Малика

У волчицы были человеческие глаза. Усталые глаза матери, не спавшей несколько ночей из-за детского плача. Шестеро волчат присосались к ее разбухшей груди. В воздухе пахло кровью и молоком. Малика огляделась: вокруг не было ни единого живого существа, кроме них. Ни птицы, ни жука. Ненастоящие деревья кренились под напором несуществующего ветра. — Девочка, — сказала волчица, — кого ты ищешь? — Я не знаю, — тихо ответила Кадаш. — Я не знаю, куда мне идти. Здесь не было путей, которые могли бы привести ее домой. Бумажные деревья выстроились в неприступную стену. — Дорогая, тебе не нужно никуда идти. Присядь с нами. — Мне нужно проснуться. В Скайхолде в это время года ветра проникали внутрь костей. Малика глядела в темный потолок, но не чувствовала холода. Ее тело горело. Утром лекарь сказал ей, что это лихорадка. Нужно лежать и пить больше воды. Я неправильный гном, подумала Малика. Гномы не должны болеть. Волчата в ее снах подросли. Они резвились на выдуманной опушке, опрокидывали друг друга и кусали за загривки. Волчица смотрела на них человеческими глазами. — Ты дух, — тихо сказала Малика. Волчица взглянула на нее по-доброму. — Иногда меня называют так. На ее серой шерсти были колючки. Кадаш подавила желание убрать их. — Ты дух чего? — Я помогаю матерям, потерявшим свое дитя. — У меня никогда не было детей, — смутилась Малика и обняла себя за живот. Ей показалось, что волчица улыбнулась. — Это правда. Но ты похожа на них. Солас объяснил бы ей, что это значит. Но он ушел, и Малике осталось справляться со своими снами одной. Она не была больна. Жар, охвативший ее, шел не из груди и горла, а от руки. — Что же я, по-твоему, потеряла? — спросила она у волчицы на следующую ночь. — Дело не в том, что ты потеряла, а в том, что ты не обрела. Колючек стало больше, будто каждый раз волчица пробиралась на поляну через заросли чертополоха. Малика не знала, что ответить. — Он бы не смог тебе помочь. Рука ныла, отдаваясь болью в челюсти. — Он такой же потерянный, как и ты. Волчонок вцепился в ее ладонь: на белоснежную мордочку лилась кровь. Волчица глядела на них темными глазами и не говорила ни слова. Малика позволила ему насытиться. Ей было не жалко. Когда ветер в Скайхолде утих, ей стало легче. Жозефина отпаивала ее чаем и подкладывала подушки под спину. — Жози, не может быть такого, что никто не может его найти, — устало сказала Малика. — Мне кажется, у него есть элувиан. — Даже если и так, зачем нам продолжать его искать? — пожала плечами Жози. — Если Солас не захотел связаться с нами сам, значит, у него есть на это причины. — Здесь что-то не так. Бумажный лес в ее снах горел. Волчица с опаленной шерстью смотрела слезящимися от дыма глазами. — Что за глупость, — сказала она, отвечая на незаданный вопрос. — Одинокий волк либо болен, либо слишком слаб, чтобы жить в стае. Такой не даст потомства. Пепел опускался на поляну, саваном укрывая бедных волчат. Детские игры закончились, и теперь они встретили предрешенную им смерть. — Ты тоже, — прошептала Малика. — Все твои дети погибают. — Они — это я. Здесь всегда была только я. Весна встретила их новостями о Священном Совете. Жози навела переполох. Им нужно было подготовить тысяча и один документ, чтобы удержать все свои права. Малике хотелось, чтобы это поскорее закончилось. Любое движение рукой приносило боль, простреливающую зарядом по всему телу. Они с волчицей остались одни, но на месте пепелища пробивались первые ростки. — Ты его знаешь. — Мы все о нем наслышаны, — сказала волчица. Густая серая шерсть лоснилась на солнце. — Он — слова и молчание, и древний гнев, не нашедший выхода. Вы похожи. Я — та, которой я когда-то была — знала его, но века скитаний лишили меня памяти. Я истончилась, и ничто не сделает меня такой же юной, какой он встретил меня впервые. — И зачем же ты пришла ко мне? — Он думает, что может вернуть то, что утратил. Как мать, потерявшая дитя, решается зачать второго. Но мертворожденный никогда не оживет, и эту потерю ничем не восполнить. Тот, что родится после, будет совсем другим. В ее чреве был новый выводок волчат. — Его народ никогда не будет таким же, каким он его запомнил. — Я не понимаю. — Вина — это то, что вас роднит. Малика посмотрела под ноги и замерла. Рот наполнился горечью. На черной земле перед ней лежало тело Надии, такой же, как и десять лет назад. — И зачем? — спросила Кадаш, сжав челюсти. — Все прошло. — Нет, это не так. У волчицы были ее глаза. Не человечьи. Гномьи. Вокруг них высились стены Глубинных троп. Пахло каменной крошкой и тошнотворной скверной. От боли в руке хотелось плакать. Светлые волосы Надии влажными прядями разметались по лбу. В тот день Малике хотелось избить ее сильнее, чем обычно, — даже когда она перестала дышать. Но Малика только и могла, что рыдать и задыхаться пылью. Когда они были детьми, они заплетали друг друг косы и украдкой целовались в щеки. Мир был проще и больше — а потом они стали работать в Хартии. — В этом нет моей вины. Некоторые вещи просто происходят, — тихо сказала Малика. Ее первая любовь умерла на ее руках — как первое дитя, которое она взрастила и возненавидела за все трудности и бессонные ночи. Дети бывают непослушными. Неидеальными. Проснувшись от долгого сна, ты находишь мир не таким, как ты его запомнил. Это закон, такой же древний, как само время. — В этом нет… — голос захлебнулся в слезах. — Что еще я должна понять? Когда уже меня оставят в покое? Вокруг никого не осталось. Она была одна в бесконечной пустоте. Пахло кровью и молоком. Совсем скоро ее сны закончатся. Духи и демоны потеряют к ней интерес. Тень запомнит ее следы, но навсегда отвернет свой взор. Когда боль станет такой нестерпимой, что не останется сил на слезы и крик, она спросит Соласа: — Она тоже приходила к тебе? Волчица с мертвыми детьми? И по его глазам она все поймет.