Малика

Кадаш никогда бы не назвала свою жизнь тяжелой. Не из скромности даже, а по той причине, что настоящее признание тяжести своего бремени несет за собой только поражение. Сдаться хоть на секунду, показать слабину подобно смерти — это Кадаш знает не понаслышке. Долгие годы упорного труда над собой рано или поздно приносят плоды, она почти идеально прячет настоящие эмоции под грубостью и жестокостью, перековывает себя, словно недовольный своей работой кузнец снова и снова издевается над неидеальным мечом. Вот только от каждой перековки меч становится все дерьмовее и дерьмовее, и в итоге, когда кузнец наконец-то радуется идеальному результату, этот меч становится никому не нужен. У Кадаш было то, чего не было у многих других, ей не на что жаловаться. У нее были деньги, хорошая выпивка и авторитет в Хартии. Ей только иногда казалось, что за всем этим не было ее самой. Куда-то делся ее ум, на который она надеялась в детстве и который, как она думала, принесет ей успех. Вот только со вступлением в Хартию весь ее ум исчез, а остались лишь грубая сила да целеустремленность. Так или иначе, она никогда не думала жаловаться даже себе самой. Вот так посетуешь, а потом встретишь человека, у которого все еще хуже. Нет, мысли о тяжести судьбы надо искоренять как сорняки. Так Малика размышляла, глядя на сгнившие трупы хартийцев в Виммаркском ущелье. Вонь стояла такая, что даже прожженная походной жизнью Кадаш не удержалась и зажала нос снятой перчаткой. Вестей от Ратигана не было долгое время, и работа Хартии в Киркволле неожиданно замерла, полетели в бездну поставки и договоры. Вследствие чего разгневанный Шибач, который уже несколько лет координировал действия Хартии в Вольной Марке, пнул «младшенькую Кадаш» под зад и направил разузнать, что за хрень случилась в Киркволле. Чтоб он провалился, Шибач этот. Кадаш уж точно не хотелось подчиняться указаниям этого смердящего бронто, учитывая то, что у нее самой намечалось крайне прибыльное дельце в Старкхевене. Но Шибач это Шибач. Малика с Лантосом, и многие другие из клана, довольно быстро оказались по уши у него в долгах, а долги в Хартии самая часто пользуемая разменная монета. Тошно. Тошно и мерзко. Кадаш чувствует, насколько ей все опротивело, когда она выходит из шумного и душного помещения «Висельника» прямо на холодную ночную улицу. Прохлада не приносит облегчения, голова все еще болит после разговора с Тетрасом, из которого даже после всех стараний не удалось вытащить правдивые сведения о произошедшем в горах Виммарк. Гном говорил уклончиво, делая вид, будто говорит чистую правду. Но Малика прекрасно знает, как выглядят недоговорки. Они скрипят у нее на зубах, словно песок. Тетраса ей посоветовали как хорошего информатора, гнома-который-знает-все-в-Киркволле. Вот только никто ей не сказал, что при всем этом он еще и замечательный лжец. Понадобилось чуть больше времени — почти месяц — чтобы все-таки выяснить, через небольшие зацепки и свидетелей, что в «виммаркском инциденте», как его уже успела прозвать Кадаш, была замешана Защитница Киркволла. А это сразу же лишало любого шанса на отмщение. Не то чтобы Кадаш хотелось мстить, но Шибач капал ей на мозги почти в каждом письме, и это порождало гнев и на него, и на злосчастную Защитницу. Еще месяц Малика тратила свои силы и нервы на возрождение торговых связей — завела друзей среди здешних ребят из Торговой Гильдии, восстановила контракты с храмовниками и даже парой магов из подполья, но то были розничные заказы, на первых порах никак не спасавшие положение. Как ни посмотри, а Хартия в Киркволле находилась в такой беспросветной заднице, что выбраться из нее помогло бы только чудо. А в чудеса Кадаш не верила уже очень давно. Возможно, с того самого момента, как она вступила в эту самую Хартию. — Главный гадюшник на всем свете, — выплюнула Малика, разглядывая вечерних посетителей «Висельника». Вечерние посетители в любом заведении были самыми колоритными — еще не потерявшими способность к логичным рассуждениям, но уже достаточно раскрепостившимися, чтобы излить свою душу первому встречному. — Это ты про «Висельник» или про Киркволл? — захохотал Лантос, сидевший за одним столиком с Кадаш. Ей было приятно видеть его. Она была в Киркволле уже три месяца, и, кроме шлюх в борделе, ей некому было выговориться. Лантос приятно отличался от шлюх тем, что ему не нужно было платить за разговоры. — Я о Хартии, Ланс, — вздохнула Кадаш, осознав, что, задумавшись о своем, просто высказала мысли вслух. О том, насколько ужасна Хартия, она думала постоянно. — Стара песня. Пора бы уже прекратить беситься, — фыркнул Лантос. — И называть меня Лансом. — Впрочем, не могу сказать, что «Висельник» и Киркволл лучше, — пропустив мимо ушей возмущения друга, продолжила Малика. — У тебя вообще что-нибудь «лучше» бывает? Кадаш промолчала и хмуро глянула на него, задержавшись взглядом на густой темной бороде, запачканной пеной от пива. Заметив на себе этот взгляд, Лантос тут же утерся рукавом и то ли крякнул, то ли хрюкнул. — Ладно, насчет Хартии, Киркволла и «Висельника» я, так и быть, согласен, — гном недоверчиво глянул в свою кружку, раздумывая, стоит ли рискнуть и выпить еще один глоток, и станет ли после этого глотка пиво хоть сколько-нибудь приятнее. Впрочем, он все же не сдержался и выпил все залпом, закашлявшись и сморщившись. — Ну и дрянь же… — Не удивлюсь, если Тетрас с самым злорадным видом ссыт в бочки, чтобы мы потом травились этим дерьмом, — хмыкнула Малика, потешаясь над Лантосом, ни разу до этого не бывавшим в «Висельнике». Она сама заглядывала сюда крайне редко — в этом, конечно, была вина и здешнего пойла, но больше то, что Тетрас не слишком-то рад был видеть Кадаш. Она не церемонилась с ним, выпрашивая сведения о зачистке Хартии. Впрочем, неприязнь их была взаимной. Если и было какое-либо заведение в Киркволле, которое Малика посещала с завидной частотой, то только бордель. Побывав однажды в притоне Нижнего города, Кадаш потеряла желание посещать что-либо вообще, ибо эта «здравница», как окрестили ее завсегдатаи, только больше напомнила о том отвратительном мире, в котором жила Малика. Она не за тем посещала подобные места, пусть это и было отчасти лицемерно — бежать из одного порочного места в другое. Благо, совсем скоро у нее появилась возможность попасть в «Цветущую розу», и с тех пор ее свободное времяпрепровождение превратилось в систематическое пускание денег на ветер — или, точнее, на шлюх, с которыми у Кадаш в каждом городе завязывались тесные отношения. Малику были рады видеть в борделях, а она была рада отдавать свои деньги за час-другой покоя. За час, на время которого можно было забыть, в каком дерьме она варилась каждодневно. Забыть, что ей не отмыться уже, пожалуй, никогда. Что бы она ни сделала в будущем, вереница лжи и убийств будет тянуться за ней смрадным шлейфом. В «Розе» ей нравилось. В отличие от борделей других городов Марки, в этом было что-то по странному повседневное. Будто посещаешь трактир, где можно заодно и потрахаться — а многие, по наблюдениям, и заходили сюда только выпить, либо не имея денег на большее, либо просто, как и Кадаш, наслаждаясь здешней атмосферой. Обрастать привычками — какую из предложенных комнат выбрать, какого мальчика или девочку — было отчасти болезненно. Малике совсем не хотелось привыкать к чему-либо в Киркволле, потому как сам город она ненавидела и надеялась поскорее покончить дела с Хартией, получить деньги от Шибача и свалить куда подальше. Тем более, именно в этот год Большой турнир приезжал в Оствик, и ей совершенно не хотелось пропускать такое событие. Иногда Кадаш ловила себя на мысли, что могла бы попробовать участвовать в Турнире. Она чувствовала себя довольно умелым воином и была уверена в своих способностях, но в тот единственный раз, когда она все же решилась принять участие в отборочных, все планы попортил чертов Шибач, пославший ее за партией лириума в окрестности Орзаммара. Как знал, ублюдок, куда подальше послать, чтобы отпало всякое желание принимать участие в чем-либо. Кадаш тогда была так зла, что даже подумывала в кои-то веки надрать эту жирную задницу, но ее остановил здравый смысл, подсказывающий, что Шибач — ее билет на высшие ступени Хартии, и она не может так просто с ним покончить. У Кадаш все еще были далекоидущие планы, и, пусть говорили, что жизнь в Хартии коротка, ей отчаянно хотелось это опровергнуть. В общем и целом, о чем-то подобном она и жаловалась в борделях — о том, как ее достал Шибач, о том, как ее достал один влюбленный в нее придурок из Торговой гильдии, который слал ей письма с завидной частотой — к счастью, не сопливые, но с уговорами бросить Хартию и выйти за него замуж. Кадаш, на самом деле, и не могла сказать толком, бесили ли ее такие предложения или смущали, хотя бы потому, что смущалась она последний раз лет десять назад, не меньше, и уже не помнила, на что это похоже. Хорошо, что Кадаш не жаловалась первым встречным, как любят это делать такие же пьяницы, как и она. Нет, Кадаш стабильно жаловалась лишь Лантосу да шлюхам, иначе весь ее авторитет в Хартии полетел бы к черту, не успев появиться. У нее было слишком много подчиненных, каждый из которых желал занять ее место, и она просто не имела права проявлять слабину. С данной целью она и приструнила хартийцев не светиться в «Розе». Видеть эти проклятые рожи было тошно и днем, а уж омрачать свой ночной отдых она бы ни за что им не позволила. Впрочем, хартийцы и сами, без указок начальства, сторонились Верхнего города как обители достопочтенной монны Хоук, от которой многие из них уже успели получить увесистые поджопники. Кадаш Хоук не боялась. Нет, в составе отряда хартийцев наткнуться на нее в подворотне гномке совсем не хотелось, но пока она гуляет по Киркволлу в одиночку, вряд ли ей стоит бояться гнева Защитницы — та ведь не наемная убийца какая-нибудь, чтобы устранять единичные цели. Телохранители в виде десятка гномов Малике не требовались, так что и внимания она не привлекала, без доспеха даже сходя за обычную такую гномку. Хотя, конечно, Кадаш стоило больше опасаться не Защитницы, а настоящих наемников, посылаемых конкурентами из Хартии и даже Торговой гильдии. К счастью, таковых становилось все меньше, но оружие и легкую кольчугу Кадаш все равно предусмотрительно носила. В ночь, когда она особенно сильно напилась и тяжело перебирала конечностями, выходя из «Розы» на свежий воздух, сами боги благоволили схватить ее и зарезать где-нибудь в темном углу, а потом спрятать труп так, чтобы никто не нашел. Но, к счастью Кадаш и к несчастью ее врагов, в эту безоблачную ночь не нашлось ни одного наемного убийцы, отправленного по ее душу, так что она без опаски могла, озираясь по сторонам, пьяно бормотать что-то о том, почему она не мужик и не может поссать стоя. Ветерок на улице совсем чуть-чуть помог ей остудить голову, и в остальном она все так же еле слышно разговаривала сама с собой, медленно бредя по каменным улицам. Народу вокруг было немного, так что никто не мог прервать увлекательный монолог Малики, пустившейся в размышления о способе кладки брусчатки. Ее, правда, чуть не сбили с ног двое каких-то мальцов, вероятно, тоже пьяных, но она даже не стала лезть с ними в драку, настолько глубоко она ушла в свои мысли. Отвлечь Кадаш смог только какой-то отрывистый приглушенный вой, прошедшийся по ее ушам болью, а по позвоночнику мурашками. Она нервно оглянулась по сторонам, выявляя источник звука, но он не повторился, и это усложнило задачу. Кадаш даже подумала на мгновение, что ей показалось, но организм, привыкший быстро реагировать на опасность, уже был до предела собран и натянут. Звук повторился, но в этот раз больше походил на жалобный скулеж, и Кадаш прошла чуть дальше, заглядывая за угол дома и всматриваясь в темноту между двумя плотно стоящими друг к другу зданиями. — Кто там? — спросила она, но голос ее подвел, сорвавшись на хриплый бас. Звуки оборвались, и кто-то в темноте замер, замолчав. — Тебе помощь нужна? Эй? — продолжила Малика, но глаза ее уже привыкли к темноте, и она увидела в подворотне свернувшуюся в клубок эльфийку, закрывающую одной рукой лицо, а другую прижав к животу. — Бля… Жопа… Кадаш перевела дух и даже побила себя по щекам, чтобы хоть немного протрезветь, но вместо этого ее только начало подташнивать. Лучше в этой ситуации и не придумаешь. — Эй? Эй, ты как? — Кадаш стала на ощупь пробираться по темноте, и, кажется, девушка испуганно дернулась, но отползти дальше не смогла, болезненно всхлипнув. — Я тебя не трону, не боись… Ох, все платьишко порвали, сукины дети… Малика снова вздохнула, не зная, что делать. Помедлив мгновение, она расстегнула фибулу на плаще и осторожно накрыла им дрожавшую эльфийку. — Тебе есть, куда пойти? — вновь заговорила Кадаш, но в ответ, как и прежде, ничего не получила. Девушка перед ней все так же лежала на земле, зажмурившись, и, видно, ждала, пока ее оставят в покое. — Ну, я же тебя не могу тут бросить, пойми меня… Ты из эльфинажа? Где-нить болит? Ух, ну не молчи! Малика сжала губы, коря себя за несдержанность. Нашла себе проблем на голову, называется. Распомогалась. — Слушай, подруга, если я тут отрублюсь сейчас, будет совсем плохо. Я бухая, канеш, но тебе плохо не сделаю. Где ты живешь? Я тебя донесу. — Мне нельзя… — всхлипнула эльфийка и зажала рот рукой, давя вой. Из огромных вспухших глаз рекой полились слезы. Похоже, все произошло не слишком давно. — Домой нельзя? — переспросила Малика. Ей почти до отчаяния хотелось обнять эту бедную девушку, но она боялась навредить ей еще больше. Эльфийка замотала головой, стукаясь о землю. — Тш-тшш, тише, — Кадаш осторожно положила ладонь девушке под макушку, чтобы она не ударилась слишком сильно — а это, кажется, и было ее целью. — Друзья у тебя есть? Куда мне тебя девать, если домой нельзя? Ответ снова был отрицательным. Малика вздохнула. — Тут холодно, милая. Ты вся простынешь… Я бы тебя к себе отнесла, но у меня там своих мудаков навалом. Да, мудаков во временном жилище Кадаш и правда хватало. То место, в котором она разместилась, в принципе сложно было назвать домом, ибо это был проходной двор в чистом виде. Каждый хартиец норовил ворваться в узкую комнатушку к новой начальнице и известить ее о какой-нибудь неважной новости вроде драки на первом этаже или кончившийся бочки эля. Не удивительно, что Малика сбегала от этих придурков в бордель. Ей в новинку было управлять такой толпой, но себе она признавалась, что это доставляет ей определенное удовольствие. Не само чувство власти, но порядок, который она теперь может устанавливать сама. И пусть гномы подчинялись порядкам Кадаш с трудом, она видела результаты. Самым большим своим управленческим успехом она считала снижение уровня воровства внутри самой организации — правда, то, какими методами она этого добилась, ей не хотелось вспоминать. Тяжело вздохнув, Малика погладила все еще плачущую эльфийку по голове и почувствовала, как пальцы наткнулись на что-то влажное. Приглядевшись в темноте, она разглядела на светлых волосах еще не успевшую подсохнуть кровь. — Так… Плохо-плохо-плохо, — забормотала Кадаш и присмотрелась к бледному лицу девушки, которая морщилась от боли. — Сотряс? Только не блевай, а то я тоже блевану, и будет совсем пиздец. — Не буду, — буркнула эльфийка почти обиженно. — Ух, ну ты как хочешь, а мне некуда тебя тащить, кроме как к тому дружку Тетраса. Ручками хватайся, — Малика, собравшись с духом, осторожно закутала девушку в плащ и подняла ее на руки, поддерживая голову. Чужие худые руки неожиданно цепко схватились за ее шею. — Ну ты и тяжеленная. Я-то думала, эльфы как зайки, а вы как бронто. Кошмар. Еле удержавшись на ногах, Кадаш шлепнулась спиной о стену дома и терпеливо вздохнула. Эльфийка на ее руках от резкого движения болезненно зашипела и снова шмыгнула носом. — Прости-прости, это не ты тяжелая, это я бухая. Ну, пошли. Кадаш оторвалась от стены и, осторожно передвигая ноги, направилась из переулка, а оттуда дальше по улице по направлению к Нижнему городу. Она слабо представляла, как долго продлится это путешествие в ее-то состоянии и в состоянии эльфийки. Главное, чтобы ее голова не была сильно повреждена, а с остальным они справятся. — Ты мне выпивку поставишь, как оклемаешься, договорились? — заговорила Малика, не выдержав давящего молчания. — А то что-то опять дерябнуть захотелось… Я бы с тобой выпила, да че-т где-то слышала, что у вас, эльфов, с этим тяжеловато. Ну, непереносимость, что ли? А, хотя, знаешь, мне, наверное, напиздели. Какая непереносимость? Вы ж сильные. Ага, реально сильные. Это мы, гномы, придурки, а вы-то крутые. Эльфийка то ли истерично хихикнула, то ли опять всхлипнула ей в шею. Малика нервно улыбнулась. В такую ночь пора бы уверовать в Создателя. Мол, «Создатель Всемилостивый, что я несу?», но Кадаш не верила в Создателя и не могла к нему обращаться. Хотя ей иногда хотелось, потому что, в самом-то деле, андрастиане, что, выдумали себе божка, чтобы у них было куча присказок? «Дыханье Создателя!», «Сиськи Андрасте!» — так и слышится отовсюду каждый день. С горем пополам они добрались до Клоаки и даже ни разу не нарвались на любопытных прохожих с их дурацкими вопросами. — Вот ща пусть попробует только меня не пустить, — забурчала Кадаш. — Ратиган пытался его крышевать, идиот, так Тетрас ему за это пиздюлей надавал. А нам страдай. А нам же только целитель нужен, мы бы платили… Андерс, Андерс, стой! — закричала она, завидев впереди мужчину, закрывающего дверь лечебницы на замок и тушащего фонарь наверху. Маг обернулся и, поняв, кто его окликнул, недовольно нахмурился. — Я неясно выразился в прошлый раз? — угрожающе выкрикнул он. — Да чтоб те… я не для Хартии. Девчонку посмотри, — Кадаш красноречиво указала подбородком на эльфийку на своих руках. Та, кажется, успела задремать. — Что с ней? — По башке ударили и платье все порвали. Глянь, кабы еще чего не порвали, я там, кажись, на подоле кровь видала, — ответила Малика и неожиданно получила маленьким кулачком по спине. — Ой. Извини. Я думала, ты спишь. Ты как? — Не знаю, — пробормотала эльфийка севшим голосом. Целитель смерил их долгим взглядом, а затем обреченно вздохнул и повернулся обратно к двери, чтобы ее открыть. — Заходи, — устало сказал он. — Это твои сделали? Кадаш хмыкнула, занося девушку внутрь клиники и относя ее на ту кушетку, на которую указал маг. — Если б мои сделали, я бы не узнала. О таком даже стукачи не докладывают, знаешь ли. Нет, нашла ее на улице. Целитель ничего не ответил, только кивнул. Сама Кадаш на время осмотра устроилась где-то в углу лечебницы и перевела дух. Андерс завел разговор с эльфийкой, и та начала ему отвечать. Малика даже почувствовала укол обиды на мгновение, но скоро и думать об этом забыла. Тихие голоса успокаивали больной разум, и вскоре, прикрыв глаза, Кадаш задремала. Она проспала всего ничего, и, когда ее разбудил маг, голова болела так, будто ее пару раз стукнули эфесом меча. С трудом сориентировавшись, Кадаш уставилась на Андерса, хмуро смотрящего на нее сверху вниз и будто чего-то ожидающего. Кадаш очень, очень не любила, когда на нее смотрели сверху вниз. — Ты вроде куда-то торопился? — заговорила Малика, так и не поняв, что от нее требуется. — Можешь запереть нас, я посторожу девочку. — Нет, давай ты лучше уйдешь, — скрестив руки на груди, терпеливо ответил маг. — Ой, да прекрати. Ничего не станет с твоим барахлом, а я за девочку ответственна. Давай, не парься, иди куда хотел. Утром откроешь нас, и мы уйдем. Андерс еще какое-то время испытывающе смотрел на Кадаш, но затем потер переносицу и вздохнул: — Хорошо. Утром вернусь. До утра, на самом деле, оставалось всего ничего. Когда дверь закрылась, и звук поворота ключа в замке, полоснувший Малику по ушам, прекратился, гномка обратилась к девушке, которая лежала на койке, укрытая тонким одеялом: — Эй, все хорошо? — Да, ничего страшного, — бесцветно отозвалась она и, чуть помедлив, добавила: — Спасибо. — Чего уж там. Тебе правда некуда пойти? Кадаш осторожно подошла поближе и уселась на пол рядом с койкой, спиной к эльфийке, чтобы ее не смущать. — Моя семья уже много поколений… служит лордам Холландам, — медленно заговорила она, будто подбирая слова. — Они хорошие господа, но у меня сейчас… не лучшие времена. — Ты одна? У тебя есть, ну, родители? — Нет. Мы с младшим братом… одни. — И ты не можешь вернуться к этим Холландам? Почему? Кадаш чуть повернула голову в сторону и наткнулась взглядом на чужую тонкую кисть, свешенную с края койки. На бледных запястьях коричневели синяки. — Все дело в друзьях юного лорда, — спустя короткое молчание, ответила девушка. — Они издеваются надо мной… уже несколько лет. Малика чуть вздрогнула от безразличия, звучащего в чужом голосе. — Так это не в первый раз? — Нет, раньше… это были просто насмешки. Иногда они трогали меня… Кадаш вздохнула и в порыве сочувствия взяла девушку за ладонь. На удивление, та не отдернула руки, а наоборот сжала сильнее, поглаживая сбитые гномьи костяшки большим пальцем. Как будто это не ее здесь нужно было успокаивать. Видимо, тот тихий разговор с целителем хорошо помог ей. Кадаш рада этому, потому что сама она утешать никогда не умела. — Так или иначе, мне придется вернуться, — сказала эльфийка устало, но уверенно. — Я не могу бросить брата. И не могу бросить работу. Мне больше некуда пойти. Можно потерпеть. Всегда можно. — А эльфинаж? — Променять один гадюшник на другой? Вы, видно, никогда не бывали в эльфинаже. И, правда, не бывала. Малика что-то виновато забормотала, сама не поняв, что. Ей никогда прежде ни перед кем не было так… стыдно. Будто она одним своим присутствием наносила непоправимое оскорбление. Все же, Малика находилась в слишком далеком от нормальной жизни мире. Криминальные круги живут совсем по-другому, а представления о быте обычных людей у Кадаш были очень общие, лишенные непосредственного участия. Жизнь всех тех людей вне преступного мира, с которыми Малике приходилось взаимодействовать, оставалась за занавесом, в пекарнях и у семейного очага, в тех местах, где ни один хартиец их никогда не увидит. Хартии, приходящей крышевать кузнеца, без разницы, сколько у него детей и как на него влияет повышение пошлин на металл из Орзаммара. Хартии вообще по сути своей плевать на обычную, законопослушную жизнь — иначе она бы никогда не стала таким влиятельным преступным синдикатом. Малике бы очень хотелось хоть как-то помочь этой девушке. Но как она могла? — Ты не можешь уволиться? Устроиться к кому-нибудь другому? — продолжила расспросы Кадаш, надеясь, что это не вызовет ответное раздражение. — Я… я не уверена, что это не будет сопряжено с определенными трудностями, — никакого раздражения от эльфийки не было слышно, и Малика, стараясь быть как можно более незаметной, облегченно выдохнула. — Моя семья все равно что имущество лордов Холландов. И еще мой брат… — А что с ним? — Я не знаю, — обреченно ответила девушка. — Я разговаривала об этом с мессиром Андерсом. Я о том, что… — она понизила голос, хоть никого в помещении и не было, кроме них. — Мне кажется, что мой брат — маг. Но он замкнутый мальчик, и, возможно, что он скрывает это от меня. Мессир Андерс сказал, что в юном возрасте магия часто выходит из-под контроля, и это чревато последствиями. — Почему же ты думаешь, что твой брат маг? — Малика почувствовала, как у нее вспотели ладони, и взмолилась, чтобы это не показалось девушке, все еще державшей ее за руку, противным. — Я… Однажды я видела обгоревшие вещи в нашей комнате. Я надеюсь, что никто не видел, как он их поджигал. Я их выбросила тут же. А он ничего мне не сказал. У нас маленькая комнатушка, и счастье, что огонь не перекинулся дальше. Я не хочу, чтобы его забрали в Круг, понимаете? Я пообещала родителям, что буду защищать его. Мессир Андерс сказал, что, в случае чего, может помочь нам бежать из Киркволла… Но я так не могу. Куда нам пойти? Если мой брат действительно маг, то в первой же деревеньке на пути нас могут сдать храмовникам. А лорд Холланд… он хорошо ко мне относится. Все дело в друзьях его сына, а друзья имеют свойство переставать быть таковыми. А если я поговорю с братом… Возможно, мессир Андерс сможет научить его управлять своим даром. Чтобы его никто не обнаружил. Нужно только потерпеть немного. Мои проблемы не такие уж и страшные. Ничего страшного. У других и хуже бывает. Малика сморщилась, ощутив, как неприятно пощипывает глаза. Ладошка на ее руке сжалась еще сильнее, будто стараясь удержаться. — Нельзя преуменьшать свои страдания, милая. Не надо сравнивать их с другими. Они только твои, — пробормотала Кадаш и болезненно улыбнулась. Как будто бы она не делала то же самое. Вся ее нынешняя жизнь была пропитана этим лицемерием — больше ее личным, чем окружающих. Другим хартийцам не нужно было притворяться, будто их все устраивает. Им не нужно было заталкивать как можно глубже мысли о неправильности их жизни. У Кадаш была цель, на пути к которой ей приходилось перековывать себя снова и снова, чтобы в итоге не осталось ничего от нее прежней. Потому что клан, слишком давно погрязший в своих преступлениях, никогда не послушает наивную дуру, стремящуюся сделать мир лучше. Ей нужно стать той, кого они хотят видеть своим лидером, и тогда ее будут любить и подчиняться. Проще говоря, Кадаш нужно стать кем-то вроде своей матери, и, сколько бы ей не претила эта мысль, ее разумность она не могла отрицать. Кадаш казалось, что она пойдет на все, чтобы спасти хотя бы один клан, потерявший свое прежнее благородство и величие. Чтобы спасти его от этой грязи. Но связь с Хартией не так просто оборвать. Даже если ты один, ты не можешь просто так выйти из игры, ибо в лучшем случае тебя убьют, а в худшем — убьют всю твою семью. Выход целого влиятельного клана из Хартии повлечет за собой войну. Кадаш уверена, что сможет ее выиграть, но также знает, что эта уверенность делает ее самой большой дурой на свете. — Знаешь, что, красавица? Сейчас этот Андерс нас отопрет, и я провожу тебя до дома Защитницы. Подожду тебя на крылечке. Защитница такие дела решать умеет, не то, что я. Кстати, ты знала, что она маг? Во дела, и в Круге не сидит! Такие точно любую проблему решат. — Я не думаю, что… — Ох, помолчи, а то силой потащу. Дай тебе помочь. Я за тебя все-таки ответственна, милая. — Спасибо... еще раз. — Да чего уж там. Кадаш вздохнула. Вот бы и ее проблемы кто-нибудь решил. Вот только жаль, что никакие герои не помогают хартийцам. И Джарвия, и Ратиган тому свидетели. Так или иначе, Малика не жаловалась. Все свои проблемы она всегда решала сама. Но отчего-то решать чужие оказалось до безумного волнующе.