Утолиться, утомиться – от и до. А кладбищенская птица вьёт гнездо. Дотянуться от ограды до лица. Не мешал бы свет лампады сну птенца. Вероника Долина
День его предполагаемого триумфа совершенно не оправдал ожиданий Найтонмэйра. Погода была до омерзения приятной, солнце мягко обволакивало поникшие облезлые деревья в его саду, нежно согревая пожухлую вялую траву, а ветер даже не думал дуть. Найтонмэйр много раз представлял, как стоит на вершине своего холма, обдуваемый со всех сторон, и как вздымается его плащ (который он во всей этой суматохе позабыл одеть), а небо тем временем воет и ревёт от пронзающих его белых искристых молний. Но никакого дождя – ради всего святого, только не дождь! Он терпеть не мог этих устаревших заезженных банальностей. Хоть в чём-то сегодняшняя погода угадала. С другой стороны, что взять с погоды. Со всех сторон подступал виноград, Найтонмэйр слышал хруст веток и протяжный шорох, перемежающийся с тихим свистом, который всё приближался и нарастал, пока не подобрался достаточно близко и не обвил огромный влажный цветок, превратив его в громадный непроницаемый кокон. С каждой минутой Найтонмэйр ощущал, как та подражательная человечность, которая спасала его последние несколько лет, медленно стекает с него и уходит в землю, выставляя на поверхность всю его демоническую сущность. От этого он казался себе прокажённым, раздетым догола и оставленным под холодным колющим ветром на осмеяние толпе. Сделав глубокий судорожный вдох, Найтонмэйр ещё раз вызвал в воображении винный склад, где хранились все его запасы. Разумеется, он в любой момент мог воспользоваться ими, но сейчас у него не было на это времени, да и это было бы непрактично: его мощь порядком убывала, стоило ему влезть в человеческую кожу, а для боя ему требовалось всё, что могла предложить ему его демоническая природа. Прежде, чем отправиться в путь, ему нужно было убедиться, что никто и ничто ему не помешает. Ему требовалось во что бы то ни стало успеть раньше. А воспользоваться запасами всё равно придётся, только позже. Трава у него за спиной захрустела, только это был шелест подползающей змеи, а вкрадчивый шаг крупной птицы – впрочем, менее хищным от этого создание не стало. – Ну как, весело тебе, Ночной Кошмар? Найтонмэйр не торопясь обернулся и упёрся взглядом в просвет промеж груди Кёки, а затем поднял голову, чтобы иметь возможность взглянуть ей в глаза. Ему пришлось отступить на шаг, потому что в действительности он по-настоящему видел лишь ещё ноздри. – Госпожа Кёка... безмерно рад встрече, – он галантно наклонил голову, и на секунду в самом деле стал похож на обедневшего графа. Кёка окинула его покровительственным взглядом, которым ласковая барыня одаривает прислужника за его многолетние труды, элегантно и снисходительно-ласково протягивая ему ручку для поцелуя. Однако ничего подобного Кёка делать не собиралась, а даже выкинь она подобный фортель, Найтонмэйр призвал бы на помощь все свои способности и, накатав дурачка, пожал бы её когтистую лапу, изо всех сил делая вид, что понял всё правильно. – Признаться, не ожидала, что ты возьмёшься действовать при свете дня, – заметила Кёка своим грудным вибрирующим голосом. – Как-то это не вяжется с именем, которое дал тебе Создатель. – Всё в порядке. Тот дом, – он мягко кивнул в сторону поместья, – полон страхом и ужасом, которые я породил. Несомненно, сейчас волшебники внутри, и ещё неизвестно, удастся ли им выбраться. А вы? – обратился он к Кёке. – Возможно, мне не следует спрашивать, но всё-таки когда же собирается сделать ход Царь Преисподней? Не хочу показаться грубым, но ваш способ водворения тьмы и хаоса кажется мне чересчур медленным. Кёка царственно прикрыла глаза и проговорила: – У Тартароса есть план. Мы следует воле нашего повелителя. В скором времени мы выступим из тени, и уж тогда... Но, – добавила она, немного помолчав, – как же остальные пятеро? Неужели ты их предашь? – Уже предал, – жизнерадостно сообщил Найтонмэйр, – точнее, много лет предаю, расчётливо и долго. Возможно, отчасти это вина зелья. Предательство – это так по-человечески. Кёка улыбалась. На самом деле, она улыбалась почти всегда, но её глаза оставались холодны и зорки, а тело пикантно-напряжённым, как у зверя, готового в любой момент сорваться с места и вцепиться жертве в глотку. – Если всё пройдёт так, как ты рассчитываешь, – медленно и с придыханием проговорила она, – то станешь одним из нас, Девяти Демонов Врат. Хотя, честно говоря, от этого мало что поменяется: один предатель заменит другого. Найтонмэйр натужно и глуховато хохотнул. По правде говоря, Тартарос вызывал в нём столько же страха, сколько и благоговения. Но если уж быть до конца откровенным, главным его путеводителем, сроду компасу, была та стрелка, которая неизменно поворачивалась в сторону «стабильного карьерного роста». Найтонмэйр давно понял, что, оставаясь там, где он прозябал последние лет триста, он обречён на вечный и нудный застой, бесцельное серое существование на задворках мира. Он, как и его собратья, давно утратил (так он, во всяком случае, считал) былую хватку и гордость, перебиваясь лишь крошками со стола, в то время как пташки покрупнее во всю заведуют кухней, подобно тому, как гениальный писатель накрапывает какую-нибудь дешёвую халтурку, чтобы заработать денег на ломоть жёсткого плесневелого хлеба и стакан мутной желтоватой воды. Когда Найтонмэйр впервые оказался в лоно сильнейшей Тёмной Гильдии, то мгновенно понял, как он и его собраться отстали. Тартарос, по мнению Найтонмэйра, был по-настоящему мощной конторой с огромным штатом, роскошными апартаментами и доступом к инновациям не только в использовании проклятий, но и магии. Найтонмэйр в первый момент ощутил себя двенадцатилетним сопляком, попавшим на студенческую тусовку, где парни постарше курят, распивают, обсуждают «кисок»... С тем же благоговейным трепетом он внимал всем новым головокружительным подробностям, со страхом и вожделением откусывал по кусочку от запретного плода, наслаждаясь послевкусием. Разумеется, кое-что его насторожило, а кое-что и вовсе привело в раздражение. Найтонмэйр почему-то был абсолютно уверен в том, что в прошлой жизни (если только у демонов книг Зерефа могла быть прошлая жизнь, но почему нет?) стерва Франмальт был нахальной неугомонной старушенцией, черпающий жизненные силы и бодрость из сплетен и яростного заговорческого выдумывания. Фонтан клеветы, злословия и выданья секретов наверняка не затыкался ни на миг, ввергая окружающих в неописуемый хаос и один сплошной проливной конфликт. А Эзель был напрочь лишён какого бы то ни было изящества, страдал крайне ограниченным словарным запасом и полным отсутствием воображения. Чёрного Монаха Найтонмэйр нарочно обходил стороной, хотя это и было непросто, ибо тот имел привычку быть сначала в одном месте, а потом вдруг оказаться где-то ещё, при том Найтонмэйр был готов поклясться, что тот не шевелился. ...И тем не менее Найтонмэйр твёрдо вознамерился оставить наконец своё убогое существование в виде временно безработного и присоединиться к этим по-настоящему серьёзным ребятам. Найтонмэйр был готов потерпеть временные неудобства, уповая на то, что со временем заимеет и отдельный кабинет, и собственный отряд стражников. Конечно, всему своё время, но он уже был так близок к цели, если бы только не эта его досадная оплошность... Так что нет ничего удивительного в том, что с собратьями его отношения сделались сначала просто прохладными, а затем испортились окончательно. Такое бывает, когда появляется отщепенец, не разделявший общей идеи. По мнению Найтонмэйра, им давно следовало просто взять – и объединиться с Тартаросом, поскольку работал вполне знакомый принцип: сколько бы людей, объединившихся в разные гильдии по всему королевству, не стремились продать пойманную рыбу, а заодно и как следует насолить конкурентам (а своих собратьев Найтонмэйр давно уже счёл неконкурентоспособными), цель у всех одна и в конечном итоге разница лишь в том, кто оказался удачливее. Но мнение его собратьев, что крайне удручало Найтонмэйра, было полярно противоположным. Тартарос, однако, кажется, совершенно не заботило, что кто-то там желает их уничтожить. Вероятно, где-то в своей тайной бухгалтерии (Найтонмэйр просто не мог представить, что её нет) они уже сбились со счёта, отмечая каждого, кто изъявил такое желание. Если сделать по уму, то, думал Найтонмэйр, нужно просто дать каждому жетон и установить очередь, коль скоро наблюдается такой спрос. Вслух он, разумеется, не посмел ничего сказать, потому как ощущал себя нелегалом на конвейере крупного предприятия. Подобно тому, как провинциальные интеллектуалы уезжают в столицу в поисках расширения возможностей, Найтонмэйр был твёрдо настроен в скором времени занять вакантное место. Конечно, ему было несколько неловко оттого, что из-за него придётся поменять название (Из Девяти Демонов Врат они бы превратились в Десять, но, по правде говоря, Найтонмэйр также допускал, что во избежание волокиты с документами они просто уволят кого-нибудь – да того же Франмальта, – ведь мало ли, как и когда можно попасть под сокращение), но тем не менее Найтонмэйр чувствовал предвкушение триумфа, которое заметно пошатнулось от одного только присутствия Кёки. Так что Найтонмэйр вздохнул с облегчением, когда она исчезла. Он даже не ожидал, что так напрягся – из тела словно откачали весь воздух. Среди своих собратьев Найтонмэйр всегда мыслил наиболее прогрессивно. И был доволен собой хотя бы тем, что устроил в поместье.* * *
Тем временем состояние Люси от довольного было очень далеко. Она была устала, испугана и, что самое неприятное, жутко голодна. В придачу при мысли, что на ужин гигантскому плотоядному растению как раз идут они сами, ею овладевала злость. И как будто этого было недостаточно, с вершины потолка, которой кончался подъём крупных лепестков-листов, истончающихся по мере восхождения, начало что-то капать. Люси инстинктивно прижалась к стенам – и правильно сделала, потому что крупная плотная капля медленно и с шипением растеклась по полу, сначала оставив там влажный след, а затем исчезнув. За ней последовали другие капли, они с чавкающим звуком отделялись друг от друга и неторопливо дотягивались до пола, в то время как Люси вжималась в стену, пытаясь расплюснуться. – Кажется, начинается, – сообщила Лаки, глядя на потолок. – Что начинается? – простонала Люси, хотя и так знала ответ. – Процесс переваривания, – сказала Лаки и вздохнула. – Это желудочный сок, разъедающий любую живую материю. Говорить это было необязательно, потому что Люси и без того было ясно, что они влипли. У неё не было магии, а что могла в этой ситуации поделать Лаки, она не представляла. Кроме того, если всего пять минут назад они могли просто сидеть здесь и причитать, то теперь их в любой момент могла затопить кислота. В такие моменты Люси особенно остро чувствовала, что она в их команде совсем не универсальный солдат: без своих ключей она становилась бессильна и беспомощна, как Самсон, лишившийся своей гривы. – Ну, что будем делать? – Будь у нас огонь, – начала Лаки, – можно было бы или попытаться заставить его нас выплюнуть, или попытаться выбраться через стенки. – Выплюнуть... – тихо повторила Люси. В мозгу что-то осторожно и несмело зашевелилось, но этого было достаточно, чтобы фитилёк с надеждой снова заискрил. – Лаки! – Что? – У тебя есть что-нибудь типа пера? Что-нибудь мягкое и лёгкое. Думаю, – Люси заговорчески прищурилась, – даже самые опасные из демонов неравнодушны к щекотке. С минуту Лаки ошалело глядела на подругу огромными глазами, сверкающими из-под очков, в потом осторожно поинтересовалась: – Люси, а ты уверена? – Против лома нет приёма, – ответила Люси, – в любом случае, лучше попытаемся хоть что-то сделать, чем будем просто сидеть сложа руки. С этим было сложно поспорить, поэтому Лаки стала аккуратно перетряхивать карманы в поисках чего-нибудь подходящего, а Люси, едва засунув руку в потайной карман куртки, обнаружила там гусиное перо, которым писала и которое всегда держала при себе – на всякий случай. После долгих стараний Лаки наконец извлекла откуда-то новенькую сапожную щётку, достаточно мягкую, чтобы при нежном прикосновении возбудить в сердце подопытного самые радостные чувства. Они принялись за дело. Кислота между тем стала капать как-то оживлённее, словно бы с неё спало сонное оцепенение, и она разошлась, мешая тем самым расходиться двум волшебницам. Они старательно применяли пытку к стенкам, представляя на их месте кого-нибудь вроде Нацу, кого давно хотелось за что-нибудь от души помучить. Люси, в частности, сначала сполна насладилась истеричным слезливым хохотом Саламандра, а потом мысленно переключилась на наглого синего кота, заставляя его перекатываться с боку на бок и молотить длинным пушистым хвостом в агонии, пока гусиное перо раз за разом облизывало ему пятку. Лаки, сама по себе неравнодушная к пыткам, вероятно, представляла себе кого-нибудь из особенно стеснительных девушек, и Люси готова была спорить на что угодно, что первой на очереди была она. Внезапно стены содрогнулись с каким-то странным сиплым звуком, как будто кто-то втянул воздух сквозь зубы после долгого нырка. Затем послышалось что-то, отдалённо напоминающее кашель – только это был скорее рёв камнепада, перемешавшийся то ли с храпом, то ли с рёвом огромного зверя; пространство вокруг них завибрировало, пол заходил ходуном. Люси и Лаки синхронно отняли свои пыточные инструменты от стен и замерли в оцепенении. Не сговариваясь, они подняли глаза к потолку. Люси сглотнула, но в тайне была страшно горда собой. Тут тряска прекратилась. Девушек прошиб пот. – Лаки, давай-ка ещё разок. Не в силах заставить окаменевшую шею двигаться, Лаки слегка кивнула, и они снова принялись за дело. Результат не заставил себя долго ждать. Всё повторилось, только на этот раз Люси твёрдо решила не прекращать, а только сделала пытку ещё интенсивнее. Удивительно, но минуты через две пол под ними вдруг перестал быть ровной поверхностью и пошёл буграми, пару раз неприятно дав им по задницам. Ещё более странным было то, что бугры то исчезали в одном месте и появлялись в другом, то и вовсе проваливались вниз, а шум снаружи становился всё более гулким и прерывистым. Люси никогда не слышала, чтобы виноград, тем более адский, смеялся, зато теперь знала, как это звучит. Скорость возникновения и исчезновения бугров всё возрастала, пока в конце концов Лаки не оказалась выброшена прямо на Люси, а лепестки-листья, которые, собственно, и были стенами не разъехались у них над головами. Слой за слоем, они разворачивались причудливым пасьянсом, и по мере того, как потолок становился всё более и более прозрачным, тряска всё возрастала. Радость и ликование потонули в белом слепящем ужасе, и Люси с Лаки, обхватив друг друга и прижавшись друг к другу щеками, вопили во всю глотку. То есть Хартфелия не могла наверняка сказать, вопили они или нет, потому что в тот момент у неё в ушах оглушительно билась кровь, а лицо, несмотря на страх, было горячим. Затем всё произошло слишком быстро, чтобы осознать. Лаки и Люси выбросило в воздух (довольно больно, потому что два бугра, особенно твёрдых, врезались в них сзади, и Люси ещё успела подумать о том, что ближайшие месяц-два, вероятно, не сможет сидеть) почти одновременно с тем, как потолок фактически прекратил своё существование. При этом на пути им встретилось что-то длинное и липкое, а затем ещё что-то, тоже очень липкое и противное, которое выплеснулось на них откуда-то снизу и сбоку, ко всему прочему ещё и пахнущее невесть чем. Люси даже думать боялась, откуда взялся такой аромат. В воздухе они с Лаки, кажется, разъединили руки и должны были обрести очень неприятную посадку по разные стороны от своей тюрьмы, только Люси, которой хватило только на то, чтобы зажмуриться и обхватить руками голову, так и не приземлилась. Что бы она там ни говорила и сколько бы мысленно не свершала свою страшную месть, а заклинательница не могла не признать, что, когда дело касается её спасения, Нацу всегда приходит вовремя. – Йо, Люси. Люси несмело приоткрыла один глаз, потом другой. На неё смотрела улыбающаяся физиономия Нацу, а у него за спиной закатное солнце таяло, растекаясь по горизонту розоватым маревом, как масло, опущенное на сковородку. Кстати о масле. – Э-эй, Нацу! – послышался запыхавшийся голосок Хеппи. Обернувшись, Люси увидела, как он завис в воздухе, удерживая лапами Лаки за плащ, ставший из сиреневого тёмно-синим с противными желтоватыми прозрачными подтёками. – Они с Люси измазались в какой-то гадости! Если при мысли о Нацу, который всегда являлся к ней на выручку, и о том, как она обошлась с ним в своих мстительных фантазиях, Люси почувствовала укол совести, то в отношении Хеппи она осталась совершенно непоколебима. – Кончайте уже ворон считать! Нацу, который не привык оставлять реплики Грея без должного ответа, уже повернул голову, чтобы начать перебранку, но в самый последний момент уклонился, когда в поле его зрения вторглась длинная лоза, мчавшаяся к ним по воздуху на огромной скорости. Люси, надо сказать, в этот момент оказалась отделена от него, и летела довольно бесхозно, но Нацу ловко ухватил её за ногу, отчего её юбка, отяжелевшая из-за противной слизи, перегнулась вниз, и Люси была срочно вынуждена её задрать. Само собой, руки у неё оказались заняты. Между тем лозы-щупальца летали там и тут. Если у Грея, Сильвера и Эльзы всё шло неплохо, то Венди, несмотря на быстроту и ловкость Шарли, еле-еле успевала уклоняться от атак, не то что придумать, как победить. Нацу и Люси же никак не могли отлепиться друг от друга – отчасти из-за липкой дурацкой слизи, отчасти потому, что Нацу всё время приходилось уклоняться и при этом не терять Люси, Люси же болталась из стороны в сторону, как тряпичная кукла, подметая волосами землю. Лаки тем временем, несколько отдышавшись на траве, медленно поднялась и, шатаясь от ужасающего запаха, впивающегося в ноздри, подплелась к остальным сражающимся и заняла оборонительную позицию. К тому времени Нацу уже порядком надоело прыгать и извиваться, и он постановил решить всё одним ударом и изготовился дохнуть огнём, совершенно не заботясь о том, хочет этого трепыхающаяся у него в руках Люси или нет. Нацу дохнул, и Виноградник взвыл, и его утробный рык перемешался с другим звуком, страшным воплем, который вырвался из груди демона-графа. Люси, которая после сеанса огненной терапии Нацу Драгнила потеряла половину одежды, а другую половину заимев непригодной для носки, мешком рухнула на землю. Найтонмэйр был частью Адского Виноградника; Адский Виноградник был частью Найтонмэйра. Их боль была обоюдна, их помыслы едины. Это и есть хороший совместный бизнес. Больше всего в этой компании Найтонмэйра настораживал высокий мужчина со шрамом и розововолосый мальчишка, дышащий огнём. Граф прежде этого не замечал, но оба они были иными, не такими, как другие волшебники, только вот как им это удавалось, Найтонмэйр не мог понять. Ситуация складывалась скверно, очень скверно: их было больше. Нет, конечно, каждый демон книги Зерефа стоил целой армии, а если учесть, что на его стороне был ещё и Виноградник, то перевес в силе очевиден. Но их было много, они были шустры и могли летать. Но главное – этот лёд. Найтонмэйра нельзя была напугать холодом, поэтому, когда тот паренёк, которого он засосал во флягу, швырял в него ледяные глыбы, отправлял сотни острейших ледяных стрел, обрушивал на него ледяные горы, в которых хватило бы воды для не слишком притязательного моря, Найтонмэйр не чувствовал боли. Он уходил в сторону, проваливался сквозь землю (демоны и это умеют), лавировал между вздымающимися острыми скалами и обтекал их, подобно птице. Но тот лёд – совсем другое дело. Он жалил, обжигал, выедал плоть, причиняя мучительную боль им Обоим. Сиреневато-розовые лезвия мелькали по обе стороны, сверкая, как дорогое мыло, и Найтонмэйр избегал их с тем слепящим лихорадящим ужасом, с каким спасаются от хищника в лесу, бестолково врезаясь в деревья, натыкаясь на ветки, спотыкаясь о корни... Да, успел подумать он, неудивительно, что его собратья так яростно и давно гоняются за этой силой. Можно ли утверждать, что даже могущественный Тартарос не дрогнет, противопоставь им то, что способно внушить демону такой первозданный страх? Внутренний карман оттягивала жестяная коробочка, а на поясе болталась связка золотых волшебных ключей и звёздная плеть. Найтонмэйр не давал своим врагам и секунды, чтобы опомниться, но, как и был сказано, их было значительно больше, они рассыпались и разлетались в разные стороны, как разноцветные шары в бильярде, поражённые метким цепким ударом. Это начинало раздражать. Найтонмэйр бросал короткие взгляды туда, где хранились его припасы, и мысленно проводил некоторый расчёт. Он должен был делать из своей фляги один глоток по крайней мере раз в три часа, чтобы в нём человеческое возобладало над демоническим (во всяком случае, то из человеческого, что отвечало за видовую принадлежность, если кому-нибудь приходило в голову проверить), но фляги больше не было, и эффект постепенно истекал. Эльза ловко перерубала лозы, прорываясь к цветку, чтобы достать Найтонмэйра, но в последний момент её отбрасывало в сторону особенно толстым зелёным канатом. Нацу полоскал по Винограднику огненными когтями, обдавал полыхающими крыльями и выдохнул в него свой недельный запас огня, но битва тянулась, а перевес не наблюдался ни в одну из сторон. Тут Нацу улучил удобный момент, когда Венди и Шарли лихо сначала пролетели над самым цветком, а потом, убедившись, что лозы уже в пути, рванули наверх, а Грей взял на себя труд заморозить около трети остальных щупалец, и рванул в открывшееся пространство. Найтонмэйр успел выставить руку, чтобы встретить удар объятых пламенем кулаков Нацу, и вокруг костяшек его пальцев образовалось что-то вроде силового поля. Оно отливало зеленоватым, и не позволяло убийце драконов причинить вред графу. Молодого человека отбросило в сторону, но он упруго приземлился на ноги, а Найтонмэйр вдруг заметил, что его белоснежная перчатка из великолепно сшитой, подогнанной точно по его тонкой руке, превратилась в обгорелую посеревшую тряпку. Последние крупицы человека, которые ещё блестели где-то в уголках его демонического рассудка, практически растаяли, и вскоре он сможет принять свой истинный облик. Не тратя времени на передышки, Нацу вновь рванул на него. Найтонмэйр со скучающим и пренебрежительным видом парировал удар, и они оба развернулись на сто восемьдесят градусов, как танцоры танго, приклеенные друг к другу и в последний момент вспомнившие про нужный поворот. – Какого чёрта ты добиваешься?! – грозно поинтересовался Драгнил, штампуя удар за ударом, которые должны были приходиться графу в лицо, а оказывались или чуть левее, или чуть правее. – Это длинная история, – утомлённо ответил Найтонмэйр, – а у меня мало времени. Теперь они вдвоём были словно бы окружены кольцом, а остальные волшебники продолжали отбиваться от убийственных лоз где-то далеко позади. – Честно говоря, вы меня удивили, – сказал граф чуть погодя, словно бы мысленно взвешивая, следует ему баловать их своей, безусловно, очень лестной похвалой, – потому что вы первые, кто выбрался из моего поместья живыми. Строго говоря, только вы из него вообще и выбрались. – Ну и для чего нужен этот замок с привидениями? Просто для развлечения? Найтонмэйр одарил Нацу почти нежной улыбкой, с которой смотрят на несмышлёныша, сморозившего космическую глупость. – Я Найтонмэйр, – сказал он мелодично и торжественно, – я Кошмар Ночи. Хотя, полагаю, – добавил он поспешно, как человек, бывший когда-то безмерно знаменит, но с уходом друзей и привычных порядком и с рождением нового поколения ставший всего лишь господином Впервые-слышу-это-имя, – ты про меня ничего не знаешь. Это и не удивительно. Моё имя давно стало пустым звуком. – Зачем тебе понадобилось притворяться человеком? Что от этого изменилось? – Человеку не победить демона, – вопреки всякой логике ответил Найтонмэйр, – но и демоны бывают разные. Я, к примеру, отношусь к тем, которые считают, что лучшая битва – это та, которой не было. Разумеется, если меня вынудят, я сражаюсь, но, честно говоря, я предпочитаю делать всё бесшумно. – Ничего не понял, – честно и твёрдо сказал Нацу. Найтонмэйр театрально провёл ладонью по лицу и поморщился, – ничего, мол, удивительного. – Мир – изменчивая вещь, – глубокомысленно изрёк граф, – и истины перестают быть таковыми. Если и существует человек, способный победить демона, то он лишь один. Нацу непроизвольно дёрнулся и бросил взгляд через плечо, где должны были сражаться его друзья. – Если он не дурак, – продолжал Найтонмэйр, – то наверняка поставил какую-нибудь ловушку. В которую я, кстати, не попадусь. Васильковые бархатные сумерки катились к ночи, и на небе медленно стали проступать звёзды. – Думаю, старика порадует моя компания. Вряд ли у него бывают гости. Нацу напряжённо вслушивался в битву, происходящую у него за спиной и всё думал, имеет ли Найтонмэйр в виду Сильвера, а если и да, то понимает ли, что тот сейчас не где-нибудь, а по дворе его поместья сражается с его же лозами. Так или иначе, что-то внутри подсказывало Нацу, что об этом лучше помалкивать. Тени становились всё более бледными. Нацу чувствовал, как запах, источаемый лже-графом, с каждой секундой меняется, трансформируется и всё меньше напоминает запах прогоревшего аристократа. Найтонмэйр стоял прямо перед ним, почти одного с ним роста, бледный, с болезненным бело-зеленоватым землистым лицом, в уже перепачканном сюртуке, но что-то, что постепенно пробуждалось в нём, крепло, концентрировалось, набирало силу, заставляло его казаться выше, вернее, прижимало к земле всё прочее. Нацу как мог сопротивлялся этому искусственному обострению гравитации, но с каждой секундой дрожь у него в коленях делалась всё крупнее. Тень Найтонмэйра расползлась по траве, растекалась, как мерзкая клякса, делала немыслимые изгибы и медленно-медленно подбиралась к лодыжке Нацу. Огромным усилием воли Нацу пригвоздил себя к земле, заставляя продолжать смотреть на графа, на то, как его тело словно вытягивается, темнеет и делается мутным, как черничное желе. В тот момент Нацу дал себе слово никогда его не брать в рот. Когда за грядой облаков показалась белая блямба луны, перед Нацу стоял вовсе не Найтонмэйр, а что-то ужасное, мерзкое, кошмарное. Длинное, тёмное, изворотливое нечто возвышалось над ним и смотрело на него пустыми чёрными глазницами. К чести Нацу и в подтверждение уже однажды сказанного, это была не та вещь, которая могла бы заставить испугаться огненного убийцу драконов. Он встретился глазами с демоном и тут же опустил взгляд на ноги. Что было запоздало. То, что должно было быть тенью этого существа, вдруг вырвалось наружу и обхватило Нацу за щиколотки. Было холодно и липко. Тёмные скользкие путы сомкнулись у него на запястьях, заползли на спину и медленно потянулись к шее. Сам Страх одолжил им свою длинную руку с длинными тонкими пальцами. Нацу яростно сопротивлялся, стараясь зажечь огонь на ладонях, сделать глубокий вдох для рёва, но горло было парализовано, язык отсох. Глаза его распахнулись, против воли пялясь на этот воплощённый ужас. Среди тьмы и холода вдруг блеснуло что-то, что заставило Нацу на секунду забыть о своём положении и вглядеться. В поле его зрения вторглась маленькая жестяная коробочка, кокетливо подмигнувшая ему отполированным бочком. Повинуясь внутреннему чутью, Нацу подался вперёд и выбросил вперёд руку, несмотря на яростные протесты пут, желая поймать коробочку. Нечто, проследив его взгляд, пришло в неописуемый ужас. Если бы он задумался над этим в тот момент, то, может быть, даже посмеялся бы, но сейчас весь мир Нацу истончился до этого сверкающего прямоугольничка света. На одно потрясающее мгновение сам Ужас отступил, ослабив гибельную хватку, Нацу сделал вдох. Потом резко рванулся вперёд и обрушил на Найтонмэйра ярость огненного дракона, поразив его в спину (если только это была спина). Раздался полуудивлённый-полураздосадованный утробный рёв ужаса и боли, который издали одновременно и Найтонмэйр, и Адский Виноградник, связанный с ним. Лозы завертелись в воздухе, заколотились о землю, рухнули на траву, превратившись в бесполезные верёвки... Люси лихорадочно высматривала Нацу за спинами товарищей. – Дядя!!! Тёмная масса заколыхалась, и Нацу ещё раз выдохнул пламенем в то место, где, как ему представлялось, было лицо. – Нужен лёд!!! – вопил он. Хорошо отработанным движением Сильвер рассёк воздух рукой, и волна холода спикировала на землю, застыв на ней толстой розоватой коркой, распространяясь вокруг. Если то, что они увидели, было истинной формой Найтонмэйра, то теперь Сильвер понимал, отчего его заклятья поначалу было не столь эффективны: действие зелья, которым пользовался граф истекло только недавно, с приходом ночи. – Эльза, руби его! – крикнул Нацу, когда и Найтонмэйр, и цветок превратились в огромные уродливые леденцы. Эльза рывком подскочила сначала к одному, затем к другому и над каждым занесла огромную алебарду, раза в два превышающую её рост, и с треском разрубила их пополам. Послышалось шипение, словно масло бросили на раскалённую сковородку, затем оно превратилось в шорох песка, перетираемого камнями, а потом затихло, растворяясь в шелесте сухой травы. После Найтонмэйра не осталось ничего. На земле лежала связка ключей, звёздная плеть и дырявая фляга. Коробочку Нацу не нашёл, как ни искал. Когда на поле битвы установилась наконец ночная свежая тишина, волшебники позволили себе выдохнуть и упасть на траву, раскинув руки. Ночь наполнили мирные, вполне привычные звуки, и Люси жутко клонило в сон. Желание лечь и не вставать было таким сильным, что она даже не вспомнила о том, как сильно хотела есть. – А как быть с нашим заданием? – спросила вдруг Венди, решив прервать затянувшееся молчание. Вновь последовала ужасно долгая пауза, а потом Эльза сказала: – Никак, ведь мы его не выполнили. Больше того, думаю, мы обязаны уничтожить склады с запасами. А затем доставить других пленников по домам, так что дел у нас хватит... Не ной, Люси. Люси попробовала пронзить Эльзу молящим взглядом, но то, с какой непреклонностью Скарлетт повела бровями, заставило её вновь повернуться к небу и засунуть своё недовольство куда подальше. В конце концов, они живы, а это уже кое-что.