Малика

Хартийцы, подконтрольные Шибачу, прибыли в Ферелден вчетвером: то были Ран Хмельник из Ансбурга, Девлин Ворн из Маркхема, Анита Ловкачка из Викома и Малика Кадаш из Оствика и частично из Киркволла. Все они имели свои связи, широкие и не очень, все были в Хартии довольно давно и знали, как выгодно продать лириум, но Конклав, за который мертвой хваткой вцепился Шибач, некоторым из них не казался безоговорочно выгодным делом. Это недоверие зарождалась медленно, накапливалось с каждым годом все больше. Хартийцы, посланные на Конклав, не были последними гномами в преступном мире, но и первыми они не были, балансируя на шатком положении мелких князьков. Такой статус могли уничтожить как снизу, так и сверху. Все сильнее с каждым годом и Девлин Ворн, и Малика Кадаш ощущали, как жесткие пальцы Шибача сжимаются на их шеях, грозясь переломать хрупкие кости. У Шибача даже своего кровного клана не было. Была только Банда, разросшаяся не быстро, но эффективно, превратившаяся в ужасающую силу, способную пресечь любые изменения на сложившемся рынке лириума в Вольной Марке. Вскоре в долговую зависимость неизбежно попали как новые, уже наземные, так и древние гномьи Дома. Шибач был богат и милостиво давал ссуды бедным кланам, желающим поднять свое дело. Но, пожалуй, главным преимуществом Шибача были работавшие исключительно на него изгнанные из Орзаммара шахтеры. Их способности никуда не делись, и Хартия в свое время успела переманить их на свою сторону раньше, чем ими заинтересовалась Торговая Гильдия. Шибач вообще умел соблазнять перспективами, которые, как он красноречиво расписывал, откроются при сотрудничестве с ним. Даже Малика пару раз ловила себя на том, что заслушивается его речами, что уж говорить о других. У этого гнома, невзрачного на вид, было свое определенное обаяние, проявлявшееся в нем сразу же, стоило ему раскрыть рот. Тем не менее, Шибач не был главой Хартии. Он лишь предлагал сделки, а не приказывал напрямую, но все понимали — они не могут отказать ему из-за долгов, придавливающих к земле, словно чугунные кандалы. Грызня между кланами не прекращалась, но, пока Шибач оставался на арене, каждый осознавал, что любая победа в междоусобицах будет мнимой. Как бы ни был силен отдельный клан Марки, Банда всегда будет сильнее. Шибач не был главой Хартии, но он был тем, с кем приходилось считаться. Если какой-то из кланов и думал, что он не слабее — таким был, например, клан Кадаш, искренне считающий, что играет с Бандой на равных — это был лишь самообман. В Хартии не было игрока более удачливого и сообразительного, чем Шибач. Да, в Орзаммаре все еще главенствовал Каршул, авторитет которого, впрочем, держался только на том, что он был левой рукой прошлого босса. Власть Каршула осыпалась, у него не было нужного ума, чтобы реорганизовать синдикат, спустя века доживающий свои последние годы. Король Белен прилагал кучу сил, чтобы Хартии под землей больше не жилось сладко, а наверху было не так много гномов, достаточно целеустремленных, чтобы взять бразды правления в свои руки. Тем, кто пытался сделать это, приходилось вести себя крайне осторожно. Именно поэтому и Девлин Ворн из Маркхема, и Малика Кадаш из Оствика чувствовали, что Конклав не пройдет гладко. Даже отговаривать пытались. — Ран, послушай, — говорила Малика, подпрыгивая на месте от того, что их повозка, запряженная двумя лошадьми и до краев набитая ящиками с лириумом, наткнулась на ощутимую кочку, — разве это не хороший шанс для нашего бронтолиза? Пока нас не будет на месте, он приберет к рукам все наше добро и наших ребят. И даже убьет нас на обратном пути, скорее всего. Ну, а что? Мы продадим лириум, деньги будут при нас. Он устроит засаду и приберет золотишко. — Я выслушивал это дерьмо всю неделю, что мы добирались сюда, — раздраженно отозвался Ран Хмельник из Ансбурга, гном настолько типичный, что его стоило бы рисовать для учебников по гномоведению. — Вы с Ворном сраные параноики, думающие, что стоите больше, чем есть. Мы все на хрен ему не сдались. И вообще, Кадаш, среди нас ты единственная, кто напрямую состоит в Банде. Не напомнишь ли, почему? Малика сжала челюсти, сдерживая злость. — Ты прекрасно знаешь, почему. — Вот именно. Твоя матушка выперла тебя из клана, и ты стараешься вернуть ее благосклонность, идя по головам в Банде, — кивнул Ран, сохраняя спокойствие. — Вот только знаю я тебя. Ты никто и звать тебя никак, даже спустя столько лет. Шибач вертит тобой, а ты бегаешь за ним как собачонка. — Ни черта ты обо мне не знаешь!.. — возмущенно вспылила Кадаш, подаваясь вперед, но больше ничего не предпринимая. — Заткнитесь оба, блядь! — донесся из крытой повозки злой голос Аниты Ловкачки. — Долго еще там, Ран? Всю жопу отсидела. — Да вон, деревню уже видать. Малика насупилась и отвернулась в сторону, хмуро разглядывая окрашенную вечерней темнотой гряду снежных гор, между которых и расположилось Убежище. Ей хотелось поговорить с Раном серьезно, но она вновь и вновь натыкалась на стену непонимания. Вероятность того, что Шибач хочет избавиться от них, действительно велика. Довольно большой контрабандный опыт позволил хартийцам успешно припрятать лириум под покровом ночи, и в итоге в Убежище они прибыли налегке. Деревня ломилась от путников, прибывших на Конклав; таверна была переполнена, местная церковь и дома тоже, так что гномам не оставалось ничего другого, кроме как переждать ночь в повозке, неудобно прижимаясь друг к другу. Конклав был назначен только на следующий день. Впрочем, двое из четверых контрабандистов в ту ночь так и не сумели толком поспать. Один из-за тревожных мыслей, поселившихся в голове еще год назад, а другая — из-за беспокойства первого. — Малика, — прошептал Девлин Ворн, переворачиваясь на бок и в темноте повозки вглядываясь в лицо гномки. — Ты спишь? — Нет. Раскатистый храп Аниты и более тихое посапывание Рана делали голос Девлина почти неслышным. Он сам по себе был очень тихим, этот гном. И очень боязненным. Малика не прекращала гадать, как же его слушались хартийцы, работавшие на него? — Слушай, если Шибач действительно хочет убить нас… — дрожащим голосом начал Ворн, и Кадаш горестно вздохнула. — Успокойся, Девлин. Вряд ли ему нужна конкретно твоя смерть. Ты ведь знаешь, ему нет смысла убивать тебя, пока ты еще можешь принести деньги. — Но ты говорила, что мы все… — Я просто пытаюсь убедить Рана встать на мою сторону. Гном на мгновение замолчал, видимо, обдумывая эти слова. — Ты думаешь, он хочет убрать тебя? — будто осознав страшную истину, выдохнул Девлин. Кадаш подавила почти детское желание сесть и подтянуть колени к груди. Если она сейчас пошевелится, то потревожит Аниту, а выслушивать долгую ругань и уж тем более драться ей совсем не хочется. — Я неслабо подвела его, Девлин. В Киркволле. Сбежала оттуда, когда началась эта хрень с магами, и прихватила с собой всех своих ребят. Понимаешь? Они теперь работают на меня, а не на него. И, разумеется, он страшно бесится из-за этого. Так что успокойся. Среди нас всех я единственная, кто действительно перешел дорогу Шибачу. — Но я все не могу выплатить долги… Малика фыркнула, сдерживая смех. — Это мелочи, Девлин. Шибач не чахнет над каждой монетой. Ты бы поспал лучше. Гном чуть нахмурил брови, усиленно соображая, а затем кивнул и осторожно улегся обратно. В темноте, впрочем, все еще блестели его испуганные глаза. Малике не было его жаль. Она знала, кто он и какими методами он добивался своего положения. Но в нем все еще не было нужной харизмы, и в скором времени это обещало сыграть с ним злую шутку. Обычными прилюдными казнями не добиться верности. Наверняка его окружают такие же трусы, как и он сам, подумала Малика, все-таки выбираясь из душной повозки на промозглый ночной воздух. Анита заворчала что-то во сне, но не проснулась. Кадаш вздохнула и с почти осязаемой тоской взглянула на огни таверны в глубине деревни. Она понимала, что ей лучше не светиться там и поэтому обреченно поплелась к одному из костров, разожженных паломниками. Стараясь не привлекать внимания, гномка уселась на один из камней чуть поодаль от четырех стариков, греющих руки и тихо переговаривающихся между собой, и бережно достала из сапога сложенную впопыхах записку. Текст был вызубрен вдоль и поперек, но Малика все равно не могла успокоиться, не перечитав ее перед сном. В неярком свете от костра на дешевой бумаге виднелись буквы, выведенные почти каллиграфическим почерком: «Шибач собирает своих парней, сальрока. Мы оба знаем, что это значит. Твоя мать хочет видеть тебя сразу после Конклава. Думаю, твое долгое изгнание подходит к концу. Л.» Малика неосознанно провела большим пальцем по заглавной «Л» и прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Это не было изгнанием в полном смысле этого слова. Серена Кадаш лишила ее наследства, сказав, что восстановит права, когда Малика сможет подняться. Самостоятельно, без опеки клана. Не то что бы ее кто-то там опекал. У ее матери были странные представления о формуле успеха. Малика работала на Банду Шибача уже почти десять лет, и Ран был прав. Она все еще была никем. А это значит, что ее помилование произошло только потому, что Шибач наконец-то решился уничтожить клан Кадаш. Это было еще хуже. Ей не хотелось быть чьим-то козырем в глупой игре, но так и выходило: для Шибача она была своеобразным рычагом давления на клан Кадаш, а для клана — своим человеком в Банде. Она не соглашалась ни на одну из этих дурацких ролей. По крайней мере, осознанно. С каждым годом Малика все меньше понимала, чего же хочет на самом деле. Ей не хотелось раболепствовать ни перед Шибачом, ни перед матерью, но ее действия так или иначе засчитывались то одному, то другому. Восстановление Хартии в Киркволле — Шибач, намеренный срыв крупной сделки Банды в Викоме — Кадаш, разорение картеля в Старкхевене — Шибач, крышевание Дома шахтеров в том же Старкхевене — Кадаш, ибо Шибач не был осведомлен об этой доле заработка. И так далее. Самое паршивое в этой ситуации было то, что Малика сама не знала, как вырваться из этого круга без жертв. А жертвы были бы при любом раскладе. Мысли эти за всю ночь никуда ее не привели. Утро встретило хартийцев колючим морозом и недовольным ворчанием паломников. Анита Ловкачка во весь голос жаловалась на то, что Девлин пихается во сне, а Ран Хмельник хмуро смотрел на Малику, так и не вернувшуюся в повозку. Она сама старалась не смотреть в ответ, нервно проверяя сохранность своих вещей по многочисленным карманам. Путь до Храма Священного Праха не занял много времени, и вскоре гномы очутились в прохладном полупустом зале, где все собравшиеся были безальтернативно выше них. Малика поежилась, хмуро глядя на кучку людей с редкими вкраплениями эльфов. Маги и храмовники. Лучшая компания, какую только можно придумать. — Итак, и что я должна делать?.. — обратилась Кадаш к Рану, но осеклась, обнаружив, что тот уже пустился заключать сделки. Остальные хартийцы также разошлись по залу, пытаясь смешаться с толпой. Не то что бы это могло хорошо получиться у гномов. Малика поражалась, каким образом Шибач вообще додумался послать их как «шпионов». Из них были прекрасные торгаши, это да, но вот шпионы никакущие. Новые люди все прибывали, и Кадаш все-таки пришлось отойти от входа, чтобы не путаться под ногами. Она хмуро оглядела огромный зал, где можно было выделить определенные группки, кучкующиеся вместе. Некоторые сидели на полу, поняв, что начнется Конклав еще нескоро. Все ждали Верховную Жрицу, но вместо нее на балкончике то и дело возникали люди никому не знакомые, но определенно являющиеся частью Церкви. Они заводили какие-то пространные проповеди, которые слушали от силы человека два-три, а потом уходили. Так продолжалось часа два, в течение которых внутрь храма успело навалить столько народу, что Малика уже с трудом видела, что творится на балконе. Она сама за это время даже не пошевелилась, подпирала одну из колонн, разглядывая людей и изредка натыкаясь взглядом на хартийцев, появляющихся тут и там. Ей не хотелось делать ровным счетом ничего. Малика не представляла, каким образом она должна продавать лириум на Конклаве — обычно за контрабандой к ним приходили сами, и им не нужно было, словно купцам на рынке, кричать вокруг о достоинствах своего товара. Специфика их деятельности была такова, что покупателя им почти не приходилось искать. Так что да, Кадаш совсем не знала, что именно ей нужно сделать, чтобы продать лириум конкретно на этом собрании. Не подойдешь же к первому встречному храмовнику или магу и не скажешь: «Вас лириум, случаем, не интересует?». На самом деле, кажется, остальные хартийцы так и делали — Кадаш заметила, как Ран Хмельник увлеченно болтал с одним из рыцарей на другом конце зала. Почему-то от этого зрелища Малике сделалось тоскливо. Все чаще она замечала, как кто-нибудь из гномов уходил с парочкой храмовников или магов в один из коридоров, ведущих из зала, и обреченно вздыхала. Вся эта затея все больше казалась ей настоящей идиотией. Когда вдруг вспыхнувший шум дебатов между балконом и залом стих, Кадаш решилась оторваться от колонны и побрести через толпящихся людей. Однако это решение не обернулось для нее ничем хорошим — в нее почти сразу же врезалась какая-то магичка, принявшаяся сыпать оправданиями в духе «я вас не заметила». Чушь собачья. Гномы не настолько низкие, чтобы их не замечать. Кадаш была готова поклясться Камнем, что видела людей ростом с гнома — и те не были никакими карликами или детьми. Прекратив поток извинений, магичка вздохнула и, почесав лоб, почти безнадежно спросила: — А вы, случайно, не видели моего брата? Он такой же рыжий обалдуй, как и я, только храмовник. И кудрявый еще страшно. Кадаш хмыкнула, думая оправдаться в свою очередь тем, что выше чужого пупка она не видит, но тут же осеклась. Это было бы лукавством. На самом деле, она успела изучить почти каждого в этом зале. — Нет, не видела, — в итоге пробормотала Малика. — Тебе стоит подождать, люди до сих пор приходят. Магичка кивнула и вновь глянула по сторонам, чуть хмурясь. Лишь когда с другого конца зала раздалось раздраженное «Иви, где тебя носит?!» и на нарушителей спокойствия забряцали храмовничьи доспехи, рыжая девушка поспешила покинуть Кадаш, постукивая своим посохом: — Без конфликтов, будьте добры! — раздался ее строгий голос уже без прежней тревоги о брате. — Маги Оствика под моим протекторатом! Малика встрепенулась, услышав упоминание родного города, но магесса уже давно потерялась из виду. Гномка вздохнула, задумавшись, стоит ли ей подойти к магам из Оствика, чтобы заключить с ними сделку — земляки же, как-никак. Эти мысли, однако, быстро исчезли из ее головы, стоило ей увидеть, что у дальней стены, прислонившись спиной к древней каменной кладке, стоял чертов кунари. Как чертового кунари не замечали на чертовом Конклаве, Малика не знала. Да, его рога были спилены, но кошмарно высокий рост и серую кожу не припишешь никакому другому народу, так что подобное безразличие все еще оставалось загадкой. Его будто не хотели замечать, хотя как тут не заметишь такую махину — это гномов можно ненароком упустить из поля зрения, а кунари-то нет. Мужчина стоял, сложив руки на груди, и с интересом рассматривал происходившее в зале. Даже если он и был шпионом — а он, по мнению Кадаш, определенно им был — то он не слишком-то и прятался. Малика так и не узнает, что ошибалась насчет него и что тал-васгот на Конклаве был далеко не один. Гномка издала странный звук удивления, похожий скорее на кряканье — у Лантоса, что ли, нахваталась? — и, стыдливо прикрыв рот ладонью, принялась протискиваться сквозь толпу к искомому кунари. Со всего размаху плюхнувшись спиной о стену и свободно выдохнув после давки, она спросила, как ни в чем не бывало: — Эй, дылда, тебе лириум, случаем, не нужен? — и пихнула кунари в бедро. Бывший рогач посмотрел на нее сверху вниз и усмехнулся беззлобно: — Нет, спасибо, крохотулечка. — Ну, как знаешь, я за свой товар отвечаю, — пожала плечами Кадаш и осторожно взглянула наверх, рассматривая нового знакомого. Тот был слишком худым для кунари, но все еще чертовски высоким. — Что-то я не заметил, чтобы ты подходила хотя бы к одному храмовнику или магу. Твои товарищи в этом деле гораздо лучше преуспели. — А ты, что же, за всеми так следишь? — почти уязвленно поинтересовалась Малика, оторвавшись от разглядывания мужчины и уставившись в толпу. — Стараюсь за всеми, — хмыкнул тот в ответ. — И как, интересно, кунари пропустили на Конклав? Ты даже не маг. — Ну, начнем с того, что главный зал тут почти что проходной двор. Это за закрытыми дверьми происходят все главные таинства, а здесь их просто огласят. К тому же, я тал-васгот, а Хартия тоже имеет мало общего с Церковью… — терпеливо проговорил мужчина, видимо, искренне веселясь. Малика фыркнула. Отлично, он еще и догадался, что они из Хартии. — И кто сказал, что я не маг? — На кой черт магу меч на поясе? — Твоя правда. Но знавал я магов, сражавшихся мечом. — Редкая штука, — покачала головой Кадаш. Она тоже знала таких магов. — Слушай, тебе там далеко видать. Моих не видишь? Кунари вглядывался в зал пару мгновений, а затем ответил: — Неа. Зато вижу симпатичного эльфа, недовольного нахождением здесь почти так же, как и ты. — Поздравляю, — скептично отозвалась Малика. — Что за эльф? — Долиец, вроде как маг. Такой хмурик с лиловым рисунком на роже. Сразу видно, как его воротит от людей, — кунари рассмеялся в голос, чем привлек внимание магов поблизости. Наконец-то, хоть какое-то внимание. Впрочем, маги тут же почти испуганно отвернулись. — Но, кажется, ему страшно хочется с кем-нибудь поговорить. Поди молчал весь путь сюда, вот и дергается от одиночества. Кадаш с недоверчивой насмешливостью глянула на мужчину. — Ты серьезно, что ли? — усмехнулась она. — Хочешь сказать, ты из тех, кто людей читает? Ага, заливай больше. — Тебе будет легче, если я скажу, что придуриваюсь? — Немного. — Я придуриваюсь. На самом деле, в мою работу входит только следить за порядком. — Спасибо, утешил, — Кадаш закатила глаза и вдруг ощутимо стукнулась затылком о каменную кладку, заимев все шансы получить косоглазие. Причиной этому неосторожному движению послужил выбравшийся из толпы моментом ранее до одури взбешенный Ран, от появления которого у Малики нервно задергались одновременно все конечности. Храм Священного Праха, наверное, никогда еще не слышал гномьей ругани. Ран, сверкая глазами из-под густых бровей, хватанул Кадаш за руку и потащил куда-то в сторону, где было меньше всего лишних ушей. Гномка расстроенно подумала, что ей понравилось болтать с этим высоченным кунари, и решила найти его позже, когда закончит с Раном. — Я не понимаю, — зашипел гном, когда Малика вырвала свою руку из его хватки и уставилась на него недовольным взглядом. — Какого хрена ты ничего не делаешь? Мы здесь, значит, пашем, а делить потом все равно будем поровну? — А, может быть, ты будешь следить за своими делами, а не за моими? — в таком же тоне отозвалась Кадаш, потирая запястье. — Ты отказался встать на мою сторону, а теперь лезешь не в свое… — Ты знаешь, почему я отказался, — Ран нахмурился, и Кадаш по одному его виду поняла, что разговор будет долгим. — Потому что ты трус? — парировала она, но голос, в который проскользнула предательская обида, ее подвел. — Даже если и так, то что? — спокойствие Рана пока не вернулось, а это означало, что у Кадаш еще была возможность его переспорить. — Что ты предлагаешь? Свергнуть Шибача? Ты вообще думала о том, что говорила об этом при сраной Аните, которая лижет ему пятки?! — Он знает, Ран, — вздохнула Малика, сдерживая гнев. — Он и так знает, чего я хочу. И смеется мне в лицо каждый раз. Только знаешь что? Я не понимаю, какого хрена ты терпишь все это. У тебя заглатывает половина Ансбурга, а ты терпишь блядского Шибача! Поразительная трусость! — О, ты прекрасно знаешь, почему я терплю, — сквозь зубы ответил Ран и сделал шаг вперед, почти нависая над Маликой. Она не боялась его. Она никого не боялась. Но все равно не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. — Ты знаешь, почему мы все, блядь, терпим. И почему не терпишь ты. — И почему же? Просвети меня, Ран! — Кадаш повысила голос, сдерживая рвущуюся ярость, и вздернула подбородок, напрягая челюсть почти до боли. Ран Хмельник, старый гном с густой рыжей бородой, замер, смотря на Малику почти с жалостью. — Потому что тебе нечего терять, сальрока, — произнес он, кривя губы. — У тебя нет ни семьи, ни наследства — да, спасибо твоей матушке, я знаю. И ты ищешь справедливости. Вот только убрав Шибача, ты ее не обретешь, Кадаш. Малика выдохнула, смотря на хартийца и не веря своим ушам. Где-то в ее глотке замер так и не вышедший наружу хрип. — У меня есть моя жизнь, Ран, — произнесла Кадаш с надрывным хладнокровием. — И я не собираюсь тратить ее на треклятое рабство. Ты тоже знаешь. Знаешь, что это не Шибач должен контролировать нас, а мы его. Что если мы объединимся… — То ты убьешь его и станешь большим боссом? — Ран склонил голову на бок, почти усмехаясь. — Ты все не так… — возмущенно начала Кадаш, но была перебита: — Я все понимаю, а вот ты нет. Ты должна понять, что он не занимал никакого места. До него не было никакого титула «Шибач» и после тоже не будет. Если он умрет, за ним не останется никакого трона, на который можно будет преспокойно сесть. — Мне плевать, Ран. Я не собираюсь… — Малика прерывисто вздохнула, подавляя приступ паники. Не то чтобы она никогда не думала о власти. Но сейчас не это двигало ею. — Просто выслушай меня. Есть Шибач, а есть клан Кадаш, который, черт возьми, все еще мой дом. Моя мать стара и прикована к постели, но ее разум все еще при ней. Ее разум додумался дать Лантосу распоряжаться делами в клане. — Да чтоб тебя, о чем ты вообще... — Просто выслушай, твою мать! — не сдержала крика Малика и схватила Рана за плечи. Тот попытался вырваться, но быстро прекратил сопротивление, смотря на Кадаш хмуро и сосредоточенно. — Мой клан совсем скоро развалится, если я ничего не предприму. Шибач перебьет нас всех, как скот, и глазом не моргнет. Ты должен понимать, Ран. Лантосу есть что терять, у него есть семья и дети… — Чтоб ты знала, Кадаш, у меня тоже есть дети. И чтобы ты не считала себя чертовой святой, вспомни-ка, что у того мужика из Старкхевена тоже были дети. Малика недовольно нахмурилась, не понимая, к чему Ран упомянул этот случай. — Откуда мне вообще было знать, что он повесится? — голос ее, нервный и раздраженный, почти сорвался на крик от потревоженной совести, которой уж точно не было места в этой ситуации. — Ты разорила его, лишила смысла жизни! Хочешь сделать то же самое со мной? Отлично, дерзай! — гном всплеснул руками, сбрасывая хватку со своих плеч. На их крики уже давно зашипели ближайшие служители церкви. Кажется, на балконе начиналась очередная проповедь, предназначавшаяся только для того, чтобы оттянуть выход Верховной Жрицы. — Я прошу о помощи, Ран! — уже тише заговорила Кадаш. — Если мы сделаем все правильно, никто не пострадает. Я… я обещаю. Я не справлюсь одна. Ран Хмельник наградил ее долгим взглядом, в котором презрение смешивалось с сожалением. — Кадаш, — вздохнул он, — нам нужно разобраться с Конклавом. — И это все, что ты можешь мне ответить? — лихорадочно засмеялась Малика. Ран покачал головой, встревоженно глядя на вещателя на балконе. — Я просто скажу тебе кое-что напоследок. Задумайся, зачем и для кого ты стараешься. Задумайся, а нужно ли это вообще клану Кадаш и не пошлют ли они тебя подальше после всех твоих стараний. Это будет обидно, не так ли? Твоей матери уж точно нет дела до тебя. А Лантос… Я его знаю, он и не из такого дерьма выбирался. Просто… Подумай, пока есть время. Не пора ли тебе найти семью, которой не будет на тебя насрать. Малика растерянно сдвинула брови, походя в этот момент на ребенка, искренне не понимающего, что от него хотят. — Ты же не хочешь сказать… — выдохнула она, ощущая, как что-то сковало ее по рукам и ногам, пригвоздило к вековому полу чертового храма. — Что ты обманывала себя все это время? — Ран грустно усмехнулся. — Возможно. Я знаю тебя — сколько? — больше десяти лет. Ты бухала в моих тавернах еще тогда, когда не работала на Шибача. И в тебе всегда это было. Стоит заговорить о клане Кадаш, и у тебя глаза горят. Действительно, как собачонка, разве что хвостом не виляешь. Хочешь вернуться туда, но колется, ты там никому не нужна. И в таком случае, чем Банда Шибача хуже? Он не так уж плохо к тебе относится. — Ты, видно, шутишь, — Кадаш хочется смеяться, но в горле застрял ком, мешающий даже дышать. Шибач хорошо относится к ней? Что? Да он не упускает ни одного шанса зло пошутить, задеть за живое. Считает за какую-то девчонку, над которой можно безнаказанно потешаться. — О, ну я-то главный шутник в Хартии, конечно, — хмыкнул Ран, отворачиваясь в сторону толпы и поправляя кошель на поясе. — Давай просто закончим со всем этим дерьмом. Если останется хотя бы один ящик, Шибач с нас шкуру сдерет. К твоему сведению, ты не единственная, у чьего горла он держит нож. Должно же хоть что-нибудь тебя образумить? И больше ничего не сказал, скрывшись меж людей. Малике хотелось догнать его, вновь начать спорить, но здравый смысл заставил ее остаться на том же самом месте. Кадаш уже ничего не понимала и ни в чем не была уверена. Когда она, протискиваясь сквозь толпу, краем глаза увидела хмурого долийца, ей и вправду показалось, что он хочет с кем-нибудь поговорить, но она уже ничем не могла ему помочь. Когда она встретила Девлина, начавшего разговор с ней со слов «Эй, я тут подумал, а если Шибач…», она только отмахнулась, не желая ничего слушать, и сказала, что они поговорят позже. С трудом Малика выбралась в один из коридоров и побрела вперед, надеясь найти спокойное место, чтобы как следует подумать. Ум ее всегда подводил, не позволял трезво размышлять в шуме, но как назло тут и там по углам кто-то прятался, уже разговаривал. Ей хотелось злиться, но вместо этого ею овладевали страх и растерянность. Ей хотелось бы тешиться мыслями о том, как она голыми руками вырвет у Шибача кадык, но вместо этого она думала только о том, каким из своих изощренных способов он убьет Лантоса. Забравшись куда-то совсем далеко, Малика даже обрадовалась перспективе заблудиться. Она прислонилась к стене, наконец-то успокаиваясь и готовясь к толковым размышлениям. Но ее прервал противный звук искрящейся магии, доносящийся из-за двери напротив. Кадаш нахмурилась, вспоминая, что регламентом Конклава было запрещено использование оружия, и осторожно подошла к двери, приоткрывая ее и заглядывая внутрь. Почти сразу же после этого дверь под ее сапогом распахнулась полностью, и до Корифея, уже предвкушавшего путь в Черный Город, донесся ошалелый женский голос: — Какого хера тут происходит?.. Девлин Ворн устало вздохнул, размышляя, стоит ли ему продать ферму в предместье Маркхема, чтобы расплатиться с долгами, или немного повременить. Анита Ловкачка пожала руку пожилому храмовнику, явно страдающему от лириумной зависимости, и оглянулась назад в поисках других хартийцев. Свою часть сделки она выполнила. Ран Хмельник хмуро взглянул на одного из наемников Вало-кас, понимая, как сильно он устал от дел в Хартии и как сильно он хочет вернуться домой. Малика Кадаш схватила подкатившуюся к ее ногам сферу, в один момент сделав все произошедшее на Конклаве совершенно неважным.