Малика

Часть 1. За стенами дома не слышно войны

-255 Древней эры

В последнюю ночь десятидневки Малику разбудил оглушительный грохот, раздавшийся с нижних этажей. Уронили что-то внушительное — много чего-то внушительного, от чего Малика мучительно вынырнула из сна, раскрыв глаза и уставившись в темный потолок. Ее дыхание предательски сбилось от испуга, ноги вздернулись. Стучащий грохот не прекратился, и мгновением позже ее внучатая племянница завозилась и захныкала под боком. — Тш-ш, милая, спи, — сонно прошептала гномка, гладя девочку по мягким светлым волосам. Когда шум прекратился, та немного успокоилась и вновь тихо засопела, уткнувшись в живот Малики. Женщина прикрыла глаза, баюкая в себе нежелание вставать. «Неуемный», — проворчала она себе под нос и тяжело, но неслышно вздохнула, открывая глаза и осторожно выбираясь из постели. Поправив одеяло, она посмотрела на крохотную девочку в последний раз, надеясь, что та не испугается, если проснется одна. Зажженная свеча горела совсем блекло; Малика тихо вышла из комнаты, заправляя войлок на косяке, позволяющий закрывать дверь неслышно. На двери в конце коридора был такой же, и при открытии не издалось ни звука, вот только в этом уже не было смысла, потому что мать Малики тоже была разбужена грохотом. — Он опять расшумелся, — недовольно пробормотала Серена, щуря глаза и зевая. — Спи, я пойду надаю ему по попке за тебя, — хмыкнула Малика и закрыла дверь, напоследок услышав: — Неправда, я его никогда не била… Спустилась вниз, в кузницу. Уже у двери был слышен шум и чувствовался жар горна. Прикрыла глаза, толкая дверь. — Разбудил? — устало спросил Эдрик, откладывая молот. В кузнице почти нечем дышать; Малика поморщилась, оставляя дверь открытой. Вокруг валялись мечи, булавы, доспехи, и женщина поняла почти сразу: ее брат во внезапном порыве гнева раскидал плоды своих трудов. — Ты свою внучку разбудил, братец, — проворчала она, складывая руки на груди. Эдрик потер морщинистый, покрытый пятнами лоб. — Я не хотел, — сказал он со сквозящим в голосе отчаянием. — Скоро приедут от короля… Нужно закончить доспехи. — Только плакать не начинай, — покачала головой Малика и подошла ближе, кладя руку на крепкое мужское плечо. — Оставь это дело орзаммарским кузнецам. Мы поставляем королю воинов, пусть он уж обеспечит их всем необходимым сам. — Разве им не поднимет дух бой в доспехах родного Дома? Это единственное, что я еще могу сделать для них… Эдрик посмотрел на Малику так, будто ждал от нее какого-то совета. Эдрик всегда был мягче, даже будучи на десять лет старше своей сестры. Малика только поджала губы. — Ты ведь знаешь, сколько из них возвращается, — сказала она в итоге. — Чтобы ты знал, я вообще против отдавать королю хоть кого-то. Что от нас останется, когда порождения придут сюда? Дети да калеки? Мужчина не ответил. Молчал, хмуро смотря куда-то вниз. Ни его жены, ни его дочери и зятя больше нет. Осталась только внучка, немощная мать да нервная сестра. И кузница, в которой можно забыть, что за ее стенами бушует Мор. — Иди спать, братишка. Я закончу доспехи за тебя. Эдрик кивнул; его почти седые волосы при свете горна показались такими же рыжими, как и в дни молодости. Он так устал. *** — КэлʼБарош пал. — Я слышала. — И что? Тебя не волнует, что там была эта твоя девчонка… Малика вздохнула, откладывая ложку в сторону и устало потирая глаза. С годами ее мать становилась все сварливее и сварливее. — Моему тейгу нечего жрать, а ты думаешь, что меня будет волновать смерть женщины, с которой я не виделась уже десять лет? — Ты стала такой черствой, дорогая. Малике хотелось закатить глаза, но она лишь затолкнула в себя очередную ложку безвкусной водянистой каши. Ей почти сорок, ее матери — почти семьдесят, и только Камень знает, как они обе дожили до своих лет. — В моем возрасте ты тоже была черствой, мама. Не понимаю, почему ты раздобрела сейчас. — Это все моя правнучка. — О, ну конечно. Старая гномка выжидающе уставилась на свою дочь из-под блеклых бровей. Малика засунула в себя еще пару ложек, прежде чем не выдержать: — Ну что? Что еще ты хочешь мне сказать? — Ко мне заходил твой дядя давеча, — начала Серена издалека. — Твой брат. — Наш главнокомандующий. — Спасибо, я знаю, кто такой дядя Фарин. Ближе к делу. Серена хитро скривила свои бесцветные губы, будто замышляя шалость. — Он мне нашептал, что Шейла возвращается, — произнесла она таинственно-торжественно. Малика удивленно нахмурилась, поднимая взгляд от тарелки. — С чего бы ей возвращаться? Она служит королю. — А почем мне знать? — пожала худыми плечами Серена. — Мне всего-то и сказали, что она скоро будет здесь. Малика задумчиво посмотрела на каменную поверхность стола, всю в царапинах и выбоинах с забившейся в них грязью. Шейла уже почти десять лет сражалась за короля Валтора. Ей нет нужды возвращаться. Даже если бы она была ранена. Даже если бы она вышла из строя, она осталась бы там, где она еще может принести пользу. Тейг Кадаш только и делал, что поставлял воинов. Порождения еще не добрались до них, и каждый день проходил в ожидании неизбежного. Редкие рейды, состоящие из десяти-двадцати гномов, ничего не решали и не приближали к победе. Мор висел над Глубинными тропами уже сто сорок лет. Малика чувствует себя неуютно от мысли, что, в общем-то, она привыкла. Потому что она не знает, как жить иначе. У нее и не получилось бы узнать при всем желании. — Ты будто не рада, — обиженно проворчала Серена, жуя засушенный гриб. — Почему я должна быть рада? — отрешенно ответила Малика, вычищая ложкой остатки каши. Мысли ее далеко, на заполненных тварями Тропах, в погибшем накануне КэлʼБароше. В строю армии короля Валтора, где сотни сапогов пропитываются скверной. — Я думала, она тебе нравилась, — женщина подперла голову рукой, улыбаясь в той же степени хитро, в какой и гадливо. Малика мученически закатила глаза, сдерживая желание устало застонать. — О, вот в чем дело, дорогая матушка. Тебе не терпится посмеяться надо мной. Так вот, чтобы ты знала: я не бегаю за каждой женщиной, которую встречу. Ты, может, и не понимаешь меня, но имей уважение… Серена засмеялась, прерывая гневную тираду своей дочери. — Но ты так много говорила о ней! Шейла то, Шейла се… — Потрясающие выводы! — Малика возмущенно всплеснула руками. — Может, дело в том, что о ней все говорили? Может, дело в том, что она одна из немногих женщин, кого король Валтор выбрал в командиры? Да будь она мужиком, я бы восхищалась ей точно так же. Камень, да она же моя ровесница! А что я тут делаю? Считаю пайки? — Чудесно, милая, чудесно, злись почаще, — Серена щелкнула Малику по носу, не прекращая хихикать. — А то и слова из тебя не выдавишь. — Совсем под старость сдурела… — покачала головой Малика. Старая гномка лишь улыбнулась, переводя взгляд на лестницу наверх. — Не пора ли будить нашу маленькую воительницу? — Пусть спит еще, — вздохнула Малика. — А мне пора встречать караваны. *** Солнечный свет противно пробивался сквозь дыру в потолке. Тейг Кадаш был одним из нескольких, находящихся слишком близко к поверхности, и плоды пожинал соответствующие: потолок был нестабилен, через дыры попадали вода и свет, и температура в тейге не всегда была равномерна, из-за чего приходилось топить очаги в домах сверх меры. Иногда через дыры внутрь залетали птицы. Раз в год неизменно кого-нибудь из гномов заставляли лезть и убирать гнезда, но не все соглашались: кто-то боялся высоты, а кому-то было жалко птиц. Малика хмурилась, запрокинув голову и разглядывая несмелый луч утреннего солнца. У них даже нет лишних средств, чтобы заплатить ремесленникам за починку. Как-то так получилось почти десять лет назад — дата вообще знаковая для Малики — что она почти добровольно, а почти по указу главы Дома была определена контролировать все хозяйственные дела тейга: от продовольствия до починки домов. «Контролировать», к ее огорчению, означало не «командовать оравой подчиненных», а почти все вопросы решать самой. Раз в месяц ранним утром она встречала торговые караваны. Давно прошли те времена, когда купцы приезжали в тейг Кадаш ради долгой и продуктивной торговли; Мор не позволял долго задерживаться на одном месте. Караваны продавали нужное и отправлялись дальше в путь, к тейгам, где они нужны больше всего. Их товары становились все скуднее год от года, а охрана — все внушительнее. У самых ворот ее встретил мальчишка по имени Ульв, бывший ее помощником уже четвертый год. Помощь от него была так себе — он был неуклюж и не сообразителен, но зато учет ресурсов вел с поразительной и похвальной точностью. — Атраст вала, Малика! — затараторил он, только завидев начальницу. — Я обнаружил кое-что вчера… То есть, при пересчете… Даже не знаю, в чем дело, а думать о худшем не хочу… — Погоди-погоди, — перебила его Малика, выставив вперед руку и сморщившись. После ночи почти без сна она туго соображала. — Давай встретим караван, а потом все вопросы обсудим, хорошо? — А… Ладно. Да. Хорошо, — Ульв усиленно закивал и отошел в сторону. Малика обреченно вздохнула, проводив его взглядом, но тут же взяла себя в руки. Не хватало ей еще забивать голову всякой неважной чушью с утра пораньше. Караван пришел как по часам; торговцы славились тем, что всюду успевали и все делали вовремя. Получалось у них это, по большей части, благодаря Тропам, ровным и выученным наизусть. Торговцы лучше всех знали точные расстояния между тейгами и время, за которое эти расстояния можно пройти. Но Мор все перевернул с ног на голову. Пути становились дольше, длиннее, непредсказуемее. Все чаще караваны опаздывали на полдня, на день, а иногда терялись где-то в туннелях, свернув не туда. Будто скверна, принесенная порождениями, заглушила голос Камня. Путь к тейгу Кадаш оставался одним из немногих, не занятых врагом. Последние рубежи совсем рядом с ним падали один за другим; скверна подбиралась все ближе. Говорили, будто с падением Кадаша падет и Орзаммар — Малика не верила в эти сказки, порожденные страхом и гордостью за Дом. За тейгом Кадаш еще десяток тейгов. И только потом столица. Если Кадаш падет, король Валтор расстроится лишь от потери кузни воинов — даже не единственной, а одной из нескольких. Когда Лантос, торговец, с которым Малика была знакома давным-давно, обнял ее до хруста костей, все глупые мысли вылетели из ее головы. Осталась только работа. — Привез тут тебе сладенького, — хехекнул гном, поглаживая свою темную бороду. — «Сладенькое» — это опять дерьмовые грибы? — скептично отозвалась Малика. — Ну, дерьмовые грибы вы и сами вырастить можете. Нет, привез то, что ты просила. Не уверен, правда, станут ли твои это жрать. И отплеваться же могут. — Я им дам отплеваться, — по-доброму пробурчала гномка и тут же предвкушающе улыбнулась. — Показывай. Лантос закивал и начал рыться в мешочках на поясе. Совсем скоро в ладони Малики опустилось три маленьких бутылочки, содержимое которых шуршало при движении. — В общем, без понятия, что вырастет в итоге. Тот небесник сказал, что тут морковь, репа и свекла. Вершки не жрать, жрать корешки. — Ага. Поняла. — Свет надо. Наверное. Не знаю. У вас тут дырка есть. — Да заделать надо давно, — сконфузилась Малика. Дырки в потолке были излюбленной темой для сплетен об их тейге, если не считать того, что их вечно затапливает. В общем, мало кто любил тут гостить даже до Мора. — Ну, как знаешь, — махнул рукой Лантос. — А остальное стандартно. Мясо, два сорта, шестьдесят тушек всего. Сырье для эля, на сорок бочонков хватит. — Маловато. — Все, что осталось. Мы дальше не поедем. Ты ведь знаешь, КэлʼБарош пал. Малика сморщилась. Сколько можно о КэлʼБароше? Бессмысленно. Уже ничего не исправить. Раньше надо было переживать. — Что не так? — удивленно нахмурился торговец. Малика краем глаза проследила за тем, как Ульв считает товар в повозках, записывая в свою дощечку, а затем снова посмотрела на Лантоса. — Кто-нибудь выжил? — спросила она. Не то чтобы ее это волновало. Она просто пыталась понять. Ощутить, что за пределами их тейга все еще идет жизнь. — Да никто, — вздохнув, покачал головой мужчина. — Король переполошился, головы полетели. Не в прямом смысле, конечно. Мол, кто допустил? Кто не проследил? Выделил кучу золота на какую-то затею у кузнецов. Без понятия насчет этого, но говорят, что будет что-то грандиозное. Осадное орудие, что ли? На кой нагов хер, не знаю. Оружие бы нормально начали делать. Мечи ломаются, мать их. Мечи! А что дальше?.. Вообще в одних подштанниках на бой отправлять будут? Малика поджала губы, потерявшись в потоке слов своего друга. Не все укладывалось в голове. Она решила уцепиться за самое понятное: — Кто тебе сказал, что мечи ломаются? Брешут. Нормально все. — Да ты бы послушала, что дварва говорят, много нового бы узнала. — Ну извини, я не могу бросить тейг и отправиться слухи собирать. — Да понимаю, понимаю, — Лантос вновь замахал рукой и тяжело вздохнул, отводя взгляд в сторону. Они оба родились во время Мора. Все, кого знала Малика, родились во время Мора. Иногда ее посещали мысли: разве у этого поколения могут быть силы сражаться? Откуда им быть? Рожденные в скверне, они в ней и умирали. Баюкали себя историями о том, что было потеряно. В такие моменты, погруженная в упаднические настроения, она забывала лишь об одном: они потеряли еще не все. *** В тейге Кадаш все подчинялось строгому (хотя больше привычному) распорядку дня. Просыпались все почти в одно и то же время, ложились тоже. Поэтому и приемы пищи начинались согласно правилам. В определенные часы улицы тейга Кадаш пустели, чтобы потом вновь наполниться сытыми и довольными гномами. Малика знала, что Лантоса забавляли эти традиции. У торговцев каждый ел тогда, когда хотел. Они даже редко собирались за столом все вместе. У воинов все было совсем по-другому. Во главе стола всегда сидел старший в семье — в их случае на том месте сидел Эдрик, потому как матери не нравилось там сидеть. Она всегда ютилась где-то на углу, но локти расставляла так широко, что никто не мог примоститься рядом. — Юна, не шали, — шикнула Малика на племянницу, начавшую подпрыгивать у нее на коленях. Юне шел второй год, и она все еще не доставала до поверхности стола. Малика никогда не думала, что будет воспитывать ребенка. Пусть даже и не своего. Но Мор все переворачивает. Эдрик, проснувшийся, похоже, только сейчас, был молчалив. Изредка он поглядывал на внучку и сестру, но во взгляде его была только задумчивость и ни капли теплоты. Это тревожило. Мать опять болтала без умолку. Лантос, сидевший с ними за столом, болтал еще больше. «Спелись», — хмыкала Малика, слушая разговор вполуха и следя за тем, как Юна вылавливает грибы из супа, не прикасаясь к жиже. — Тебе не нравится, что ли? — шепнула гномка, наклонившись ближе к ребенку. Девочка замотала головой. — Ешь давай. Чему-то Мор позволял идти без изменений. Тейг Кадаш собирался на обед в одно и то же время. Юна неизменно не любила супы, а потом жаловалась, что болит живот. Лантос приезжал раз в месяц, отправлял караванщиков в местную таверну, а сам шел в гости к Малике. Бронто и гномы восстанавливались после долгого пути, а потом возвращались обратно в Орзаммар. Так было привычно. Повторяющаяся рутина означала, что порождения все еще не имели власти над их жизнями. — Те, кого в армию не приняли, в Легион идут, — донесся до Малики отрывок разговора. Лантос увлеченно размахивал ложкой, беседуя с Сереной. — Калеки там, бескастовые. Слыхивал, что из наших тоже уходили. Воинам-то смысла нет. Да даже бабы идут! И правильно делают. — Так если припрет, то и бабы за меч возьмутся, — фыркнула Малика. — А рожать-то кому? — покачала головой Серена. — Никто не рожает. Так и вымрем все скоро. От воинов-то все. — Что все? — переспросил Лантос. — Понесешь через раз, вот что. Все это знают, — вздохнула старушка. — Ты так вздыхаешь, будто это лично тебя касается, — Малика криво усмехнулась. — Очень невежливо напоминать женщине о ее возрасте, доченька. Я по тебе вздыхаю, горемычная. Вот уж кто точно не понесет. — Больно надо. Для меня весь тейг как груднички. Юна завозилась у нее на коленях, капризничая, и Малика спустила ее на пол. Девочка неуклюже побежала к своему деду, который тут же подхватил ее на руки и, встав из-за стола, понес в одну из комнат. Совсем ничего не сказав оставшимся в столовой. Серена проводила сына тяжелым взглядом и молча покачала головой, поджав губы. — Совсем все плохо, да? — спросил Лантос, хотя все было понятно без слов. — Ему не дают сражаться, — не поднимая взгляда от стола, ответила Малика. Приятнее ей было смотреть на выбоинки в столешнице, чем на лица Лантоса и матери. — Он ведь из кузнецов, как и его отец. Тем более не молод уже. Фарин бережет его, как любимого племянника. Говорит, ты нужен в кузне. Эдрик бесится. У него зять недавно погиб, полугода не прошло. А дочь при родах. Ну, ты знаешь. Фарин думает, он убиться решил, вот и просится в бой. — Да куда ему, — махнула рукой Серена, задев свою кружку. На камень стола пролилось чуть-чуть эля, но кружка осталась стоять. — Да лучше уж перебдеть, матушка, — скривилась Малика. Она устала объяснять матери всю серьезность ситуации. Совсем недавно при подобных обстоятельствах спился и пропал один из их родственников. Дом Кадаш давно ни на что не надеялся и ничего не ждал. Может быть, когда Шейла вернется, у них появится шанс? *** В просторном зале, предназначенном для собраний и советов, стоял мерный гул из десятков голосов. Он прекратился, когда на трибуну перед скамьями вышел их командор. Фарину было под шестьдесят. Он был младше своей сестры, но выглядел таким же старым; полностью седой, с лицом, испещренным морщинами и шрамами, он походил на столетнего старца. Вот только выправка его была безупречной, а голос громок и четок так же, как и во времена юности. Он не откашливался перед речью и никогда не нервничал. Его любили за спокойствие и вечную собранность. Фарин создавал впечатление гнома, в любой момент готового вести в бой многотысячную армию. Он поздоровался с присутствующими: главами семей, командирами отрядов и ответственными за хозяйственную часть тейга, среди которых были Малика, Ульв и молчун Дир, занимавшийся целостностью канализации и снабжением города водой. После вступительной части на собраниях начиналась основная, в которую входили отчеты по проделанной работе за десять дней. Командиры отчитывались по своей части, хозяйственники — по своей. А главам семей предоставлялась вся нужная информация, которая потом расходилась по тейгу. Когда Ульв закончил зачитывать перед собравшимися смету расходов, гномы завозились, собираясь вставать — обычно докладом Ульва заканчивался сбор. Но на этот раз командор задержал их, попросив минуту внимания. — Последнюю новость я оставил под конец, чтобы от волнения вы не забыли наставления Дира насчет засорения водостоков, — Фарин сдержанно улыбнулся. В нем была какая-то толика напряжения. По залу пронеслись нервные смешки. Всем было интересно, что же за новость такая, раз ее оставляют напоследок. Малика почему-то догадалась почти сразу, вспомнив утренний разговор с матерью. — Недавно я получил письмо от короля Валтора. Там говорилось, что совсем скоро — через день или два — к нам прибудет Каридин из касты кузнецов со своими подмастерьями и сопровождающими. Возможно, вы знаете, что ему прочат титул Совершенного. Поэтому я настоятельно прошу вас привести наш тейг в порядок. Особенно это касается главной улицы. Гномы взволнованно зашептались. Малика нахмурилась, и волнение точно так же охватило ее. Она никогда не видела Совершенного, пусть даже Каридин еще и не стал им. Это дело времени. Если говорят в народе, значит, вопрос почти решенный. Вот только она до сих пор не знала, чем он заслужил. Она слышала о том, что он построил крепость Боннамар для Легиона Мертвых, но этого было мало. Каридин был загадкой для такого отдаленного тейга, как Кадаш. — Это еще не все, — остановил шепотки Фарин. — В письме сообщалось, что Каридин прибудет к нам, чтобы набрать добровольцев. Для чего конкретно — неизвестно. Но король утверждает, что это позволит нам выиграть войну в кратчайшие сроки. Малика громко фыркнула, от чего несколько гномов обернулись в ее сторону. Глупости какие. Все так говорят. Просто повод выжать еще немного соков из их Дома, и так опустевшего на треть за время Мора. — Наверняка это будет какое-нибудь новое оружие или доспехи, — шепнул Малике Ульв. Он широко улыбался и, кажется, был очень воодушевлен этой новостью. — Ага. Или осадное орудие, — хмыкнула Малика, поминая возмущения Лантоса. Но все же одна вещь не давала ей покоя… — Шейла будет среди сопровождающих? — громко спросила она, и на этот раз к ней удивленно обернулись все гномы в зале. Ей даже стало неловко, совсем чуть-чуть. Она привыкла, что место на последней скамейке позволяло ей оставаться незамеченной. «Шейла?» — недоуменно переспросил кто-то. «Разве она не должна быть в Орзаммаре?» — тихо изумился другой. Фарин кашлянул впервые на памяти Малики, привлекая внимание. — Да, насколько мне известно, Шейла будет среди воинов сопровождения, — произнес он, не отрывая осуждающего взгляда от племянницы. — Как и несколько других членов нашего Дома. — Чего ж сразу не сказал! — А кто именно? Хоть бы наш сынок! — Точно сказать не могу. Вы сами все узнаете, когда они прибудут. На этом собрание объявляю оконченным. Атраст нал тунша. Гномы возмущенно заворчали, поднимаясь со скамей. Малика осталась сидеть, закинув ногу на ногу и сцепив руки на животе. — Мне следовало догадаться, что Серена все разболтает, — вздохнул Фарин, опускаясь на нагретый камень рядом с ней. Гномка улыбнулась. — Она та еще болтунья стала под старость, дядюшка. Но я не пойму: в чем проблема сказать, что Шейла возвращается? Боишься, что все переволнуются? — И это тоже, — командор устало пригладил бороду. — Ты же знаешь, у нас есть и те, кто ее невзлюбил. А как она мать свою перепугала! Храни ее Камень. Малика понимающе кивнула. Многие в тейге считали Шейлу выскочкой, убежавшей за королевской милостью и славой. Тот факт, что она была женщиной, усложнял все еще больше. — Но она прославила наш Дом. — Не она одна, — парировал Фарин. — Но я не буду спорить. У нас еще много дел. — Эдрик сегодня смурной. Поговорил бы ты с ним. Гном кивнул, обронив скупое «хорошо», и поспешил покинуть Малику. Та тяжело вздохнула, разглядывая носки своих сапог. Ей совсем не хотелось вставать и решать проблемы. Нужно было прибраться во дворе — их дом находился на главной улице. Привести огород в порядок, а то он весь порос сорняковым лишайником. Им не хватало мяса. Нехватку грибов Малика восстановила созданием огородов — все в тейге были благодарны ей за это. До Мора тейг Кадаш снабжался только извне. Теперь они учились выживать сами. На выходе из дома собраний ее перехватил Ульв, запинающийся в словах и нервно мявшийся. — Насчет того, что я говорил утром… Я бы хотел, чтобы ты сама проверила… А то вдруг… Вдруг у меня совсем того? — Что? — Разум помутился? У меня. — Нет, я про то, в чем проблема, — устало одернула его Малика, закатив глаза. — А! Мне просто… Кажется, что у нас кто-то… Я, конечно, не хочу делать поспешные выводы, знаешь. Лучше тебе самой проверить, правда. Женщина чуть раздраженно зарычала и сказала, чтобы вел уже ее, куда хотел. Ульв испуганно закивал. И повел ее к складам. Догадливость Малики сегодня играла с ней злую шутку. — Что, не досчитался чего-то? — настороженно спросила она, открывая дверь. Замков они никогда не держали: воровство строго каралось, а с началом Мора уже давно все делили поровну, никого не обижая. — Да. Четыре нажьих тушки, еще с прошлого раза, — затараторил в своей манере Ульв. — В итоге не хватило семье Лотта и Греты. В самом складе было несколько комнат, предназначавшихся для разных видов продуктов. Им нужна была холодная комната, где хранилось мясо, сохранявшееся благодаря морозным рунам. Малика никогда не любила туда заходить. — Сколько их там должно было быть? — Десять еще оставалось. Осталось шесть. Но сейчас там примешалось сегодняшнее мясо. Я отодвинул шесть тушек в сторону. Надо пересчитать. — Не нервничай. Даже если кто-то украл, ничего страшного. — Да я не нервничаю… — попытался оправдаться Ульв. Когда Малика открыла дверь, помимо запаха сырого мяса, она почувствовала еще какой-то. Неприятный, забивающий нос. Лишь после ее глаза привыкли к темноте, и она увидела гномий силуэт, сидящий на корточках спиной к двери. Чавкающие звуки, раздававшиеся с его стороны, били по ушам, сдавливали виски. Ульв охнул. — Эй! — крикнула Малика. И вор обернулся. В нем мало осталось от него прежнего, но Малика помнила его — он спивался у нее на глазах последние пять лет. Она приходила к нему домой, прикрывала распахнутые двери, отбирала выпивку, дралась. И Фарин снова и снова отправлял ее вразумить несчастного выпивоху. Он жил один, его родных давно не было в живых. Он не завел себе ни жены, ни детей. Из него был никудышный воин, но его не решались выгнать из Дома. Он жил один. Он никогда не делал ничего плохого. Просто пил, пил, пил, а потом решил уйти. Спустя год он смотрел на Малику глазами, залитыми скверной, и не узнавал ее. Не помнил, как она приходила к нему. Как пыталась найти для него выход. Ульв сжимал ее руку почти до боли. Малика шепнула ему: — Беги за Фарином. Живо. — Как я могу тебя оставить… — запротестовал парень, но получил увесистый пинок пяткой и, испуганно пыхтя, побежал прочь со склада. Малике было страшно совсем чуть-чуть. Она не была воином. Все, что она могла, это осторожно вытащить нож на поясе и сжать его за спиной. Она умела сражаться в той же степени, что и все женщины из касты воинов, но все равно недостаточно. — Ты помнишь меня? — осторожно начала Малика, поняв, что гном не собирается нападать сразу. Он сидел на корточках, держа в руках истерзанное мясо, и в глазах его не было ни капли осмысленных мыслей. Только вязкая, дикая пустота. — Это я, Малика, — продолжила женщина. — Мы были друзьями. Пытались быть, на самом деле. Что же с тобой случилось? Мужчина наклонил голову вбок и сглотнул. Малика отстраненно заметила, как кусок мяса ушел вниз по его горлу, а струйка крови стекла с подбородка и капнула на грудь. Одежда его была вся истерзана и грязна, висела клочьями на исхудавшем кривом теле. Малика слышала о зараженных скверной. Слышала, но до этого момента ни разу не видела. Она знала, что они питаются падалью и нападают на путников из темных углов тоннелей. Она знала это, и все же не могла не видеть в вурдалаке гнома, с которым была знакома с самого детства. Ее руки, сжимающие кинжал за спиной, вспотели, скользя по рукояти. Мужчина опустил голову, царапая отросшими ногтями сырое мясо. Дернул за нажье ребро, выламывая его и отбрасывая в сторону. — Голоден, голоден… — бормотал он сиплым, булькающим голосом, проглатывая все больше звуков с каждым повтором. У него не было половины зубов. Он остервенело замотал головой… И прыгнул. Малика даже не успела среагировать, как голову вурдалака с характерным хрустом пронзил арбалетный болт. Его тело отлетело на несколько метров, врезалось в мясо, висящее на крюках, и с глухим стуком упало на пол кладовой. Малика не смогла ни вскрикнуть, ни вздрогнуть. Только смотрела, смотрела, смотрела, как вязкая темная кровь растекается из головы все дальше и дальше. Фарин опустил арбалет и спросил: — Цела? Она не смогла ответить. Разум, не до конца осознавший произошедшее, заставил сказать: — Фарин, Фарин, мясо… Что, если он заразил мясо? Что мы будем есть? Фарин? — Успокойся, — командор сжал ее плечо. Малике стало неприятно, но она не шевельнулась. — Если поторопимся убрать, спасем запасы. — Как давно он здесь? Фарин… Кто его пустил в тейг? — гномка ощутила, что задыхается, и резко опустилась на корточки, закрыв лицо руками. — Как они не заметили? А вдруг он заразил воду? О великие предки… — Тише, тише… — Фарин присел рядом с ней, обнимая за плечи. — Я разберусь. Допрошу часовых. Ты не должна никому рассказывать об этом. — Я не понимаю… — глухо забормотала Малика. — Зачем он вернулся? Он хотел вернуться? И совсем неожиданно для нее все встало на свои места. — О, нет, Фарин… Ты его изгнал. Он ведь не хотел уходить. Ты его изгнал! — Я не буду оправдываться. — Зачем ты его изгнал? Он никому не причинил зла! Командор тяжело вздохнул. — Малика, мы живем по законам военного времени, — сказал он, уверенный в своей правоте, но безмерно усталый. — И не можем держать лишние рты, ни на что не годные. — Я, что же, тогда тоже лишний рот? — вспыхнула Малика, при этом не пытаясь вырваться из объятий. Ей не хотелось смотреть Фарину в глаза. — Без мужа, без детей… Будто я не знаю, о чем все говорят. — Прекрати. Ты напугана и говоришь чушь. В тейге все тебя ценят, не заставляй меня повторять это в сотый раз. Ульв, до этого неловко стоявший за порогом, смущенно и взволнованно произнес: — Нам нужно убрать… его. — Да, — кивнул Фарин и поднялся на ноги. Малика почувствовала, как сильно она замерзла; руны работали исправно. — Я всем займусь. Похороню его за городом. Сожгите порченое мясо и никому не говорите. Завтра приезжает Каридин. Паника нам ни к чему. Малика желчно усмехнулась. — Как у тебя все просто… — Прекращай истерику. Я больше не собираюсь обсуждать это. Когда Фарин вынес труп, Малика и Ульв еще два часа отмывали пол и проверяли мясо. Сожгли десять нагов на заднем дворе. Малика чувствовала, что ей хочется плакать, но ее глаза ни на секунду не увлажнились. Ульв тоже держал себя в руках, только вздрагивал и много причитал. Не помня себя, Малика добралась до дома молчуна Дира. Застала его и его семью за ужином. Ее пригласили присоединиться; она отказалась, сказав, что всего на пару слов. Попросила Дира как можно скорее проверить всю воду в тейге. Солгала, что в тейг пробрался зараженный глубинный охотник. Предупредила, чтобы он никому не рассказывал. Вернувшись домой, нашла накрытый полотенцем горшочек с запеченным нажьим мясом. Ее стошнило на пол от одного запаха. Мать застала ее за уборкой. Спросила, в чем дело. — Если кто-то начнет болтать о моровом поветрии, тут же скажи мне. Если хоть у кого-то будут признаки… Немедля скажи. Вы же сплетничаете со старухами. — Кто-то заболел? — непонимающе нахмурилась Серена. — Пока нет. Часть 2. Големово сердце Караван Лантоса по обыкновению уезжал обратно в Орзаммар ранним утром. Малика всегда провожала его, проводила и в этот день. — Ты совсем не спала сегодня, — сказал Лантос, когда они подошли к северным воротам, где уже собрались остальные торговцы с вьючными бронто и повозками. — Урывками, — отмахнулась Малика. — Что-то случилось? — Нет, просто… — гномка вздохнула и посмотрела Лантосу в глаза. — Просто постарайся быстрее в этот раз, хорошо? Мало ли что. — Мы стараемся как можно быстрее, но ты ведь знаешь, как бывает, — пожал плечами мужчина. — Не переживай зазря. В следующий раз привезу тебе рыбехи из озер под Гундааром. — Рыбехи? — скептично усмехнулась Малика. Ее глаза болели после ночи без сна, и выглядела она наверняка еще кошмарнее, чем обычно. — Ага. Вот такая рыбеха! — Лантос развел руки на ширину плеч и улыбнулся. — На вкус не пробовал, но говорят во! — Ладно, ладно, верю, — устало улыбнулась Малика и, помешкав мгновение, обняла друга на прощанье. Тот похлопал ее по спине, крепко сжимая ребра, и сказал: — Атраст нал тунша, сальрока. — Атраст нал тунша, засранец, — ответила Малика, уткнувшись носом в чужое плечо. Она уже скучала по нему. Сколько же иронии было в том, что ее единственный друг жил в стольких часах пути от ее родного тейга. Предки наверняка смеялись над ней. Она осталась у северных ворот до обеда. Болтала с часовыми в сторожке, играла с ними в кости, ела кровяную колбасу, запивая разбавленным элем. Ей не хотелось ни домой, ни куда-либо еще в тейге. Вчерашнее не давало покоя. Если Фарин и изгонял кого-то, то только за южные ворота, где давно начинались владения порождений. Иначе бы зараза никак не пробралась. Северные пути, пусть и относительно, но были безопасны. Не зря по ним ходили торговцы. После очередного анекдота от одного из часовых Малика призналась самой себе: если у них такая безалаберная стража, немудрено, что кто-то из них пропустил в тейг вурдалака. Но она никого не винила по-настоящему. А ближе к полудню прибыл Каридин. Кортеж его был скромный: шесть воинов, три подмастерья, по среднему ездовому бронто на каждого и два вьючных. Поклажи тоже было немного: все вещи воинов были при них, а инструменты кузнеца умещались в двух тюках на одном бронто. Фарин появился за полчаса до их приезда; он тяжело посмотрел на Малику, дожевывавшую третью колбасу, но ничего не сказал. А вот часовых отчитал. Те сразу вытянулись по стойке смирно и стали ждать прибытия без пяти минут Совершенного и его свиты. Когда ворота открылись, впуская гостей, Малика тоже подобралась и встала рядом с Фарином, сложив руки за спиной. Она все еще надеялась, что выглядит сносно и никого не испугает свои видом. А потом она поняла: все воины, сопровождавшие Каридина, были из Дома Кадаш. Это открытие поразило гномку, и она не сразу заметила, что приоткрыла рот в изумлении. Конечно, с ним были не все воины, которых Дом отправлял на службу королю, ибо за последние двадцать лет их набралось как минимум пятьдесят, но возвращение даже шести гномов уже было отличной новостью. Шейла ехала в самом хвосте. Когда ворота за ней закрылись, она весело прокричала: — Хорошо вернуться домой, правда, ребята? И воины рассмеялись ей в ответ. Каридин, ехавший впереди, слабо улыбнулся; выглядел он крайне умиротворенным. Его легко было узнать — он был единственным, кто ехал без всяких тяжелых доспехов. Даже его подмастерья носили кольчуги, а на нем была только легкая выдубленная кожа без особых знаков отличия. И все же он узнавался. С каждым мгновением гномов у ворот становилось все больше и больше — и это во время, когда по всем правилам должен идти обед! Прибывшие воины радостно находили в толпе своих родных и неслись к ним, словно мальчишки; они еще не знали, что совсем скоро им предстоит расстаться навсегда. Каридин тем временем стоял в стороне и спокойно разговаривал с Фарином. Они оба выглядели степенно и внушительно, но Каридин был несколько моложе. В его русой бороде еще не было седины. Малика беспомощно огляделась, не зная, куда себя деть, а потом к ней подошла Шейла. — Надо же, я тебя помню, — сказала она с веселым удивлением. — Я уж боялась, что всех забыла за десять лет. Знаешь, когда часто бьют по голове, хоть что забыть можно. — Наверное… — растерялась Малика. Они с Шейлой никогда не были друзьями. Слишком в разных мирах жили. Если у Малики и были мысли о том, чтобы стать воином, то они остались в далеком-далеком детстве. Ее устраивала ее жизнь. Ей нравилась ее работа, сколько бы она ни ворчала на нее. Шейла никогда не поняла бы этого. Малика откашлялась и решила перевести тему в более близкое ей русло: — Я думала, что надо будет выделять дома, чтобы разместить вас… Но, раз вы все наши, то… В доме твоей матери сейчас живет твой дядя с его семьей, но, думаю, они примут тебя. Шейла тут же помрачнела и, кажется, утратила всякий интерес к разговору с Маликой. — Да, хорошо… — сказала она, отводя взгляд куда-то в сторону. — Спасибо. И ушла, сливаясь с толпой. Малика же осторожно вклинилась в разговор Каридина и Фарина, вежливо спросив: — Командор, вы уже определили, куда мы можем разместить наших гостей? Фарин кивнул. — Я сам сопровожу мастера Каридина, не беспокойся. Будь добра, проводи его помощников в дом Лотта. Там есть свободные комнаты. Малика чуть склонила голову, прежде чем отойти. Ей не нравились все эти церемониалы, но перед гостями лучше не показывать панибратское отношение с начальством. Пусть дядя Фарин и был тем, кто когда-то менял ей пеленки, он оставался ее командором. Одного из подмастерьев пришлось разместить в доме Малики. Он сразу заверил всю семью в том, что не будет никому мешать и будет возвращаться в дом только ради сна, на что Серена совсем не по-старчески сильно похлопала его по плечу и сказала, чтобы паренек не переживал и оставался у них и на завтрак, и на обед, и на ужин. Еще бы, она всегда была рада поболтать с новыми гномами. Кузнец оставил свои вещи в доме и ушел знакомиться с тейгом. Малика предложила свою помощь, но он отказался, смущенно улыбаясь. — Все кузнечики такие сладкие? — мечтательно спросила Серена, подперев голову кулаком. Малика фыркнула. — Где слово такое достала? Кузнечики, пф. *** Статуя одного из предков сверлила Малику своим тяжелым каменным взглядом. Она чувствовала это, даже сидя спиной. Ей хотелось обернуться и показать статуе язык, но это было бы слишком кощунственно и наверняка прокляло бы ее на всю оставшуюся жизнь. Поэтому она только пробормотала: — Да-да, я знаю, что негоже садить растения с поверхности… Но позвольте мне этот каприз… Я и так столько всего сделала. Почему бы меня не сделать Совершенной? За подвиги в огородничестве! А? Как звучит! Малика вздохнула, поливая водой из ковшика посаженные семена. После она принялась закапывать следующую лунку. Под землей не было подходящей почвы для растений с поверхности, но Малика знала, что для данных нужд можно использовать удобрения из перегноя и навоза, которые она готовила последние несколько месяцев. Смотря на свои грязные руки, она совсем не понимала, что делает. Это было глупой затеей с самого начала. Погрузившись в мысли, гномка не сразу заметила, что свет из дыры в потолке наполовину закрылся чьей-то тенью. Когда же она подняла голову, то увидела мастера Каридина. Тот смотрел на нее сверху вниз и выглядел крайне заинтересованным. — Любопытное место для посадки… семян, — произнес он с улыбкой в голосе. — Ох, только не смейтесь, — предупредила его Малика. — Но я уже третий год пытаюсь посадить растения с поверхности, и все не выходит. Я уж думаю, может, Камень их отвергает? Но я слышала об экспериментах в Кэл Шароке. Они сажали тевинтерский картофель, и все у них получилось. Ну, разве что, никто не стал его есть. — Никогда не слышал об этом, — все с тем же интересом удивился Каридин. — Эм, ну, — Малика смутилась. — Вы вряд ли интересовались этим, вот и не знаете. Торговцы все судачат об этом. — И почему же у вас ничего не получается? В посадке семян с поверхности есть какая-то особая… технология? — Ну, сначала я думала, что достаточно воды… Вот дурочка, да? — Малика усмехнулась и потерла лоб тыльной стороной запястья, стараясь не замараться в земле. — Потом оказалось, что необходима хорошая почва. Потратила кучу лишайника и навоза, и вот у меня есть почва! Но света все еще мало. Может, в этом дело? Ай, маюсь дурью… — Ну почему же? Вы стараетесь искать альтернативные варианты, в этом нет ничего плохого. — Было бы это оправдано, — Малика покачала головой, все так же устало усмехаясь. — Вот сами посудите: на Тропах насчитывается порядком ста видов грибов, выведенных искусственно. Не все из них легко вырастить, но некоторые из них даже питательнее мяса. А я что делаю? Сажаю растения с поверхности, даже не зная, насколько они сытные. И все почему? Потому что мне не дает покоя, что кто-то в Кэл Шароке смог вырастить проклятый картофель! Ну и как назвать это? — Это похвальное упрямство, — улыбнулся кузнец. — Признаю, оно направлено на не самую продуктивную деятельность… Но почему бы и нет? Может быть, в процессе вы откроете что-то новое в выращивании растений? — Звучит до жути идеалистично, — засмеялась Малика. — Как в той сказке? «Камешек захотел стать титаном, а превратился в песок»? — В пыль, — поправил ее Каридин. — Еще хуже. Мастер пожал плечами, протянув «не знаю, не знаю», и посмотрел на дыру в потолке. Рассматривал он ее так долго, что гномка заволновалась. — Что-то не так? — Да я вот думаю, если вам не хватает света… — медленно заговорил гном. — Мы можем поставить зеркала. Я даже примерно представляю, куда их можно закрепить. — Да бросьте. Где мы достанем зеркала? — Их нетрудно сделать, — Каридин вновь опустил взгляд на Малику. Та чуть вздрогнула, пораженная воодушевленностью кузнеца, отражавшейся в его светлых глазах. — Я могу вам помочь. — Да будет вам… — забормотала она. — У вас и без этого дел навалом. — Не так уж и навалом, а рукам всегда нужна работа. Здесь же есть кузня? Малика моргнула, не веря в происходящее. Почти-Совершенный собрался помогать ей в посадке семян. Абсурд. Кому расскажешь, не поверят. — У нас два кузнеца в тейге, да, — кивнула она запоздало. — Я могу отвести вас к моему брату. Но я все еще не думаю, что в этом есть необходимость… Вежливая улыбка Каридина расползлась шире, когда он наклонился к Малике, сцепив руки за спиной, и заговорщически произнес: — Не только вы здесь упрямы. Признаюсь честно, теперь я тоже не успокоюсь, пока вы не добьетесь успеха. Малика ошарашенно смотрела на него в ответ. Ей еще не доводилось встречать таких странных гномов. *** Голова раскалывалась. Боль проворачивала гвозди в черепе, била изнутри по вискам и лбу, будто хотела вырваться наружу. Малика поморщилась, прикладывая мокрую ладонь к левой стороне лица. В общественной купальне в этот час было пусто, и единственным спутником Малики был пар, поднимающийся от горячего источника. Она оперлась локтями о бортик и вздохнула, прикрыв глаза. Мышцы не желали расслабляться. На внутренней стороне век отпечатался пол, залитый кровью, и бесконечные тушки нагов. Малика почувствовала, что ее опять подташнивает, и открыла глаза, уставившись в темный потолок, откуда свисали соляные сталактиты, с каждым годом становящиеся все длиннее и длиннее. Свалятся еще кому-нибудь на голову, проблем не оберешься. Малике нельзя было оставаться в одиночестве хотя бы потому, что она не умела контролировать свои мысли. Они обязательно приводили ее к тяжелым, мучительным размышлениям о себе и об окружающих. О том, что их всех ждет. О том, что она сама может и не может сделать для тейга. В то время, пока за стенами города ревел Мор, Малика выращивала морковь, даже не зная, что это такое, и подписала лучшего гномьего кузнеца на создание зеркал. Пусть он и сам предложил это, Малика все равно чувствовала себя безмерно виноватой. Ее работа глупая, смешная. И все же чуть ли не самая важная в эти времена. Глубоко вдохнув, она плюхнулась лицом в теплую воду и пустила пузыри. Почти сразу же сквозь воду до ее ушей донеслось приглушенное: — Ты там утопиться решила, что ли? Рядом с ней кто-то опустился и, вынырнув наружу, Малика обнаружила, что это была Шейла. Та посмотрела на нее со смешинками в глазах, а затем запрокинула голову назад, расслабленно выдыхая. — Вот чего не хватает в походах, — сказала она. — Не представляешь, как под доспехом все чешется. Малика слабо пожала плечами, не зная, что ответить. К этому времени она потихоньку отползла к другому бортику. Шейла бросила на нее недоуменный взгляд и спросила: — Чего ты вообще тут делаешь посреди дня? Малика вздохнула, нервно сцепив руки в замок. — Почувствовала себя… грязной. Не могу терпеть это чувство. Не могла же она сказать, что горячая вода ее успокаивает. Что минут пятнадцать назад, проходя мимо злополучного склада, она сдалась под напором паники. Шейла фыркнула. — Неженка. — А сама-то? — А я… — протянула воительница. — Думала, что здесь никого нет. Но ты не самая худшая компания, знаешь. Малика закатила глаза. Шейла всегда была такой. Своенравной, без капли такта. И никогда не признавала свою неправоту. — О, ну спасибо. Повисшее молчание разбавлялось только всплеском воды. Откуда-то сверху беспрестанно капало. — Могу я спросить… — начала Малика, неловко поерзав. — Да? — Шейла разлепила один глаз и повернула голову в ее сторону. Малика сглотнула, собираясь с духом. — Как быстро… распространяется скверна? Шейла тут же раскрыла второй глаз. — Кто-то заболел? — спросила она, резко выпрямившись. — Нет… Нет. Просто недавно… Ох, — Малика ощутила, как у нее сдавило горло. Она так не любила лгать. — Видели зараженного глубинного охотника. — Он никого не покусал? — Нет, нет. Убили и сожгли за тейгом. — Это хорошо, — выдохнула воительница. — Самая срань начинается, когда кто-то заражается. Рассказывают, будто на поверхности порождения забрасывают трупы через городские стены. У нас-то такой трюк не пройдет. Но твари находят и другие способы. — Заражают воду. — Да. Находят исток и загаживают его всякой дрянью. В КэлʼБароше так и случилось. Никто ничего понять не успел, как фьють — и половины тейга нет. А там уж дело за малым. Малика поджала губы, смотря на свои руки под водой. Они могли бы помочь. Дом Кадаш мог бы послать отряды, но в случае поражения потерял бы все. И поэтому они ждали армию короля до последнего. Армия короля в те дни сражалась под Кэл Шароком. За сто сорок лет борьбы они лишились ресурсов для войны на два фронта. — Почему ты сейчас здесь? — тихо спросила Малика. Это волновало ее еще со вчерашнего разговора с матерью. Шейла смотрела на нее, не отрываясь ни на секунду. Казалось, будто мыслями она давно была далеко. — Ну, что ж, я здесь ради Каридина. И того, что он делает для всех нас. — Он делает оружие? — Почти, — Шейла улыбнулась. — Он… создал кое-что. Потрясающее в своей силе. Что-то, что позволит нам выиграть войну. Малика фыркнула. — Все так говорят, Шейла. Помнится, десять лет назад нас уверяли, что порождения ушли. Да только они лишь переключились на поверхность. На краткий срок. Ты ведь знаешь, как это происходит, лучше меня. И что это за оружие? Вы ничего с собой не привезли. Шейла выслушала ее все с той же кривой улыбкой. На ее нижней губе был шрам, спускающийся по подбородку. И десятки других отметин по всему телу. Малика старалась не пялиться. — Он придет скоро, — сказала Шейла в итоге. — «Придет»? — Голем. Каридин решил проверить, на каком расстоянии все еще действуют приказы. Так что… Скоро ты увидишь, и, поверь мне, это поразит тебя точно так же, как когда-то поразило меня. Представь себе солдата… которому не нужны сон и пища. Почти полностью неуязвимого. Малика недовольно нахмурилась. Ее не покидало чувство, что над ней смеются. — Что за сказки? Это ведь просто предлог для того, чтобы забрать еще больше воинов из нашего Дома. Я думала, ты понимаешь это, Шейла. Воительница не ответила. Только посмотрела насмешливо, как когда-то давно в детстве. Так, будто Малика глупое дитя. Они никогда не ладили. *** День был до безумия долгим: дела все сыпались и сыпались, не желая прекращаться. Нужно было навестить матерей-одиночек и бездетную вдову, не желавшую выходить замуж снова. Пополнить список необходимого тейгу. Узнать, что с водой. Заглянуть на склад в пятый раз за день, чтобы убедиться, что там нет скверны. С водой все было в порядке. Со складом тоже. Матери-одиночки жаловались, что их обделяют, а бездетная вдова лишь смерила Малику скептичным взглядом, даже не предложив присесть. Больно надо было. Малика терпела капризы своих сородичей уже десятый год и давно никого не принуждала участвовать в жизни тейга. Воспоминания о том, как лет пять назад она пыталась вытащить всех незанятых гномов на генеральную уборку, все еще были очень неловкими. Какой она была глупой. Никого не заставишь, если сам не захочет. Поэтому возвращалась домой она, страшно устав и нагрузив свою голову всеми запросами, поступившими от жителей. Грете нужна была… ткань? О предки, она просит ткань каждую неделю, постыдилась бы старушка. Снабжение было самой неблагодарной работой во всех гномьих городах. Открыв входную дверь в их большой, но ныне почти пустующий дом, Малика сразу услышала голос матери, доносящийся из столовой: «Так значит, Берси, да? Чудесно. Наверное, тяжело было стать подмастерьем такого знаменитого кузнеца?». В ответ ей раздалось смущенное: «Да нет, не очень, на самом деле…» Малика закатила глаза и вздохнула. Какой стыд. Мать нельзя оставлять одну с гостями. В столовой, где в былые времена шумело не меньше десятка голосов, сейчас было лишь три гнома, не считая только что вошедшей Малики. Длинный стол, когда-то ломившийся от яств чуть ли не каждую неделю, сейчас не был занят даже наполовину. Их дом пустовал. Разъехались родственники по линии отца Малики, умерла жена Эдрика, а затем его дочь и зять. Вышли замуж младшие сестры Серены, а все братья, кроме Фарина, погибли на войне. Они были по-настоящему большой семьей, но сейчас… Устало доживали отведенные им годы. Малике не хотелось возвращаться домой. Она была рада только Юне. И все в семье были рады только ей. Но в столовой в этот час ее не было. Подмастерье Каридина смущенно отвечал на вопросы Серены, а Эдрик месил тесто из лишайниковой муки в прилегавшей к столовой кухне — когда-то давно прабабушка Малики поручила снести стену, чтобы все могли видеть, как она усердно и умело готовит, и захлебывались слюной от запахов. Ужин уже закончился. Малика тихо поздоровалась со всеми и, взяв оставленную для нее тарелку с уже остывшим грибным рагу, села подальше от остальных. Вот в чем была прелесть длинных столов. Эдрик часто пользовался ей в последнее время. — Как дела с работой? — поинтересовалась Серена, подперев голову кулаком и улыбаясь. Малика запихнула в себя сразу несколько ложек рагу и, быстро прожевав, с трудом проглотила: последнее, что она ела за день, была кровяная колбаса на посту. И только потом ответила: — Нормально. Посадила семена. Мастер Каридин предложил свою помощь в освещении. Подмастерье вдруг засмеялся. — Похоже на него. — Правда? — не отрываясь от рагу, устало ответила Малика. — Еще бы. В каждом тейге, через который мы проходили, находил себе работу. Он не может терпеть, когда что-то неидеально. Нам, подмастерьям, из-за этого частенько достается, — юноша открыто улыбался, видимо, воодушевленный разговором о своем мастере. Малика подтянула к себе тарелку с хлебом, оставшуюся стоять на столе, и участливо закивала, не успевая прожевывать. — И как давно вы работаете с ним? — вновь заговорила Серена. — Ну… — Берси задумался. — Около трех лет, быть может. Когда мастер нашел меня, Наковальня Пустоты уже была создана, так что я не знаю всех тонкостей. Я помогаю по мелочам. — Наковальня чего? — растерянно переспросила старушка. Малика сдержала смешок. Мать наверняка подумала, что стала слаба слухом. Она часто, очень часто жаловалась, что боится растерять свой слух. Еще бы, чем она тогда будет подслушивать чужие разговоры? — Пустоты, — Берси смущенно почесал нос. — Это просто название такое. Как я уже говорил, я мало что знаю и об ее устройстве в том числе. Но с ее помощью Каридин создает големов. Он покажет вам завтра одного. Малика краем глаза заметила, что Эдрик перестал месить тесто и внимательно слушает слова подмастерья. Серена закивала так, будто все поняла. — А разве вам, ну… — тихо подала голос Малика. — Не запрещено рассказывать об этом? Берси закатил глаза. — Шейла и так всем растрепала. Мастер сказал, что теперь и смысла нет скрывать. — Похоже на нее! — воскликнула Серена, воодушевленная тем, что опять может принять участие в обсуждении. — Никогда язык за зубами не держала. Они завели разговор о Шейле, и Малика перестала их слушать. Зашла к Эдрику на кухню, чтобы поставить грязную посуду. — Как думаешь, что за големы такие? — шепнул ей брат. — Шейла сказала, неубиваемые солдаты, — фыркнула Малика. — Брехня, как по мне. — Если он создал какую-то особенную наковальню… Хотел бы я ее увидеть. — Он должен был зайти к тебе. Или зайдет. Я тебя ему порекомендовала, — Малика шутливо пихнула брата локтем и заулыбалась. — Вдруг возьмет тебя на работу, а? Видишь, я обо всех забочусь. Эдрик удивленно смотрел на нее, не зная, что сказать. Ему и духа не хватило бы даже заговорить с Каридином, не то что работать с ним. Что делать со свалившимся в одночасье счастьем, он не знал. Когда Берси ушел в отведенную ему гостевую комнату, Малика вернулась за стол к матери. Брат остался на кухне, чтобы поставить печься хлеб. Серена повозилась в карманах своей пышной юбки и достала на свет игральные кости. — Давай партеечку, родная, — улыбнулась она, кидая кости в пустой стакан и потряхивая им. Малика устало закатила глаза. — Постыдилась бы, мам. И перед гостем нас позорила. — Да где ж я позорила? — возмутилась женщина. — Удивляюсь я все тебе, милая: читаешь морали, а вспомни-ка себя в молодости! Эдрик, услышав это, громогласно рассмеялся. — О, ты и вправду была оторвой, сестренка! — Глупое сравнение! — насупилась Малика. — Ты уже прабабушка, мама, а ведешь себя как молодуха. И сколько можно вспоминать?.. — Пока в один день ты нам не расскажешь, чем ты занималась целых пять лет, когда сбежала из дома, — справедливо парировала Серена, делая первый бросок. — Пять! Лучше, чем ничего. Малика с напускной неохотой взяла стакан и кости и начала их трясти. — Что мне вам еще рассказывать? Вы знаете, что я путешествовала с караваном. Что я познакомилась с Лантосом в то время. Что еще нужно? Ей выпало девять. — Какой самый красивый город в королевстве? — донеслось от Эдрика. — Ты ведь бывала почти во всех. И ни о чем не рассказывала. — Мне было двадцать один, когда я вернулась. Неудивительно, что мне не хотелось ничем с вами делиться, когда Фарин притащил меня за шкирку. Кэл Шарок, я думаю. Кэл Шарок незабываем. Орзаммару с ним не сравниться. Мать отыграла десять очков, хлопая в ладоши. — Ты не должна злиться на Фарина, — сказала она. — Я и не злюсь. Он вытащил меня из дерьма. — Ты всегда была его любимой племянницей. — Вообще-то Эдрик его любимый племянник, — покачала головой Малика, перекидывая бросок: одна из костей встала на ребро. — Ну, я и говорю: племянницей, — хихикнула Серена. Кости звонко покатились по столешнице. — Ах, ну если так! Знаешь, у него не такой уж и большой выбор из двух племянниц. Иногда мне кажется, что он нас с Эдриком любит больше своего сына. Но я этого не говорила. — Так Гурни не его сын! — сказала старушка так, будто это было непреложной истиной. — Матушка, ну вы опять за свое! — раздраженно закричал Эдрик. — Не хочу больше слушать эти глупые сплетни, сколько можно. Мужику уже тридцать лет, а вы его поносите почем зря. — Не наша порода, говорю тебе, сынок, не наша! Малика застонала, впечатав лицо в ладонь. Мать с братом мусолили эту тему больше двадцати лет. Когда спор поутих, они продолжили играть. К какому-то моменту обе сбились со счета и в итоге просто бросали кости наудачу. Эдрик подошел к ним и плюхнулся на скамью рядом с Маликой. От него пахло печью и мукой, и совсем чуть-чуть маслом. Эдрик спокойно и счастливо улыбался, смотря на их препирания, а Малику вдруг вновь охватила тревога. Ничего не было в порядке. Враг был в их доме. Враг принес заразу в их дом. Они не имеют права… быть спокойны. Кости закатились под стол, и брат неуклюже полез их доставать. Малика сказала, что устала, и направилась в свою комнату. Мать проводила ее задумчивым взглядом, а Эдрик, только что выбравшийся из-под стола, — недоуменным. В ее комнате спала Юна. Малика тяжело вздохнула, опускаясь на колени перед кроватью, и ткнулась лбом в перину. Ее руки мелко дрожали. Она пять лет путешествовала по Тропам, и удача или сама Камень ограждали ее от встреч с порождениями тьмы. Правда была в том, что она не пропутешествовала и года. Правда была в том, что четыре года своей жизни она провела в КэлʼБароше. Ее не изгнали из Дома только потому, что Фарин поручился за нее перед предыдущим командором. Сказал наверняка, что она перебесится. И перебесилась. Но теперь КэлʼБарош пал, и Малике думалось: нет нужды вспоминать. Они теряли и теряют, и это уже не должно было никого удивлять. У нее есть работа. Есть дело всей ее жизни. Фарин дал ей шанс выразить ее энтузиазм в полезном деле, а не только в погоне за призрачным счастьем, ускользавшим и ускользавшим. Она сбежала из дома вслед за своей первой любовью, а возвращалась без всякого желания любить. Шум, раздавшийся из кузницы, заставил Малику встрепенуться; она уснула прямо там, на полу. Юна зачесала свои глаза кулачками, но не захныкала. Малика тяжело выдохнула, прикладывая ладонь к гудящей голове. Перенесла девочку, успевшую вновь задремать, в комнату матери. Спустилась в кузницу, путаясь в ногах спросонья. Из жаркого помещения слышались голоса. Приоткрыв дверь, Малика увидела, как мастер Каридин что-то чертил мелом на поверхности стола, увлеченно жестикулируя и объясняя. Жуткая мигрень не позволяла вглядеться внимательнее, но даже сквозь боль гномка видела, каким азартом горели глаза ее брата. Он не был таким живым уже очень долгое время. Будто проснувшись от долгого сна, Эдрик перебивал Каридина, что-то спрашивал и уточнял, ходя из стороны в сторону по своей мастерской. Малика не знала, считать это хорошим знаком или затишьем перед бурей, и поэтому оставила их в покое. *** Голем походил на статую. На одно из изваяний Совершенных, что стоят в каждом тейге на каждом углу. Гномы взволнованно переговаривались; на их глазах эта махина в два с лишним гномьих роста двигалась и переносила тяжеленные валуны. Каридин рассказывал о возможностях голема, стоя на возвышении посреди площади. Рядом с ним стояли его подмастерья и Шейла, и, когда речь зашла о наборе добровольцев, за объяснения взялась именно воительница. Она рассказала, что добровольцы помогут в создании големов и что их семьям будет выплачено пособие от имени короля. Она предупредила, что это предприятие имеет высокие риски, но результат не заставит себя ждать. «В течение года, — провозгласила Шейла, — мы отвоюем захваченные тейги». Было ли это следствием множества непонятных, но красивых слов Каридина об устройстве големов или влиянием проскользнувшего упоминания пособия, но добровольцы нашлись. Они подходили к Каридину и Шейле, расспрашивали их, и им отвечали воодушевленно и со всей ответственностью. Малика, стоявшая на краю собравшейся толпы, смотрела на происходящее хмуро и сосредоточенно. Ей не давало покоя многое. За всеми речами о победе и невероятных изобретениях все упускали мимо ушей лишь одно: они отправляли своих родных на верную смерть. Не ту, что за стенами тейгов, на захваченных Тропах, но смерть неизбежную, не оставляющую надежды. Об этом не говорилось прямо, но это висело в воздухе. Фарин, подошедший к Малике, похлопал ее по плечу. Она лишь кивнула в приветствии, но промолчала. — Мой сын думает записаться, — сказал командор, покачиваясь с пятки на носок, будто в волнении. — Вдруг и правда хоть где-то пригодится? Малика ничего не ответила, только сжала губы крепче. — И чего ты такая смурная? — Ты проверил часовых? — тихо спросила гномка, чтобы их не услышали, и отошла от толпы, зная, что Фарин последует за ней. — Тебе не стоит о них беспокоиться, — вздохнул он устало. — Виновные найдены и сидят в темнице, если хочешь знать. — Даже не изгонишь? — съехидничала Малика, но прикусила язык, стоило ей наткнуться на холодный взгляд дяди. — Зря ты так, — сказал он как всегда спокойно. — Я просто следую правилам, заложенным предками. — Они пропустили вурдалака, Фарин. Не дай этому повториться. — А ты не веди со мной себя так, будто я дитя неразумное. Даже моему терпению есть предел. Малика кивнула, соглашаясь. На самом деле, ей не хотелось спорить и ссориться. Когда Фарин оставил ее, она прислонилась к стене ближайшего дома и тихо выдохнула. С площади все еще доносился гул голосов, какого не было в тейге Кадаш уже многие годы. Последний раз они собирались все вместе на суд убийцы. Хвала предкам, сейчас был не такой кошмарный повод. Те два убийства почти тринадцать лет назад всколыхнули весь Дом похлеще, чем сам Мор. Кадаши всегда держались друг за друга. Даже если кто-то кого-то недолюбливал, все разногласия так или иначе решались без жертв. Но бывало и так, что чаша терпения переполнялась, и уж тогда весь тейг гудел все следующие пять лет, если не больше. Голем, недвижимый, с глазами, горящими холодным пламенем, стоял на том самом месте, где когда-то свои последние часы доживали преступники. Где стояли колодки, убранные совсем недавно. Малике показалось это символичным, но дальше простого совпадения она не стала рассуждать. Ее скепсис — это ее скепсис; он совсем не означает, что големы — плохая затея. Матушка всегда говорила, что Малика всем портит настроение одним своим видом. Матушка вообще была очень добра к Малике. — Ну, что думаешь теперь? — спросила у нее Шейла, когда площадь опустела. Малика лишь пожала плечами. Ей не особо хотелось делиться своими опасениями. — Не знаю… — тем не менее протянула она. — Какой-то он ненадежный. Что, если взбунтуется и своих побьет? — Не взбунтуется, если жезл управления будет в надежных руках, — заверила ее Шейла. — Пока есть жезл, голем подчиняется беспрекословно. — Но разве не было случаев?.. — Малика склонила голову набок, испытывающе глядя на воительницу. Та нахмурилась. — Если и были, то на первых порах. Каридин знает, что делает, будь уверена. Он уже несколько лет совершенствует големов. И продолжает сейчас. Придумывает, какие еще материалы можно использовать, какие руны. Малика кивнула, будто бы соглашаясь — она бы поспорила, но все еще не было желания. Засунув ладони за пояс, она оторвалась от стены, у которой стояла все это время, и взглянула на Шейлу. На ее короткие волосы, на ее грубое лицо, не становящееся более дружелюбным даже при улыбке. И совсем неожиданно догадалась. — Ты тоже доброволец, — не удивленно, но растерянно сказала Малика. — Вот почему ты так защищаешь… — Дурная, ты ведь не поймешь, даже если тебе разжевать, — все еще хмурясь, ответила Шейла. — Подумай сама: что я — что мы — можем сделать в битвах с порождениями? Они развиваются. Перенимают наши методы, наше оружие. Создают свое, более извращенное. И разве… Если есть хотя бы один шанс победить, разве мы не должны им воспользоваться? Я… Я была готова еще четыре года назад. Когда Каридин впервые сказал мне об этом. Еще до создания Наковальни… Мы знакомы давно. Я доверяю ему. Больше даже, чем королю. И все должны довериться. Потому что иначе… На что нам надеяться? Мы потеряем все. Мы проигрываем прямо сейчас. Малика не знала, что ответить. Необъяснимое, горячее горе сжимало ее горло. — Тебе совсем не жаль? — выдавила она. — Губить себя. И Шейла улыбнулась. — Голему нужно сердце, чтобы жить, Малика. Для меня нет большей чести, чем поделиться своим. *** После пира, устроенного в зале собраний, Малика спала как убитая. Оглядывая длинные столы, поставленные кругом, она не видела ни Каридина, ни своего брата, и позже вновь обнаружила их в кузнице. На этот раз они не шумели и совсем скоро куда-то ушли. Малика не обратила на это внимания: подсчитывала убытки от пира. Дожить бы до конца месяца, после такой попойки-то. Хорошо, что гномы приносили угощения из своих запасов. Общий склад почти не тронули. Примерно с такими мыслями она и заснула. Разбудила ее Юна, лепетавшая что-то непонятное про «бабуську» и «дедуську». Малика сонно схватила ее в охапку и вместе с ней пошла на первый этаж. Мать сидела в кресле в гостиной, устало опустив подбородок на грудь. Еле горевший очаг почему-то дымил: видно, засорилась труба. Малика отметила про себя, что в этом месяце она еще не организовывала проверку вентиляции. — Мам, что стряслось? — спросила Малика, зевнув. Юна застучала кулачками по ее спине, требуя отпустить. Очутившись на полу, девочка побежала к своим игрушкам в углу комнаты. — Приболела что-то, — ответила Серена тихо. — Скажи, он говорил тебе? — Что? — Что он уходит. Малика пораженно замерла, растеряв все остатки сонливости. Тревога сжала виски, выбивая почву из-под ног. — Сукин сын… — выдохнула она. Серена поджала губы, не отрывая взгляда от своих рук, сложенных на коленях. — Сукин сын! Я его убью! И выскочила на улицу как была, в одной ночной сорочке, еле успев запрыгнуть в сапоги. Она проспала отбытие Каридина. Почти. Когда она прибежала к северным воротам, тяжело дыша и сгибаясь пополам, караван как раз в последний раз проверял, все ли на месте. Эдрик посмотрел на нее, растрепанную, растерявшую всю свою всколыхнувшуюся злость, с болью и сожалением. И тут же, подбежав, порывисто обнял. Малика цеплялась за его плечи, не в силах отдышаться, и видела, что все вокруг смотрят только на них. Ей стало неловко. Лишь равнодушный голем ни на секунду не обернулся в их сторону. Малика прикрыла глаза, сжимая объятья крепче, и почувствовала себя страшно глупо. Ведь она сама зарекомендовала Эдрика Каридину. А теперь не хотела отпускать. Она никогда никого не хотела отпускать. — Только не говори мне, что ты решил… — ей не хотелось произносить это вслух. — Как ты мог решить без нас? Брат молчал слишком долго, будто совсем не знал, что ответить. — Я же никогда не был таким, как ты, сестренка, — в итоге сказал он совсем тихо. — Мне здесь не было места, но я никогда не думал сбежать. Жил и жил, за всю жизнь не сделав ничего действительно важного. Как я могу упустить шанс теперь? И слова брата, созвучные со словами Шейлы, заставили Малику отпустить. Видимо, она действительно не понимала. Ничего не понимала. Поэтому на прощанье она сказала Шейле: «Атраст нал тунша, сальрока». Поэтому она не стала плакать по брату. Они не умирали, в конечном счете. Они становились бессмертны. Двенадцать добровольцев из Дома Кадаш. Лишь один из них был женщиной. Лишь один из всех Домов. Малика подумала: это и правда тот шанс, который нельзя упускать. Это и правда их будущее, будущее их детей. Через несколько дней пропал Фарин. Они искали его и не находили; все думали о самом худшем, и только двое во всем тейге знали, почему тот исчез. Догадались. Малика и Ульв мыли руки до ссадин, словно сойдя с ума, и искали в себе любые признаки скверны. Малика больше не катала Юну на плечах и не спала с ней. Ела всегда из одной и той же тарелки одной и той же ложкой. Безумие это продолжалось месяц, пока они не поняли, что беда обошла их стороной. К тому времени новым командором стал сын Фарина, так и не набравшийся смелости для записи в добровольцы. До них дошли вести о големах, вошедших в строй армии короля Валтора. Малика смотрела на мать, больше не болтавшую без умолку, и не знала, гордится ли та своим сыном или ненавидит его. Малика в душе гордилась, но никому не говорила. Все вокруг думали, что она главная противница големов, и отдалялись от нее еще больше, чем прежде. После ухода Фарина некому было защитить ее, а она не пыталась оправдываться. Пусть думают что хотят, решила она в один день. Не объяснить же им, что она просто… просто боялась до дрожи. Но, несмотря ни на что, Малика продолжала работать. И когда новый командор предложил поставить статую в честь жертвы их родичей, именно она взвалила на себя все организационные вопросы. Ульв подсчитывал расходы, Малика договаривалась с ремесленниками. Большую часть работы они сделали объединенными силами Дома, но расчеты были поручены наймитам — просто чтобы в один день огромная статуя не рухнула им на головы. Это были дни полного переполоха. Малика спала по четыре часа в день, носилась из одной части тейга в другую, следя за тем, чтобы все шло по плану. Исполинская статуя росла с каждым днем, воодушевляя и сплочая. Им всем не хватало этого, поняла Малика. Общей работы. Какая там генеральная уборка? Малика смотрела на зеркала, установленные уже давно, и щурила глаза. Это было глупой затеей, чужеродной на их земле. Малика смотрела на имя своего брата, выгравированное у подножия статуи, и не могла решить для себя, было ли это глупым тоже. Ей было больно, но вместе с той болью в груди соседствовала и надежда. Необъятная, но несмелая. Пока другие рассуждали о том, что совсем скоро они прогонят порождений, Малика думала лишь об одном: каково же хрупким гномьим сердцам под толщей камня? Похоже ли это на темницу или на объятие матери? Примет ли их Камень после смерти или они разозлят Ее? Ответов на эти вопросы не было. И в конечном итоге, как не проросли семена, прибывшие с поверхности, так и скверна не поселилась в их крови. Они были спасены на этот раз. До падения тейга Кадаш оставалось еще пятнадцать лет.

9:44 Дракона

Капля воды, упавшая откуда-то с потолка прямо за шиворот, заставила Малику вздрогнуть. Они были в тейге Кадаш уже второй день, и ей не спалось. Думалось, что вот-вот нападут порождения, хотя Героиня заверила ее несколько раз, что их давно здесь нет. Малика облазила каждый дом, но почти ничего не нашла — стоило догадаться сразу, что за тысячу лет от истории ее предков почти ничего не осталось. Ей хотелось найти свидетельства жизни, а не только статуи и мосты. — За этим мемориалом будто не видно остального тейга, — сказала ей леди Кусланд, когда они только прибыли сюда. — Хотя здесь прекрасно. И здесь было прекрасно. Прекраснее садов внутри титана, потому что тейг хранил в себе тайны не мироздания, но обычных гномов. Таких же, как Малика. Таких же, как Тетрас и Хардинг, потому что, в самом деле, какая разница, слышат они Камень или нет, если их объединяют одни и те же страсти? Леди Кусланд рассказывала об огнях Арлатана и Шейле, и Малике не верилось. Как они могли забыть все это? В клане никто ничего не знал об их прошлом, кроме того, что когда-то они были воинами. Следующее поколение вряд ли будет помнить даже это. И это уничтожало. Они потеряли столь многое, что у Малики не находилось слов. Ей не хотелось думать о том, что совсем скоро от Кадашей останется одно лишь название. Но это было неизбежно. Малика думала: ведь есть еще Шейла. Неизвестно, где, но есть. И пусть Героиня говорила, что та ничего не помнит, но ведь она Кадаш. А их кровь сильна. Малика убеждает себя в этом всю свою жизнь, потому что ей не за что цепляться — если она не может гордиться за свой клан, ей остается гордиться только ее предками. На третий день она говорит леди Кусланд, что хотела бы поговорить с Шейлой. Бывший Командор Серых отвечает бывшему Инквизитору, что все еще не знает, где сейчас голем. И смеется: «Но я думаю, вы ей понравитесь. Она любит сильных людей». Малика совсем не считает себя сильной, но улыбается в ответ. И ей становится легче.