Итачи, что разделяет его страшные мысли. Что живёт ими до сих пор, наслаждается ими, выживает только благодаря им. Он заявил об этом прямо, прямее не бывает, и поверг Итачи в полнейший шок. Да, наверное, с того всё и началось. Ведь Итачи вспомнил не только свои чувства, но и свою невероятную ненависть к ним – да, в этот миг всё и началось. Саске знал, что для Итачи страшнее всего. Нет, со своими чувствами брат умеет справляться. Умеет давить их, умеет уничтожать их, выжигать. Нет, для него страшнее другое – то, что его младший брат в такой же западне, и виноват в этом он, непутёвый, проклятый старший брат. В мире Итачи никогда и ни при каких обстоятельствах такой кошмар не укладывался в голове: он был смертельным ядом для покоя, для счастья, для иллюзии. Итачи, разумеется, как всегда винил себя, презирал себя, ненавидел за то, что такое пришло ему в голову. Саске был уверен — если бы он был далеко, здесь, в этом ебаном доме рядом с Наруто, с братом всё было бы в порядке, Мир Луны никогда не дал бы ему ничего вспомнить. Всё-таки получается, что крайним опять остаётся Саске. Даже не удивительно. Возможно, всё не так, но другого объяснения тому, что мир грёз стал превращаться в мир ужасов, не найти. Конечно, Наруто не видит и не знает, что что-то не так: внешне ничего не изменилось. Саске иногда и сам надеялся, что всё станет как прежде, что Итачи снова будет беззаботно жить в своём мирке — Господь, неужели он действительно этого хочет? Но время шло, а Итачи становилось лишь хуже — внутри, в душе. Он то чётко начинал понимать всё вокруг, то опять уходил в себя, в иллюзию, но беспочвенные страхи, кошмары, паники, депрессии никуда не девались, а только нарастали сильнее с каждым днём — как будто бы качели иллюзии счастья достигли пика своей высоты, а теперь быстро неслись к противоположному концу. Обито же обещал, что Мир Луны подарит всем покой и счастье, так что же, неужели даже этот покой не вечен? Неужели он способен отчего-то превратиться в ад? В чём же дело, почему так происходит? Почему это произошло и тогда со всеми ними, с тем самым первым экспериментом Обито? Неужели всё повторяется? Саске не знал ответа на эти вопросы, и он не хотел бы оказаться на месте Итачи — впрочем, он уже был там. Не удивительно, что брат думает, что сходит с ума. Это чудовищное раздвоение мыслей, чувств и видения мира, которое он держит только в себе. Даже Саске не может разделить с ним эту ношу. — Мог бы лечь и на диване, я дал бы тебе плед, — сухо, но спокойно сказал Саске, снова ложась на ещё тёплое место. Накрывшись одеялом, он прикрыл глаза, пытаясь раствориться в воцарившейся тишине. Но внутри у него всё кипело и клокотало, сжималось, и мысли не давали ему ни единой надежды на скорый сон. Рядом раздался шорох: Итачи вынул руку из-под одеяла. Он осторожно коснулся волос младшего брата и на ощупь отвёл со лба несколько слипшихся прядей. А потом потрепал рукой и без того спутавшиеся волосы на макушке. — Отстань, — фыркнул Саске, пытаясь отодвинуться. — Прекрати издеваться! — Глупый младший брат, — тихо усмехнулся Итачи. Саске угрюмо посмотрел на него. — Я у тебя очень умный младший брат. — Младшие братья не бывают умными. На то они и младшие. — Разве глупых старших братьев не бывает? Итачи на секунду задумался. — Не бывает. Саске вытащил руку из-под одеяла так быстро, что Итачи не успел опомниться, когда его волосы мстительно взлохматили. — Саске! — Ты самый настоящий глупый старший брат, — без иронии в голосе сказал Саске. Убрал руку и улёгся обратно. На самом деле ему было совсем не до шуток. Ему хотелось обратиться в волка и выть всю свою жизнь, пока она наконец-таки не закончится. Ладно, чёрт бы с ним самим, в его жизни уже не будет ничего хорошего, она кончена, но Итачи, ведь он только обрёл долгожданный покой, который заслужил, так почему же? Неужели в этом мире нет справедливости? Итачи поправил свои волосы и снова аккуратно, по-братски, без какого-то скрытого подтекста и ненавязчиво положил ладонь на макушку брата, но уже мягко, больше не путая небрежно лежащие волосы. Не смотря на то, что Саске ужасно не любил этого, он в этот раз сдержался, не тряхнул головой, а только внимательно, с сочувствием взглянул на Итачи. Тот задумчиво смотрел куда-то в сторону, думая о чём-то своём. — Когда тебя не было, всё было на своих местах, — сказал Итачи. — Знаю, — ответил Саске. Рука брата, не шевелясь, грузом лежала на его голове, а на душе становилось всё тяжелее. Да, он знал. Он знал, и ему было так обидно. — Но сейчас после такого времени я думаю, — продолжил Итачи, — что тогда от меня всегда ускользало что-то самое главное. Чего-то не хватало. Я не знаю, чего. Я не могу объяснить это даже самому себе. Но ты должен понять одну вещь. Всё это ужасно и отвратительно. Это болото сломает твою жизнь. Тебе стоит продолжить учиться или найти хорошую работу, девушку, создать семью. Я всегда буду на этом настаивать. Но ужаснее то, что… я не могу это объяснить. У меня раскалывается голова, когда я думаю об этом. Мои мысли, чувства и ощущения — они не сходятся. Они разные, противоречат друг другу. Иногда всё опять становится хорошо, а иногда во мне просыпается невероятная тревога, паника, мне хочется проснуться, содрать с себя кожу, чтобы проснуться, но я не могу, и я задыхаюсь. Я не понимаю, что из этого правда. Я не понимаю, кто я. И я чувствую, что не смогу узнать. Почему это происходит со мной? Ведь иногда я дрожу от ужаса, сам не зная, почему. Мне кажется, что все меня ненавидят. Кроме тебя. Но и ты иногда тоже. — Знаю, — повторил Саске. Он из-под ресниц наблюдал за тем, как Итачи устало ворочается рядом, пытаясь устроить свою голову на жёсткой подушке. Как бы хотелось мягко обнять его за плечи. Утешить. Успокоить. Вселить веру, которой им обоим никогда не хватало. А ведь Саске даже больше не мог коснуться лишний раз своего брата. Не смел сам, не позволял себе, потому что знал, как Итачи переживал из-за всего. Если брат захочет чего-то сам, то Саске примет от него всё, но сам – нет, больше никогда. — А сейчас? Сейчас тебе хорошо со мной? — вдруг спросил Саске. Итачи усмехнулся. — Иначе бы меня тут не было. Саске подумал, что это ложь, и закрыл глаза. Дыхание старшего брата раздавалось где-то рядом, над ухом, и невольно согревало сердце. А может, это не ложь? Может, им надо, в конце концов, объединиться, прекратить бежать чёртову кучу лет от этой проблемы, встать плечом к плечу, встретить лицом к лицу все беды и вместе решить все проблемы, и тогда всё станет хорошо? Может, поэтому Итачи и пришёл в этот раз? Глупые надежды. Вот это, Наруто, и есть глупые надежды. — Что тебе снилось? — спросил Саске. Он раньше никогда не спрашивал брата о его кошмарах. Но сегодня ночью ему хотелось о них узнать. Во всех деталях. — То же, что и всегда, — уклончиво ответил Итачи. Голос его был всё ещё ясным и чистым: судя по всему, он тоже никак не мог заснуть. Саске смотрел на брата, повернув голову вбок. Он мысленно вплетал пальцы в его волосы, сдавливал его голову. Саске всё понимал, потому что сам пережил это. Но кошмаров во сне у него давно не было. Их и без того хватало в реальности. Саске не помнил, когда в последний раз ему что-то снилось, кроме тех дней, когда он курил. Он просто закрывал глаза в кромешной темноте ночи и открывал их в свете утра. И был счастлив тому. — Я не знаю, что тебе всегда снится. Итачи вздохнул. Судя по всему, это было тем, о чём он хотел говорить меньше всего. — Мне снится кровь. Её очень много. Она на нас с тобой. Но мне не страшно. Иногда я вижу трупы. Их много. Длинные белые коридоры. Я плутаю там, спускаюсь по длинной лестнице без окон и дверей в подвал, а мои руки воняют кровью. Я её чувствую. Я не могу выйти, не могу ничего сделать, чтобы не чувствовать её, и тогда внезапно я ощущаю страшную панику и отчаяние. Потом я просыпаюсь и больше не могу заснуть. Я лежу и думаю: что реально? Мой сон или то, что я лежу в кровати? — Конечно, кровать. В ней ты просыпаешься в этом… прекрасном мире, — попытался улыбнуться Саске. Он искренне захотел приободрить Итачи, но тот внезапно словно захлопнулся, съёжился изнутри, превращаясь в холодного и замкнутого старшего брата. Итачи подавил вздох. — Да, но… — Забей. Сны — это иллюзия. Это ничто. Не думай о них. Забудь о них. Закрой глаза и почувствуй, как покой окружает тебя. Твой глупый младший брат, рядом, и я защищу тебя от всего. Я буду с тобой, если ты захочешь. Мы справимся со всем, я обещаю. Не верь снам. Они просто путают тебя, их нет. Итачи повернул лицо к брату, а тот едва удержался от того, чтобы разгладить пальцами морщины на его лбу и около носа. Саске внезапно ощутил себя родителем или нет, скорее, старшим братом. Ощутил, что сейчас как никогда нужна его поддержка, нужна его рука, его братское плечо, и он не поступит так, как поступил с ним Итачи, все три года оставляя его мучиться от одиночества у Обито. Он поможет своему брату. Он должен чем угодно помочь своему брату и вернуть ему его ебаный Мир Луны. Даже если придётся самому убраться как можно дальше. Итачи рассеянно кивнул и снова отвернулся в сторону. — Ты прав, — прошептал он и закрыл глаза. Уже через полчаса Саске вслушивался в тихое дыхание Итачи. А сам смотрел в белеющий над ними потолок, чувствуя, что ещё долго не уснёт. Он не позволит Итачи вспомнить прошлое. И Обито был, наверное, прав. Миры Луны — спасение для таких, как они. *** Утро уже не было ранним, но в чистом воздухе ещё летала ночная прохлада. Небо было чистым, высоким и простиралось бесконечно далеко. Саске стоял на балконе, положив локти на невысокие перила. Он то и дело потирал одну ногу о другую, когда они замерзали стоять на холодном полу. Внизу по тротуару, едва передвигая дряблые ноги, шла сморщенная как сушёное яблоко старуха с нижнего этажа. Её голова с седыми жидкими волосами, вечно собранными в мелкий пучок, была покрыта лёгкой панамкой. Саске хорошо знал эту старуху. Она постоянно просила его о каких-то идиотских вещах, например, рассказать о прогнозе погоды на завтра или развесить своё белье у него на балконе, потому что у неё что-то сломалось или нечто вроде этого, и каждый раз называла его добрым и отзывчивым мальчиком. К сожалению, люди видели только то, что они хотели, а потому она не могла разглядеть и понять раздражение на лице Саске. Он часто отказывал в просьбах. Саске быстро потёр свои покрытые мурашками плечи. В футболке ему было холодно, она раздувалась снизу из-за ветра, но свежий воздух пересиливал желание уйти в комнату и согреться утренним чаем. Нет ничего лучше летнего утра. Ясного, чистого, прозрачного, невинного, нового как чистый лист. Саске с наслаждением, полной грудью вдыхал кислород и щурился, смотря в голубое небо. На горизонте постепенно наплывали облака. Наконец, внимание Саске привлёк шум внизу. Тишину и редкий крик птиц в ней прервал звук подъезжающей и тормозящей в конце квартала машины. Саске выпрямился и нахмурился. Он узнавал эту ничем не примечательную серую машину, каких в городе был добрый десяток. Скорее, узнавал даже не её, а тех, кто вышел из салона. В последний раз упрямый сукин сын Какаши приезжал две недели назад. Каждый раз он задавал несколько формальных вопросов и снова говорил что-то о необходимой помощи в Анбу. И каждый раз уходил ни с чем, разумеется. В этот раз всё будет так же, Саске непреклонен, а уговоры Какаши — бесполезны. Саске нехотя вышел с балкона, всё ещё нахмурившийся. Какаши обычно приезжал раз в несколько месяцев, и то, что он пришёл сейчас, так внезапно и скоро, напрягало Саске. Неожиданный визит Какаши мог означать что угодно, но точно не был добрым знаком. Итачи уже умылся, оделся и доел завтрак, когда его брат зашёл на кухню. Саске обычно не завтракал, поэтому ему ничего не оставили. — Я пойду домой, — сказал Итачи, ставя посуду в мойку. Саске удивлённо приподнял брови. — Домой? — Я не хочу больше стеснять тебя. Саске фыркнул. Что ж, на другое надеться и не стоило. Так лучше для всех них. Может быть, если они будут реже видеться, в один прекрасный день Итачи придумает, что его брат счастлив с молодой женой, и будет тому очень рад. Хотя это последнее, чего ожидал в этой жизни Саске и наяву, и в чьих-то снах. Когда теперь они увидятся? Через сколько месяцев Итачи в очередной раз на один день переборет в себе свои глупые переживания и у него случится новый приступ неконтролируемого страха? — Как хочешь. Идёшь сейчас? — Я постирал рубашку, подожду, пока она высохнет, — ответил Итачи. Саске кивнул: он только сейчас заметил, что брат в его футболке. Она ему велика. Саске рассеянно подошёл к окну, невольно выглянул из него и вдруг увидел подходящего к дому Какаши. Саске едва ли не выругался: чёрт, он совсем забыл о нём за всеми этими бесконечными проблемами с Итачи! — Слушай, Итачи, я хочу тебя попросить кое о чём, — Саске быстро отошёл от окна и взял брата за локоть, волоча его в прихожую. Тот в изумлении в первую секунду не сопротивлялся, но потом всё-таки выдернул руку и остановился, останавливая и Саске. — Что ты делаешь? Что случилось? — Будь добр, побудь пока у Наруто, — поспешно объяснял Саске, судорожно открывая входную дверь и буквально силой выталкивая туда босого брата. — Что? Почему? Дай мне хотя бы обуться. Почему?! Потому что сюда идёт Какаши, и шаги этого сукиного сына вот-вот будут раздаваться по лестнице всё ближе и ближе! Блять! Какаши не должен видеть Итачи здесь. Итачи не должен видеть его и слышать, о чём они с Саске говорят. Блять, как же не вовремя, как же не вовремя! А что, если бы Саске не заметил Какаши на балконе или из окна? Проклятье! Сущее проклятье! — Ко мне должен прийти один человек, мне надо поговорить с ним наедине, — прошипел Саске, на всякий случай загораживая проход собой. Итачи несколько секунд смерял брата непонятным взглядом, но, в конце концов, тихой поступью пошёл в сторону квартиры Наруто. Саске, услышав шаги снизу, быстро скрылся за своей дверью, как можно тише закрывая замки и моля о том, чтобы кретин Узумаки быстрее открыл дверь его несчастному брату. Лишних тарелок на кухне не оставалось, чашек и вещей Итачи по квартире — уже тоже. Его одежду Саске смял в комок и бросил под подушку, в то время как в его дверь уже звонили. За несколько секунд отдышавшись и бросив беглый взгляд в зеркало, Саске со странным предчувствием глубоко внутри нарочито небрежно, не спеша, повернул замки и открыл, наконец, дверь.