О, огонь, огонь, Мой последний друг! Пеленой закрой мне лицо! Этот гул вокруг, Этот вопль вокруг – Мне не разорвать их кольцо!
Вероника Долина
Кажется, в таких случаях принято говорить: «Всё смешалось в доме Облонских». В сущности, так оно и было. Казалось, прошла целая вечность, прежде, чем оцепенение постепенно начало спадать, и к присутствующим малыми дозами стал возвращаться рассудок. Надзиратель в первый же момент выбежал из палатки, но вот побежал ли он звать на помощь или бессовестно решил скрыться поглубже в лесу, чтобы там переждать пожар, этого никто не заметил, а даже если бы этот факт и был до конца осознан, то он бы ни на что не повлиял, потому что в тот момент всем было всё равно. Главный как застыл, так и продолжал стоять и завороженно смотреть, как пышущее, беспокойное огненное пятно продолжало разрастаться и пожирать палатку метр за метром. Жанна, поборов паралич всех конечностей, выпихнула сына на улицу и убежала следом, но тут же в ужасе остановилась. К этому моменту огонь уже успел схватиться за ветви касающихся палатки деревьев, быстро взобрался до самых верхушек и стал методично распространять смертоносные язычки на соседние деревья, те, что были за оградой, в лагере невольников. Даже отсюда она слышала, какой невообразимый хаос царил за неприступной каменной стеной. Запасы воды были крайне скудные, огонь пробовали заливать вином, которого тоже оказалось не так уж много, а пожар распространялся и набирал обороты с чудовищной быстротой. Вскоре золотистые огненные кончики стали видны за противоположной стеной, и Жанна поняла, что все они теперь в одном адском кольце, в чаше, откуда нет выхода. Сильвер оправился быстрее, чем это сделал главный. Тот ещё продолжал тупо таращиться на огонь с парализованным открытым ртом. Тогда Сильвер больно ткнул его ногой в колено, отчего на его физиономии отразилась гримаса боли, однако мгновением позже он поднял на своего раба широко раскрытые от страха глаза, явно пытаясь что-то сказать. – А ну, развязывай меня! – потребовал Сильвер. Главный уставился на него в жалком недоумении, как глухой или иностранец, не разумеющий на местном языке, вяло помотал головой и залепетал что-то бессвязное. – Ты что, совсем идиот? Хочешь сгореть заживо? Доставай ключ, освобождай меня, и я спасаю нас всех. Этот довод подействовал на главного отрезвляюще. Он слепыми руками принялся выискивать коробочку с ключами, напоролся на собственность герцогини, чертыхнулся, но наконец отыскал ключ и пляшущими от ужаса пальцами принялся вставлять его в замок. Всё то время, пока главный боролся с ключом, Сильвер боролся с желанием поддать тому под зад, но это был не совсем подходящий момент сводить счёты, и он сдержался. Наконец замок побеждён, кандалы разжали тиски и спали. Плечи Сильвера в последний раз окатило взрывной волной боли, после чего всё его тело благодарно вздохнуло с облегчением. Свобода! Он долго и с наслаждением тёр красные следы верёвок-кандалов, ощущая, как кровь весело заструилась в руках и плечах, обдавая его приятным мягким теплом. Забывшись в наслаждении, Сильвер почти потерял нить того, что вообще происходит вокруг, и очнулся лишь тогда, когда услышал позади себя бессильные вопли главного, срывающиеся на фальцет. Очевидно, тот потерял всякую ориентацию в пространстве, испугавшись до такой степени, что не догадался выбежать наружу. Впрочем, это было уже бесполезно, потому что огонь сомкнулся кольцом и сдавливал их, подбираясь всё ближе. Между тем мозг Сильвера лихорадочно работал. Недавно он практиковался в том, чтобы одним движением обратить в лёд несколько деревьев за раз, и удалось ему это ценой немалых усилий. Он был убеждён, что однажды сможет делать это с непринуждённой лёгкостью, но сейчас лишний раз рисковать не собирался. Кроме того, он был намерен выжать из скверной ситуации максимум пользы. Надо было бежать, и чем раньше, тем лучше, но так, чтобы не погибли остальные невольники – получить свободу ценой такого количества жизней тоже не здорово. Перво-наперво нужно было освободить Гилдартса, но только он так подумал, как заметил, что в приступе испуга главный выронил ключ, и тот с едва различимым звоном упал прямо в огонь. Коробочка же лежала у ног главного. И этот человек чуть было не сделал его рабом на всю оставшуюся жизнь. При этой мысли Сильвер скривился от отвращения. В следующую секунду он, преодолевая самые каверзные и шальные мысли, которые могли обуревать его в столь противоречивой ситуации, поволок главного на выход (это потребовало некоторых усилий, потому что пришлось превращать огонь в лёд, а затем ещё выбивать ногами проход, в но в конце концов в пылающую палатку проник спасительный воздух), и с облегчением оказался на улице. Главный осел на землю, продолжая тщетные попытки выдавить хоть что-нибудь членораздельное, но Сильвер уже успел напрочь о нём забыть. Ворвавшись в приоткрытые ворота изгороди, он вдруг застыл. Ноги отказались нести его дальше, горло сдавило, шрам засаднило, колени затряслись, уши заложило от страшных исступлённых криков, и он стал падать в пропасть, изо всех сил стараясь хоть за что-нибудь ухватиться. Он снова брёл среди развалин и камней, чувствуя, как огромный монстр беспощадно придавливает его к земле душераздирающим рыком, и он шарит вокруг себя рукой, как ребёнок, который в темноте с замиранием сердца ищет любимую игрушку. Тошнотворный страх, сводящий внутренности, подступил к горлу, он стал лихорадочно озираться вокруг, давясь истошным воплем, боясь разрыдаться. Одуревший от одиночества и страха, он рухнул на колени и беспомощно спрятал лицо в ладонях. Сколько времени прошло, он так и не понял, а когда очнулся, вокруг творился хаос. Лачуга горела, и в какой-то момент Сильвер подумал, что опоздал, но в следующую секунду понял, что это не так. Впереди маячили неясные в дыму тени, но по широким плечам и крепким ногам он узнал Гилдартса, а ещё то, то ковёр был при нём. Поборов фантомы, он кинулся вперёд, и тут внезапно в плотной завесе сверкнул острый наконечник и, прежде, чем Сильвер успел разобраться, в чём дело, всё его тело пронзила нечеловеческая боль, точно его на самом деле бросили в пламя. Только опустив глаза, он понял, что один из надзирателей, увидев его без кандалов, решил, будто он виновник пожара, и постановил не церемониться и не разбираться. Сильвер ощутил, как ему на босые ноги капает что-то горячее и вязкое. Его собственная кровь. – Гилдартс! – странно, но это было первое, что пришло ему на ум. Надзиратель ослабил хватку на копье, и Сильвер, не долго размышляя, как следует дал ему коленом в челюсть, от чего тот совсем размяк и повалился на землю. Сильвер попытался шагнуть, но тут же скорчился от боли: из раны на животе стремительно бежала кровь, стекая по ногам. В подобных случаях он пользовался льдом, хотя знал, что надолго его, как правило, не хватает, но полчаса он от этого выиграет. Не то услышав его голос, не то просто случайно, рядом оказался Гилдартс. Его лицо было до крайности возбуждено и испачкано сажей. Было видно, что он много о чём желает расспросить его, но ограничился только тем, что выпалил, стараясь перекричать рёв бушующего огня: – Чёрт возьми, Сильвер, ты сущий гений, если сумел освободиться, но, клянусь, ты перестарался! У того не было сил отвечать. Единственное, что он хотел узнать, это то, где сейчас ковёр и каким образом можно им воспользоваться. – Где ковёр? – Да вот он, – спокойно ответствовал Гилдартс, коротко кивнув в сторону лежавшего на земле ковра. – Ключ при тебе? В двух словах Сильвер пересказал всё, что с ним произошло в палатке главного. По мере того, как он продвигался дальше, на лице Гилдартса всё явственнее проступало недоумение. Очевидно, то воодушевление, которое он испытывал в предвкушении свободы и аппетитной потасовки, испарилось совершенно. Правда, в конце Сильвер заметил, что копьё, если должным образом им воспользоваться, тоже способно сослужить им службу. А потому вежливо, насколько позволяли силы, попросил того отвернуться, наклониться, подставить руки и не ёрзать. По-прежнему недоумевая, Гилдартс повиновался. – Смотри не рубани мне лишнего, – предупредил он с деланным смешком, объясняющимся скорее нетерпением принять участие в опасной потехе, чем страхом. Гилдартсу были неведомы трусость и нерешительность. Уже было замахнувшись, Сильвер сообразил, что медленно сочащаяся и задерживаемая льдом кровь каким-то образом умудрилась подразмазать и исказить предметы, так что он уже не мог ручаться за неколебимость и осознанность своих действий. Чтобы хоть немного приуменьшить вероятность неудачи, он перевернул копьё остриём вниз и со всей силы обрушил тяжёлый железный прут на кандалы. Раздался короткий треск, подобно тому, как раскалывается яйцо при появлении из него птенца, ладони Гилдартса обожгли искры, механизм немного покряхтел, поворчал и затих. Гилдартс попытался развести руки, и два наручника безвольно рухнули на землю. Гилдартс не позволил себе долго радоваться столь желанной свободе, только слегка размяв кисти рук. – Что будем делать? – спросил он, оборачиваясь к товарищу. – Теперь я, конечно, могу разрушить ограду, но ты видел, что это за пожар? Во-первых, нас сразу сожмёт огнём, а во-вторых, он наверняка уже распространился довольно далеко. Через лес уходить нельзя. Сильвер был вынужден признать, что он прав. Однако сейчас его беспокоило не совсем это. Он обернулся в сторону массивных ворот, отчаянно не зная, как ему лучше поступить. Можно было убежать сейчас, но тогда и женщина, и её сын погибнут здесь в огне, а такой страшной смерти он им не желал, а броситься спасать их означало риск потерять слишком много времени. Но, как с ним часто и бывало в моменты подобных настойчивых противоречий, он вспомнил про жену и сына, которых не сумел спасти, поколебался несколько секунд и решил, что больше этот трюк с ним не пройдёт, больше такого не случится, по крайней мере, теперь он сделает всё, что в его силах, даже если за это придётся умереть. Пусть хоть кто-нибудь спасётся. – Подожди минуту, – бросил он Гилдартсу через плечо, уже убегая в сторону ворот. Жанна никогда не считала себя той женщиной, которой по тонкости и изысканности собственного душевного устройства хочется быть хрупкой и слабой, а потому она ненавидела себя за то, что не решилась бежать дальше. Они с сыном сидели на коленках, глядя с ужасом на вздымающиеся огненные лапы, сжавшись с один беспомощный комок так, что стало трудно дышать. Впрочем, из-за едкого дыма дышать и так было почти невозможно, и Жанна даже не знала, что хуже: умереть в огне или от этого ужасного дыма. Только сейчас она поняла, как ей не хватает мужа. Поль был из тех удивительных людей, которых невозможно испортить ничем, даже высоким положением и властью, а потому титул герцога фиорского он понёс с честью и достоинством, и до самой смерти был верен королю, как только может быть верен придворный. И уж конечно, он заслуживал лучшей доли, чем быть застреленным каким-то никчёмным отрепьем в этом жутком, непотребном месте и выброшенным в канаву за оградой, чтобы другие рабы потом взялись за лопаты и наскоро завалили его бренное тело землёй, даже не подозревая, что погребают дворянина. В стороне от неё, обезумев от страха, сидел её мучитель (хвата Богу, всё самое страшное, что только могла вообразить Жанна, осталось лишь в её разорённом страданиями воображении), и она уже почти жалела его. В самом деле, ведь он наверняка связывал с этим предприятием, каким бы мерзким и противоестественным оно ни было, определённые надежды, строил планы... а теперь весь лагерь полыхал неистовым ревущим адом, жадно пожирая всё, к чему прикасается его ненасытная рука. Мальчик не плакал, странное оцепенение овладело им. Наконец мать, совершив над собой нечеловеческое усилие, приподнялась на ноги и, потянув за собой ребёнка, стала медленно продвигаться назад. Внезапно её спина наткнулась на что-то удивительно тёплое и пульсирующее. Она осторожно повернула голову. – Вы?.. – проговорила Жанна слабым голосом. Тут её вдруг схватили за плечи и поволокли за ворота, а она, продолжая судорожно сжимать ладонь ребёнка, не могла сопротивляться. Впрочем, вскоре она и так поняла, что это ей так помогают. Оказавшись внутри лагеря, она наконец позволила себе обернуться. Повинуясь воспитанию, она было начала благодарную отповедь, но Сильвер даже не дал ей раскрыть рта: – Немедленно убегайте отсюда, и чем дальше, тем лучше, – поймав ещё ошалевший взгляд, он добавил: – Вы можете улететь отсюда, но сделать это надо прямо сейчас. Жанна ещё раз взглянула назад, туда, откуда только что убежала, потом на белокурую головку сына, потом на это запачканное сажей старое-молодое мужественное лицо, и решила, что она не в том положении, чтобы выбирать. Смело подавшись вперёд, она решительно взяла его локоть, и они быстро вернулись к Гилдартсу и ковру. Тут Сильверу стало многое ясно в характере товарища. Как только в его поле зрения материализовалась красивая женщина (а Жанна была образцом красоты, в которой есть нечто от мира сего и очень мало плотского – огромные светлые глаза стрекозы, узкое, персиково-бледное лицо, изящные плечи, длинные крепкие ноги, ненавязчиво выступающая аккуратная грудь и белые волосы, как у сына), в нём тут же проснулся дремлющий до этого повеса, жизнь в нём заструилась, он ожил, воскрес, прозрел! Он одарил Жанну очаровательной, завораживающей улыбкой, и Сильвер был вынужден признать, что, будь он женщиной (Боже, какое счастье, что это не так!), он бы и сам перед ним не устоял. Гилдартс явил собой воплощённое обаяние, предлагая герцогине руку и посылая в её сторону настолько выразительные взгляды, что Сильвер был готов расхохотаться, но боялся, что лишится половины внутренностей, если позволит себе это. Жанна посмотрела на ковёр с недоверием, объяснимым тем, что, несмотря на то, что королевская семья обучалась и владела магией, она в этом ничего не смыслила, и Поль в вопросах колдовства был беспомощен и робок. Надо признать, Сильвер боялся, что Гилдартс не согласится усадить женщину с ребёнком на ковёр и позволить им уйти, поэтому испытал немалое облегчение, когда Гилдартс не только оказался не против, но и проявил не дюжий энтузиазм. Однако Жанна с трудом представляла, как этот кусок выцветшей ткани их отсюда увезёт или вообще сумеет подняться в воздух. – Как поступим? – спросил Гилдартс, и лицо его было серьёзно до нелепости. Сильвер мысленно усмехнулся. Потом ещё раз огляделся вокруг, мысленно прикидывая, где они находятся. Чтобы добраться до Харудзиона, надо сначала отыскать Восточную дорогу, которая проходила немного южнее, а затем, следуя за ней по воздуху, добраться до города и высадиться в каком-нибудь скрытом от людей месте. Что же касается пеших, то им нужно было добраться до северной границы леса, и там, обогнув его, выйти к пограничной заставе. Конечно, путь не близкий, но ради свободы не грех и потерпеть. Он твёрдо решил, что Жанна и её сын уберутся отсюда самыми первыми. – Усади женщину и ребёнка на ковёр, а заодно ещё двоих, он должен их потянуть, – Сильвер не был уверен, что говорит правду, но надеялся, что это хотя бы наполовину так. – Если разрушить ту стену, то огонь прорвётся сюда. С другой стороны, так мы вернее попадём к северной окраине. Я могу попробовать его заморозить. – Что заморозить – огонь? – удивился Гилдартс, и в его голосе явственно прозвучали нотки любопытного благоговения. – Что ж, в таком случае мы сможем убежать. Просто разрушить стену не представлялось разумным, ибо язычки пламени, подобно бушующим безумным обезьянам, свисал с веток и капал на землю, разрастаясь и вновь хватаясь за листья и сучья. Излишними амбициями Сильвер никогда не страдал, и понимал, что занимается волшебством не так долго, чтобы ставить эксперименты в столь критический момент, однако с самого начала открыл поразительную вещь: лёд убийц демонов был совершенно не тем льдом, который привычно видеть. Он был светло-сиреневого приятного цвета и не таял, нагретый огнём, превращаясь в воду, а оставался в прежнем состоянии, ровный и незыблемый. Так что это был единственный и самый верный способ выбраться из огненной ловушки, и Сильвер осознавал, как важно сделать это быстро. Драгоценные секунды утекали от них его собственной кровью. Однако, чтобы исключить вероятность провала, он (чувства его не поддавались описанию) подошёл к ковру и осторожно опустился на одно колено. Рана болезненно заныла. – Послушайте, сударь, – сказал он устало, но стараясь сохранят всю ту дипломатическую вежливость, на которую только был способен, – я не знаю, каким образом Мириам удалось добиться вас, но уверен, что она сделала это, чтобы помочь мне. Поэтому я прошу вас унести отсюда этих людей, – он еле заметно кивнул в сторону герцогини с сыном и ещё двоих невольников, которые смотрели на него со смесью надежды и ужаса, – как можно дальше отсюда, а, точнее, туда, куда они вам укажут. Ковёр дёрнулся, но больше ничего не произошло. Сильвер не ожидал от него такого наглого и совершенно необоснованного упрямства, и был крайне раздосадован. Толкнув такую речь и буквально вложив в неё всю душу, он считал себя вправе рассчитывать на то, что ему пойдут на встречу хотя бы из ответной вежливости. К тому же, ковёр нашёл не самое подходящее время капризничать, тут решалась судьба не одного и не двух, а пара десятков людских жизней точно. «P.S. Ковру нравится, когда расчёсывают его кисточки.» Что ты подсунула мне, рыжая чертовка? Впрочем, много ли у тебя было выбора. И Сильвер, поклявшийся ни перед чем не останавливаться, аккуратно расчесал пальцами одну кисточку ковра. Тот лениво поднял переднюю часть (одно это было удостоено восторженно-удивлёнными охами, а со стороны Гилдартса одобрительным «О!») и лениво поёжился, как кот, выгибающий спину, после чего благосклонно поднялся в воздух сантиметров на двадцать и, подобно ласковому же коту, подставил спинку герцогине и её сыну. Мальчик с визгом восторга запрыгнул на ковёр. Сильвер немного успокоился. Жанна, поражённая до глубины души, не стала ни о чём спрашивать и безропотно взобралась на ворс. Ещё двое невольников, стоявших ближе всех и, судя по всему, тоже направлявшиеся в Харудзион по делам, но вероломно схваченные в плен, остановились рядом, ожидая указаний. Сильвер последний раз посмотрел на ограду, и тут он понял свою ужасную ошибку. Он не сможет заморозить огонь, пока здесь есть ограда, а, значит, её всё равно придётся разрушать. Однако зря он, что ли, пресмыкался перед ковром. Мириам считала, что он сможет помочь, так что из этого надо выжимать максимум пользы. – Любезный, а не могли бы вы проделать со мной сейчас то же, что вы проделали этой ночью? Ковёр ничего не сделал, но весь его вид говорил, поступай, мол, как хочешь, мне всё равно. Жанна, с трудом сдерживающая беспокойного ребёнка, безропотно наблюдала, как он взобрался на ковёр и, ещё раз уточнив вежливо масштаб полёта, уселся впереди. Они стали медленно подниматься вверх, и чем было выше, тем стремительнее ковёр двигался. Мальчик глядел вокруг себя широко раскрытыми глазами, вертя головой направо и налево, но руки Жанны от страха и усталости сделались просто свинцовыми, и она не могла бы выпустить сына, даже если бы захотела. Когда они поднялись на полторы головы над оградой, Жанна искренне порадовалась, что при них был мужчина. Будь она одна, она бы закричала. Огонь полыхал почти перед носом, разрастаясь методично, от дерева к дереву, подобно тому, как первопроходцы передают свет от факела к факелу. Если суметь заморозить хотя бы узкий участок, этот лёд не позволит огню распространяться на дороге, чтобы люди могли убежать. По опыту Сильвер знал, что ему достаточно только сделать широкий жест рукой, чтобы привести магию в действие, и заковать всё, что он пожелает, в непроницаемую ледяную тюрьму, которой не страшны ни пламень, ни топор, ни что-либо другое. Сейчас, однако, приходилось как можно тщательнее рассчитывать масштаб действия магии, ибо сил у него осталось немного. Один взмах рукой возымел успех сверх того, что он ожидал. Левая сторона горящего леса оказалась на два-три метра в ширь и пять-шесть в длину облеплена блестящей розоватой корочкой льда, и теперь напоминала огромный леденец, продаваемый на ярмарках. Жанна хотела что-то сказать, но язык у неё прилип к нёбу, и она не проронила ни звука. В прошлый раз Сильвер так не смог, и подивился, каким внезапным и незаметным глазу бывает прогресс. Точно так же и правая сторона, хотя уже не так широко и далеко, оказалась заколдована, и огонь, всё ещё хлеставший по сторонам, бился об лёд, как вода, накидывающаяся на скалы. Вполне довольный собой, Сильвер всё так же вежливо (хотя держался из последних сил) попросил ковёр снижаться, ощущая, как тело наливается свинцом, и голова начинает гудеть. Уже на земле он понял, что ещё на один такой заход его вряд ли хватит. Гилдартс, который был не против что-нибудь разрушить, самозабвенно принялся за дело. Точнее, он остался стоять на месте, глядя на ту точку, куда ему указал Сильвер, и ничего не делал. Затем просто подошёл к стене и крепко залепил по ней кулаком. Сначала ничего не произошло, однако секундой позже всем показалось, будто сама земля разверзлась под ними или небо рухнуло на них всей своей необозримой тяжестью. Сильверу заложило уши, голова разлеталась на куски, как и стена, отрезавшая их от свободного мира, и минуту спустя вся она, как по команде, рухнула. Сначала она стала на человеческий рост ниже, точно её заставили встать на колени, а затем вообще почти исчезла, превратившись всего лишь в груду камней, ровно окантовывающей лагерь невольников. В воздух поднялся невообразимый столб пыли, так что решительно ничего нельзя было разглядеть. – Ну, и кто из нас перестарался?! Сильверу показалось, что он услышал виноватый смех Гилдартса. Во всяком случае, когда пыль улеглась, стала видна ледяная тропа, уходившая вглубь леса. Со всех сторон подступил огонь. Жанна слегка подвинулась, когда на ковёр взобралось ещё два невольника. Пусть свободен. Наконец-то они смогут выбраться и забыть весь этот кошмар. И вдруг страшная мысль огрела её по голове звонкой оплеухой. Коробочка. То, что Поль с таким остервенением защищал. То, что передавалось в их семье почти четыреста лет. – Стойте! – завопила она так, что все без исключения посмотрели на неё. – Я... я не могу лететь. Я должна вернуться к палатке. – Мама! – Сиди здесь. Она уже встала и была одной ногой на траве, и вновь наткнулась на этого человека, который преграждал ей дорогу. – Пустите, – промолвила она властным тоном, забыв на секунду, что это не её особняк в Крокусе и её не окружают преданные вышколенные слуги. «Бери Грея и беги. Я вернусь, надо взять какие-нибудь его вещи. Бегите и ни о чём не волнуйтесь, ладно? Я скоро.» – Нет. Она с вызовом взглянула на него, но тут же стушевалась. Было в его лице, во всей его фигуре что-то, чему она не могла сопротивляться, хотя и яростно пыталась. Но она не могла улететь, не забрав коробочку, ту, ради которой Поль был готов расстаться с жизнью. – Я должна кое-что забрать. Это очень важно, – сказала она тише. – Жестяная коробочка. Муж говорил, что это сокровище, которое непременно надо сохранить. Не знаю, что это такое на самом деле, но я не могу улететь без неё... – Я вам её принесу. Скажите только, где. – Палатка. Простая жестяная коробочка, она пустая. Только она. – Хорошо. Он уже собрался повернуться и уйти за собственностью герцогини, когда поймал на себе обеспокоенный взгляд Гилдартса, которому явно не вполне нравилась эта затея. И дело было не только в том, что он бы больше хотел услужить прекрасной даме, но и в том, что он знал, каково быть измученным и истощённым. И уже подался вперёд, чтобы предложить помощь, но Сильвер жестом остановил его. – Давай быстрее уводи их отсюда. – А ты? – Разберусь тут и присоединюсь, – сказал Сильвер самым непринуждённым тоном. Потом, обернувшись, в Жанне: – Если через пять минут не появлюсь, улетайте. Жанне ничего другого не оставалось, кроме как согласиться. Повинуясь какому-то чувственному порыву, Гилдартс протянул Сильверу свою натруженную огрубевшую ладонь и улыбнулся, и последний с удовольствием пожал её. А потом, бросившись прочь к воротам и боясь обернуться назад, скрылся. И Жанна с удивлением и горечью осознала, что даже не спросила его имени.